Адриенна Клегг. Я невзлюбила ее с первой же минуты, когда Тео привел ее к нам домой. Нет, неточно: я испытывала к ней омерзение. Потому что с самого начала ясно поняла, что она не может принести нам ничего, кроме несчастья.

Заявить, что тебе кто-то омерзителен, равносильно признанию своего поражения. Ненависть — чрезвычайно сильное чувство. Угодив в ее тиски, потом часто задаешься вопросом: а стоило ли до такой степени гнобить того человека? Из-за отца меня выгнали из «Фридом Мьючуал», я считала его преступником и предателем и все же не могла заставить себя возненавидеть его. Ведь это было бы почти то же самое, что возненавидеть самое себя.

Совсем иное дело Адриенна Клегг. Она не была членом семьи, да и к тому же вероломно разрушила ту жизнь, которую я усердно для себя выстраивала. Так что я всерьез ее ненавидела — и одновременно презирала себя за то, что с самого начала дала слабину и не сумела отразить атаку этой захватчицы, посягнувшей на нашу маленькую семью.

Наверное, с этим мне до сих пор труднее всего смириться. Ведь с первого взгляда на нее я поняла — это наша беда. Так почему было не дать бой сразу же? Что помешало мне, почему я позволила ей все растоптать?

Впрочем, я забегаю вперед.

Адриенна Клегг. Немного за сорок. Высокая. Худющая, как жердь. Огненно-рыжие волнистые волосы, плотным шлемом облегающие голову. Смуглая, будто всегда загорелая кожа. («Я на четверть индианка, во мне течет кровь инков», — сообщила она мне однажды.) Эта женщина одевалась исключительно в кожу, носила гигантские претенциозные серьги и массивные кольца на шести из десяти пальцев. Словом, какой-то гибрид между цыпочкой байкера и одной из амбициозных манхэттенских дамочек, неутомимых искательниц любовных приключений.

На самом деле на Манхэттене Адриенна Клегг потерпела полный крах. Она была с позором изгнана оттуда, и точно так же с позором вылетела из Лос-Анджелеса и Лондона. Но после этого удачно приземлилась в Бостоне. Надо же было такому случиться, чтобы судьба свела ее с Тео как раз в тот момент, когда он познакомился с местным кинорежиссером Стюартом Томкинсом. А Стюарт как раз снял малобюджетный, примерно за 10 тысяч баксов, комедийный боевик, черную пародию на «Бонни и Клайда», героями которой были студенты колледжа. Назвал он свою ленту «Гангстер из Дельта-Каппа» — отвратное название. Стюарт был самым настоящим кинопсихом, помешанным на фильмах. Они с Тео были примерно одних лет, по тридцать с небольшим. Как и Тео, жил Стюарт в малюсенькой квартирке и так же перебивался фастфудом и полуфабрикатами. Но на этом сходство заканчивалось. Стюарт был длинным и тощим. Очень длинным и очень тощим — сто тридцать фунтов при росте шесть футов пять дюймов. Он был сильно прыщав. («Лицо у него, как чашка Петри с культурой бактерий», — пошутил Тео.) А еще от него неприятно пахло. К счастью, так получилось, что у нас дома он не бывал — я не приглашала. Тео, будучи его лучшим другом, как-то заглянул к нему скоротать вечерок, но потом объявил мне, что никогда более не совершит этой ошибки. В квартире у Стюарта обнаружились залежи посуды, немытой полгода, горы грязного нижнего белья на полу, туалет, явно немытый со времен одиннадцатого сентября, и над всем этим витал стойкий запах человека, откровенно пренебрегавшего гигиеническими нормами.

Тео был помешан на чистоте и порядке, и неудивительно, что после первого — и единственного — визита к Стюарту он вернулся домой с таким видом, словно перенес тяжелый токсический шок.

— Больше это не повторится, я не выдержу, — решительно заявил он, откупорил флакон моей туалетной воды (единственный мой флакон туалетной воды!), поднес его к носу и жадно втянул свежий цветочный аромат. — Это было все равно что шагнуть в выгребную яму. Но этот малый снял классное кино, которое принесет мне целую кучу денег.

«Принесет мне целую кучу денег». Вспоминая эти слова много позже, я вдруг поняла, что уже тогда, в самом начале нашей совместной жизни, Тео рассматривал этот потенциальный куш как свою, и только свою, выгоду.

