Эпизод шестой
— Скажите… как это — быть талантливым?
— Простите? — Я был слегка ошарашен.
Марта Флек снова улыбнулась и сказала:
— Всего лишь вопрос.
— Довольно прямой вопрос.
— В самом деле? А я думала, что это приятный вопрос.
— Я не ощущаю себя особо талантливым.
— Как скажете, — сказала она, и опять улыбка тронула ее губы.
— Но это правда.
— О да, скромность достойна всяческих похвал. Но что касается писателей, то про них я знаю одно: обычно они представляют собой смесь сомнения и тщеславия. И обычно тщеславие берет верх.
— Вы хотите сказать, что я тщеславен?
— Вряд ли, — улыбнулась она. — Думаю, любой человек, просыпаясь утром и обнаруживая перед собой пустой экран, просто обязан быть самоуверенным, иначе у него ничего не получится. Так выпьете? После «Сало» нельзя не выпить. Хотя… мой муж считает этот фильм абсолютным шедевром. Опять же, он снял «Последний шанс». Полагаю, вы его видели?
— Гм… да. Очень интересно.
— Какой же вы дипломат.
— Иногда не вредно быть дипломатом.
— Но беседу это не оживляет.
Я промолчал.
— Будет вам, Дэвид. Время сыграть в игру «Говори правду». Что на самом деле вы думаете о фильме Филиппа?
— Это… гм… не лучший фильм из тех, что мне довелось видеть.
— Попробуйте еще раз.
Я присмотрелся к ее лицу. Но ничего, кроме заинтересованной улыбки, не разглядел.
— Ладно, если хотите услышать правду, то я считаю, что это претенциозное дерьмо.
— Браво. Вот теперь вы точно получите выпивку.
Она наклонилась и нажала на маленькую кнопку на кресле сбоку. К тому времени мы уже сидели в Большом зале, куда переместились по ее предложению. Она — под поздним Ротко: два больших совмещенных черных квадрата, а между ними в центре тонкая оранжевая полоса — слабый намек на зарю в безнадежной тьме.
— Вы любите Ротко? — спросила она меня.
— Да.
— Филипп тоже. Вот почему у него восемь его картин.
— Это очень много Ротко.
— И очень много денег — примерно семьдесят четыре миллиона долларов за комплект.
— Впечатляющая сумма.
— Карманные деньги.
Еще одна небольшая пауза в ее стиле, во время которой она смотрела, как я смотрю на нее. Но тон был легким и веселым. К собственному удивлению, я начал находить ее очень привлекательной.
Появился Гэри.
— С возвращением, миссис Флек. Как там Нью-Йорк?
— Веселится. — Она повернулась ко мне: — Не хотите ли выпить всерьез, Дэвид?
— Ну…
— Принимаю это за согласие. Сколько у нас сортов водки, Гэри?
— Тридцать шесть, миссис Флек.
— Тридцать шесть водок. Здорово, верно, Дэвид?
— Ну, это довольно много водок.
Она снова повернулась к Гэри:
— Не могли бы вы ввести нас в курс дела: что самое лучшее среди этих самых лучших сортов?
— У нас есть «Столичная золотая» 1953 года. Это водка тройной очистки.
— Давайте я догадаюсь — из запасов самого Сталина?
— За Сталина поручиться не могу, миссис Флек. Но предположительно — это нечто удивительное.
— Тогда, пожалуйста, подайте нам ее… И немного белужьей икры на закуску.
Гэри вежливо поклонился и, ушел.
— Разве вы не были на яхте вместе с мужем, миссис Флек? — спросил я.
— Меня зовут Марта… и мне никогда не был близок Хемингуэй. Я не вижу смысла в том, чтобы провести несколько дней в море, гоняясь за какой-то там рыбой, которую Филу важно поймать.
— Значит, вы ездили в Нью-Йорк по делу?
— Я потрясена вашей дипломатичностью, Дэвид. Если у вашего мужа двадцать миллиардов, никто не ожидает, что вы займетесь хоть какой-нибудь работой. Но да, я была в Нью-Йорке, чтобы встретиться с правлением небольшого фонда помощи нуждающимся писателям, которым я руковожу.
— Не знал, что такая разновидность существует в природе.
— Большинство писателей, прежде чем поймать Синюю птицу за хвост, сталкиваются с неудачами. Вы ведь тоже через это прошли.
— Да… Но все равно это было везение.
— Меня начинает беспокоить ваша чрезмерная скромность, Дэвид, — сказала она, легонько касаясь моей руки.
— Вы ведь когда-то работали редактором сценариев? — спросил я, убирая руку.
— О да, вы хорошо информированы. Я действительно была литературным редактором… в маленьких, никому не известных театрах. Я правила чужие сценарии и работала с авторами. Иногда среди кучи дерьма мне попадалась интересная пьеса, над которой стоило погрузиться.
— И таким образом вы встретили…
— Мистера Флека? Да, именно так распорядилась судьба. Она свела нас в романтическом местечке, которое называется Милуоки, штат Висконсин. Вы бывали в Милуоки, Дэвид?
— Боюсь, что нет.
— Очаровательный городок. Венеция Среднего Запада.
Я засмеялся:
— Как же вы там оказались?
— В Милуоки есть довольно приличный репертуарный театр. Им требовался редактор, а мне нужна была работа, все очень просто. Деньги были пристойные — двадцать восемь тысяч в год. Больше, чем я где-либо зарабатывала. Видите ли, театр неплохо субсидировался благодаря мистеру Флеку, который решительным образом настроился превратить родной город в свою собственную Венецию. Новая картинная галерея… Новый центр связи в университете… Неплохо подобранный киноархив… Именно этого Милуоки и не хватало. Да. Забыла сказать — новое помещение для местного профессионального театра. Почти что шедевр архитектуры. Думается, Филипп потратил четверть миллиарда на все эти проекты.
— Очень щедро с его стороны.
— И знаете, очень умно, поскольку он умудрился таким образом избавиться от налогов.
Вернулся Гэри с тележкой, на которой стояли небольшая вазочка с икрой, обложенная колотым льдом, тарелка с маленькими кружочками черного хлеба, бутылка водки, также во льду, и красивые рюмки.
Гэри вынул бутылку из льда и торжественно передал ее Марте. Она взглянула на этикетку. Этикетка выглядела древней, надписи на ней были выполнены кириллицей.
— Вы по-русски читаете? — спросила она.
Я отрицательно покачал головой.
