15
Из Америки пришла еше одна открытка. На ней под словами «Коннектикут — штат мускатных орехов — Новая Англия» было изображение сельской местности с буйной растительностью ярких осенних красок. На обратной стороне открытки — написанное прописью послание от моего сына:
«Дорогой папочка. У нас есть собака. Его зовут Бритни. Мы его любим. До свидания».
— Бритни — это забавное старое имя для собаки, — сказала моя мама. — Наверное, это была идея Джины.
Когда-то моя мама любила Джину. Я всегда говорил, что, когда они познакомились, моя мама считала Джину этаким домашним вариантом Грейс Келли, великолепно сочетающей в себе голубоглазую красотку, старомодную порядочность и знатное происхождение. После нашего развода мама постепенно пересмотрела свое мнение. Сейчас Джина уже меньше всего походит на принцессу государства Монако и все больше напоминает вавилонскую блудницу.
— Мама, может, Бритни сука, а не кобель?
— Нет необходимости так выражаться, — произнесла мама.
Мы находились на кладбище, у могилы отца. Я был здесь впервые после Рождества, когда заезжал за мамой, чтобы отвезти ее к нам домой на праздники. С тех пор прошло уже три месяца. Это было на удивление хорошее Рождество. Мама и Сид с удовольствисм фаршировали гигантскую индейку, Пегги целый час висела на телефоне, разговаривая с Пэтом. Они сравнивали свои подарки. Я до сих пор помню выражение лица Пегги, когда она открыла свой подарок и нашла там не только куклу Брюси — диск-жокея на Ибице, но и мелкие кукольные принадлежности к нему, включая крохотные проигрыватели для дисков.
После отъезда Пэта я думал, что Рождество пройдет грустно, с ощущением потери, а на самом деле все оказалось наоборот. Рождество стало приятной передышкой от моей тоски. Время неумолимо шло, и я заметил, что надгробный камень уже не такой безукоризненно белый, как несколько месяцев назад. Он немного покосился от времени, и на нем появились пятна от зимней сырости. Все постепенно меняется, а я и не замечаю этого.
— С Пэтом все в порядке? — спросила мама. — Ему нравится школа? Он завел там друзей? Здесь у него были проблемы, а как там? Я помню, что вы с Джиной ходили к его учительнице. А сейчас у него все наладилось?
— С ним все в порядке, мам, — произнес я, хотя, по правде говоря, не имел ни малейшего представления, стал ли Пэт круглым отличником или все так же бродит по новому классу, как и раньше. У меня было ощущение, что мой сын находится не за тысячи миль от меня, а на расстоянии нескольких световых лет.
— Знаешь, я по нему скучаю.
— Знаю, мам. Я тоже скучаю.
— Он приедет на каникулы?
— На летние. Он приедет на летние каникулы.
— Это долго. До лета еще долго ждать. А как насчет пасхальных каникул? Может, он приедет на Пасху?
— Я поговорю об этом с Джиной.
— Надеюсь, что он приедет на Пасху.
— Я постараюсь это устроить, мам.
— Потому что, знаешь, ведь всякое может случиться. Никогда не известно, чего ждать.
— Мам, ничего с ним не случится, — сказал я, стараясь сдержать раздражение. — С Пэтом все хорошо.
Она взглянула на меня, потерла ладони, смахивая с них землю с могилы своего мужа.
— Я не имею в виду Пэта, Гарри. Я говорю о себе. Я уставился на нее в изумлении, почувствовав, что мир перевернулся.
Мой отец всегда в моем представлении был самым сильным, Мама никогда не водила машину, не отпирала дверь после наступления темноты и терпеть не могла любые конфликты. И только потому, что у нее не было водительских прав, что она всегда вежлива с грубыми официантами и спит с зажженным светом, я решил, что она робкая женщина. Сейчас я готов признать, что у моей матери имелось достаточное количество мужества.
— Мама, что случилось? Она вздохнула:
— Обнаружила опухоль, Гарри. Когда была в душе. В груди.
