7
— Что случилось? — крикнул ей вслед Игорь, когда она, сбежав с лестницы, бросилась через холл к двери в велнес-центр.
Соня не ответила. Она вошла в помещение бассейна, где царила тишина, и поспешила к лестнице, ведущей вниз. Лампы дежурного освещения бросали голубоватые блики на полированные гранитные стены. Резиновые подошвы ее кроссовок при каждом шаге издавали отвратительный скрип. Подойдя к двери зала отдыха, она немного помедлила, затем тихо, осторожно открыла ее.
В зале было темно. Только аквариум призрачным зеленоватым светом озарял стоящие поблизости кушетки. Пузырьки воздуха жемчужными нитями протянулись к поверхности воды, на сером песке неподвижно застыли водоросли. Но рыбы были охвачены какой-то странной суетой. Они нервно сновали взад-вперед, резко меняя направление, внезапно застывая на месте и вновь стремительно бросаясь прочь.
Соня подошла к аквариуму. Паваротти плавал почти на самой поверхности воды, рядом с воронкой, образуемой струей кислорода. Вдоль крыльев серебрились крохотные пузырьки воздуха, а голубые перья на груди тихо шевелились, словно редкие тропические водоросли.
В зале вспыхнул свет, и Соня увидела свое отражение на стекле аквариума. Кто-то обнял ее за плечи. Это был Игорь. Она уронила ему голову на грудь и разрыдалась.
— Ну как, лучше? — спросил Мануэль.
Соня лежала на массажном столе в одном из процедурных кабинетов и действительно чувствовала себя гораздо лучше. Шок миновал, и страх улетучился. Но она знала, что он вернется. Просто Мануэль дал ей таблетку теместы.
В тот день полицейские, арестовавшие Фредерика, вызвали «Скорую помощь». Врач еще в машине дал ей таблетку теместы, и, когда они прибыли в больницу, она была уже спокойна и безучастна ко всему происходящему. Ей зашили губы, сфотографировали, запротоколировали и обработали остальные повреждения — ссадины, кровоподтеки и ушибы.
Ее оставили на ночь в больнице с подозрением на легкое сотрясение мозга. Когда она рано утром проснулась, страх опять сдавил ей горло. Она в панике вызвала дежурную сестру, и когда та долго не являлась на звонок, встала и вышла в полутемный коридор. Где-то далеко, в самом конце коридора, горел свет. Соня поспешила туда и увидела за стеклянной стеной санитарку, которая ела ореховый рожок, листая журнал. Та, не скрывая своего раздражения, проводила ее в палату, дала ей таблетку теместы и вернулась к своему рожку.
Соня потом долго не могла отвыкнуть от теместы. Но сейчас она была довольна тем, что хотя бы может спокойно говорить о произошедшем.
— Что вы с ним сделали?
— Игорь выудил его из аквариума.
— И куда дел?
— В мусорный контейнер.
— Бедный Паваротти! Утонул, как Каролина…
— Какая Каролина?
— Его прежняя хозяйка, моя подруга. Утонула где-то у греческих островов.
Мануэль задумчиво покачал головой.
— Ну что, теперь ты поверил? — спросила Соня.
— Во что?
— «Когда птица станет рыбой»… Кто-то решил инсценировать здесь эту легенду — «Миланский черт».
— Да, похоже на то. Но кому это могло понадобиться?
— Кому-то из деревни.
— И зачем?
— Это как-то связано с Барбарой Петерс.
— А при чем здесь тогда твой попугай?
— При том, что у Барбары нет попугая.
Соня выпрямилась и соскользнула со стола.
— Ты куда?
— К ней.
Барбара Петерс была еще у себя. Соня позвонила ей от стойки портье и сказала, что ей нужно срочно с ней поговорить.
— По поводу попугая?
— Нет, по поводу вас.
Она поднялась на лифте на четвертый этаж и позвонила в дверь квартиры в «башне Рапунцель».
— Поднимайтесь на самый верх, — услышала она голос Барбары Петерс в маленьком динамике под кнопкой звонка. Вслед за этим зажужжало устройство дистанционного открывания двери.
Соня вошла и оказалась на маленькой лестничной площадке. Винтовая лестница вела наверх. На втором этаже пахло ванной — шампунями, мылом, лосьонами, спреями, дезодорантами, духами. Через одну из трех открытых дверей Соня увидела неубранную постель и пол-окна. Через другую — еще одну винтовую лестницу.
— Сюда, наверх! — крикнула сверху Барбара Петерс.
Поднявшись по лестнице, Соня через люк в потолке вошла в большое круглое помещение с девятью окнами-бойницами, расположенными на равном расстоянии друг от друга. Дверь в южной стене выходила на узкий балкон, опоясывавший башню. Потолка не было; вверху, до самого щипца, мерцали окрашенные в золотой цвет хитросплетения балок.
Соня ожидала, что квартира Барбары Петерс являет собой некое подобие ее кабинета — холодная функциональность и мебель двадцатых годов. Но то, что она увидела, оказалось его полной противоположностью: стены были окрашены в теплый, глубокий красный цвет, как и обшивка крыши, где он постепенно темнел кверху, плавно переходя почти в черный.