— Я тоже. Но уверена, что цифры — 1953 — обозначают год производства. Давайте, Гэри, наливайте…
Гэри ловко открыл бутылку и наполнил рюмки. Марта подняла свою и чокнулась со мной. Мы выпили. Водка оказалась очень холодной и очень мягкой. Я даже сморщился от удовольствия, когда почувствовал, как она охватила холодом мое горло, а затем направилась прямиком в мозг. Похоже, Марта испытала такие же ощущения.
— Срабатывает, — сказала она.
Гэри снова наполнил рюмки, затем предложил каждому из нас кружок хлеба с горкой икры. Я попробовал. Марта спросила:
— Одобряете?
— Ну, вкус как у икры.
— Гэри, я и сама смогу управляться с бутылкой, вы можете идти, — отпустила она помощника.
— Знаете, — сказала она, когда Гэри ушел, — раньше, до Филиппа, я совсем не разбиралась в модных трендах и не могла отличить… ну, не знаю… сумку «Самсонайт» от Луи Вьютона. Мне это никогда не казалось важным.
— А теперь?
— А теперь я обладаю обширными знаниями в этой области. Я знаю, например, что иранская икра стоит 160 долларов за унцию. Я также в курсе, что рюмка, которую вы держите, это «Баккара», а кресло, в котором вы сидите, настоящий «Имс», Филипп купил его за $4200.
— А до того как вы все это узнали…
— Я приносила домой 1800 долларов в месяц, жила в маленькой квартирке на одну спальню и ездила на «фольксвагене», которому было двенадцать лет. Между мной и дизайнерским ярлыком лежала пропасть.
— Вас расстраивало, что у вас нет денег?
— Мне это даже в голову не приходило. Я работала в секторе, не приносящем дохода, я скучно одевалась, и мысли у меня были скучные, но это нисколько меня не беспокоило. Наверное, я не ошибусь, если предположу, что вы ненавидели бедность? — спросила она неожиданно.
— С деньгами проще.
— Это верно. Но когда вы работали в «Книжном супе», разве вы не завидовали всем этим удачливым писателям, которых вы видели в магазине, с их семизначными гонорарами, «порше» на стоянке и часы от Картье на запястье…
— Откуда вы знаете о книжном магазине?
— Я читала ваше досье.
— Мое досье? У вас есть на меня досье?
— Вас это удивляет? Люди моего мужа собрали его, когда вы согласились приехать сюда.
— И что конкретно было в этом досье?
— Только газетные вырезки, ваша биография, список ваших заслуг и немного теневой информации, которую удалось разыскать по крохам…
— Например?
— Так, ничего особенного — что вы предпочитаете пить, какие фильмы смотреть, состояние ваших банковских счетов, портфель ваших инвестиций, фамилия вашего психотерапевта…
— Я не хожу к психотерапевту, — обозлился я.
— Но ходили. Сразу после того, как вы ушли от Люси и съехались с Салли. Вы ведь тогда полгода посещали доктора… Как же его звали?.. Может, Тарбак? Да, Дональд Тарбак, он принимал на авеню Виктории в Западном Лос-Анджелесе. Простите, возможно, я лезу не в свое дело?
Внезапно я почувствовал беспокойство.
— Кто вам это рассказал? — спросил я.
— Никто мне ничего не говорил. Это было в досье.
— Но кто-то должен был сообщить вашим людям все это. Так кто именно?
— Честно, я понятия не имею.
— Готов поспорить, что тут приложил руку этот маленький поганец Бобби Барра.
— Похоже, я вас расстроила, хотя не хотела этого. Но позвольте мне уверить вас: Бобби Барра вовсе не подсадная утка, а вы не в Восточной Германии, где большая часть информации — тайна за семью печатями. Просто мой муж очень основательный человек, он хочет знать как можно больше о тех, кого собирается нанять.
— Но я не просил никакой работы!
— Понятно. Филипп всего лишь хотел поработать с вами, вот и решил, что должен ознакомиться хотя бы с основными фактами вашей биографии. Сейчас все так делают. Конец истории. Хорошо?
— Я вовсе не параноик…
— Конечно нет, — сказала она, наполняя рюмки. — Давайте-ка пропустим еще по одной.
Мы чокнулись и выпили. На этот раз водка проскочила легко — явный признак того, что мое горло и мои мозги начали неметь.
— Теперь лучше? — спросила она.
— Хорошая водка.
— Вы считаете себя счастливым человеком, Дэвид?
— Что?
— Просто мне любопытно, не ставите ли вы под сомнение свой успех… ну, в глубине души, что ли?.. Действительно ли вы его заслужили?
Я засмеялся:
— Вы всегда так провоцируете людей?
— Только тех, которые мне нравятся. Но я права, верно? Потому что чувствую: вы не верите в свои достижения и втайне презираете себя за то, что бросили жену и ребенка.
Последовала длинная пауза, во время которой уже я потянулся за бутылкой и разлил водку по рюмкам.
— Простите, Дэвид, я задаю слишком много вопросов, — наконец сказала она.
Я поднял свою рюмку и залпом выпил.
— Но можно мне задать еще один вопрос? — спросила она.
— Какой?
— Скажите мне, что вы на самом деле думаете о фильме Филиппа?
— Я уже сказал…
— Нет, вы назвали его претенциозным дерьмом, но вы не объяснили, почему вы так считаете.
— Вы на самом деле хотите знать? — спросил я.
Миссис Флек кивнула.
Я сказал ей, что хуже этого фильма мне не доводилось видеть ничего прежде. Разобрав его сцена за сценой, я объяснил, почему герои совершенно абсурдны, почему диалог в точности подпадает под определение «искусственный» и даже придает ему новые оттенки.
— Вся эта затея не стоит и выеденного яйца, — позволил я себе откровенную оценку.
Я говорил, говорил и говорил, делая паузы только для того, чтобы принять от Марты очередную рюмку водки. Когда я наконец замолчал, то в ответ услышал давящую тишину.
— Ну… вы ведь хотели знать мое мнение, — произнес я, чувствуя, что язык слегка заплетается.
— Да, и вы его изложили.
— Простите.
— Зачем извиняться? Все, что вы сказали, истинная правда. Более того, я говорила Филиппу то же самое еще до того, как фильм запустили в производство.
— Но я полагал… вы с ним вместе работали над сценарием?
— Работала, и поверьте мне, в сравнении с черновиком последний вариант был значительно лучше… о чем, конечно, смешно говорить, раз фильм оказался таким провальным.
