16
Мы все еще жили в квартире, когда мой мальчик вернулся. Я свернулся на полу, где, прижавшись ко мне, спал котенок Феликс. Я уже перестал его отпихивать; похоже, Феликс считал меня своей матерью – оскорбительно, конечно, но он кот и, стало быть, безмозглый.
Я научился различать наши машины по звуку мотора, когда они тормозили на парковке, так что вскочил, когда подъехала Мамина. Феликс удивленно моргал на меня, пока я, подбежав к окну, уперся лапами в раму, чтобы видеть, как Мама поднимается по ступенькам.
То, что я увидел на парковке, заставило сердце бешено колотиться: мой мальчик пытался выбраться из машины. Мама нагнулась, чтобы помочь ему, и понадобилось несколько секунд, чтобы он выпрямился.
Я не мог сдержаться; я лаял и вертелся, бегал от окна к двери, чтобы меня выпустили, и обратно к окну, чтобы видеть. Феликс перепугался, забился под диван и следил за мной оттуда.
Когда ключи звякнули в замке, я был у дверей, дрожа от нетерпения. Мама чуть приоткрыла дверь, и запах мальчика ворвался с потоком воздуха.
– Бейли, отойди. Стой, Бейли, стой на месте. Сидеть.
Но это было не в моих силах. Я чуть касался задом пола и снова подпрыгивал. Мама просунула руку в щель и схватила меня за ошейник, оттаскивая от двери, которая распахнулась.
– Привет, Бейли. Привет, малыш, – сказал Итан.
Мама не давала мне подойти к мальчику, который вошел, хромая. В руках он держал – вскоре я узнал, как это называется – костыли. Итан дошел до дивана и сел, а я извивался в ошейнике, скуля. Когда Мама наконец отпустила меня, я пролетел через комнаты одним прыжком, плюхнулся мальчику на колени и начал целовать лицо.
– Бейли! – сердито воскликнула Мама.
– Да ничего, все нормально. Бейли, ты просто бестолковка, – похвалил меня мой мальчик. – Как ты тут, а? Бейли, я тоже скучал по тебе.
Каждый раз, как он произносил мое имя, на меня накатывала волна удовольствия. Мне хотелось, чтобы он гладил меня и гладил.
Мой мальчик вернулся.
Постепенно, дня за два, я понял, что с мальчиком не все в порядке. У него случались боли, каких прежде не бывало; он ходил неуклюже и с трудом. От него исходила тяжелая печаль, а иногда вдруг появлялась мрачная ярость – когда он просто сидел и смотрел в окно.
Первые недели две мальчик каждый день ездил на машине с Мамой; возвращался усталый и потный и прикладывался поспать. На улице потеплело, распустились листья, Маме нужно было ходить на работу, и в квартире оставались мы с моим мальчиком и Феликс, который только и делал, что пытался ускользнуть за дверь. Понятия не имею, что он себе представлял, чем он там займется, но у моего мальчика было правило – не пускать котов за дверь; вот только кот не желал признавать никаких правил – просто кошмар. Феликс часто царапал столбик в гостиной, а когда я всего разок попытался задрать лапу на этот столбик, все на меня заорали. Феликс никогда не доедал свой обед, а меня никто не благодарил, когда я подчищал за ним тарелки, – наоборот, за это на меня кричали. Иногда мне хотелось, чтобы ему удался план побега, чтобы мне больше не путаться с ним. С другой стороны, он всегда был готов немного побороться, если только я не слишком расходился. Он даже соглашался гоняться за мячом, когда Итан пускал его по коридору, хотя обычно промахивался и позволял мне схватить его и принести – по-моему, очень спортивно со стороны Феликса. Впрочем, у него не было особого выбора – в конце концов, я главный пес.
Мы жили не так весело, как на Ферме, и даже как в доме, но я был рад и квартире, потому что мальчик почти все время был со мной.
– Думаю, пора тебе снова ходить в школу, – сказала Мама однажды за ужином. Я узнал слово «школа» и посмотрел на мальчика, который сложил руки на груди. Я чувствовал, что он сердится.
– Я не готов, – сказал мальчик. Он тронул пальцем глубокий лиловый шрам на щеке. – Мне еще трудно ходить.
Я сел. Ходить? Идем гулять?
– Итан. Нет никаких причин…
– Мама, я не хочу об этом говорить! – закричал Итан.
Никогда прежде Итан не кричал на Маму, и я почувствовал, что он сразу пожалел, но никто ничего больше не сказал.
Через несколько дней раздался стук в дверь, Итан открыл, и квартира наполнилась мальчишками. Я узнал запах некоторых – они играли в футбол на большом дворе, почти все называли меня по имени. Я оглянулся посмотреть, как воспримет Феликс мое особое положение, но он сделал вид, что вовсе не завидует.