Паркет из темных тропических пород дерева был устлан восточными коврами. Египетские оттоманки соседствовали здесь с французской мебелью разных стилей, от Людовика XIV до Луи-Филиппа. Повсюду пестрели светильники из муранского стекла, марокканские латунные фонари с расписными стеклами, позолоченные подсвечники, переделанные в настольные лампы с шелковыми абажурами. Стены украшали зеркала и дагерротипные английские и французские пейзажи в золоченых рамках, написанные маслом или акварелью детские портреты. Все полки и карнизы были уставлены безделушками: фарфоровыми фигурками, раковинами, коробочками, шкатулками, флаконами, резными изделиями, куклами, игрушками. И без того скудный свет, проникавший сквозь узкие оконца, приглушали ширмы, гардины и занавеси из роскошного шелка.
Банго, кокер-спаниель фрау Петерс, возбужденно приветствовал Соню на лестничной площадке. Его купированный хвост был слишком короток для выражения эмоций, и он вилял всем задом, как гавайская девушка, исполняющая танец «хула».
Его хозяйка встретила гостью стоя. Она была в купальном халате, в котором каждое утро приходила в бассейн.
— Игорь мне все рассказал. Мне очень жаль… Разумеется, вы получите соответствующую компенсацию.
Возможно, ее слова прозвучали бы не так грубо, если бы не были сказаны в этой причудливой атмосфере бьющей через край сентиментальности. Соня на несколько секунд лишилась дара речи.
Барбара Петерс, заметив, что неверно выбрала тон, подошла к Соне и молча прижала ее к себе. Потом усадила ее в кресло и села напротив нее.
— Речь идет о вас, — произнесла Соня.
— Не понимаю. Объясните, пожалуйста.
И Соня объяснила. Она рассказала ей часть легенды, процитировала фрагмент с семью знамениями. Барбара Петерс слушала молча, скорее из вежливости, чем из любопытства. Закинув ногу за ногу, она сидела выпрямившись в маленьком кресле эпохи Людовика XV, не касаясь спинки.
— Я бы не удивилась, если бы вы оказались правы, — сказала она, когда Соня умолкла.
Та втайне надеялась, что Барбара Петерс отнесется к ее версии как к продукту воспаленной фантазии.
— Если бы вы знали, каких только каверз мне не устраивали, с тех пор как я купила отель! Сначала они восемь раз опротестовывали разрешение на перестройку. Потом мы чуть ли не месяц сидели на генераторе, потому что они подстроили аварию на электросети. Цементовозы то и дело не могли проехать на строительную площадку из-за каких-то поваленных деревьев, какой-то брошенной сельхозтехники или еще каких-нибудь странных помех. И я вполне допускаю, что все эти детские фокусы, о которых вы рассказали, — тоже их рук дело.
— И что вы собираетесь предпринять на этот раз?
— То же, что и раньше, — ничего. Они меня не запугают. Я не доставлю им этого удовольствия. Это же узколобое мужичье. Их нужно просто игнорировать. Для них это самое оскорбительное.
Соня была другого мнения.
— Если их игнорировать, они не успокоятся до тех пор, пока к ним не начнут относиться всерьез. Нужно принять их вызов. Нужно дать им отпор.
Барбара Петерс решительно покачала головой.
— Я ничего предпринимать не буду. Пусть продолжают свой бой с тенью. А вы, если хотите, можете заявить в полицию. В конце концов, это был ваш попугай.
— Я подумаю.
— Подумайте. На работу можете пока не выходить. Вам нужно прийти в себя после шока. — Барбара Петерс встала, давая понять, что разговор закончен. — Если вы все же соберетесь в полицию, подумайте о том, что против нас — вся деревня.
В комнате царила мертвая тишина. Не было слышно привычного позвякивания, побрякивания и постукивания — до боли знакомых звуков, производимых порхающим по клетке Паваротти. Как и его монотонных монологов — тихого щебетания, чирикания и квохтания.
Соня сняла с крюка пустую клетку, сунула коробки с кормом, песком и метелками проса в полиэтиленовый пакет и понесла все это к лифту. Спустившись вниз, она прошла через бывший подвал для хранения лыж, вышла черным ходом к площадке с мусорными контейнерами, отгороженными щитами, и бросила все это в один из контейнеров.
По дороге назад, к двери подвала, она почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась. На улице стоял какой-то мужчина и наблюдал за ней. Заметив, что его обнаружили, он пошел дальше. Только теперь Соня узнала хромого крестьянина, которого уже видела в деревне.
Она вернулась в комнату, приняла душ и легла в постель. Теместа не только притупила все ее чувства, но и вызвала сонливость.
Соня почувствовала, что вот-вот проснется. А она помнила, что есть какая-то причина, по которой ей не хотелось просыпаться. Откуда-то издалека доносился ровный, монотонный шорох дождя в листьях березы. Она плотно сжала веки и попыталась вновь провалиться в сон.