— Но вы могли как-нибудь на него повлиять?
— Вам известны случаи, когда простой редактор мог повлиять на режиссера? Если к подавляющему большинству сценаристов в Голливуде относятся как к наемной рабочей силе, то уж редактора и вовсе за человека не считают.
— Но ведь Флек был в вас влюблен?
— О, это случилось много позже фильма.
Она рассказала, как однажды Флек появился в театре, чтобы повидаться с работниками… его работниками, ведь театр существовал на его деньги. Короче, директор завел Флека в маленькую клетушку, которую Марта гордо называла своим офисом. Их представили друг другу, и Флек узнал, что она редактирует сценарии. Тогда он сказал, что только что закончил сценарий фильма и ему не помешает мнение профессионала насчет слабых и сильных сторон его творения.
— Разумеется, я не могла отказать. Ведь он был нашим патроном, нашим «кошельком», наконец. Про себя я подумала: бог мой, сколько тщеславия… К вечеру я уже и не вспоминала об этом: если у джентльмена столько денег, он вполне может купить себе рецензента в лице Роберта Тауна или Уильяма Голдмана, которые сделали себе имя в Голливуде. Но на следующее утро — хоп, и сценарий оказался на моем письменном столе. С запиской: «Я буду премного благодарен, если вы дадите мне свою честную (это слово было выделено) оценку к завтрашнему утру». И подпись: «Ф. Ф.». Так что у меня не оставалось выбора. Я читала этот проклятый сценарий весь остаток дня, а всю следующую ночь провела в беспокойстве, поскольку понимала: сценарий, вне всякого сомнения, — мусор, но если я скажу правду, придется распрощаться с работой. — Марта вздохнула. — Я не спала до пяти утра, подыскивая нейтральные слова. Но в голову не шло ничего путного. Наконец, когда уже начало светать, я разорвала набросанный на бумаге черновик — кажется, он был четвертым по счету — и решила: буду разговаривать с этим типом, как с любым другим начинающим автором, никаких околичностей — скажу прямо, почему у него все так скверно.
В итоге она написала убийственный отзыв, отправила его с курьером в театр и улеглась спать, решив, что, когда проснется, начнет искать себе другую работу.
Но вместо этого в шесть часов вечера в квартирке Марты зазвонил телефон. Это был один из помощников Флека, Он сообщил ей, что мистер Флек настаивает на личной встрече и сегодня же вечером «Гольфстрим» доставит ее в Сан-Франциско. Да, театру сообщили, что она будет отсутствовать несколько дней.
— До того момента я летала только в эконом-классе, поэтому и лимузин, доставивший меня в аэропорт, и сам перелет произвели на меня сильное впечатление. Равно как и дом Филиппа с просторным кинозалом в подвале. Конечно, всю дорогу до Сан-Франциско я недоумевала, почему он захотел меня увидеть, даже думала, что он делает это, чтобы показать свою власть. Дескать, я доставил вас сюда на частном самолете, чтобы сообщить об увольнении из театра и посмотреть, как вы будете реагировать. Но когда я приехала в его дом, он был само обаяние… Учитывая природную сдержанность Филиппа, это давалось ему нелегко. «Вы задниц не целуете, это точно», — сказал он, держа мой отчет в руке. Затем Филипп попросил меня поработать с ним над сценарием ближайшие семь дней. И попросил озвучить цену. Я сказала, что получаю зарплату в театре, поэтому не жду ничего… кроме упорной работы. «Для меня вы еще один писатель, и это еще один сценарий, который требует основательной переработки. Так что если вы готовы к уступкам, думаю, у нас может получиться». Следующие семь дней мы провели, раскладывая сценарий на части и снова собирая их вместе. Филипп отложил все свои дела, чтобы иметь возможность работать со мной, и, к счастью, он оказался вменяемым в том, что касалось критики. Мы выкинули все откровенно неудачные куски, сюжет обрел хоть какую-то динамичность, герои стали более естественными… Но… Прочитав, что получилось, я сказала ему, что сценарий стал намного лучше, однако он далек от идеала. Филипп проглотил это молча. Вне всякого сомнения, за эти дни между нами возникли какие-то отношения. Филипп закрытый человек, но когда он узнает тебя ближе, он может быть очень забавным. К тому же мне нравилось, что он умный. Для парня, который владеет двадцатью миллиардами, он был в меру начитан, много знал о кино, но самое главное — он был готов потратить кучу денег на искусство. Короче, в последний день нашей работы мы устроили себе запойный марафон…
— Водка? — поинтересовался я.
— Разумеется, — подтвердила она, игриво поднимая брови. — Мой любимый яд.
Я встретился с ней взглядом.
— Позвольте мне догадаться, что произошло потом.
— Да, вы догадались абсолютно верно. Только когда я проснулась, Филиппа уже не было. Хотя… на подушке лежала романтическая записка: «Позвоню». По крайней мере, он не подписал ее «Ф. Ф.». Итак, я вернулась в Милуоки и, черт побери, не дождалась от него никаких вестей. Через полгода я прочитала в какой-то газете, что «Последний шанс» запущен в производство в Ирландии. Еще через восемь месяцев фильм представили к показу в единственном кинотеатре в Милуоки, и, естественно, я пошла его посмотреть. Я не могла поверить своим глазам… Филипп не только выбросил восемьдесят процентов сделанных нами изменений, он восстановил половину диалогов, которые никуда не годились. Разумеется, я была не единственной, кто думал, что он ошибся в выборе, поскольку газеты пестрели унизительными статьями о провале… и о том, что Филипп порвал отношения с топ-моделью, с которой встречался последний год… Это объясняло, почему он мне не звонил. Я была настолько разочарована — тем, что наша работа прошла впустую, и тем, что он так наплевательски отнесся ко мне, — что я села и напечатала Филиппу резкое письмо, в котором выразила свое неудовольствие. Если честно, я не рассчитывала, что он мне ответит. Но примерно через неделю он появился на моем пороге. И первое, что он сказал, было: «Я ошибался во всем. Особенно в тебе».
— И что потом?
— Через полгода мы поженились.
— Как романтично, — заметил я.
Она улыбнулась и разлила остатки водки по рюмкам.
— Так какова мораль этой истории? — спросил я. — Вы не виноваты в том, что ваш муж снял этот паршивый фильм?
— Приблизительно.
Я допил водку. Теперь я даже не почувствовал, как она попала мне в пищевод. Потому что я уже ничего не чувствовал.