Мальчики смеялись и кричали целый час, и я чувствовал, как поднимается настроение Итана. Он радовался – и я радовался, пошел и принес мяч в гостиную. Один мальчик взял его и пустил по коридору, и мы несколько минут играли.
Через несколько дней Итан встал рано утром и уехал с Мамой.
Школа.
Выходя из квартиры, мальчик опирался на полированную палку – ее называли трость. Эта трость была особенная: мальчик никогда не бросал ее, и я чувствовал, что не должен грызть ее, даже чуточку.
Я не знал, куда мы едем, когда все уселись в машину, но все же радовался. Катание на машине – всегда радость, куда бы мы ни ехали.
Я вовсю разошелся, когда в окно учуял знакомые запахи ручья и нашей улицы. Как только меня выпустили из машины, я бросился к передней двери дома. Хотя дым еще ощущался, воздух был наполнен ароматами нового дерева и ковров, а окна в гостиной стали больше. Феликс с подозрением разглядывал окружение, но я мигом выскочил через собачью дверь и носился по заднему двору в относительной свободе. Когда я залаял от восторга, Герцогиня ответила мне со своего двора. Я дома!
Едва устроившись, мы отправились в долгую поездку на Ферму. Жизнь, наконец, вернулась в нормальную колею, хотя мальчик не бегал, а ходил, опираясь на трость.
Почти сразу мы отправились в дом Ханны. Я прекрасно помнил дорогу и, забежав далеко вперед, первым увидел ее.
– Бейли! Привет, Бейли! – крикнула она. Я бросился к ней, чтобы она могла обнимать меня и чесать, тут и мальчик подоспел, чуть запыхавшись. Девочка спустилась по ступенькам в ожидании моего мальчика.
– Привет, – сказал он, немного неуверенно.
– Привет, – сказала девочка.
Я зевнул и почесал челюсть.
– Так ты поцелуешь меня или что? – спросила девочка. Итан подошел и обнял ее надолго.
Трость упала на землю.
Многое изменилось в то лето. Итан теперь вставал задолго до рассвета и на Дедушкином грузовике ездил по проселочным дорогам и совал газеты в ящики. Это были те же газеты, что мальчик когда-то раскладывал на ковре в доме, но я понимал, что будет неправильно писать на них, несмотря на то что, когда я был щенком, намочить газеты значило заслужить щедрые похвалы.
Ханна и мой мальчик проводили вместе долгие часы – они тихо сидели, даже не разговаривая, а только боролись. Иногда девочка ездила с нами по утрам, хотя обычно мы были вдвоем – мой мальчик и я, Бейли – пес переднего сиденья.
– Нужно деньги зарабатывать, Бейли, – говорил мальчик иногда. Я вилял хвостом, услышав свое имя. – Стипендии за футбол конец, это точно. Больше мне не заниматься спортом.
В ответ на его печаль я совался носом ему под ладонь.
– Вся моя жизнь – сон. Все пропало – из-за Тодда.
Итан зачем-то привез летало с собой на Ферму, иногда разрезал его и снова сшивал – обычно получалось еще позорнее, чем прежде. Но больше всего мне нравилось, когда мы вместе плавали в пруду. Похоже, только тут нога мальчика не приносила ему боль. Мы даже играли в спасение утопающего, как прежде, пускай он стал гораздо тяжелее, и тащить его было труднее, чем раньше. Когда я нырял за моим мальчиком, я был так счастлив, что хотел, чтобы это не кончалось.
Впрочем, я знал, что все кончится. Я чувствовал, что ночи становятся длиннее, а значит, мы скоро поедем домой.
Однажды вечером я лежал под столом и слушал, как говорят Мама и Бабушка. Итан поехал кататься на машине с Ханной, а меня не взял; я решил, что им нужно заняться чем-то неинтересным.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала Маме Бабушка.
– Мама…
– Нет, послушай. Мальчик здесь совершенно переменился. Он счастлив, он здоров, у него есть девушка… зачем ему возвращаться в город? Он может окончить школу здесь.
– Послушать тебя, так мы живем в гетто, – сказала Мама с жалобной улыбкой.
– Ты не хочешь отвечать, потому что… да мы обе знаем, почему. Я знаю, что твой муж будет против. Но Гэри почти все время разъезжает, и ты в школе мучаешься. Мальчику нужна семья рядом, пока он восстанавливается.
– Да, Гэри постоянно в разъездах, но он хочет видеть Итана, когда приезжает домой. И я не могу бросить работу.