И вдруг память резко включилась, и к ней вернулось все, что она успела вытеснить из сознания: непривычная тишина в комнате… Паваротти в аквариуме… Клетка в мусорном контейнере… Тревога… Страх… Паника…
Она села на кровати и осмотрелась. Действие теместы кончилось, а вместе с ним улетучилась и ее безучастность ко всему. Кто-то побывал в ее комнате, когда она отлучилась на полчаса. Кто-то взял генеральный ключ, вошел в ее комнату, поймал попугая, запер за собой дверь, прошел мимо спящего Игоря, спустился в зал отдыха и бросил уже мертвую птицу в аквариум, а может быть, утопил ее в нем.
Эта холодная, равнодушная жестокость вдруг настолько явственно материализовалась в ее маленькой комнате, что Соня могла ее слышать, видеть, чувствовать на вкус, осязать и обонять.
Она взяла мобильный телефон и написала сообщение:
паваротти больше нет
Малу всегда отвечала немедленно. Но на этот раз ответа не было.
привет малу
Тишина.
Соня набрала ее номер.
— В настоящий момент абонент недоступен. Перезвоните, пожалуйста, позже, — услышала она женский голос.
В коридоре послышались шаги. Они быстро приближались и наконец стихли перед ее дверью. Она затаила дыхание.
Пол в коридоре скрипнул.
Раздался стук в дверь.
Соня не ответила.
Стук повторился.
— Кто там? — наконец откликнулась она.
— Это я, Мануэль. У тебя все в порядке?
Соня облегченно вздохнула, подошла к двери и впустила его. Он испытующе посмотрел ей в лицо.
— Так я и думал. Они действуют всего шесть часов. — Он протянул ей упаковку с четырьмя таблетками. — У меня есть еще, если понадобится.
Соня прошла в ванную, набрала в стакан воды, выдавила из упаковки таблетку, сунула ее в рот и проглотила.
— А где клетка? — спросил Мануэль с порога ванной.
— Выбросила. Я подумала, так будет лучше — чем все время смотреть на пустую клетку. А теперь она у меня постоянно стоит перед глазами.
— Другого попугая ты не хочешь?
Соня покачала головой.
— Я не люблю волнистых попугаев. Паваротти был единственным исключением… Ах, будь оно все проклято!..
Она заплакала. Мануэль обнял ее.
— Ты сегодня что-нибудь ела?
— А что, у меня пахнет изо рта? — попыталась она рассмеяться сквозь слезы.
— Я спрашиваю, потому что это вредно — плакать натощак.
— Я не голодна.
— При чем тут голод? Он не имеет к еде никакого отношения. Давай одевайся. Я подожду внизу. Пойдем в «Горного козла» и закажем «бюнднер». Только поторопись, мне в два опять на дежурство.
— Я не хочу в эту деревню. Я ее боюсь.
— Через десять минут таблетка начнет действовать, и твой страх как рукой снимет.
— Да, но причина этого страха останется.
— Послушай, ты же не можешь до конца сезона просидеть в отеле!
— Нет. Но зато я могу уехать.
Соня приняла решение в тот самый момент, когда произносила эти слова. Да, это был единственный выход. Ей надо уехать. В конце концов, она приехала в Валь-Гриш, чтобы избавиться от страха.
— Ну перестань! Неужели ты бросишь меня тут одного? — Он опять прижал ее к себе. — Все, я пошел вниз. Жду тебя в холле. Если через пятнадцать минут не придешь, я пойду в «Горного козла» один.
Как только Мануэль ушел, Соня заперла дверь и принялась собирать вещи.
— Вы что, забыли, что у вас сеанс массажа? — пролаял в трубку голос фрау Феликс. — Вас ждет пациент!
— А вы не могли бы взять его? Я на сегодня отпросилась.
— Он настаивает на том, чтобы это были вы! Это доктор Штаэль.
Соня на секунду задумалась.
— Передайте ему, что я сейчас приду.
Она положила трубку. Чемоданы были собраны, одежда, которую она собиралась надеть в дорогу, лежала в шкафу. То, что ей понадобится сегодня вечером и завтра утром, она положит в маленький чемоданчик на колесиках.
Ее первоначальный план — уехать еще сегодня вечером — показался ей, когда она собирала вещи, чересчур экстравагантным. Она знала, что это связано с действием таблетки. Но если эта таблетка поможет ей уйти со сцены менее драматично, то почему бы и не задержаться? К тому же доктор Штаэль был интересным пациентом.
Прежде чем выйти из комнаты, она отправила еще одну эсэмэс:
паваротти больше нет
Доктор Штаэль лежал на спине с закрытыми глазами. Световая установка бросала разноцветные блики на его расслабленное лицо. Из динамиков лились песни тропических птиц. Соня, не зная, спит он или нет, в нерешительности остановилась.
— Это вы, Соня?
— Да. Простите, что заставила вас ждать.
— Эта тюремщица уверяла меня, что у вас сегодня выходной. Но вы бы мне наверняка сказали об этом?