— Позвольте мне открыть вам один секрет. Мой муж заставляет вас ждать, потому что он не выносит общества талантливых людей.
— Полагаю, что любого, кто исхитрился заработать столько денег, можно смело назвать талантливым.
— Возможно. Но он мечтал о другом таланте: о творческом даре, если хотите. Таком, как у вас. И знаете, я тоже очень высокого мнения о вас. Как вы думаете, зачем я прилетела сюда? Я просто хотела познакомиться с вами. Я действительно думаю, что «Продать тебя» — это знаковый сериал.
— Я польщен.
— Рада стараться.
Она посмотрела мне в глаза и опять улыбнулась. Я взглянул на часы. Она сказала:
— Если вам пора спать, не позволяйте мне задерживать вас. Я могу попросить Гэри принести вам теплого молока и печенья. И уверена, где-нибудь найдется свободный плюшевый мишка, если вам нужна компания.
Марта выгнула брови — скорее шутила, чем флиртовала. Или скорее флиртовала, чем шутила? А может, она поднимает брови вообще без всякого повода? Черт, я не мог разобраться толком: я был пьян в хлам.
— Мне кажется, мне действительно стоит увидеться со своей постелью, — сказал я. — Спасибо за водку.
— Это все входит в обслуживание, — сказала она. — Приятных сновидений.
Я попрощался и, пошатываясь, направился в свою комнату.
Трудно сказать, как я туда добрался. Во всяком случае, на постели я растянулся прямо в одежде. В четыре утра я проснулся и едва успел добежать до ванной комнаты: приступ рвоты продолжался пять минут без перерыва — может, водка была и хороша, но мой организм к ней не приучен. Потом я разделся, встал под горячий душ и снова вернулся в кровать, весь мокрый.
Согреваясь под одеялом, я вспоминал свой разговор с Мартой Флек, но вскоре меня сморил сон.
Проспал я примерно до полудня. Ощущения были ужасными. Казалось, что мозги плавятся в атомном котле, в памяти всплывали кадры из «Сало», перемежающиеся крупными планами жены миллиардера.
Все, хватит! Сегодня я покидаю остров. Я и так слишком долго ждал, потакая капризам богатого человека. Дотянувшись до телефона, я позвонил Гэри и спросил, нельзя ли доставить меня сегодня в Антигуа, а оттуда дальше — в Лос-Анджелес.
Через пять минут раздался звонок. Это была Марта.
— Вы знакомы с чудом, которое называется «берокка»?
— Привет, Марта.
— Доброе утро, Дэвид. Что-то голос у вас глуховат.
— Зато вы звучите бодро.
— Спасибо «берокке». Это растворимый препарат с лошадиной дозой витаминов В и С. Единственное средство, которое, с моей точки зрения, помогает от похмелья. «Берокку» делают в Австралии, а они там все знают про похмелье.
— Пожалуйста, пришлите мне две таблетки.
— Они уже на полпути к вам. Только не пытайтесь раскрошить их с помощью кредитной карты и вдохнуть через трубочку, скатанную из пятидесятидолларовой купюры.
— Я такими вещами не занимаюсь, — обиделся я.
— Да я шучу, Дэвид. Расслабьтесь…
— Простите… И кстати, я получил большое удовольствие от вчерашнего вечера.
— Тогда почему вы хотите сегодня уехать?
— Как же быстро здесь распространяются новости.
— Надеюсь, это решение не связано со мной.
— Думаю, это больше связано с тем, что ваш муж заставил меня прождать чертову кучу времени. А у меня есть своя жизнь… и дочь, которую я должен навестить в Сан-Франциско в эту пятницу.
— Ну, это легко сделать. Я закажу «Гольфстрим», и он доставит вас прямиком к месту назначения в пятницу утром. Разница во времени в вашу пользу, так что вы будете там в середине дня без всяких проблем.
— Но это означает, что я вынужден буду болтаться здесь без дела еще два дня.
— Слушайте, я понимаю, что вы злитесь на моего мужа. Как я уже говорила вчера, он затеял с вами игру… он со всеми играет. И мне это не нравится, тем более что именно я предложила ему вашу кандидатуру. Ведь я большая ваша поклонница. Кроме «Продать тебя», я читала почти все ваши ранние работы для театра…
— В самом деле? — сказал я, стараясь без особого успеха сделать вид, что мне это безразлично.
— Да, я поручила моему помощнику отследить все ваши пьесы…
Представляю, какая потребовалась работа, подумал я, ведь ни одна из моих ранних пьес так и не была напечатана. Но я уже уяснил одну вещь насчет премилого семейства: если им что-то нужно, они это получают.
— …и я бы хотела поговорить с вами насчет тех изменений, которые вы внесли в сценарий для Филиппа.
И который, очевидно, Джоан передала ей.
— Вы его уже прочитали?
— Первым делом, утром.
— А ваш муж?
— Я не знаю, — сказала она. — Мы с ним несколько дней не разговаривали.
Я хотел было спросить почему, но передумал. Вместо этого я спросил:
— Вы в самом деле прилетели из Нью-Йорка, чтобы увидеться со мной?
— У нас на острове не часто гостят писатели, которые мне нравятся.
— И вам действительно понравился новый вариант сценария?
Она мрачно рассмеялась:
— Ищете поддержки?
— Точно, — сказал я.
— Ну, я считаю, что вы проделали блестящую работу.
— Спасибо.
— Поверьте мне, в противном случае я бы сказала прямо.
— Кто бы сомневался!
— Если вы останетесь, обещаю, что не стану больше накачивать вас водкой… если, конечно, вы сами не захотите этого.
— Ни за что.
— Тогда мы, как мормоны, объявим бой пьянству… на оставшийся день. Если хотите, я даже буду называть вас старина Дэвид…
Теперь пришла моя очередь рассмеяться:
— Ладно, уговорили. Останусь еще на денек. Но если ваш муж не появится завтра, я уеду.
— Договорились, — кивнула она.
Через несколько минут принесли «берокку». Я принял пару таблеток и вскоре почувствовал облегчение. Но окончательно справиться с похмельем помог день, проведенный с Мартой Флек. Если вспомнить, сколько водки она выпила накануне, то приходилось удивляться ее бодрому виду. Марта распорядилась, чтобы ланч подали на главном балконе. Солнце стояло высоко, но легкий бриз смягчал жару. Мы ели холодного лобстера, пили «Кровавую Мери» — водка, опять водка! — и без конца разговаривали. Марта отказалась от кокетливого тона, который она избрала накануне, и проявила себя весьма остроумной собеседницей. С ней можно было разговаривать на разные темы с одинаковым энтузиазмом. В том, что касалось редактирования сценариев, она оказалась хорошим специалистом — во всяком случае, высказанные мне замечания по поводу «Трех ворчунов» оказались к месту. Я убедился, что она и в самом деле знакома с моим творчеством — в числе других были названы две небольшие пьески, написанные в ранних девяностых, о которых я и сам уже благополучно забыл.
