Глава девятая
До меня дошло не сразу.
— Что ты сейчас сказал? — тихо спросила я.
Он посмотрел мне в глаза:
— Сегодня вечером ты должна отвезти меня в Канаду.
Меня задел его приказной тон. Не «Могла бы ты?..». А именно «Ты должна», как будто у меня нет выбора.
Я внимательно вгляделась в него, и его глаза тотчас выдали страх.
— Я ничего не должна, Тоби, — произнесла я так же решительно, как и он.
— Должна. Иначе федералы появятся здесь в любую минуту…
Федералы. Федеральное бюро расследований. Меня охватила дикая паника, но я старалась держать себя в руках.
— А с чего вдруг сюда явятся федералы? — резонно спросила я.
— Потому что они ищут меня.
— Но почему они тебя ищут?
— Потому…
Он замолчал.
— Потому что, мистер Джек Дэниелс? Так, кажется, звучат твоя кличка или как это у вас называется?
— Мы никогда не называем друг друга по именам, когда говорим по телефону, на случай прослушки.
— И кто же прослушивает твои разговоры?
— Те, кому интересен я и то, чем я занимаюсь.
— Да, но ты всего лишь подстрекатель толпы, осаждаешь здания университетской администрации, строчишь обличительные статейки для малотиражных левацких газет.
— Верно, но я также связан с определенной группировкой…
— Какой еще группировкой?
Он налил себе еще бокал вина и опять выпил залпом.
— «Метеорологи».
О, черт, черт, черт! «Метеорологи» — самое жесткое, радикальное крыло студенческого протестного движения, сборище мутных «революционеров», которые признают лишь динамит в качестве средства достижения своих так называемых политических целей.
— Так ты «метеоролог»? — спросила я.
— Не совсем. Как я уже сказал, я аффилирован с ними…
— Аффилирован? Что это значит — ты у них что, на субподряде?
— Когда я возглавлял ячейку «Студенты за демократическое общество» в Колумбийском университете, мне приходилось контактировать с целым рядом радикальных группировок — от «Пантер» до «Метеорологов». И поскольку большинство «метеорологов» — выходцы из СДО, мы были особенно близки с ними. Настолько близки, что, когда я переехал в Чикаго, некоторые члены местной группировки вошли в контакт со мной. Я никогда не приветствовал их экстремизм и насильственные методы, хотя действительно полагаю, что для революционных изменений…
— Почему за тобой охотятся федералы?
Пауза. Он снова потянулся к бутылке.
— Совсем не обязательно пить, чтобы ответить на мой вопрос, — сказала я.
Он отдернул руку и вместо бутылки схватил мою пачку сигарет. Закурив, сделал две глубокие затяжки и сказал:
— Ты читала о взрывах в Чикаго пару недель назад?
— Это когда взорвали правительственное учреждение или что-то в этом роде?
— Региональный офис Министерства обороны, если точнее.
— Это ты взорвал?
— Черт возьми, нет. Говорю же, я противник насилия.
— Ты просто поддерживаешь людей, которые этим занимаются.
— Политические перемены требуют участия теоретиков, активистов и анархистов. И да, здание взорвали «метеорологи». Проблема в том, что… они поставили часовой механизм, который должен был привести бомбу в действие среди ночи, когда в здании никого нет. Но они не знали, что Министерство обороны решило обратиться к услугам частной охранной фирмы для ночного дежурства в здании. Вышло так, что в ту ночь дежурили двое охранников. Оба они погибли.
— Послушай, это всего лишь пара рабочих лошадок. Судя по твоим высказываниям, это малая цена, которую можно заплатить за политические перемены.
— Я так не думаю.
— Вздор, но это к делу не относится. Разве у этих охранников не было жен и детей?
Он жадно затянулся сигаретой.
— Думаю, да, — сказал он.
— Ты думаешь?
— Оба женаты, пятеро детей на двоих.
— Должно быть, ты очень гордишься своими друзьями-«метеорологами».
— Они не были моими друзьями, — раздраженно произнес он.
— Значит, товарищи?
— Это имеет значение?
— Так если ты не закладывал бомбу, — продолжила я, игнорируя его вопрос, — тогда почему ты в бегах?
— Потому что после неудачного взрыва двое исполнителей пару дней отсиживались у меня.