В полной мере отдаю Тео должное — я бы никогда не поверила, что «Гангстер из Дельта-Каппа» способен заинтересовать хоть десяток зрителей. А он мгновенно разглядел и мощный потенциал ленты, и незаурядный талант Стюарта, «если, конечно, заставить его вымыться».

Со Стюартом Тео познакомился в архиве, где тот подрабатывал в кинотеке и, как и Тео, мечтал лишь о том, чтобы по десять часов в день смотреть фильмы. Потом выяснилось, что Стюарт получил небольшое наследство от тетки («Слышь, да она вообще, наверное, была чокнутая, что оставила мне хоть что-то»), которого как раз хватило на то, чтобы профинансировать съемки восьмидесятиминутного ужастика. Он снял его на видеокамеру в кампусе муниципального колледжа в Марблхеде. Все актеры были местные жители, каждый из которых получил по триста баксов, и все съемки Стюарт провел за десять дней. Он был дружен с парой ребят, занимавшихся спецэффектами, которые рассматривали эту сделанную «на коленке» работу как трамплин, возможность с минимальными затратами воплотить в жизнь кое-какие самые бредовые свои идеи.

Вот как раз это и поразило меня в «Гангстере из Дельта-Каппа» больше всего: его бредовость, нелепость и халтурность. Тео уговорил меня посмотреть фильм дома. Она даже притащил гигантское картонное ведро с попкорном, и мы жевали его во время просмотра этого идиотского фильма. Странно, но в этом зрелище и впрямь было что-то по-своему притягательное, какая-то изюминка. За примитивной и довольно бездарной актерской игрой, дешевыми спецэффектами явно ощущался своеобразный талант, способный привлечь зрителя и приковать его к экрану.

Сюжет фильма был примитивен, типичная дешевка: вечер выпускников колледжа, входивших в некое идиотское студенческое общество, превращается в сущий кошмар, когда один зубрилка и его подружка (представительница субкультуры готов) решают отомстить придуркам, травившим парнишку в годы учебы. Ботаник и готка, обратившись в ангелов возмездия, готовят страшные, изощренные казни для оболтусов, играющих в футбол и попивающих пивко: здесь и смерть от электрического тока, и выдавливание глаз, и выталкивание из окна на заостренные колья ограды, и вскрытие черепа электропилой, и даже вырывание языка плоскогубцами…

А потом они начинают грабить банки.

Сцены насилия в фильме, несмотря на всю жестокость и натурализм, отличал какой-то неистовый черный юмор. Стюарт и его соавторы выплескивали на экран море крови, но делали это с таким задором и залихватской удалью, что все это дикое действо невольно захватывало, причем одновременно вам было крайне неуютно от того, что вы позволили себе так увлечься этой кровавой резней.

Особенно заинтриговал меня общий подтекст фильма: его можно было рассматривать как атаку на оголтелую безынтеллектуальность, которая, к сожалению, всегда оставалась и остается характерным компонентом американской жизни. Словом, перед нами была типичная картина жанра «месть затюканного умника»: малый, которого постоянно вышучивали и дразнили, меняется ролями с наглыми, тупыми амбалами, считающими начитанность ужасным пороком, и берет над ними верх. Хотя оголтелая жестокость ленты меня шокировала, я поймала себя на том, что где-то в глубине души аплодирую психу, проучившему обидчиков.

— Что ж, все это интересно, конечно, — заговорила я, когда по экрану побежали финальные титры, — только теперь мне не обойтись без трех стаканов водки и горячего душа, чтобы смыть всю грязь.

— Это шедевр, — оценил фильм Тео.

— Ну, по-моему, это слишком сильно сказано.

— А по-моему, нет. Такой талантище не каждый день встретишь.

— Если это талант, то совсем неотшлифованный.

— Ага, потому-то он и интересен. Он примитивен, вот и воняет вдобавок.

— Да, эта удушливая деталь определенно важна.

— А еще должен тебе сказать, кино такого рода отлично продается. Если как следует его раскрутить, фильм станет хитом номер один во всех городах, где только есть учебные заведения. Члены подобных студенческих обществ будут от него в восторге. А уж когда он выйдет на DVD, я сяду за руль «порше».

— Что-то я не очень представляю тебя за рулем «порше», Тео.