У меня похолодело сердце.
— О Господи, мам.
— Она маленькая и очень твердая, Я ходила к врачу. Ты ведь знаешь, как я не люблю ходить к врачам. Прямо как твой отец. Сейчас мне нужно сдать анализы. Грэм отвезет меня на своей машине.
«Вот так всегда и случается, — подумал я. — Сначала теряешь одного родителя, потом другого». Как настоящий эгоист, я подумал, что, пройдя через все это с отцом, я не уверен, что смогу пережить то же самое опять. Хотя знал, что все равно придется. Это самое естественное событие в жизни.
Я представил себе ее в душе. Как она намыливала себя кусочком мыла в форме дельфина, которое подарил ей на Рождество ее внук. Я представил себе выражение ее доброго, неповторимого лица, когда она обнаружила что-то, чего никогда раньше не было.
Маленькую твердую опухоль. Опухоль размером с планету.
* * *
Вернувшись домой, я застал Пегги, сидящей на ковре скрестив ноги и изучающей книжку про куклу Люси.
— Посмотри, Гарри, что у меня есть.
Я уселся на пол рядом с ней и посмотрел в книгу «Я люблю куклу Люси — самую популярную куклу в мире». Это было серьезное журнальное издание, содержащее социологический анализ и исследования противоречий в различных мировых культурах. Первая статья называлась «Откуда появилась кукла Люси». Я пробежал ее глазами, потому что мне самому стало интересно. Оказалось, что кукла Люси родилась в Париже от матери, которая была наполовину таитянка, наполовину бразильянка, и от отца англо-зулусского происхождения. В книге также сообщалось, что кукла Брюси родом с Ибицы. Были там и более научные статьи. «Кукла Люси как современная модель». «Роль куклы Люси в феминизации общества». «Кукла Люси как кладезь традиционных ценностей». «Кукла Люси как корень сексуальной революции». «Кукла Люси — совершенная кукла. Ее можно сделать всем, чем хочешь».
— Откуда у тебя это, дорогая?
— Это дал мне дядя Люк.
— Дядя Люк?
— Он приехал к нам вместе с мамой на своей гоночной машине.
— Дядя Люк заходил к нам домой?
— Нет. Он дал маме эту книгу для меня. Она для больших девочек.
И почему все эти уроды дарят маленькой девочке совсем не те подарки? Ее отец со своими огромными бесполезными плюшевыми животными. А теперь еще и эта книжка-журнал от дяди Люка. Пегги еще лет десять расти до такого издания. Но я-то что понимаю? Она любит разглядывать картинки, а тут был о огромное количество страниц с изображением куклы Люси разных годов выпуска.
— Так много всяких кукол Люси, — проговорила Пегги.
Итак, куклы Люси во всей своей красе: кукла Люси — деловая женщина (когда кукла Люси работала в офисе гигантской японской корпорации до финансового краха), Люси — танцовщица из Рио (наряд танцовщицы с плюмажем и шлейфом), работница Люси (блондинка, перекрашенная в брюнетку, чтобы подчеркнуть серьезность Люси, делающей карьеру; у нее были очки, правда, без диоптрий, и портфель).
Тут была и кукла Люси — космонавт, кукла Люси — эстрадная дива, Люси — банкирша, Люси — хиппи, Люси — прыгающая на тарзанке, Люси — певица-шансонье, Люси — пилот истребителя.
А еще Люси — домохозяйка, повариха, туристка, продавщица. Карьера и дом, любовь и секс, популярность и скромность, работа и развлечения.
— Какая кукла тебе больше всего нравится, Гарри?
Я взглянул на куклу Люси «Спокойной ночи, крошка», на которой была надета прозрачная белая рубашечка, достающая только до пупка.
— Мне больше всего нравится Люси — работающая девушка, — ответил я.
— Почему?
— Она напоминает мне твою маму.
— Мне тоже.
Сид наверху переодевалась. Она сидела за туалетным столиком в лифчике и трусиках, глядя в зеркало. Она бросила на меня взгляд, уже настроившись защищаться и ожидая, что я начну высказываться по поводу книги дяди Люка.