— Другими словами, ты приютил двух убийц.
— Я просто дал им возможность пересидеть у меня дома, вот и все.
— Но разве это не уголовное преступление — скрывать убийц?
— Они не убийцы.
— По мне, если они убили двух человек, значит, они убийцы… и только не говори мне, что, поскольку речь идет о политическом акте, это не убийство.
— Думай что хочешь, — сказал, он. — Факт остается фактом: как только страсти улеглись, эти ребята улизнули из города… куда — неизвестно… и тогда люди из организации предложили мне тоже на время исчезнуть, на случай, если федералы все-таки смекнут, что именно я укрывал исполнителей. Что, собственно, и произошло.
— Как они догадались?
— По телефону я не смог узнать подробности, но, похоже, у федералов был свой осведомитель в организации, потому что прошлой ночью в моей квартире провели обыск. И, как сказал парень, который звонил, они нашли записку с номером рейса «Истерн Эйрлайнз». А отсюда они уже смогли…
— Постой-ка, — перебила я его. — Ты же говорил, что добирался сюда автостопом.
Он затушил сигарету и тут же потянулся за следующей. Снова закурив, он сказал:
— Я тебя обманул. Я вылетел из О’Хара в Ла Гардиа, а там пересел на рейс до Портленда.
— Почему Портленд?
— Тебе будет неприятно это слышать.
— Давай вываливай.
— Потому что, когда просочились слухи, что к нам внедрили провокатора… и мне посоветовали исчезнуть… я в панике позвонил твоему отцу.
— Ты что сделал?
— Послушай, твой отец всегда был моим верным другом, и я часто обращался к нему за советом.
Я не верила ушам своим.
— И он подкинул тебе идею использовать мой дом в Мэне как временное убежище?
Теперь он старательно избегал моего гневного взгляда.
— Не совсем. Но он сказал, что, если мне случится оказаться в Мэне…
— Какой бред! — крикнула я. — Тебе приказали исчезнуть, ты обратился за советом к Джону Уинтропу Лэтаму, и он сказал…
Я запнулась, вдруг отчетливо вспомнив свой разговор с отцом в тот вечер — когда я упомянула о том, что мне позвонил Тоби и сообщил, что путешествует по стране, «сбежав» от своей докторской диссертации в Чикагском университете. И что же ответил отец?
Это вполне в духе Тоби — вот так свалиться как снег на голову. Может, он и самый яркий парнишка, который встретился мне за последние тридцать лет, но для забега на длинную дистанцию совершенно не пригоден. Это один из самых блестящих ораторов — живой, остроумный, невероятно начитанный, да к тому же сам отлично пишет. Ты бы видела статьи, которые он публиковал в «Рэмпатс» и «Нейшн». Великолепный слог и непревзойденное аналитическое мышление.
И потом:
Ты не могла бы приютить его на пару дней?
Выходит, отец с самого начала знал, что совершил Тоби, как знал и о том, что он в бегах. Отец подставил меня.
— …и он сказал: «Моя дочь осела в Мэне. В маленьком тихом городке, всего в паре часов от канадской границы. И как раз сейчас ее муж в отъезде…»
— Нет, он не так сказал.
— Позволь задать тебе вопрос, — перебила я его. — Если твоя фотография маячит во всех газетах…
— Парень, который звонил, сказал, что федералы еще не предали это дело широкой огласке. Пока они только обыскали мою квартиру, хотят встретиться со мной, но в розыск меня не объявили. Они знают, кто заложил бомбу, и полагают, что я просто «помогал и содействовал».
— И все-таки, почему же ты сразу не побежал за границу?
— Эта мысль приходила мне в голову, и я даже обсуждал ее со своими товарищами. Но изначально было подозрение, что, если федералы уже открыли охоту на меня, они будут контролировать границу. В любом случае, даже если бы они не проявили ко мне интереса, у любого, на кого в ФБР имеется пухлое досье, возникает проблема с пересечением границы. Как только ты оказываешься в Канаде, обратно в Штаты ты можешь вернуться, лишь получив специальное разрешение от американских властей.
— Значит, ты решил — с благословения моего отца — воспользоваться этой убогой квартиркой как убежищем, в надежде на то, что тебе не придется исполнять «Регтайм Кленового листа»?