— Это было образное выражение. Но обещаю тебе, эта лента станет блокбастером, будет делать сумасшедшие сборы. А чтобы начать раскрутку, мне нужно всего пятьдесят тысяч.

— И где же ты предлагаешь их взять?

— Вообще-то, я надеялся, что ты захочешь вложиться, сделать инвестиции в проект…

Я предполагала нечто подобное и все же безумно занервничала, услышав эти слова.

— У меня нет лишних пятидесяти тысяч, чтобы выбрасывать их на ветер.

— Да есть они у тебя, есть.

— Как ты можешь утверждать подобное?

— Просто я видел твою выписку из банка.

— Ты что, рылся в моих бумагах?

— Эй, оставь этот прокурорский тон. Разумеется, я не копался в твоих бумажках. Но месяц назад ты подводила баланс по своим счетам и оставила все банковские выписки у меня на столе…

— А ты не преминул их изучить.

— Если ты выставляешь свои бумажки на всеобщее обозрение, неудивительно, что кто-то их увидит.

— Только если этот кто-то проявит любопытство, как в твоем случае, Тео. Ты, например, постоянно бросаешь на столе свой дневник, но я ни разу, пи единого разу его не открыла.

— Да ты о чем, вообще? Это же тетрадка, она закрыта. А то бумаги, раскиданные по всему столу…

— Ну, давай начнем придираться к словам и выяснять, с чего же начинается нарушение конфиденциальности.

— Короче говоря, я знаю, что у тебя на банковском счету осталось шестьдесят восемь с чем-то тысяч.

— Это деньги, которые я копила годами, месяц за месяцем.

— Но ведь они просто валяются на счету. А если ты станешь нашим с Адриенной партнером…

Вот так он в первый раз упомянул ее имя.

— Кто такая Адриенна?

— Адриенна Клегг. Это совершенно гениальный кинопрокатчик, и я планирую с ней работать.

— Понятно, — процедила я ледяным тоном. — И когда же, интересно, ты повстречал этого «совершенно гениального кинопрокатчика»?

— Не переживай — я ее не трахаю.

— Да? Ты меня просто осчастливил.

— Я познакомился с ней через Стюарта. А он ее встретил в прошлом году на большом фестивале фильмов ужасов в Братиславе.

— Имеется в виду та Братислава, что в штате Нью-Йорк?

— Ха-ха, как смешно. Стюарт ездил в Словакию, давал материалы о фестивале в один журнальчик для фанатов, в котором подрабатывает. И попасть в Братиславу он сумел по одной-единственной причине — фестиваль согласился оплатить дорогу журналисту из этого журнала, потому что дистрибьюторы сбывают через подобные издания уйму дисков. Стюарт считается одним из наиболее знающих журналистов, специалистов по фильмам ужасов, так что…

— В общем, как Полин Койл, только в своем жанре страшилок, правильно?

— Очень остроумно.

— Я не люблю, когда меня водят за нос, Тео.

— Понимаешь, Адриенна очень знающая женщина…

— С которой ты встретился за ужином в вонючем логове Стюарта?

— Э… а ты, похоже, ревнуешь…

— Просто удивляюсь, что ты до сего дня о ней ни словом не обмолвился.

— Можно подумать, я ежедневно требую от тебя детального отчета обо всех, с кем ты встречаешься по работе.

— Так ведь и я не объявляла ни с того ни с сего, что собралась заняться бизнесом и уже подыскала партнера…

— Адриенна заходила в архив на той неделе, как раз после того, как я впервые посмотрел окончательный монтаж ленты Стюарта и сказал ему, что хочу заняться ее прокатом. Он был согласен, но только при условии, что я буду работать вместе с Адриенной: он считает, что мы отлично дополняем друг друга. И он, мне кажется, прав. У нее есть деловая жилка и пробивная сила, а у меня — энтузиазм и любовь к кино. Она считает, мы заколотим минимум пятнадцать миллионов баксов, а это, при условии, что прокатное агентство берет тридцать пять процентов, будет…

— Пятьсот с чем-то…

— Пятьсот двадцать пять. Потрясающе, как быстро ты считаешь в уме.

— Ты правда думаешь, что можно будет получить такую прибыль?