– Я и не уговариваю тебя. Ты знаешь, что всегда можешь приехать, и почему бы Гэри не прилетать в наш маленький аэропорт по выходным? Или – поверь, я тебе только добра желаю – разве вам не лучше побыть вдвоем? Если вы с Гэри хотите решить ваши проблемы, лучше это делать не перед Итаном.
Я развесил уши, услышав имя мальчика. Разве он дома? Я наклонил голову, но не услышал его машины.
Когда ночи стали холодными, а утята выросли размером с мать, Мама упаковала вещи и отнесла в машину. Я нервно ходил вокруг, опасаясь, что меня забудут, и в удобный момент тихонько запрыгнул на заднее сиденье. Все почему-то засмеялись. Я сидел в машине и смотрел, как Мама обнималась с Бабушкой и Дедушкой, а потом – вот забавно – с Итаном, который открыл дверь машины.
– Бейли! Хочешь поехать с Мамой или останешься здесь, со мной?
Я ничего не понял и просто смотрел на мальчика.
– Давай, Бейли, бестолковка, выходи!
Я неохотно выпрыгнул на дорожку. Не будем кататься?
Мама села в машину и уехала, а Итан, Бабушка и Дедушка махали ей. Не может быть, мы с мальчиком остаемся на Ферме!
Как по мне, так ничего лучше и придумать нельзя. Почти каждый день начинался с долгого катания на машине, еще затемно – мы ехали от дома к дому, развозя газеты. К нашему возвращению Бабушка готовила завтрак, а Дедушка обязательно пихал мне что-нибудь под стол: бекон, ветчину, кусок тоста. Я приучился жевать бесшумно, чтобы Бабушка не сказала: «Опять кормишь пса?»
Я понимал слово «пса», но что-то в голосе Бабушки заставляло понять, что мы с Дедушкой должны проводить всю операцию тихо.
Снова появилось слово «школа», только автобуса не было, Итан уезжал на машине, а иногда приходила наша девочка, и они уезжали кататься на ее авто. Я понимал, что тревожиться не нужно: Итан вернется к концу дня, и Ханна, скорее всего, поужинает с нами.
Часто приезжала Мама; на Веселое Рождество Мама и Папа приехали вместе. Когда Мама потянулась погладить меня, ее руки пахли котенком Феликсом, но я не возражал.
Я думал, что мы с моим мальчиком решили остаться на Ферме навсегда, но к концу лета я почувствовал, что нас опять ждут перемены. Мальчик начал собирать вещи в коробки – явный знак, что мы скоро отправимся домой. Ханна все время была рядом, и я ощущал от нее легкую печаль и страх. Когда она обнимала мальчика, от них обоих исходила такая любовь, что я помимо воли пытался вклиниться между ними – а они всегда начинали смеяться.
Однажды утром я понял, что настала пора. Дедушка загрузил коробки в машину, Бабушка и Мама разговаривали, а Итан и Ханна обнимались. Я ходил вокруг, выбирая момент, чтобы усесться на сиденье, но Дедушка ловко удерживал меня, и забраться в машину не удавалось.
Мой мальчик подошел ко мне и встал рядом на колени. Я чувствовал какую-то печаль.
– Будь хорошим псом, Бейли, – сказал он.
Я повилял хвостом: да, я хороший пес, и пора ехать на машине домой.
– Я приеду на каникулы, на День благодарения, ладно? Я буду скучать, бестолковка. – Он ласково обнял меня. Я прикрыл глаза – нет лучше чувства, чем, когда меня обнимает мой мальчик.
– Ты лучше держи его; он не поймет, – сказал Итан. Девочка подошла и схватила мой ошейник. От нее волнами исходила грусть, она плакала. Я разрывался: хотелось утешить ее, но мне нужно было в машину. Я неохотно ждал у ног девочки, когда кончится эта драма и я смогу сесть на сиденье и высунуть в окно нос.
– Пиши каждый день! – сказала Ханна.
– Обязательно! – отозвался Итан.
Не веря глазам, я следил, как мой мальчик и Мама сели в машину и захлопнули двери. Я рванулся из рук Ханны – она что, не понимает, что мне следует быть с ними?
– Нет, Бейли, ты остаешься. Жди.
Жди? Жди? Машина загудела и двинулась по дорожке. Дедушка и Бабушка махали руками. Что, никто не замечает, что я все еще здесь?
– С ним все будет в порядке. В университете Ферриса хороший колледж, – сказал Дедушка. – А Биг-Рапидс – хороший городок.
Они повернули к дому, и Ханна чуть ослабила хватку – достаточно, чтобы вырваться.
– Бейли! – крикнула она.
Хотя машины уже не было видно, пыльный хвост еще не осел, и я помчался за моим мальчиком.