— Да, что-то вроде этого.
— И пока ты наслаждаешься гостеприимством дочери Великого профессора-радикала, почему бы заодно не трахнуть ее?
— Мне казалось, это было обоюдное решение.
— Да, но если бы ты не стал клеиться ко мне, я бы никогда не осмелилась сделать первый шаг. И теперь не оказалась бы в таком дерьме.
Я сжала кулаки и попыталась собраться с мыслями. После некоторых раздумий я сказала:
— Если тебе необходимо бежать в Канаду, можешь собирать свои вещи и отправляться в путь немедленно. Теперь, когда я знаю то, что знаю, я не подвезу тебя даже до окраины Пелхэма, не говоря уже о канадской границе.
— У тебя нет выбора.
— О, только давай без мелодрамы. Даже если федералы отследили твои передвижения до самого Мэна, они не догадаются…
— У кого я скрываюсь? Господи, какая же ты наивная. Да как только они пронюхают, что я в Мэне, им не составит ни малейшего труда вычислить все мои здешние контакты. И будь уверена, зная мои связи с твоим отцом, они попросту откроют его досье и обнаружат, что его дочь проживает в Мэне…
— Откуда, черт возьми?
— Ханна, для федералов твой отец — главный смутьян, классовый предатель восточного истеблишмента. И если Гувер ненавидит кого-то сильнее, чем восточный истеблишмент, так только радикалов из их рядов. Поверь мне, у федералов такое внушительное досье на Джона Уинтропа Лэтама, что им известно не только имя каждой из его любовниц, но также и время, место и поза, в которой он их трахал…
— Заткнись, — рявкнула я.
— И чтобы уж подстраховаться наверняка, они проверят подноготную и твою, и твоего мужа. Так что, поверь мне, эти ребята в курсе, что ты живешь в Пелхэме, а раз уж я в Мэне, то нетрудно догадаться…
— Хорошо, хорошо, — перебила я его, и в моем голосе отчетливо прозвучал страх. Пусть даже он полностью убедил меня, но я вовсе не собиралась помогать ему в побеге за границу. — Послушай. — Я старалась говорить спокойно и рассудительно. — Если федералы действительно явятся сюда, а тебя уже не будет, меня ждут неприятности из-за того, что я укрывала тебя, верно? С другой стороны, если я помогу тебе бежать, меня обвинят в криминале.
Он потянулся к бутылке, налил себе еще вина, залпом выпил и уставился на меня с презрением.
— Я знал, что ты попытаешься соскочить. Но тебе это не удастся, и вот почему. Если ты не отвезешь меня в Канаду и федералы схватят меня по дороге, я скажу, что ты укрывала меня все это время, пока я был в розыске, вверну и про то, что мы были любовниками, чтобы тебе уж точно не отвертеться. И даже если мне самому удастся пробраться в Канаду, как только я окажусь там, «метеорологи» сделают заявление для прессы, упомянув о том, что я сбежал из страны благодаря «братской помощи и отваге некоторых товарищей из Мэна». Обещаю тебе, что, как только федералы прочтут это, они снова возьмутся за досье твоего отца, и Пелхэм наводнят десятки агентов с моими фотографиями. И уж когда они раскопают, что я был здесь, да под чужим именем, и ты знала, кто я такой…
— Ты негодяй, — сказала я.
— Можешь называть меня как угодно. Это война. А на войне все средства хороши. И мне плевать, что ты думаешь обо мне и моих методах борьбы. Одно я знаю точно: как только стемнеет, ты повезешь меня в Канаду. А если откажешься… если заставишь меня пробираться в одиночку… — он протянул руку и схватил связку ключей от автомобиля, которую я опрометчиво оставила на кухонном столе, — я возьму твою машину и поеду сам через границу. Если меня по твоей наводке арестуют копы, я заговорю…
— Хорошо, черт с тобой, я отвезу тебя.
Он одарил меня мерзкой полуулыбкой.
— Вот и славно, — сказал он. — И обещаю тебе, если ты сделаешь все в точности так, как я скажу, вернешься в Пелхэм к завтрашнему утру, и никто даже не заметит, что тебя не было всю ночь.