— Я не думаю… я знаю, что фильм принесет даже больше. А если ты вложишь пятьдесят штук, я обещаю, что первые же пятьдесят тысяч, которые мы сделаем, будут возвращены тебе, а потом ты получишь еще двадцать процентов от наших комиссионных. Так что ты не просто отобьешь первый взнос, но и удвоишь свои деньги меньше чем за год.

— Если дело настолько верное, может, лучше взять под него ссуду в банке или в кредитной компании?

— Банки и крупные инвесторы не снисходят до малобюджетных ужастиков. Это не та область, на которую они обращают свое царственное внимание.

— Ладно, а что, если найти богатенького киномана, который захочет поучаствовать в этом?

— Понятно, почему ты виляешь — это означало бы вложить деньги в меня.

— А вот это уж полная ерунда. — Я постаралась, чтобы мой голос звучал не слишком зло или обиженно. Мне это не удалось.

— Да нет, это чистая правда. Ты в меня никогда не верила, даже мысли не допускала никогда, что у меня может что-то получиться.

— Как у тебя только язык поворачивается? Я всегда говорила, что поражаюсь тому, какой ты блестящий, остроумный. Я хвастаюсь перед друзьями тем, какой ты талантливый, и…

— Нет у тебя никаких друзей.

Это замечание подействовало на меня как мощный хук справа в челюсть.

— Неправда. Я все время разговариваю с Кристи..

— Она в трех тысячах миль отсюда. А кроме нее, ты ни с кем и не общаешься.

— А как насчет вас, мистер Индивидуалист? Ты вообще жил, как Обломов, пока я…

— У меня полно друзей, — тихо произнес Тео. — Просто я тебя ни с кем не знакомлю, потому что, я уверен, ты смотрела бы на них сверху вниз. Обливала бы их презрением… точно так же, как Адриенну и Стюарта.

— Мне просто обидно…

— Тебе просто страшно, что я могу добиться успеха, а потом брошу тебя.

— Дело совершенно не в этом, — возразила я, хотя в его последних словах была некоторая доля правды, хотя и очень неприятной. В каком-то смысле в основе наших отношений действительно лежал мой страх, что Тео хлопнет дверью и навсегда уйдет из нашей жизни, и мне было страшно и больно это сознавать.

— Я буду очень рада, если у тебя все получится с этим фильмом. И ты прекрасно знаешь, я всегда и во всем готова поддержать тебя…

— В таком случае вложи в меня деньги.

Мне многое хотелось сказать ему на это: и о том, что не нужно смешивать семейные отношения с деньгами и бизнесом, и о том, что я серьезно сомневаюсь в том, что Тео способен быть ответственным, и о том что он фактически вынуждает меня отдать ему весьма значительную сумму. Но я оказалась в одной из тех поганых ситуаций, выйти из которых достойно невозможно. Отказавшись дать ему деньги, я как бы признавала, что не верю в Тео. Вложив деньги в его проект, мучилась бы от чувства, что меня вынудил сделать это человек, чьи деловые качества, мягко говоря, оставляют желать лучшего.

Доверяйте своей интуиции — это, наверное, лучший совет, которому можно смело следовать. Следом напрашивается второй: не вкладывайте денег в раскрутку фильмов. Поэтому я решила попытаться выиграть время, сказав Тео:

— Мне нужен какой-нибудь договор о партнерских отношениях. И еще я должна познакомиться с твоей компаньонкой.

Тео расплылся в улыбке, которая всегда появлялась у него на лице, если он добивался того, чего хотел.

— Не проблема, — проворковал он. — Это вообще не проблема.

Через два дня Адриенна явилась к нам на ужин. Тео возился на кухне почти целый день, готовя какие-то замысловатые индийские блюда. Меня озадачила тщательность приготовлений (он специально ездил за некоторыми ингредиентами в индийскую лавчонку в Челси и даже потрудился вручную растереть в ступке специи), и я не могла не отметить мысленно, что для меня за все время — два года, — что мы были вместе, он готовил всего три раза. Тео настоял также на покупке шампанского и нескольких несуразно дорогих бутылок бордо.

— Это же индийская еда, — возражала я. — Она забьет вкус дорогого вина.

— Этот ужин ознаменует начало нашего делового партнерства, и я хочу, чтобы он был таким же важным и значительным, как сам наш проект.

— Мне казалось, речь идет о торговле дешевым кино, а не о репринтном издании Библии Гутенберга.

— Умеешь же ты все опошлить и испортить мне настроение.

— Ты несправедлив.