Я тряхнул головой и закусил губу.
— Моя мама… — начал я.
— Что случилось?
— Она обнаружила опухоль у себя в груди. — Я произносил слова медленно, с расстановкой.
Тут же моя жена бросилась ко мне и обняла. Она прижала меня к себе так, как делала всего дважды: когда мы узнали, что мой отец умирает. И когда мой сын переехал жить к своей матери.
В самые тяжелые для меня моменты.
Она обнимала меня. Моя жена прижимала меня к себе. Она обхватила меня руками и крепко сжала в объятиях так, как будто не хотела меня никогда отпускать. Гладила меня по волосам, шепча на ухо тихие слова, которые звучали как молитва. Раскачиваясь и убаюкивая меня.
А я в это время плакал и плакал, не в силах остановиться.
* * *
Мой врач рекомедовала мне плавать. По утрам, сразу после открытия, я шел в местный бассейн и присоединялся к офисным служащим, которые уже тренировались там перед работой, нарезая круг за кругом.
Я проплывал из одного конца бассейна в другой, нараспев повторяя свою мантру; «Мое сердце — маленькое чудо, мое сердце — маленькое чудо». Я плавал до изнеможения. Это новое выражение, которое я выучил недавно. Оно означало делать что-то до тех пор, пока уже не остается сил продолжать. До изнеможения.
Когда я вышел из бассейна, то час пик был в самом разгаре. Народ со стоянки устремился к станции метро.
Кроме нее.
Казуми сидела на траве на корточках и наводила объектив своего фотоаппарата, пока офисные служащие торопились на работу.
Я застыл на месте и долго смотрел на нее, как маленький любопытный зверек.
На ней была черная куртка, сапоги и короткая бежевая юбочка-килт. Даже я смог определить, что килт у нее от Бэрберри. Черные колготки, отличные ноги. Волосы, упавшие налицо. Вот сейчас она опять отбросит их назад. Она слишком хорошо выглядела для часа пик.
— Что вы фотографируете?
Она взглянула на меня и на этот раз узнала.
Улыбнулась:
— Листья. Распускающиеся листья. Они прекрасны, но всего лишь мгновение. Я люблю японскую сакуру. Вы знаете, что такое сакура?
Я кивнул:
— Цветущая вишня. Да? Японцы ходят в парк смотреть на цветущую вишню каждый год. Она цветет всего несколько дней. Школьники, служащие, рабочие, старики — все ходят смотреть на цветы вишни, пока они не опали.
Она поднялась на ноги, одернула юбочку от Бэрберри и отбросила с глаз прядь волос:
— Вы знаете о сакуре от Джины?
— Да, от Джины.
За все годы, проведенные с моей первой женой, я получил краткий вводный курс по культуре Японии. Я знал о традиции сакуры.
— Не уверен, что листочки северного Лондона подпадают под ту же категорию.
Она рассмеялась:
— Замечательные краски. Разные оттенки зеленого. Очень размытая граница между ними. Нужно только посмотреть на это другими глазами. Вы интересуетесь фотографией?
— Я? Очень даже.
— Правда?
— Конечно. Для меня это не просто снимки во время отпуска, которые за тебя проявляют в фотолаборатории. Знаете ли, фотография — это один из видов искусства двадцатого века. Э-э-э… Исключительно современное направление, которое до конца еще не исследовано.
Что это я несу? Какая чепуха! Она, наверное, подумала, что я полный идиот.
— Остановись, мгновенье, ты прекрасно, — произнесла она.
Я, должно быть, выглядел озадаченно.
— Эти слова поэта очень подходят к фотографии. Это — как смотреть на сакуру. Момент интересен тем, что длится только мгновение. Остановись, мгновенье, ты прекрасно, — она улыбнулась. — Люблю эти слова. Они так красивы.
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно», — подумал я.
— Мне тоже нравится. — Я произнес это вполне серьезно.