Потом он спросил, нет ли у меня дорожной карты Мэна. Я ответила, что она в машине. Он попросил принести. Я вышла из дома и направилась к «вольво». Подойдя к машине, я прислонилась к пассажирской дверце, чувствуя, что у меня подкашиваются ноги.
Не думай, не думай. Просто делай то, что он просит. Покончи с этим. Возвращайся домой и моли Бога, чтобы помог тебе притвориться наивной дурочкой, когда нагрянут федералы.
Я открыла дверцу автомобиля и достала карту. Потом поднялась в квартиру.
Тоби сидел на корточках у манежа и корчил рожицы Джеффри.
— Он слегка расстроился, когда ты вышла за дверь. Так что я развлекаю его.
Я оттолкнула Тоби и взяла сына на руки:
— Я не хочу, чтобы ты даже смотрел на него.
Тоби хохотнул.
— Это как тебе будет угодно, — сказал он. — Но ты ведь знаешь, что он едет с нами в Канаду.
— Неужели ты думал, что я оставлю его одного?
— Нет, но я подумал, что, возможно, ты попытаешься пристроить его к этой тетке — просто чтобы не вовлекать мальца во все это.
— И вызвать еще большие подозрения?
— Полностью с тобой согласен. Я рад, что мы с тобой на одной волне. Могу я посмотреть карту?
Я передала ему.
— Почему бы тебе не подогреть соус, пока я планирую наш маршрут? И может, спагетти сваришь?
— Я не голодна.
— Тебе всю ночь быть за рулем, и остановиться нигде нельзя, чтобы перекусить, так что лучше сейчас поесть.
Я прошла на кухню и поставила сковороду на огонь. Потом налила воды в большую кастрюлю, в которой всегда варила спагетти, и тоже поставила на плиту. В ожидании, пока закипит вода, я достала Джеффри из манежа, усадила его на высокий стульчик и покормила яблочным пюре из баночки. Тоби снова потянулся за сигаретой из моей пачки и сделал мне знак, чтобы я подошла к столу.
— Отсюда почти прямая дорога, — сказал он. — Мы доедем до Льюистона, там выйдем на федеральную автостраду до Уотервиля, свернем на шоссе 201, а оттуда прямиком на север, до Джекмена и границы. При нормальной скорости дорога займет часов пять в один конец, не больше. Если мы выедем через час — это около половины восьмого, — с учетом того времени, что тебе придется провести в Канаде, чтобы выехать обратно через другой пропускной пункт, домой ты вернешься завтра, часам к семи утра. А поскольку это суббота, сможешь спать хоть целый день.
Я промолчала. Только кивнула.
— Пожалуй, займусь обедом, — сказал он, поднимаясь из-за стола. — Ты, может, пока соберешь вещи в дорогу? А потом позвонишь своему мужу.
Я юркнула в ванную, быстро разделась и приняла короткий и очень горячий душ — мне хотелось отмыться от этого Тоби Джадсона. Раза два я была близка к тому, чтобы разрыдаться, но тут же одергивала себя, запрещая поддаваться приступам жалости к себе. Надо пройти через это… и забыть как страшный сон. Я вышла из душа, вытерлась и, завернувшись в полотенце, прошла в спальню. Надела джинсы, футболку и свитер. Потом сорвала грязные простыни, достала из шкафа чистый комплект белья и застелила постель. Отыскав маленькую дорожную сумку, набила ее подгузниками, булавками, сменой детской одежды, положила баночку детской присыпки.
— Прошу к столу, — крикнул Тоби из соседней комнаты.
Я вышла из спальни с охапкой грязного постельного белья и сказала:
— Вернусь через минуту.
— Послушай, что за необходимость затевать сейчас стирку?
Я повернулась к нему спиной:
— Хочу уничтожить все следы твоего присутствия в этом доме.
Я спустилась в прачечную. Загрузила белье, засыпала порошок, включила стиральную машину. Дома я послушно приняла тарелку с пастой из рук Тоби, отвернулась от него и стала есть стоя. Тоби снова хохотнул своим мерзким смешком.
— Если тебе так больше нравится… — сказал он.
Я грохнула тарелкой по столешнице и отчеканила:
— Давайте сразу договоримся, мистер. Я буду следовать вашим указаниям. Я сделаю все, чтобы вы убрались в Канаду, — и прочь из моей жизни. Отныне я знать вас не желаю. И больше никаких разговоров — разве что уточнить маршрут. Это понятно?