— Спасибо, что напомнили, — поблагодарил я.
— Ну, когда Филипп окончательно определился в выборе, я решила, что будет полезно познакомиться с тем, чем вы занимались, прежде чем стать знаменитым.
— И именно так вы нашли «Трех ворчунов»?
— Да, именно так. И я виновата в том, что вложила этот сценарий в руки своего мужа.
— А кто придумал подписать сценарий его именем? Тоже вы?
Она посмотрела на меня так, будто я рехнулся. И сказала:
— О чем вы толкуете, черт побери?
Я объяснил ей, что сценарий попал ко мне через Бобби с именем Флека на титульном листе.
Марта медленно выдохнула. Потом сказала:
— Мне очень жаль, Дэвид.
— Пустяки. Это же не ваша вина. И дело в том, что я все же принял его предложение приехать сюда… Из чего вы можете заключить, какой я болван.
— Испытанный трюк — все западают на деньги Филиппа. И это дает ему возможность играть в обожаемые им игры. Вот почему мне эта история так неприятна. Ведь когда он позвонил мне, чтобы спросить о вас, я должна была догадаться, что он и с вами начнет валять дурака.
— Он позвонил вам, чтобы поговорить обо мне? Вы ведь женаты.
— На самом деле мы почти разошлись.
— А… ясно…
— Пока ничего официального. И разумеется, мы оба не хотим, чтобы это стало достоянием общественности. Но последний год или около того мы по большей части живем врозь.
— Вот как… — сочувственно произнес я.
— Пустяки. Ведь это я так решила. Конечно, я не могу сказать, что Филипп умолял меня передумать. Да и это не его стиль. Если у него вообще есть какой-нибудь стиль.
— Полагаете, это навсегда?
— Пока не знаю. Иногда мы разговариваем по телефону, примерно раз в неделю. Если я нужна ему для появления на публике — скажем, благотворительный бал, или деловой ужин с шишками, или ежегодное приглашение в Белый дом, — я надеваю подходящее платье, подбираю к нему соответствующую улыбку, затем позволяю Филиппу взять меня под руку, и мы изображаем счастливую семейную пару. Разумеется, я могу жить в любом из его домов и пользоваться всеми его самолетами, но только тогда, когда они не нужны лично ему. Тот факт, что у него так много домов и несколько самолетов, очень облегчает нам задачу избегать друг друга.
— У вас настолько испортились отношения?
Марта немного помолчала, любуясь игрой солнечного света на глади Карибского моря.
— Я с самого начала знала, что Филипп немного странный. Но я полюбила эту его странность. И его интеллект, как уже, кажется, говорила. И уязвимость, которую он прячет за роскошным фасадом богатого человека. Первые пару лет мы неплохо ладили. Пока в один прекрасный день он не начал уединяться. Я ничего не могла понять. А он ничего не мог объяснить. Наш брак напоминал новую машину, которая однажды утром отказалась заводиться. И хотя ты делаешь все, чтобы завести ее, ты начинаешь волноваться — а вдруг это обман? И я волновалась, причем все больше и больше, потому что, несмотря ни на что, все еще любила этого идиота, за которого вышла замуж.
Она снова замолчала, на этот раз надолго. Потом сказала:
— Вы, наверное, думаете: всем бы ее проблемы…
— Вовсе нет. Плохой брак — это всегда плохой брак.
— Ваш был плохой?
Теперь пришла моя очередь избегать ее взгляда.
— Хотите стандартный ответ или честный? — спросил я.
— Вам выбирать.
Я немного поколебался, прежде чем сказать:
— Нет, вы знаете, нет… Сейчас, когда я оглядываюсь назад, начинаю понимать, что все было не так уж плохо. Мы просто немного потеряли друг друга. Недовольство с ее стороны возникло, потому что долгое время она была основной добытчицей. И мой успех не улучшил ситуацию, напротив, он расширил пропасть между нами…
— И тогда вы повстречали эту удивительную мисс Бирмингем.
— Вижу, ваша команда поработала на славу…
— И вы в нее влюблены? — перебила меня Марта.
— Конечно.
— Это стандартный ответ или честный?
— Давайте скажем так… это очень отличается от моего брака. Мы с ней «сильная пара» во всем, что это подразумевает.
— Мне кажется, ответ вполне честный.
Я взглянул на часы. Почти четыре. Полдня пролетели за наносекунду. Потом я поднял глаза на Марту. Солнце падало на нее таким образом, что лицо, казалось, было окружено мягким сиянием. Внезапно я понял: она очень красива. И умна. И чертовски остроумна. И в сравнении с Салли ничуть не заносчива. Более того, мы с ней чувственно были настроены на одну волну. Наше взаимопонимание было таким проникновенным…
Затем меня посетила вторая мысль: даже не вздумай, выбрось из головы.
— Дэвид, что с вами? — спросила она, возвращая меня в реальность.
— Простите?
— Мне показалось, будто вы где-то в другом месте.
— Нет, я определенно здесь.
Она улыбнулась и сказала:
— Приятно слышать.
В тот момент я осознал, что и она следила за мной… что между нами возникло что-то такое, о чем мы не говорим… Что это? Coup de foudre? Или…
Очнись, ты, идиот, услышал я голос разума, что с того, что она привлекательна? Тебе ли не знать, что случится, если ты пойдешь дальше? Окончательно выпадешь из обоймы, за чем последует длинная ядерная зима. И ты этого хочешь?
Теперь пришла ее очередь взглянуть на часы.
— Господи, уже почти пять! — сказала она.
— Надеюсь, я не оторвал вас ни от чего важного.
— Вряд ли. И вообще, за хорошей беседой время летит незаметно.
— Я бы выпил за это.
— Так, может, закажем что-нибудь французское с пузырьками?
— О нет, пока нет.
— Тогда позже?
Внезапно я услышал собственный голос:
— Если у вас нет никаких дел…
— Мой график светских встреч здесь ненапряженный.
— Мой тоже.
