Книга: Только один год
Назад: Двадцать четыре Март Джайсалмер, Индия
Дальше: Двадцать шесть

Двадцать пять
Мумбай

Фильм называется Heera Ki Tamanna, что переводится примерно как «В поисках бриллианта». Это кино о любви с Билли Дивали – большая звезда – и Амишей Рай – сверхбольшая звезда – режиссера Фарука Хана, он, очевидно, настолько знаменит, что не нуждается в подробностях. Пратик рассказывает мне все это на одном дыхании; он вообще не смолкает с тех пор, как выдернул меня из зала прилетов и дотащил до машины. На покупки из Раджастхана, которые я искал и за которые отчаянно торговался последние три недели, он едва взглянул.
– Ой, Уиллем, этот план уже устарел, – говорит он, качая головой и огорчаясь, что это требует объяснений. – Я теперь в Болливуде работаю. – Потом он рассказывает, как Амиша Рай вчера прошла настолько близко, что ее сари коснулось его руки. – Думаешь, реально передать, как это было, – ответа он даже не ждет. – Как будто меня ласкали боги. В силах ли я объяснить, как от нее пахло? – Он закрывает глаза и втягивает воздух. Видимо, ее аромат был за пределами слов.
– А что мне делать?
– Помнишь Dil Mera Golmaal? Сцену после перестрелки?
Я киваю. Как в «Бешеных псах», только на корабле. И с танцами.
– Как думаешь, откуда там столько белых?
– Какая-нибудь чудесная група гоу-гоу?
– Их нашел человек вроде меня, который занимается кастингом! – Он колотит себя в грудь.
– Ты режиссер по кастингу? Серьезно. Нашел десятерых?
– С тобой восемь. Но я наберу. А ты такой высокий, симпатичный и… белый.
– Может, я за двоих сойду? – шучу я.
Пратик смотрит на меня как на идиота.
– Нет, за одного. Ты всего один человек.
* * *
Он привозит меня в Филм-сити, это пригород, в котором находится большинство студий, подъезжает к комплексу, в нем – к какому-то подобию огромного ангара для самолетов.
– Да, кстати, оплата, – небрежно бросает Пратик. – Должен информировать, десять долларов в день.
Я не отвечаю. Я даже не ждал, что мне заплатят.
Он трактует мое молчание неправильно.
– Знаю, что для людей с Запада это немного, но помимо этого предоставляются еда и жилье, так что не придется каждый вечер возвращаться в Колабу. Прошу, пожалуйста, скажи, что согласен.
– Конечно. Я делаю это не ради денег. – Тор то же самое говорила про «Партизана Уилла». Мы занимаемся этим не ради денег. Но в большинстве случаев она произносила эти слова, тщательно пересчитывая заработанное за вечер, либо изучая прогноз погоды в «Интернэшнл геральд трибюн», чтобы выбрать самое солнечное – и прибыльное – место для следующих выступлений.
Тогда я действительно в основном играл ради денег. Зарабатывал я с «Партизаном Уиллом» немного, но мне хватало, чтобы не возвращаться домой, где меня никто не ждет.
Забавно, с тех пор мало что изменилось.
* * *
Когда мы приходим на место, Пратик знакомит меня с Аруном, помощником кастинг-режиссера, который ненадолго отвлекается от беседы по сотовому, чтобы меня оценить. Говорит Пратику что-то на хинди, кивает мне, а потом рявкает: «Костюм».
Пратик сжимает мою руку и ведет в костюмерную, где стоит несколько вешалок на колесиках с костюмами и платьями, заведует которыми измученная женщина в очках.
– Ищи, что по размеру подойдет, – приказывает она.
Тут вся одежда на людей как минимум на голову ниже меня. Как раз настолько я возвышаюсь над индусами. Пратик волнуется.
– У тебя есть костюм? – спрашивает он.
В последний раз я облачался в костюм на похоронах Брама. Нет.
– В чем проблема? – резко спрашивает Нима, гардеробщица.
Пратик подхалимствует, прося прощения за то, что я такой высокий, словно это какой-то недостаток характера.
Она недовольно вздыхает.
– Подождите.
Пратик встревоженно смотрит на меня.
– Надеюсь, тебя не пошлют обратно. Арун сказал, что один человек, которого я привел из ашрама, ушел, так что у меня снова всего семеро.
Я сутулюсь, чтобы казаться пониже.
– Так лучше?