— Как скажешь, — ответил он.
Я доела спагетти и поставила на плиту кофейник. В ожидании, пока сварится кофе, приготовила в дорогу пару бутылочек с молочной смесью, кинула в сумку две банки детского питания. Когда кофе был готов, перелила его в термос, потом достала из шкафчика пару пачек сигарет и тоже швырнула в сумку. Я знала, что сегодня ночью мне предстоит много курить.
— Один нюанс, но чрезвычайно важный, — сказал Тоби. — У тебя есть паспорт?
Что-что, а паспорт у меня был — я оформила его три года назад, когда на первом курсе университета собиралась в Париж. Я кивнула.
— Хорошо, и заодно найди свидетельство о рождении сына. На въезде в Канаду этого не требуется — обычно пропускают без проблем, — но на всякий случай, вдруг попадется какой-нибудь упертый офицер…
— Отлично, — сквозь зубы произнесла я. В спальне я выдвинула ящик комода, где хранила важные документы, достала паспорт и свидетельство о рождении. Потом вернулась в гостиную и сняла телефонную трубку.
— Звонишь мужу? — спросил Тоби.
Я кивнула.
— Скажи ему, что…
— Предоставь это мне, — огрызнулась я и набрала номер.
Три, четыре, пять, шесть гудков — ответа не было. Дэн, должно быть, еще не вернулся. И значит, перезвонит позже. Так что нам придется ждать его звонка, потому что, если он позвонит около десяти вечера, а я не отвечу, он забеспокоится и обратится к медсестре Басс, чтобы та проведала меня. Тут-то она и обнаружит пустую квартиру, да еще и отсутствие машины. А что будет потом…
Но предположим, мы уедем только после звонка Дэна — тогда я смогу вернуться лишь часам к десяти. И утром все заметят, что машины нет на месте (жители Пелхэма всегда замечают такие вещи). И тогда…
Семь гудков, восемь, девять…
— Никого? — спросил Тоби.
Я кивнула.
— Ладно, отбой, подождем до…
И в этот момент трубку сняли. Это был Дэн, запыхавшийся и усталый.
— Ты живой? — спросила я.
— Только что из госпиталя. Почему ты звонишь?
— Почему я звоню? Просто хотела узнать, как твой отец.
— Извини, извини, — спохватился он. — Ведь обычно я сам звоню.
— Ну, так что отец?
— Все еще держится. По-прежнему в коме, но сердце крепкое, как никогда. И я решил, что завтра уезжаю отсюда.
О, только этого мне не хватало.
— Слава богу, — произнесла я с наигранным энтузиазмом. Ты поедешь на автобусе?
— Нет, на самолете.
Час от часу не легче.
— Но это, наверное, очень дорого?
Мой старый школьный приятель, Марв Инглиш, хозяин местного турагентства, и ему удалось достать мне билет до Портленда через Сиракьюс и Бостон всего за пятьдесят баксов.
— Это… здорово. Во сколько твой рейс?
— Рано утром. Из Сиракьюса вылетаю в семь пятнадцать, но пересадка в Бостоне займет два часа…
Что ж, и на том спасибо.
— В Портленде я приземлюсь в половине одиннадцатого… и все равно это гораздо легче, чем тащиться четырнадцать часов на автобусе. Ты сможешь меня встретить?
— Э… конечно.
— А как наш гость?
— Ты знаешь, оказывается, ему тоже завтра надо уезжать.
— Значит, я все правильно рассчитал.
— Да.
— Ты в порядке?
— Что ты имеешь в виду?
— Просто у тебя напряженный голос.
— Не выспалась из-за малыша, — сказала я. — Вот и сейчас никак не угомонится.
— Ничего, это пройдет. Я жду не дождусь, когда выберусь отсюда, — сказал он.
— Здорово, что ты возвращаешься, — солгала я.
Повесив трубку, я повернулась к Тоби и сказала:
— Надо выезжать немедленно.
— Я догадался.
Я подошла к окну и выглянула на улицу. Уже стемнело. Без четверти семь. Все магазины на главной улице закрыты. Город опустел.
— Путь свободен? — спросил он.
— Да.
— Тогда вперед.