— Выходной не был запланирован.
— Но у вас все в порядке?
— Да. А как ваше самочувствие?
— Похмельный синдром. Надеюсь, я вел себя прилично вчера вечером?
— Вам не в чем себя упрекнуть.
Доктор Штаэль попытался перевернуться на живот.
— Нет, нет, лежите на спине. Я сделаю вам антипохмельный массаж.
Она подошла к раковине умывальника, открыла воду, дождалась, когда пойдет ледяная вода, смочила два ватных диска и положила их ему на глаза. Встав позади него у изголовья, она положила ладони одну на другую и мягко надавила ему на лоб. Затем ослабила давление. Опять надавила. Положила ладони ему на виски и проделала то же самое. Потом, подложив ладони ему под затылок, осторожно потянула на себя, задержала их, ослабила напряжение.
— Сегодня я опять напьюсь, а завтра приду к вам на антипохмельный массаж.
— Завтра меня здесь уже не будет.
— Вы шутите?..
— Нет, не шучу.
— А что случилось?
Соня тем временем поглаживала ему лоб пальцами обеих рук от бровей к волосам. После каждого седьмого движения она, легко касаясь кожи, проводила кончиками пальцев вдоль бровей и осторожно надавливала на виски.
Она принялась рассказывать ему печальную историю Паваротти.
Согнув пальцы в виде когтей, она словно граблями проводила ими по голове доктора Штаэля. Потом сложила пальцы вместе на лбу и медленно провела ими к переносице. Когда указательные и средние пальцы легли на веки, она на несколько секунд легонько надавила на глаза. После этого пальцы соскользнули к вискам. Несколько секунд Соня круговыми движениями осторожно массировала виски.
— И теперь меня не отпускает страх, — призналась она, закончив рассказ.
— И поэтому вы решили все бросить и уехать?
— Я больше не хочу жить в страхе.
— У вас в этом смысле большой стаж?
— Мне хватает.
Она положила указательные пальцы в уголки его глаза и легонько надавила.
— И вы выбрали именно этот путь — просто взять и удрать?
— Я пробовала выйти из положения и по-другому — с помощью теместы.
— Ну и как?
— Помогает на какое-то время. Как, например, сейчас. Но я уже однажды сидела на теместе. С меня хватит.
— Теместа помогает лишь от неопределенных страхов. А вы-то знаете причину своего страха.
— Да.
— Вечный вопрос: что устранять — симптомы или причины?
— Или автора этих причин.
Соня положила левую руку ему под голову и начала мягко массировать шею и затылок, а правой ладонью осторожно надавила на лоб. Потом сняла давление и, выждав несколько секунд, повторила движение.
Из динамиков доносились экзотические крики редких птиц. Пахло цитронеллой, содержавшейся в массажном масле.
Соня принялась поглаживать лоб, сначала левой рукой, потом правой, постепенно замедляя темп движений.
— Как вы думаете, есть ли в одной из этого множества действительностей, о которых вы говорили, — черт?
Доктор Штаэль не отвечал. Он уснул.
вбей себе мой новый номер телефона
а что со старым?
потеряла мобильник
как это?
а может украли как поживаешь?
паваротти погиб
а что с ним случилось
утопили
чего???
в аквариуме
возвращайся
ладно
когда?
завтра
Она решила провести вечер у себя в комнате, а ночь продержаться с помощью теместы. Но через полчаса после того, как она приняла таблетку, страх ушел, а одиночество вернулось. Она достала из чемодана платье, которое Малу называла «малое черное», потому что оно было коротким и облегающим, и позвонила Мануэлю.
— Я изменила решение.
— Остаешься?
— Нет. Но я спущусь в бар на прощальный коктейль.
— А прощание с кем?
— С тобой.
— Чушь!
Через полчаса он зашел за ней. В косоворотке, обильно политый одеколоном.
— Ну, пусть хоть один из нас будет наглухо застегнутым, — сказал он, увидев ее платье.
Было уже начало одиннадцатого, когда они вошли в бар. Доктор Штаэль, как всегда, сидел у стойки, изредка обмениваясь несколькими словами с Ванни. Четверо знакомых Барбары Петерс сидели за одним столиком. Сама она отсутствовала. Как сообщили Соне в конторе — в ответ на ее заявление, что ей нужно срочно поговорить с начальницей, — фрау Петерс неожиданно пришлось уехать в Милан, и вернется она лишь завтра.
Боб, который обычно, играя, словно забывал об окружающем мире, посмотрел в сторону двери и кивнул Соне.
— Видишь, тебя уже ждут, — ехидно заметил Мануэль.
Они сели за столик и заказали два бокала шампанского.
— Бензодиазепин и алкоголь — не самое удачное сочетание, — сказал Мануэль, чокаясь с Соней.
— За Паваротти!
— За Паваротти… Значит, ты твердо решила уехать?
Соня кивнула. Хотя это было не совсем так. «Твердые решения», принятые под влиянием бензодиазепина, вряд ли можно расценивать как таковые. Ей сейчас по большому счету все было до лампочки. Она могла пить за Паваротти и считать приключившуюся с ним историю ужасной, но это совершенно ее не трогало. Это все было далеко от нее.