Она надела крышку на объектив фотоаппарата и опять одернула юбку. Она собиралась уходить. Я попытался возобновить иссякшую беседу:
— У вас все в порядке, Казуми? Вы работаете?
— Пытаюсь. Ищу.
— Вы нашли себе жилье? Она кивнула.
— Там же, на Примроуз-Хилл. Через несколько домов от бывшего жилища Джины.
— Замечательно. Примроуз-Хилл — отличное место.
— В магазине видела Джуда Лоу с малышом.
— Повезло вам, — сказал я, хотя на самом деле подумал, что повезло Джуду Лоу. — Давно хотел спросить вас, могу ли я заказать вам сделать еще фотографии Пэта? Если вы не очень заняты. Я отметил кадры на негативах. Я точно знаю, какие снимки хотел бы.
Она кивнула головой. Эти быстрые, обнадеживающие движения.
— Я перешлю их вам.
— Или я смогу зайти к вам и забрать их.
— Или я пошлю их по почте.
— Мне не трудно. Правда.
Она смотрела на меня какое-то время, раздумывая.
— Хотите чашку чая, Казуми? За теннисным кортом есть кафе.
— Конечно. Британцы всегда хотят чаю.
— Как и японцы.
Мы пошли в сторону маленького кафе у теннисных кортов, двигаясь против потока спешащих офисных служащих. Когда мы заказали напитки, я представил себя в ее квартире на Примроуз-Хилл, увидел, как она снимает свои сапоги, а потом освобождается от юбки. Я видел это совершенно отчетливо. И мне казалось, что лучше этого нет ничего на свете. То старое ощущение, которое появлялось у меня всегда, когда что-то должно вот-вот начаться.
— Как Пэт? — спросила она.
И я за это обожал ее. Я мог обожать каждого, кто проявит заботу о моем мальчике.
— Думаю, хорошо, — ответил я. — Начал учиться в школе. Завел собаку. Ее зовут Бритни. Он приедет сюда на каникулы. Надеюсь, скоро. Мы должны это обговорить. А как вы? Нравится в Лондоне?
— Лучше, чем в Токио. Лучше, чем тогда, когда я была замужем.
Я подумал о плакавшем парне в саду у дома Джины. Какая-то часть меня не хотела об этом слышать. Терпеть не могу, когда начинают вспоминать о прошлом. Это все портит. Но Казуми хотела, чтобы я ее выслушал. А я был слишком любопытен, чтобы прерывать ее.
— Он фотограф. Достаточно известный. По крайней мере, в Токио. Он знал многих европейских фотографов: Хорста, Роберта Дуано, Алана Брукинга. Фотографов из «Магнума». Вы знаете? «Агентство Магнум»? Он был великолепен. Я работала у него помощником. Моя первая работа после колледжа. Я — как это сказать? — буквально божила его.
— Боготворила его.
— Он очень меня хвалил. Потом мы поженились, и он изменился. Хотел, чтобы я сидела дома и завела ребенка.
— Что за мужчина? Как он мог так поступить?
— Не хотел, чтобы я работала. — Она отпила чай. — Как вы и Джина.
Я не мог оставить это без ответа:
— Совсем не как мы с Джиной. Она сама захотела остаться дома и воспитывать сына. По крайней мере, сначала.
— Женатые мужчины, — произнесла она, как будто этим объяснялось все. Она встала, вынула маленький кошелечек от Прада.
— Уберите деньги. Я заплачу. Вы расплатитесь в следующий раз.
— Нет, — сказала она. — Следующего раза не будет. Я перешлю вам фотографии Пэта по почте.
* * *
Казуми направилась к выходу, а я смотрел ей вслед, пока она не смешалась с потоком офисных служащих. Девушка-азиатка в килте от Бэрберри.
Я крикнул ей вслед:
— Когда я вас снова увижу?!
Не оборачиваясь, она подняла вверх левую руку:
— Когда ваш палец излечится.
Я взглянул на свою руку. На безымянном пальце поблескивало золотое кольцо. Я чувствовал, что сегодня с ним что-то не так. Оно просто врезалось в кожу.