— Как несправедлив и твой намек, что я выпендриваюсь без серьезного повода.

Пятью минутами позже явилась Адриенна.

«Явилась» — подходящее слово, ибо больше всего это напоминало эффектный выход на сцену. Она возникла в дверном проеме в пальто до полу, напоминавшем гибрид восточного халата с афганским ковром. Очень высокая — около шести футов — женщина с сильно вьющимися волосами, выкрашенными в ядовито-рыжий цвет. Все в ней было кричащим, экстремальным, экстравагантным: пальто, волосы, отбеленные зубы, огромные бронзовые серьги в форме солнца, резкие мускусные духи. А потом раздался ее голос. Громкий. Пронзительный настолько, что соседи за стенами, должно быть, вздрогнули. И особенно противный из-за того, что источал показную доброжелательность.

— Боже-боже, да вы действительно красавица, как и говорил Тео.

Таковы были первые слова, вылетевшие из ее уст. За ними последовало:

— И — о, поверить не могу! — что за ди-ивная квартира! Это великолепно!

Эту реплику Андриенна подала, все еще стоя в дверях и не имея возможности «подивиться» великолепию нашей квартиры. Но вот, обхватив меня своими длинными руками, словно лучшая подруга после долгой разлуки, она увлекла меня вглубь и разразилась потоком восторженных восклицаний по поводу всего подряд — от цвета нашего дивана до «сказочного!» паркета и «прелестной» новой кухни. А уж когда дело дошло до Эмили…

— Боже, какая же очаровательная, ты холёсяя малышка…

Сюсюкая, Адриенна раскинула руки и направилась к моей дочери, а та испуганно сжалась в комочек и отвернулась от нависшей над ней фигуры, напоминавшей гигантскую хищную птицу. Эмили с первого взгляда безошибочно определяла, кому можно доверять, а кого надо сторониться.

Да-да, понимаю, что мое описание Адриенны необъективно, гротескно, возможно, я даже возвожу на нее напраслину. Но она была из породы людей, к которым невозможно относиться нейтрально. Не прошло и пяти минут, как она переступила порог нашей квартиры, а я уже мечтала лишь о том, чтобы она поскорее ушла.

Но не могла же я так прямо поделиться с ней своими мыслями. Вместо этого я предложила Адриенне чего-нибудь выпить.

— Не откажусь от коктейльчика с мартинчиком, — пропела она.

— Вам мартини с джином или с водкой? — уточнила я.

— А не найдется у вас — ну вдруг? — капельки-капелюшечки «Грей Гуз»?

— Нет, только старый добрый зануда «Смирнов».

— Что ж, думаю, меня это устроит.

Я ушла на кухню готовить напитки. После этого я вернулась в гостиную, где Адриенна, сидя на полу, пыталась наладить отношения с моей дочерью. Один за другим поднимая с пола кубики, она громогласно изрекала:

— Вот буковка А. Может Эмили прочитать буковку А? А вот буковка Я. Может Эмили прочитать буковку Я?..

Ребенок, в год и месяц от роду еще не особо умевший выговаривать слова, не понимал, чего от нее хотят. Пугающе визгливый голос Адриенны в конце концов заставил Эмили разразиться потоками слез.

— Тетя Адриенна тебя огорчила? — вопросила «тетя Адриенна» оглушительным, как сигнал тревоги, голосом.

В ответ Эмили зашлась таким ревом, что я поскорей подхватила ее на руки и вынесла из гостиной.

— Вот потому-то тетя Адриенна никогда не станет мамочкой Адриенной, — проорала гостья нам вслед.

Эмили не потребовалось много времени, чтобы вернуться в доброе расположение духа. Оказавшись вне зоны действия Адриенны, она тут же затихла.

— Прости, что позволила ей тебя напугать, — шепнула я дочке на ухо. — Она и меня тоже пугает.

Когда я вернулась в гостиную, Адриенна и Тео уже осушили свои бокалы. Заметив, что шейкер пуст, Адриенна устремилась на кухню, настаивая, чтобы следующую порцию дали приготовить ей.

— Это вовсе не обязательно, — сказала я.

— Конечно же обязательно, — жизнерадостно возразила она. — Выпьем еще по коктейльчику с мартинчиком и станем подружками не разлей вода.

Она вышла из комнаты, а Тео заметил:

— Я так и знал, что вы, девчонки, поладите.