– Костюм все равно не налезет, – отвечает он, качая головой, словно думает, что имеет дело с имбецилом.
Возвращается Нима с мешком для одежды. В нем недавно выглаженный костюм, синий, блестящий, из гладкой ткани вроде шелка.
– Это из актерского гардероба, так что поаккуратнее, – предупреждает она, толкая меня за занавеску для примерки.
Костюм мне подходит. Увидев меня, Пратик широко улыбается.
– У тебя просто первоклассный вид, – воодушевленно говорит он. – Иди, пройдись мимо Аруна. И так небрежно. Да, он заметил. Очень хорошо. Думаю, место в титрах мне почти гарантировано. Подумать только, однажды я, возможно, тоже буду как Арун.
– Мечтать не вредно.
Я шучу, я все время забываю, что Пратик воспринимает все буквально.
– Да, мечтать, пожалуй, полезнее всего на свете.
* * *
Место действия – коктейль-бар, имитация, прямо по центру стоит рояль. Вокруг бара кружат индийские звезды, а на фоне – массовка человек из пятидесяти. Большинство – индусы, но есть и пятнадцать-двадцать белых. Я становлюсь возле индуса в смокинге, но он, окинув меня косым взглядом, отходит подальше.
– Они такие снобы, – говорит со смехом худенькая загорелая девушка в сияющем синем платье. – С нами даже не общаются.
– Обратный колониализм или как это назвать, – отвечает парень с дредами, перевязанными сзади лентой. – Неш, – представляется он, протягивая руку.
– Таша, – говорит девушка.
– Уиллем.
– Уиллем, – мечтательно повторяют они. – Ты из ашрама?
– Нет.
– Мы так и поняли. Тебя бы мы узнали, – добавляет Таша. – Ты такой высокий. Как Джулз.
Нэш кивает. Я тоже. Словно мы все согласны с тем, что эта Джулз очень высокая.
– А что вы делаете в Индии? – интересуюсь я, с легкостью возвращаясь к открыточному языку.
– Мы беженцы, – отвечает Таша. – Сбежали из Штатов, где все заражены звездной болезнью. Приехали сюда в поисках очищения.
– Сюда? – Я показываю на окружающую нас киносцену.
Нэш смеется.
– Просветление даром не дается. Вообще-то это довольно дорогое удовольствие. Так что тут мы для того, чтобы выиграть время. А ты сам? Что ты делаешь в Болливуде?
– Я, разумеется, ищу славы.
Они оба смеются.
Я достаю телефон, чтобы разложить пасьянс, но потом, повинуясь некой странной прихоти, вдруг решаю использовать его по прямому назначению. То есть звоню.
– Алло… это Уиллем, – начинаю я, когда она берет трубку.
– Я знаю, кто это, – слышно, что она в ярости. Что достаточно просто позвонить, чтобы нарваться на неприятности? – Ты где?
– На съемках. В ближайшие дни я играю в Болливуде.
Молчание. Яэль всегда с нетерпением относилась к «низкой» культуре, за исключением слащавой израильской попсы, от которой она отказаться не могла. Кино или телешоу она не любит. Считает, что это пустая трата времени.
– И когда ты принял это решение? – наконец говорит она. Голос у нее твердый, как кремень, вот-вот возгорится пламя.
– Вчера. Официально – сегодня утром.
– А мне когда собирался сказать?
Неожиданно для себя я начинаю ржать. Это же просто абсурдно до смеха.
Но Яэль так не кажется.
– Что тебя так развеселило?
– Что? – переспрашиваю я. – Тот факт, что тебя вдруг заинтересовали мои планы, вот что меня смешит. Последние года три тебя не волновало ни где я, ни как я. Притащила меня в Индию, а через неделю отправила подальше, даже не позвонила ни разу за все это время. В аэропорт не потрудилась приехать и встретить. Да, я знаю, была экстренная ситуация, более важная, но ведь у тебя всегда есть что поважнее, разве не так? Так зачем тебе знать, что я решил в кино сняться?
Я смолкаю. У меня закончилась злость – или смелость.
– Я хотела знать это потому, – говорит Яэль до раздражения сдержанно, – что в этот раз я хотела встретить тебя в аэропорту. – Она вешает трубку, и я смотрю на экран и вижу штук пять пропущенных звонков и сообщения: «Где ты?»
Очередная разорванная связь. Такова моя жизнь в последнее время.
Назад: Двадцать четыре Март Джайсалмер, Индия
Дальше: Двадцать шесть