— Тогда я беру инициативу в свои руки. Может быть, нам совершить небольшую прогулку… вы готовы?
Не соглашайся, прошипел мне в ухо голос разума. Но я, конечно, сказал:
— Да, конечно.
Через час я сидел рядом с Мартой на палубе яхты с бокалом «Кристалла» в руках. Она заранее предупредила меня, чтобы я захватил смену одежды и свитер.
— Куда именно мы направляемся? — спросил я у нее.
— Скоро увидите, — ответила она.
Вскоре на горизонте показался крошечный остров, поросший пальмами. Издалека я смог разглядеть пристань и пляж, а за ними три простых строения в островном стиле, с соломенными крышами, похожими на шапки.
— Симпатичное убежище, — заметил я. — Кому оно принадлежит?
— Мне, — ответила Марта.
— Нет, серьезно?
— Абсолютно. Это свадебный подарок от Филиппа. Он хотел купить мне огромный, в стиле Лиз Тейлор, бриллиант. Но я ему сказала, что к камням отношусь равнодушно. Тогда он спросил: «Хочешь остров?» И я подумала, это ведь в самом деле оригинально, черт возьми!
Когда мы причалили, Марта повела меня на берег. Пляж был небольшим, зато песок идеально белый, как на картинке. Самый большой дом оказался круглой формы. Собственно, в нем находились только гостиная (сплошь выбеленное дерево и выбеленные ткани) и кухня. По обе стороны от круглого дома располагались коттеджи. В каждом по огромной кровати и стильная мебель из бамбука. Жилище в тропическом стиле.
— Ничего себе свадебный подарок, — заметил я. — Полагаю, вы приложили руку к дизайну?
— Да. Филипп доставил самолетом архитектора из Антигуа, но в основном я делала что хочу. И я сказала им, что я хочу пятизвездную копию Джонстауна …
— Вы хотите сказать, что собираетесь организовать свой собственный культ?
— Думаю, в моем брачном договоре есть пункт, запрещающий мне основывать свою собственную религию.
— Вы с Филиппом подписали брачный договор?
— Когда ты выходишь замуж за человека с двадцатью миллиардами долларов, его адвокаты настаивают на подписании договора… В нашем случаи он был длиной в рукописную Библию. Но я наняла очень крутого адвоката, который выступал на моей стороне… Так что, если все развалится, я не останусь без гроша. Хотите посмотреть остров?
— Но ведь уже темнеет.
— В этом-то все и дело, — сказала Марта и взяла меня за руку.
Выходя из дома, она прихватила фонарь, стоявший у двери. Мы с ней пошли по узкой тропинке, которая начиналась за главным строением и вела куда-то вверх. Солнце все еще окрашивало небо в слабый свет, но ночная тропическая серенада уже звучала вовсю. Она будила во мне, сугубо городском жителе, глубинные страхи.
— Послушайте, вы уверены, что мы подобрали подходящее время для прогулки? — спросил я.
— Для призраков еще рано. Так что…
— Очень смешно, — сказал я.
— Со мной вы в безопасности, — последовал ответ.
— Идти было тяжело. Мало того что в гору, так еще я то и дело спотыкался о выступавшие из земли корни. Внезапно деревья расступились, и мы оказались на вершине холма.
Прямо перед собой я увидел раскаленный диск солнца, опускающийся в океан.
— Милостивый боже…
— Одобряете? — спросила моя спутница.
— Шоу что надо…
Мы долго стояли молча. Марта повернулась ко мне и сжала мою руку. Затем, в одно мгновение, мир стал темным.
— Это была прощальная реплика, — сказала Марта и включила фонарь.
Мы начали спускаться вниз. Марта не выпускала моей руки, пока мы не дошли коттеджей. Перед тем как войти внутрь, она отправилась поговорить с шеф-поваром. Я уселся на веранде, глядя на потемневший пляж. Через несколько минут Марта вернулась. С ней был Гэри. Он нес поднос с серебряным шейкером для коктейлей и два охлажденных бокала для мартини.
— О, а я думал, что мы будем вести трезвый образ жизни, — сказал я.
— Боюсь, не получится. К тому же на яхте вы пили шампанское с удовольствием.
— Да, но мартини совсем в другой лиге.
— А «Кровавая Мери» днем?
— Всего одна рюмка, это не в счет.
— Никто вас насильно пить не заставляет. Но я решила, что вам придется по вкусу коктейль с бомбейским джином и двумя оливками.
— Ваши люди и это выяснили?
— Нет, я сама догадалась.
— Вы попали в точку. Но я выпью только один бокал.
Никогда не зарекайтесь! За первым бокалом последовал второй, а за ним — великолепное вино под жареную рыбу. К середине ужина мы оба пребывали в приподнятом настроении, какого трудно достичь без употребления спиртного. Мы говорили о нашем детстве, о романтических приключениях юности, о неудачных попытках Марты стать театральным режиссером после окончания университета Карнеги-Меллона, о моих провалах на профессиональном поприще и о прочих мелочах.
После второй полубутылки австралийского муската Марта позвала Гэри и сказала, что вся прислуга может укладываться спать. Ко мне она обратилась с другим предложением:
— Давай прогуляемся.
— Вернее сказать, пошатаемся, — внес я свои коррективы. — Учитывая наше состояние…
— Тогда давай пошатаемся.
Она схватила мускат, два бокала и направилась в сторону пляжа. Там она села на песок и решительно заявила:
— Дальше не пойду!
Я растянулся рядом и застыл, пораженный красотой звездного неба.
— Хочешь, догадаюсь, о чем ты думаешь, когда смотришь наверх? — сказала Марта, наливая вино. — «Все пустяки и бессмыслица, через пятьдесят лет я умру…»
— Если повезет…
— Пусть через сорок, не важно. Потому что в 2041 году вряд ли что-нибудь из того, чем мы занимаемся сейчас, будет иметь значение. Разве что один из нас начнет войну или напишет выдающийся ситком нового тысячелетия…
— Откуда ты знаешь, что это моя сокровенная мечта?
— Да это было ясно с первого момента, как я тебя увидела…
Она замолчала и коснулась рукой моего лица.
— Ну, договаривай, — попросил я.
— С того момента, как я тебя увидела, — сказала она небрежно, — я поняла, что ты твердо решил стать Львом Толстым в области телевизионного сериала.
— Ты всегда мелешь такую чушь?
— Да, всегда, почти всегда. Это единственный способ не говорить невпопад, тем более, я хочу спросить тебя о твоей жене.
— Что именно?