— Очень смешно, — проворчала я.

— Знаешь, я не виноват, что у тебя нет чувства юмора.

— С этой женщиной мне что-то не до смеха, — прошептала я.

— Ты просто не можешь вынести, если рядом оказался кто-то по-настоящему яркий.

— Она вульгарна.

— А ты, как всегда, торопишься вынести приговор. Тебе бы только осуждать.

— Ты несправедлив. Я просто хочу тебе добра… нам.

Вернулась Адриенна с напитками:

— Ну, голубки, успели всласть поворковать?

— Нет, только я успела побрюзжать.

Я допила свой мартини и взяла второй стакан из ее рук. Водка с мартини — отличная отрава. Первая порция обеспечивает легкую анестезию. Вторая ошеломляет. После третьей вам делается все равно — вы готовы любезничать с пожарным гидрантом или выслушивать двухчасовой поток сознания Адриенны Клегг.

На мое счастье, действие мартини было усилено индийской едой, столь любовно приготовленной Тео, и дорогущим бордо, приобретенном специально к этому случаю. Я просто сидела себе за столом, ела, пила и помалкивала, так как усилия по поддержанию беседы взяла на себя Адриенна. В результате я узнала все подробности о «крайне неправильном» детстве нашей гостьи, проходившем в Ванкувере, о первом кратком браке с костюмером из Голливуда, который оказался необузданным гомосексуалистом (не она ли заставила его прийти к выводу, что уж лучше спать с мужчинами?), о том, как она проходила принудительное лечение в каком-то реабилитационном центре Бетти Форд в Британской Колумбии, чтобы отвыкнуть от пагубного пристрастия к перкодану («По крайней мере, перк доступен, он дешевле кока-колы», — заметила Адриенна). Еще я услышала, что это именно она помогла открыть для мира трех великих кинорежиссеров (имена которых лично мне были незнакомы), и узнала подробности ее профессиональной деятельности в Париже и Берлине («Я была первым кинопрокатчиком, поставлявшим фильмы в бывшую Восточную Германию, после того как рухнула стена»). За этим, разумеется, последовал рассказ о «сказочных» годах в Нью-Йорке, где она «знала каждую собаку».

Я не слишком напрягалась, слушая ее. Мой мозг, омертвевший от водки и вина, перешел в нейтральный режим. Я просто позволяла ее бесконечному монологу плыть сквозь свое сознание. Было, замечу, что-то завораживающее в ее зацикленности исключительно на себе, поглощенности собой. Ее нарциссизм буквально бил в глаза, он ощущался во всем — ив том, как Адриенна называла по именам великих из мира кино («Стивен… Хью… Джордж…»), предполагая, что пропуски вы заполните сами, и в том, что собственную жизнь она воспринимала как захватывающую мелодраму, ни на миг не сомневаясь, что и слушателям она так же бесконечно интересна, как ей самой. Что только увидел в ней Тео? В принципе, можно было догадаться: он испытывал какое-то извращенное удовольствие от ее манерности и непомерной аффектации — так некоторые мужчины-гомосексуалисты ловят кайф при виде разряженных, экстравагантных дам. Еще, думаю, Тео впечатляла ее непрошибаемая самоуверенность. При том, что он не испытывал комплексов по поводу собственной интеллектуальной мощи (и при его доходящей до абсурда педантичности), Тео иногда давал мне понять, что чувствует себя неуверенно в сугубо американском мире честолюбивых амбиций, и сомневался, что в его силах добиться успехов в карьере и зарабатывании денег. Поэтому Адриенна, такая многоопытная и искушенная (по ее словам) во всем, что касалось финансов, настоящий игрок, оказалась для Тео притягательнейшим магнитом. К концу вечера наша гостья завела речь о том, как собирается раскручивать «Гангстера из Дельта-Каппа», и принялась убеждать меня в том, что непременно превратит эту кровавую дешевку в высокоприбыльный коммерческий проект. Да, она была манерна и полна самолюбования, но в ее незаурядной пробивной силе сомнений не возникало. Чем больше она болтала, чем больше я убеждалась, что да, Адриенна сможет (как они с Тео наперебой обещали) вернуть мои сбережения менее чем за год. Как любой опытный коммивояжер, Адриенна знала, как обольщать клиента, поманив радужной перспективой скорого обогащения.