Она понимала, что приняла решение уехать, потому что ей было страшно. Но сейчас она при всем желании не могла представить себе чувство страха. Нет, решение было принято, но уверенности в том, что она его осуществит, у нее не было.
Через час в баре остались лишь Ванни, Боб и Соня. Доктор Штаэль ушел первым. Перед этим он подошел к их столику, чтобы попрощаться. Соня представила ему Мануэля как своего преемника.
— Вы тоже делаете такие потрясающие антипохмельные массажи? — спросил он.
— Даже еще лучше, — ответила за Мануэля Соня.
Когда доктор Штаэль ушел, она объяснила Мануэлю, что такое антипохмельный массаж.
Вскоре после этого ушли и обе супружеские пары. Мануэль, выдержав вежливую паузу, спросил:
— Ну, как мы поступим? Уйдем вместе и ты через пару минут вернешься одна? Или ты просто останешься сидеть здесь, когда я уйду?
Соня предпочла просто остаться. Боб тем временем вполголоса запел песню, которая была ей знакома, но на текст которой она обратила внимание впервые:
I'm in the mood for love
Simply because you're near me
Funny, but when you're near me
I'm in the mood for love.
Предавшись созерцанию своего полупустого бокала, Соня слушала прокуренную мелодию и слова, не столько произносимые (с французским акцентом), сколько обозначаемые.
If there's a cloud above
If it should rain, we'll let it
But for tonight forget it
I'm in the mood for love.
За этими словами последовало несколько задумчиво-медлительных, затихающих, как плеск ручья, аккордов, и Соня поняла, что ей достаточно лишь поднять голову и улыбнуться ему.
И она улыбнулась.
Проснувшись посреди ночи, она поняла, что действие теместы заметно ослабло. Ей уже не было все до лампочки.
Она провела рукой по его гладкой груди, по животу, покрытому нежным пушком, и дальше, вниз. Осторожно, но без деликатной сдержанности физиотерапевта.
когда ты приедешь?
еще не знаю
но ты приедешь?
еще не знаю
а что случилось?
еще не знаю
ах вот оно что
Прогноз погоды был неутешительным, но он был таким все последние дни. Джан Шпрехер обследовал небеса с помощью своего полевого бинокля. Если там появится хотя бы намек на три сухих дня подряд, он сегодня начнет косить. Толщи тумана в некоторых местах прохудились, а у Пиц-Бадена открылся голубой просвет, в котором, как волшебный сад, сияло пастбище Альп-Верд. Но на востоке все еще громоздились черные тучи.
Чаша весов явно клонилась не в сторону сенокоса, и Шпрехер в конце концов принял отрицательное решение. Часть сэкономленного времени он теперь мог посвятить наблюдению за утренней жизнью «Гамандера».
Почти каждый из украшенных сграффито домов в узком переулке имел эркер. И в каждом из них Соне чудился наблюдатель, тайно следивший за тем, как она изучает фасады в поисках его фамилии. Как ей сказали в конторе, он жил в «Каза Кунигл», где-то на самом верху склона. Более точными сведениями они не располагали.
В это утро Соня как ни в чем не бывало появилась на своем рабочем месте. Мануэль, ничуть не удивившись, поздоровался с ней так, как будто ничего другого и не ожидал. Он не стал комментировать перемену ее настроения, а лишь деловым тоном сообщил:
— На девять у нас записаны новые клиенты. Римско-ирландские бани, массаж щеткой, в общем, полная программа.
Массируя урбанистические тела, отмеченные печатью фитнес-культуры, щеткой из натуральных волос, Соня созерцала картины последней ночи, которые то и дело всплывали у нее перед глазами. То есть сначала они всплывали сами по себе, а потом она стала вызывать их из памяти одну за другой. При этом в ней все отчетливей становилось сознание того, что ей хочется задержаться здесь еще на некоторое время.
Темно-розовые дома в этой части деревни казались вырезанными из вареной колбасы. Все оконные ниши, сужавшиеся наружу, были разными по форме и размерам. Это впечатление усиливало обрамлявшее их сграффито, выполненное от руки. От стоявших на карнизах ящиков с цветами вниз по штукатурке протянулись желто-зеленоватые подтеки.
На обветшавшем фасаде четырехэтажного дома телесного цвета был запечатлен кролик в овале неправильной формы. Под ним было написано: «Каза Кунигл». Соня подошла к обрамленному туфом порталу, поискала глазами звонок и, не найдя, постучала в дверь. Отполированное веками дерево поглощало звуки. Соня отступила на несколько шагов и посмотрела наверх.
— Вы к кому? — раздался вдруг позади нее старушечий голос.
Соня вздрогнула. Она не слышала, как подошла старушка, одетая во все черное, как раньше одевались деревенские вдовы.
— К господину Казутту. Но, похоже, никого нет.
— Да нет, кто-нибудь да есть. Входите.