— Люси была твоей любовью с первого взгляда?
— Да, это так.
— И она была первой большой любовью в твоей жизни?
— Да, несомненно.
— А сейчас?
— А сейчас самая большая любовь в моей жизни — это дочь Кейтлин. И Салли, разумеется.
— Да, разумеется…
— Ну а Филипп?..
— Филипп никогда не был моей большой любовью.
— А что было до него?
— До него был некто, кого звали Майкл Вебстер.
— И он был то что надо?
— Я была влюблена в него по уши. Мы встретились, когда учились в университете Карнеги. Он был актером. Когда я его впервые увидела, я решила — это он. К счастью, любовь была взаимной. Настолько взаимной, что начиная со второго курса мы были с ним неразлучны. После университета мы семь лет пытались устроить свою жизнь в Нью-Йорке, но большую часть времени ругались. Затем он получил работу на сезон в «Гатри», это было фантастическое везение, к тому же и мне удалось получить работу в сценарном отделе. Мы с ним привыкли к Миннеаполису. Режиссеру «Гатри» очень понравился Майкл, и он продлил с ним контракт на следующий сезон. Потом Майкл успешно прошел кастинг в Лос-Анджелесе. Мы начали поговаривать о ребенке… Иными словами, все для нас складывалось неплохо. Но однажды снежной ночью Майкл решил съездить в ближайший магазин за пивом. Возвращаясь домой, он не удержал машину на повороте и на скорости сорок миль в час врезался в дерево… Все бы обошлось, но, понимаешь, этот идиот забыл пристегнуться… В результате он вылетел через лобовое стекло и попал головой прямо в ствол…
Марта потянулась за мускатом:
— Тебе налить?
Я кивнул. Она наполнила наши бокалы.
— Какая жуткая история, — сказал я.
— Да, жуткая. Хуже всего то, что четыре недели он провел на поддерживающих жизнь аппаратах, хотя врачи сказали, что мозг его умер. Майкл был одинок: родителей он похоронил много лет назад, брат служил где-то в Германии, поэтому решение об отключении должна была принять я. А я не могла сделать этого. Я как ненормальная жила в надежде, что случится чудесное исцеление и самая большая любовь моей жизни вернется ко мне целым и невредимым. — Марта тяжело вздохнула. — Потом одна медсестра, которая многое повидала, работая в реанимации, пригласила меня зайти в местный бар. В те дни я сидела у постели Майкла круглосуточно — не спала почти неделю. Короче, эта женщина едва ли не силком притащила меня в ближайший кабак и настояла, чтобы я выпила пару рюмок чистого виски. «Твой парень больше никогда не проснется, — сказала она мне прямо, без обиняков. — Чуда не будет, Марта. Он мертв. И чтобы самой не сойти с ума, ты должна отпустить его». Затем я уже сама выпила третью рюмку, и она отвезла меня домой. Дома я заснула и проспала двенадцать часов. А когда проснулась, сразу позвонила в больницу и сказала дежурному врачу, что готова подписать необходимые бумаги, чтобы снять Майкла с жизнеобеспечения… Через неделю после похорон я узнала о вакансии, которая открылась в репертуарном театре Милуоки. Мне удалось ее получить. Оставалось только собрать вещи и отправиться в дорогу. — Марта выпила вина, потом продолжила: — Я вот что хочу сказать: если ты убита горем, полагается ехать в Париж, Венецию или Танжер. А что сделала я? Я отправилась в Милуоки, штат Висконсин. Довольно большой город на западном берегу озера Мичиган, где тон задает компания «Аллис-Чалмерс», занимающаяся машиностроением… Да что тут говорить… — Марта замолчала и уставилась на море.
— И вскоре ты встретила Филиппа? — продолжил я за нее.
— Нет, не так уж и скоро: примерно через год. Но за ту неделю, что мы работали над сценарием, я рассказала ему про Майкла. Филипп был первым мужчиной, с кем я переспала после его смерти. Поэтому то, что Филипп не давал о себе знать, было вдесятеро тяжелее пережить. Я запрещала себе даже думать о нем… особенно когда увидела, что он сотворил со сценарием. Но потом он появился на моем пороге, умоляя о прощении.
— И ты его сразу простила?
— Нет, я заставила его побегать за мной. Что он и сделал, причем с большим прилежанием. Вскоре я поняла, что влюбляюсь в него. Он воспринимал меня такой, какая я есть, и это не могло не подкупать. И он во мне нуждался. Представляешь, он говорил, что я — самое лучшее, что случилось с ним. Это было удивительно — при таких-то деньгах он мог получить все что вздумается, а оказывается, ему не хватало меня…
— И он завоевал тебя?
— Да, в итоге завоевал… как рано или поздно завоевывает все… благодаря своей настойчивости. — Она еще выпила вина. — Но вся беда в том, Дэвид, что, как только он что-то завоевывает, он быстро теряет интерес.
— Глупец.
— Ха!
— Нет, правда, — услышал я свой голос. — Как кто-то может потерять интерес к тебе?
Марта задержалась на мне взглядом, затем протянула руку и погладила меня по волосам. И произнесла:
О сердце, пусть любви пожар
Исчезнет в дымке лет.
Забудь тепло, что он нам дал,
А я забуду свет.
— Догадаешься, чьи стихи, получишь поцелуй!
— Эмили Дикинсон, — ответил я.
— Браво, — восхитилась она, обняла меня за шею и легонько поцеловала в губы.
Тогда я сказал:
— Моя очередь. Условия те же:
Любой, способный размышлять
На мнений ярмарке цветной,
Вам скажет: красноречья мать —
Бездушный говор заводной.
— Ну, это посложнее, — задумалась она, снова обвивая руками мою шею. — Эмили Дикинсон.
— Я потрясен!
Мы снова поцеловались. На этот раз поцелуи длился дольше.
— Теперь я, — сказал она, не убирая рук с моей шеи. — Готов?
— Абсолютно.
— Слушай внимательно, — заметила она. — Хитрый ход.
Печаль — это мышь,
Что скребется в груди — ныряя
В свою чуткую тишь, —
И в поисках быстро шныряя.
— Трудная задачка, — сказался.
— Давай рискни.
— Но вдруг я ошибусь? Что тогда?
Она притянула меня к себе:
— Я надеюсь, что ты дашь правильный ответ.
— Это случайно не… Эмили Дикинсон?
— Бинго, — просияла она и повалила меня на песок.