— Даже не сомневайся: полсотни штук, которые ты вложишь в дело, тебе вернутся, причем с полной гарантией. Зачем нам сейчас нужны твои деньги? Чтобы поездить по большим кинорынкам — типа ежегодного Американского кинорынка в Санта-Монике — и позаключать там важные контракты. С таким фильмом, как этот, есть уверенность, что мы сумеем и толкнуть его в кинотеатры, и растиражировать на дисках. Ты пойми, это кино — подарок судьбы. Черт-те какой великий, щедрый дар. Я на той неделе показала его своему приятелю, итальянскому прокатчику, так он готов выложить сто пятьдесят тысяч за право проката, и это только в Италии. Я знаю, каким будет твой следующий вопрос: если нам уже предлагают столько бабок, зачем поначалу нужны твои? Здесь ключевое слово «поначалу». Как прокатное агентство, мы получим свои тридцать процентов от всех продаж, но деньги, наличка, составят только десять процентов, остальное идет в оборот. Да к тому же прокатчику на оплату дается девяносто дней. Так что мы с тобой говорим о краткосрочном займе, который мы вернем, как только получим по сделкам первую сотню тысяч. Тут дело-то вот в чем: мы не только вернем твои деньги через четыре месяца, но если учесть еще двадцать процентов со всех наших доходов… В общем, считай сама, золотко.

Говорю тебе, такая продукция сейчас пользуется дикой популярностью, интерес к ней не иссякает. Люди хотят, чтобы им щекотали нервы. Люди жаждут страха, настоящего шока. Мы живем в бескровные времена потребительства и вялых надежд. Скажу больше, при том, что жизнь так скучна и одноообразна, в людях бурлит плохо подавляемая агрессия и недовольство. Недовольство бесперспективной работой. Браком, в котором партнеры давно обрыдли друг другу. Самим тем фактом, что любому, хоть работяге, хоть офисному планктону, катастрофически не хватает денег на жизнь, и ведь ни у кого же нет гарантий, что завтра вообще не уволят.

И что прикажешь делать со всей этой неудовлетворенностью, ненавистью, фрустрацией? Людям необходим какой-то клапан, чтобы выпустить пары: порнуха онлайн, шопоголизм, кино вроде нашего. Вот почему «Гангстер из Дельта-Каппа» сейчас, как никогда, придется ко двору: кино о мести — смотришь и представляешь, как получают по заслугам все твои обидчики. Ты только врубись — это беспроигрышный вариант!

Да, Тео упоминал, что ты подвизалась в хедж-фондах. Вон квартирка у тебя какая классная. В общем, то, что мы тебе предлагаем… ах, черт, конечно, это риск. Но ты же большая девочка, у тебя есть опыт хедж-фонда. Ты все понимаешь про риски, золотко. И понимаешь, что гарантия возращения вклада в течение четырех месяцев… и шанс удвоить, а если повезет, даже легко утроить свой капиталец к концу первого года… и учти, золотко, если я говорю «легко», это так и есть, я словами не бросаюсь…

Золотко. Я возненавидела ее еще и за это ласковое словечко, впрочем, мне все было ненавистно в этой гипертрофированной особе с ее вычурными манерами и натужными попытками снискать мое расположение. Когда она закончила свой заранее отрепетированный монолог, я была немногословна. Сказала только:

— Ладно, мне нужно все это хорошенько обдумать…

— Конечно, подумай, конечно, — подхватила она. — Никто на тебя не давит, мы не торопим, абсолютно.

После этого она с ненатуральным оживлением завела рассказ о каком-то своем знакомом, который отказался вложить деньги в «Пилу» и в результате потерял на этом «кругленький миллиончик». Но… никто на тебя не давит, мы не торопим, абсолютно.

Наконец, ближе к полуночи, мы остались одни. Тео был подчеркнуто заботлив и настоял, чтобы я шла спать, а он вымоет посуду. Приблизительно через час он тихонько лег рядом, и я не оттолкнула и не прогнала его. Мне не было неприятно и то, что наутро, проснувшись в одиннадцать (была суббота), я обнаружила, что дом тщательно убран, а сам Тео (как следовало из записки, оставленной на сей раз прямо на виду, на кухонном столе) отправился с Эмили в супермаркет, купить еды на выходные.