Женщина повернула кованую ручку вниз и открыла дверь. Они вошли в просторные сени, в которых было несколько дверей — в жилые помещения, в сараи и в хлев — и лестница, ведущая наверх.
— Самая верхняя квартира. Стучите подольше, не стесняйтесь. Он иногда долго не открывает.
Рядом с дверью на четвертом этаже лежал лист железа от печки. На ней стояли мокрые туристские ботинки из толстой замши, набитые газетами. За дверью громко тикали старинные ходики. Соня постучала и прислушалась, но не услышала ни голоса, ни шагов, ни каких-либо других звуков, кроме бойкого тик-так, тик-так.
Она постучала еще раз.
Тик-так. Тик-так.
Постучав в четвертый раз, она решила не следовать совету старухи и уже собралась уходить, как вдруг услышала скрип половиц. Потом шаги.
— Кто там? — раздался голос Казутта.
— Это я, Соня Фрай из «Гамандера».
— Одну минутку.
Через несколько минут дверь открылась, и она увидела окаменевшую улыбку господина Казутта.
— Извините за беспокойство, — сказала Соня. — Вы, наверное, спали.
— Старая привычка ночного портье.
Посмотрев вниз и убедившись, что она одна, Казутт впустил ее в квартиру. Соня вошла в маленькую кухню. Заставленная грязной посудой каменная раковина перед газовой колонкой, электроплитка с двумя конфорками, небрежно выкрашенный желтоватой эмалевой краской посудный шкаф, маленький холодильник, который должен был быть встроен в стену, но стоял посреди кухни и на котором лежала плита ДСП, служившая дополнительной маневренной площадью: на ней высилась гора немытых сковородок, грязных тарелок, чашек и приборов.
Казутт пробормотал какие-то извинения за беспорядок и пошел дальше, в прилегающую к кухне комнату, которая служила ему одновременно спальней и гостиной. Неубранная постель, кресло с высокой спинкой и рваным вязаным покрывалом, стол, два стула, комод, платяной шкаф, телевизор. Необыкновенно низкий деревянный потолок невольно наводил на мысль о том, что это, по-видимому, и есть причина сгорбленности Казутта. Через маленькое окно в толстой стене видна была глухая стена соседнего здания неопределенного возраста и двор, в котором среди штабелей дров, пустых пивных ящиков, поддонов и автомобильных покрышек красовались два расписных прицепа для перевозки скота.
В комнате стоял кисловатый запах запустения. Казутт предложил Соне садиться на один из двух стульев и устроился напротив. На столе, рядом с початой бутылкой фельтлинского, полупустым флакончиком травяного ликера и грязным бокалом, лежало несколько растрепанных журналов.
— Хотите кофе? — спросил Казутт.
— Нет, спасибо! — поспешно ответила Соня.
На стене над столом висели фотографии в рамках. Господин Казутт с Жан-Полем Бельмондо, господин Казутт с Курдом Юргенсом, господин Казутт с Роми Шнайдер, господин Казутт с Дорис Дэй, господин Казутт с Кэри Грантом. В униформе с перекрещенными ключами на лацкане.
— Это всего лишь часть фотографий. И лишь десятая доля знаменитостей, с которыми мне доводилось встречаться.
Прежде чем он успел перейти к их перечислению, Соня спросила:
— Ну, как вы поживаете?
— Пока ничего. Мне же много не надо. Да и жалованье мне до конца сезона будут выплачивать. Денег ей не жалко. У нее их куры не клюют. А как у вас там? Что нового?
— Какая-то сволочь утопила моего попугая в аквариуме, — сказала Соня, глядя ему прямо в глаза.
Он невозмутимо кивнул, словно подтверждая давно известный факт.
— Если бы я там еще работал, опять сказали бы, что это сделал я.
— Но ведь это так и есть?
Соня по-прежнему смотрела ему прямо в глаза.
Его застывшая улыбка в первый раз ожила и выразила нечто вроде иронии.
— Я надеюсь, вы шутите?
Соня повторила вопрос. В нем не было ни угрозы, ни вызова. Скорее понимание. Она словно предлагала ему сказать правду и вместе с ней найти выход из создавшегося положения.
— Я ничего против вас не имею. Вы мне нравитесь. Зачем мне было убивать вашего попугая?
— Это было направлено не против меня. Это была одна из нескольких акций, направленных против Барбары Петерс.
Казутт налил себе в бокал немного вина и сделал глоток.
— Каких акций?
— Покушение на фикус, ваше появление среди бела дня, светящиеся палочки в воде, двенадцать ударов колокола на рассвете…
— А-а… — протянул он саркастически. — Понятно. Это все, конечно, взаимосвязано.
Соня медленно, с паузами, чтобы дать ему время соотнести эти события с легендой, процитировала условия Миланского черта. Казутт после каждой строчки, поняв ее смысл, кивал головой. Когда она закончила, он спросил:
— Откуда вы это взяли?
— Это сказал прекрасной Урсине Миланский черт, чтобы завладеть ее душой. Вы же знаете. Это же местная легенда.
Казутт покачал головой.