Наши поцелуи были страстными. После нескольких сумасшедших мгновений, однако, голос разума протрубил мне в ухо не хуже воздушной тревоги. Внимая ему, я попытался высвободиться, но Марта прижала меня к песку и прошептала:
— Не вздумай. Только…
— Не могу, — сказал я.
— Можешь.
— Нет.
— Всего на одну ночь.
— Так не получится, и тебе это известно. Такие вещи обязательно аукнутся. Особенно…
— Да?
— Особенно если… ты ведь знаешь, что одной ночью мы не ограничимся.
— Вот как? Ты тоже это чувствуешь?
— Что — это?
— Это…
Я мягко отстранил ее и сел:
— Я чувствую, что… пьян в стельку.
— Ты не понял, верно? — спросила она. — Посмотри вокруг: ты, я, это море, этот остров, эта ночь. Не какая-нибудь ночь, Дэвид. Эта ночь. Эта особенная, неповторимая ночь…
— Я знаю, но…
Моя рука легла ей на плечо. Она взяла ее и крепко сжала.
— Будь ты проклят со своим благоразумием, — сказала она.
— Я бы хотел…
Марта наклонилась и поцеловала меня в губы.
— Пожалуйста, заткнись, — сказала она. Затем поднялась на ноги: — Пойду прогуляюсь.
— Могу я пойти с тобой?
— Думаю, мне лучше прогуляться одной, если ты не имеешь ничего против.
— Уверена?
Она кивнула.
— С тобой ничего не случится?
— Это же мой остров, — сказала она. — Все будет в порядке.
— Спасибо за вечер.
Она печально улыбнулась:
— Нет, это тебе спасибо.
Марта повернулась и пошла по пляжу. Я подумал — а может, догнать ее, обнять, наговорить всякой ерунды насчет любви и неподходящего времени, а заодно и о том, как я не хочу еще больше осложнять свою жизнь и как мне ужасно хочется поцеловать ее?..
Но вместо этого я поступил рационально и вернулся в дом. Сев на кровать, я закрыл лицо руками. Какой же странной выдалась эта неделя… Это было все, что пришло мне в голову, потому что мои умственные способности после длительных алкогольных возлияний пребывали в токсическом шоке. Будь я в состоянии правильно оценить все свалившееся на меня, включая мелькнувшую было мысль о том, что, возможно — только возможно! — я немного влюбился в Марту, я бы решил, что тронулся.
Но у меня не было возможности упиваться чувством вины. Как и вчера, я отключился, лежа поперек кровати полностью одетым. Только на сей раз я не просыпался до шести тридцати.
Разбудил меня легкий стук в дверь. Я пробормотал что-то смутно напоминающее английский, дверь отворилась, и в комнату вошел Гэри с подносом, на котором стояли кофейник и большой стакан воды. Я обнаружил, что ночью кто-то накрыл меня пледом. Интересно, кто же этот добрый самаритянин?
— Доброе утро, мистер Армитаж, — сказал Гэри. — Как вы себя чувствуете?
— Неважно.
— Тогда вам нужны вот эти две штучки, — сказал он, бросая две таблетки «берокки» в стакан с водой.
Когда таблетки полностью растворились, Гэри протянул стакан мне. Я залпом выпил содержимое. Пока целительная жидкость растекалась по организму, в пустыне, какой казался мой мозг, начали проявляться картинки вчерашних подвигов. Прокручивая в голове жаркие объятия на берегу, я попытался сдержаться, чтобы не содрогнуться. Однако мои усилия не увенчались успехом.
Гэри сделал вид, что ничего не заметил, и любезно спросил:
— Может быть, чашечку крепкого кофе? Она вам сейчас не помешает.
Я кивнул. Гэри налил кофе в чашку. Я отпил и едва не подавился. Следующий глоток дался мне легче, а пока я справлялся с третьим, «берокка» уже почти стерла туман, застилающий мой мозг.
— Хорошо провели время, сэр?
Я внимательно вгляделся в лицо Гэри, пытаясь догадаться, не хочет ли этот мерзавец мне что-то сказать… А вдруг он сидел вчера вечером на веранде с биноклем, наблюдая, как мы развлекаемся на пляже, подобно паре придурков подростков? Но его лицо ничего не выражало. Я тоже не собирался ни в чем признаваться.
— Замечательно, — сказал я.
— Мне жаль, что пришлось побеспокоить вас так рано, но «Гольфстрим» готов отвезти вас в Сан-Франциско, как вы и просили. Вы не возражаете, если я вкратце изложу вам подробности?
— Валяйте… Но, возможно, кое-что вам придется повторять дважды.
Гэри слегка улыбнулся:
— Миссис Флек известила нас, что вам нужно быть в Сан-Франциско около четырех часов дня, чтобы встретить свою маленькую дочку у школы.
— Да, верно. Как себя чувствует миссис Флек?
— Она сейчас на пути в Нью-Йорк.
Я решил, что ослышался:
— Она — что?
— Летит в Нью-Йорк, сэр.
— Но как?..
— Как обычно, сэр. На одном из наших самолетов. Она покинула остров поздно вечером. Вскоре после того, как вы отправились спать.
— Правда?
— Да, правда.
— Вот как…
— Но она оставила вам записку, — сказал он, протягивая мне небольшой конверт.
Поборов желание открыть его немедленно, я просто положил конверт на подушку.
— Она также просила подготовить все для вашего полета на побережье. Примерно в девять мы отправим вас на Саффрон, в десять тридцать вертолет доставит вас в Антигуа, соответственно, в одиннадцать пятнадцать вы сможете вылететь в Сан-Франциско. Летчик сказал, что лететь придется семь часов сорок минут, но благодаря разнице во времени вы прибудете на место в десять минут четвертого или около того. Мы также побеспокоились о лимузине, который заберет вас из аэропорта и будет в вашем распоряжении все выходные. Для вас и вашей дочери заказан номер в гостинице «Восточный мандарин».
— Это слишком экстравагантный отель для меня!
— Так распорядилась миссис Флек, можете ее поблагодарить за это.
— Непременно сделаю это…
— Одна маленькая деталь. Перед вылетом вы проведете полтора часа на острове Саффрон. Мистер Флек будет признателен вам, если вы в это время встретитесь с ним.
— Что?! — воскликнул я, и руки мои внезапно стали холодными и липкими.
— Мистер Флек встретится с вами ровно в девять.
— Он вернулся на остров?
— Да, он приехал вчера поздно вечером.
— Замечательно, подумал я. Просто замечательно…