Все эти действия были объяснимы, Тео я видела насквозь. Но и в ясном свете дня (правда, с головой, туманной от похмелья) я по-прежнему испытывала серьезные сомнения относительно мадам Клегг.

Я поискала сведения о ней в Гугле и набрела на множество ссылок, подтверждавших ее участие в многочисленных ежегодных кинорынках, а также на заметку в «Голливуд репортер» за 2002 год, где ее называли «одной из серьезных фигур в прокате авторского кино». А через несколько дней после нашего ужина мне был вручен составленный Адриенной весьма профессиональный и продуманный бизнес-план, вместе с длинным и хорошо аргументированным письмом, содержащим подробные объяснения по поводу моей инвестиции и вновь подчеркивающим, что в самом худшем случае я получу назад те пятьдесят тысяч, который вложу в дело. Вечером Тео поинтересовался, продолжаю ли я сомневаться в предложенном проекте, и намекнул, что ему с Адриенной стоит огромного труда держать на крючке Стюарта, который уже начал получать другие, более выгодные предложения от более благополучных прокатных компаний.

— Пойми, для меня это очень важно, чтобы ты сейчас поверила и поставила на меня… особенно с учетом того, что, когда мы заработаем все эти деньги, они станут гарантией безбедного существования для нас с тобой и Эмили.

Впервые на моей памяти он заговорил о нашем общем будущем вот так, во множественном числе. Та часть моего сознания, которая так боялась, что я вновь останусь брошенной, немедленно отозвалась.

— Хорошо, — сказала я Тео в ту ночь. — Я в игре.

На другой день мне позвонила Адриенна, она была в полном восторге.

— Я прямо визжала, визжала, визжала, когда Тео сообщил мне новости. И обещаю, обещаю, обещаю, что ты не пожалеешь о своем решении. Можешь быть уверена в этом на тысячу процентов.

Еще она сказала, чтобы было бы, типа, круто, если бы меня оформили сотрудником компании «Фантастик Филмворкс», которую они с Тео сейчас регистрируют, чтобы заниматься раскруткой и прокатом фильма. Это, пояснила она, давало бы мне право посещать разные встречи и совещания и быть полностью в курсе принимаемых решений по прокату ленты (и разумеется, влиять на принятие этих решений).

— Почему бы и нет? — ответила я, подумав, что неплохо иметь возможность держать руку на пульсе и наблюдать за тем, как расходуются мои средства.

Соглашение о генеральном партнерстве было доставлено через несколько дней. Все было ясно и четко изложено — описаны условия инвестиции, приложен детальный план возврата долга и выплаты добавочных дивидендов, а также (я сочла это особенно важным) четко оговорено, что, как член компании, я имею полный доступ ко всей финансовой документации и участвую в принятии решений по всем продажам, связанным с фильмом. Вечером того же дня — когда Адриенна, предварительно созвонившись, явилась к нам для окончательного разговора — я еще раз проговорила свои требования: я должна быть в курсе всех предпринимаемых шагов и по первому требованию мне должны предоставлять любые отчетные документы.

— Без проблем, золотко. Мы собираемся вести дела абсолютно прозрачно.

После этого несколькими росчерками пера я подтвердила, что инвестирую пятьдесят тысяч долларов в прокатное агентство «Фантастик Филмворкс». Когда все документы были подписаны, Адриенна вытащила «бутылочку шампусика», которую принесла с собой, чтобы отметить сделку. Только это была не простая бутылка шампанского. Это был «Лоран-Перье» урожая тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.

— Зачем было покупать такую дорогую бутылку? — заметила я Тео позднее, когда мы собирались ложиться.

— Бывают моменты, когда уместно позволить себе небольшое сумасбродство.

За этим последовали месяцы, на протяжении которых Адриенна и Тео позволяли себе сумасбродство за сумасбродством, а меня все сильнее трясло от злости во время перебранок с Тео относительно этой недопустимой расточительности.

А потом настал момент, когда, повинуясь капризам судьбы, непомерные расходы сменились вдруг огромными доходами. Адриенна и Тео оказались правы насчет этого доморощенного фильма. Он стал хитом и блокбастером.

Оглушительный успех может принести стабильность на всех фронтах. А может посеять хаос и разруху. Так что я вынесла для себя урок: нужно всегда помнить, что некоторые люди способны испортить все дело, даже добившись успеха, о котором мечтали всю жизнь.