— Когда я был маленький, в школу здесь ходили только зимой. Да и то всего несколько лет. Так что у меня не было этой счастливой возможности — изучать легенды.
— Легенды ребенку обычно рассказывают родители или бабушки с дедушками.
— У меня была только одна бабушка, да и то глухонемая. А у родителей к вечеру уже не оставалось сил на сказки и легенды для детей.
Он подлил в бокал несколько капель — ровно столько, сколько в нем еще оставалось, — и сделал очередной глоток. Когда он поставил бокал на стол, количество вина в нем практически не изменилось.
— Значит, вы только для этого и пришли? Чтобы спросить меня, не Миланский ли я черт?
Застывшая улыбка на его губах снова превратилась в гримасу мужественно переносимой боли.
— Не только. Мне и в самом деле хотелось проведать вас, узнать, как вы живете.
— Ну вот, теперь вы знаете. — Он театральным жестом обвел рукой комнату. — Вот так я и живу. Человек, всю жизнь проработавший в шикарных отелях. Комната с кухней, старуха-хозяйка, и сортир на лестнице…
— А почему вы не уезжаете? Почему не займетесь поисками другой работы?
Казутт показал на бутылку.
— Вот почему. — Он снова подлил в бокал несколько капель, ровно глоток, который затем и выпил. — А вы? Почему вы не уезжаете?
— Меня же не уволили.
— Но ведь деньги вам не нужны.
— С чего вы взяли?
— В моей профессии быстро начинаешь разбираться в таких вещах. Вы приехали сюда, потому что убежали от чего-то. А сейчас вы хотите понять, не пора ли вам опять собирать чемоданы.
Соня молчала.
— Бегите! Бегите! — крикнул он вдруг.
Она встала, но он удержал ее за руку.
— В деревне есть люди, которые имели виды на «Гамандер».
— И все это их рук дело?
Казутт поднял руки, словно защищаясь.
— Я ничего не говорил. Но здесь есть пара человек, которые на все способны.
— Кто?
Казутт покачал головой.
— Рето Баццель, этот тип с молочной цистерной? Это он имел виды на «Гамандер»? — спросила Соня по наитию.
— Нет… — Он сделал паузу. — Его отец…
— А зачем ему понадобился «Гамандер»?
— Элитарное жилье…
— И что ему помешало?
— Деньги. Она заплатила больше.
— И это могло стать для него поводом?..
Казутт опять повторил свою винную церемонию и только после этого ответил:
— Я сказал вам это только потому, что вы относились ко мне по-человечески. Но я ничего не говорил! Для отца это вряд ли могло стать поводом, а вот для сына… Остерегайтесь этого человека. Он ненормальный. — Казутт постучал себя пальцем по лбу.
Погода, полдня простоявшая в раздумье на распутье, в конце концов сделала выбор в пользу ненастья. Нерешительные облака отделились от отвесных скал и обрушились на долину ледяным ливнем. Прежде чем выйти из подворотни, Соня до самого подбородка застегнула молнию на ветровке до самого подбородка и вытащила из воротника капюшон.
Через несколько метров она услышала грубое тарахтенье дизеля. Обернувшись, она увидела старый зеленый «Лендровер» с прицепом для скота, медленно ехавший по узкой улочке. Она прижалась к стене дома и пропустила машину. За рулем сидел пожилой мужчина, которого она видела в «Горном козле». Один из игроков в карты за столом завсегдатаев. Он проехал мимо, не взглянув на нее. Над задним бортом прицепа виднелся костлявый, испачканный пометом зад коровы.
Чуть дальше, на главной улице, ее обогнал серебристо-серый «Ауди» и, проехав несколько метров, остановился. Открылась пассажирская дверца. Соня замедлила шаги.
Сзади опять послышался шум мотора. Она оглянулась. Это был джип с молочной цистерной. Снизив скорость, он остановился в нескольких метрах от нее.
«Ауди» посигналил. Только теперь она узнала за рулем Барбару Петерс. Она села, и машина тронулась. Соня оглянулась — джип ехал за ними.
— Не обращайте на него внимания, — сказала Барбара Петерс. — Он совершенно безобиден.
— Хотелось бы надеяться.
Барбара Петерс прекрасно выглядела, хотя провела за рулем много часов. В машине вкусно пахло незнакомыми Соне духами. Из динамиков звучала карибская музыка.
— Я слышала, его отец тоже пытался купить «Гамандер».
— Он хотел сделать из него доходный дом. Представьте себе: все внутри сломать и построить двенадцать роскошных квартир в неоэнга-динском стиле а-ля рюстик.
— Я вполне могу себе представить, что он здорово разозлился на вас, когда вы увели у него «Гамандер» из-под носа.
Барбара Петерс рассмеялась.
— Однажды он заявился на стройку, пьяный в хлам, и разорался, мол, ты еще пожалеешь об этом, грязная сука. Или подлая сука? А может, и то и другое.
— И вас это не испугало?
— Как я вам уже говорила, моя тактика заключается в полном игнорировании этих дурней. Поговорим лучше о вас. Как вы себя чувствуете?