Тоби первым спустился к машине, прихватив свой рюкзак и мою дорожную сумку. Я сменила Джеффу подгузник, переодела его в новый комбинезон и вовремя вспомнила, что нужно взять с собой пустышки и пару резиновых игрушек, чтобы он не скучал в дороге. Потом, оставив свет в гостиной (на случай, если кто-то из прохожих бросит взгляд на наши окна), я взяла сына на руки и вышла из дому. Пока мы спускались по лестнице, он расплакался — явно недовольный тем, что его вынесли на осенний холод, да еще в темноту. Я села за руль и протянула руку за ключами от машины.
— Теперь без шуток, — сказал Тоби. — Если вздумаешь отвезти меня в полицию, обещаю, что…
— Заткнись, черт возьми, и дай мне ключи.
Он от души расхохотался и положил мне на ладонь связку ключей. Я включила зажигание и тронулась с места. Джефф продолжал надрываться.
— Он собирается реветь всю дорогу до самой границы? — спросил Тоби.
— Если так, считай, что нам не повезло.
Я вырулила на центральную улицу. Она казалась пустынной. Пока…
— О, черт, — выдохнула я.
— Не останавливайся.
— Это Билли, — сказала я, узнав его по прыгающей походке и поникшей голове.
Заслышав звук приближающейся машины, Билли встрепенулся.
— Махни ему рукой, — сказал Тоби.
— Не указывай, что мне делать, — проворчала я. Но, поравнявшись с Билли, все-таки кивнула ему. Он робко улыбнулся и, конечно, заметил, что нас в машине трое.
— Если он что-нибудь вякнет, просто скажи, что отвозила меня на автовокзал «Грейхаунд» в Льюистоне.
— Я уже это продумала.
— Браво. Сворачивай здесь.
— Я знаю дорогу в Льюистон.
Мы замолчали — надолго, на целых пять часов. Перед тем как тронуться в путь, я бросила на приборную панель пачку сигарет, и мы медленно опустошали ее, двигаясь на север. Узкая объездная дорога на Льюистон была пустынна. Когда мы выехали на федеральную автостраду, я старалась соблюдать скоростной режим, хотя и было желание двигаться миль на пять в час быстрее. Я постоянно поглядывала на часы. К тому времени как мы добрались до Уотервиля и поворота на шоссе 201, Джефф заснул. Включив радио, я настроилась на волну Хосе, ночного диджея, который всегда казался слегка обдолбанным и питал слабость к «Пинк Флойд», «Айрон Баттерфлай» и другим наркоманским группам. Сидевший рядом со мной Тоби был глубоко погружен в свои мысли — смолил одну сигарету за другой, уставившись в окно; похоже, он всерьез воспринял мой запрет на разговоры. Вид у него был задумчивый, усталый и слегка встревоженный. А я? Сотни разных мыслей вихрем кружили в моей голове. Я думала об отце, о муже, о том дерьме, что сидело сейчас рядом, о том, что отец предал меня, что я предала Дэна, что этот страшный человечек использовал всех нас в своих целях и что я виновата во всем, что с нами произошло. Мне так хотелось поговорить сейчас с Марджи и все рассказать ей, но я боялась, что телефон могут прослушивать, что федералы будут поджидать меня дома к моменту моего возвращения (или, хуже того, уже стоят на границе, готовые схватить нас). Я мучилась вопросами, устоит ли мой брак после таких испытаний и не захочет ли Дэн отобрать у меня сына, тем более, если меня обвинят в уголовном преступлении; думала я и о том, что никогда больше не смогу общаться с отцом после всего этого, и что еще никогда в жизни не была так напугана, и…
— Давай остановимся на минутку, — сказал Тоби, кивая на автозаправку на пересечении федеральной автострады и шоссе 201. — Нам пора заправиться, а мне надо отлить.
Мы съехали с трассы к бензоколонке. Как только я заглушила двигатель, Тоби вынул ключи из замка зажигания и сунул их в карман.
— Так надежнее, — сказал он.
Мне хотелось обрушить на него поток ругательств, но не было сил от усталости и напряжения. Поэтому я просто сказала: «Прекрасно» — и вышла из машины проверить Джеффа. Малыш крепко спал. Я посмотрела на часы. Девять часов восемнадцать минут. Три часа до границы, все идет хорошо. Пока мы укладываемся в график.