* * *
Я был уверен, что у Джины, глубоко внутри, осталась еще ко мне слабость.
— Ты, чертов кретин! — набросилась она на меня, когда я позвонил. — Идиотская твоя башка. Круглый дурак. Ты хоть имеешь представление, который здесь час? Уже за полночь. Пэт давным-давно спит. Ну, ты и болван, Гарри.
— Я не с Пэтом хотел поговорить, а с тобой.
— Давай, только быстро. Я уже собиралась чистить зубы и идти спать.
— Я хочу, чтобы Пэт приехал сюда. Примерно на неделю. Дней на семь. На Пасху. Как насчет пасхальных каникул?
Я услышал, как она, закрыв ладонью трубку, сообщила Ричарду, что это звоню я. А он вздохнул, хлопнул дверью и надулся (последнее я себе представил).
— Это невозможно, Гарри.
— Почему нет?
— Потому что очень накладно для нас отправлять его туда-сюда через Атлантический океан. К тому же это нарушит его режим. И он еще слишком маленький. Кто он, по-твоему? Тони Блэр? Ему всего семь лет.
— Он будет в порядке. Для него это будет приключением. Я должен его увидеть, я не могу ждать до лета. А деньги — не проблема.
— Неужели? — Она могла быть ужасно язвительной. — Для тебя, может быть и не проблема. Но работа Ричарда в компании «Брайдл-Уортингтон» не сложилась. — Пауза. — Он уволился.
— Господи, не может же он без конца менять работу! Ему придется просто взять себя в руки и вспомнить о своих обязанностях!
Ответом мне было долгое молчание. И я догадался, что моя бывшая жена уже раньше высказала Ричарду все, что она думала, почти такими же словами.
— Значит, он сейчас безработный?
— Нет, он сейчас осматривается. Но денег на поездку у нас нет.
— Я оплачу билет. Не беспокойся об этом, Джина. Я просто хочу увидеть моего сына. Хочу, чтобы он знал, что здесь у него тоже есть какая-то жизнь. У него ведь бывают каникулы? Отправь его сюда на Пасху. В любой день.
— Я об этом подумаю.
— Пожалуйста. — Приходилось умолять ее, чтобы я мог увидеть собственного сына. Но я почему-то совершеннона нее не злился. По неясной мне самому причине я скорее испытывал чувство, похожее на жалость. — Как там у вас жизнь?
— Побережье в Нью-Ингланд очаровательно. Много исторических мест. Всякие антикварные магазинчики и рыбацкие деревушки. Все эти названия, которые напоминают детство в Англии, — Ярмут, Портсмут. Здесь, кажется, есть даже маленький Хэмптон. Все эти английские названия, Гарри.
— Звучит заманчиво. Я рад за тебя, Джина.
— Но…
— Что?
Она перешла почти на шепот, как будто разговаривала не со мной, а сама с собой:
— Здесь, где мы живем, все не совсем так. В Хартфорде не так уж замечательно. Видишь ли, это большой, уродливый город. Тут высокая преступность. И мне немного — не знаю, как лучше сказать, — наверное, одиноко. Ричард каждый день отправляется в город искать работу. Пэт в школе.
— Учится хорошо?
— Очень хорошо. Он больше не слоняется по классу во время урока.
— Это отлично, Джина.
— Но я никого здесь не знаю. Днем все расходятся, вечером сидят дома. Все не совсем так, как я ожидала.
Тут, как мне показалось, она встрепенулась, вспомнив, с кем разговаривает:
— Но мы справимся. Привыкнем, и тогда все будет хорошо.
— Послушай, отправь Пэта сюда на неделю. Он побудет с моей мамой. Ему понравится. И она будет рада.
Я ничего не сказал Джине о маме, об опухоли размером с целую планету. Те времена прошли.
— Потому что ведь никогда не знаешь, что может случиться в жизни, правда?
— Это верно, — согласилась моя бывшая жена. — Никогда не знаешь, что может произойти с жизни.