— Вчера я хотела уволиться, но вы как раз уехали. А сегодня мне уже намного легче.
— Я рада, что вы остаетесь. Мне бы очень вас не хватало. Вы придаете нашему заведению некоторый блеск.
Соня ответила на комплимент улыбкой.
— Вместе с фрау Феликс и Мануэлем, — прибавила Барбара Петерс невинным тоном. Без тени намека на злой умысел.
Она повернула к отелю. Соня увидела в наружное зеркало, что молочный джип остановился в нескольких метрах от въезда на территорию «Гамандера».
Раскладывать фангово-парафиновую смесь по противням было почти медитацией. Соня зачерпнула черной густой жижи из гряземешалки и вылила на противень, «рисуя» ею узоры и глядя, как они медленно сливаются друг с другом и образуют ровный, блестящий, странно пахнущий покров.
Возможно, Казутт знал больше, чем говорил. Но в то, что это сделал он, она не верила. Старый, неуклюжий, пьющий мужчина — да у него просто не хватило бы ни сил, ни выдержки дождаться, когда она уйдет из отеля, прокрасться через весь холл, подняться по лестнице, открыть ее комнату, вытащить Паваротти из клетки, спуститься вниз, снова пройти незамеченным через холл, проникнуть через велнес-центр в зал отдыха, бросить птицу в аквариум и еще раз проделать весь путь через холл к выходу из отеля.
Но когда был уничтожен фикус, а потом «загорелся» костер на дне бассейна, он, вполне вероятно, что-то видел, о чем упорно молчит. Да и голос, вызвавший его по телефону на дневное дежурство, он, скорее всего, тоже узнал.
Чем дольше она обо всем этом думала, тем больше убеждалась, что Казутт знает, кто все это проделал. И что ей нужно всерьез отнестись к его совету остерегаться Рето Баццеля.
Она сунула готовый противень в термошкаф и принялась за следующий. Подняв черпак высоко над противнем, она тонкой струей выписывала крупные орнаменты, как кондитер трехзвездочного отеля, украшающий монограммой изысканный десерт.
В комнату без стука вошла фрау Феликс, проворно закрыла за собой дверь и встала к ней спиной. Ее губы были плотно сжаты, лоб перерезали две глубокие вертикальные складки, образовав перпендикуляр к верхнему краю ее вычурных очков.
Соня вопросительно посмотрела на нее. Та, перекрестившись, заговорила тонким, странно искаженным голосом:
О, Всеблагий и Всемогущий Христос,
Спаситель рода человеческого,
Сковавший неразрешимыми узами дьявола,
Сподоби меня именем Твоим свершить святое дело
И палицей сразить богоотступника!
Фрау Феликс еще раз перекрестилась, достала из кармана белого фартука коричневый стеклянный флакончик и обрызгала Соню какой-то прозрачной жидкостью.
Соня удивленно и испуганно вскрикнула и закрыла лицо руками. Фрау Феликс сунула флакончик обратно в карман фартука и покинула помещение. Соня бросилась вслед за ней. Выбежав в коридор, она успела увидеть, как та исчезла за дверью одного из процедурных кабинетов. Она подошла ближе и услышала звук запираемого замка. Она постучала. Фрау Феликс не ответила. Соня постучала еще раз.
— Фрау Феликс!
За дверью было тихо.
— Фрау Феликс! — крикнула Соня в ярости.
Открылась соседняя дверь. Мануэль высунул голову в коридор.
— Что случилось?
— Она явно спятила! Ты знаешь, что она сделала?
— Потом расскажешь. Мне тут осталось еще двадцать минут.
Потом беззвучно, одними губами, прибавил:
— Боб!
И подмигнул.
Жидкость не имела ни цвета, ни запаха. Вероятно, это была вода. Святая вода. Соня сидела в комнате для персонала и ждала Мануэля. Она курила сигарету из его пачки. Свои она выбросила сегодня утром. Она никак не могла понять, что ее больше поразило — поведение фрау Феликс или тот факт, что Боб пришел на массаж к Мануэлю. Почему не к ней?
Открылась дверь. Но это был не Мануэль. Это была Барбара Петерс. В первый раз, с тех пор как Соня с ней познакомилась, она предстала перед ней в таком неухоженном виде. Она до сих пор не переоделась, хотя вернулась два часа назад. Волосы были растрепаны. Но на этот раз естественным образом.
— Банго здесь не появлялся?
Вопрос показался Соне более чем странным. Велнес-центр был абсолютным табу для собак. В том числе и для Банго.
— Нет. А что, он пропал?
— Когда я приехала, его дома не было. И я до сих пор не могу его найти.
— А когда его видели в последний раз?
— Вчера вечером. Мишель кормила его.
— Отель большой, может, его где-нибудь случайно заперли?
— Я уже везде побывала. Водолечебница была моей последней надеждой…
— Да он, наверное, просто гуляет где-нибудь поблизости.
Барбара Петерс покачала головой.
— Он никогда не гуляет один.