Заправщик — пожилой, со спичкой в уголке рта — подошел к нам, залил полный бак бензина, плеснул на лобовое стекло воды и протер его губкой. Тоби вернулся с тремя пачками сигарет.
— Подумал, что могут понадобиться.
— Да, это точно. Ключи. Теперь моя очередь отливать.
— Ты всерьез думаешь, что я могу уехать с твоим сыном на заднем сиденье?
Нет, я так не думала, но мне хотелось продемонстрировать степень моего недоверия к нему. Так что я протянула руку и щелкнула пальцами. Очередная ухмылка на его лице — и он вернул мне ключи.
Я прошла в вонючий туалет и, стараясь не дышать, наспех облегчилась. Потом слегка ополоснула лицо, избегая смотреть в треснутое зеркало над умывальником. Меньше всего мне сейчас хотелось разглядывать себя, если вообще видеть.
Когда я вернулась к машине, Тоби расплачивался с заправщиком. Я запрыгнула на водительское сиденье, и мужчина сказал, обращаясь к Тоби:
— Сажаешь девушку за руль? Смело.
— Мне надо поспать, — успокоил его Тоби.
Он устроился на пассажирском сиденье и хлопнул дверью.
— Тоже мне, женофоб дерьмовый, — услышала я.
— Такой же, как и ты.
Это были последние слова, которыми мы обменялись за следующие сто тридцать миль пути. Дорога на север была длинной, лесистой, тихой и медленной. Деревья стояли плотной стеной, заграждая лунный свет, и мне приходилось до боли щуриться, чтобы различить в свете фар крутые подъемы, которых становилось все больше на подъезде к Канаде. Мы проскочили пару неприметных городков, и это были единственные населенные пункты на всем бесконечном и безлюдном пространстве. Это напомнило мне (как будто я нуждалась в напоминании), каким унылым и одиноким может быть штат Мэн. Меня тревожила мысль о том, что, если мы, не дай бог, сломаемся, помощи ждать неоткуда до самого утра. А к тому времени…
Я потянулась за очередной сигаретой, и мой взгляд упал на часы. Десять двадцать три. Неужели прошел целый час?
— Хочешь кофе? — спросил Тоби.
— Да, — ответила я.
Он полез за термосом, отвинтил крышку и налил мне кофе. Я кое-как пристроила чашку в руке, медленно потягивая кофе маленькими глотками. Допив, молча вернула чашку Тоби. Потом снова закурила, глубоко затягиваясь.
Радиостанция, которую я слушала, постепенно уходила из эфира. Я покрутила ручку настройки, и ночной диджей затараторил по-французски. Квебек был совсем близко. Утопив педаль газа, я пролетела мимо дорожного указателя с надписью «Граница — 15 миль».
Спустя четверть часа мы въехали в город. Джекмен. Часы на приборной доске показывали двенадцать десять. Тоби попросил притормозить у обочины. Я остановилась напротив здания местного суда.
— Дальше я сам поведу машину, — сказал он. — Так будет выглядеть солиднее. А ты пересядешь на заднее сиденье и притворишься, что спишь рядом с ребенком. Если канадские пограничники захотят задать тебе вопросы, сделаешь вид, будто тебя разбудили. Но я думаю, что они и так нас пропустят, к тому же если ты будешь спать, они не смогут разглядеть твоего лица… ты ведь этого хотела, верно?
— Да, именно этого я и хотела.
— И оставь мне свой паспорт и свидетельство о рождении, на случай, если захотят их посмотреть.
Я достала документы и положила их на приборную доску. Потом открыла дверцу, вышла из машины и пересела назад. Джефф завозился и недовольно запыхтел. Тут я заметила, что он выплюнул пустышку. Я пошарила рукой по полу, отыскала пустышку, облизала ее и сунула обратно в беззубые десны малыша, затем вытянулась на заднем сиденье, привалившись головой к детскому креслу.
— Готова? — спросил Тоби.
— Да, — буркнула я и закрыла глаза.
До границы было минут пять езды. Я почувствовала, как мы притормаживаем. Тоби выключил радио. С минуту мы стояли, потом машина слегка дернулась вперед и снова остановилась. Я слышала, как опустилось стекло и чей-то голос с квебекским акцентом произнес:
— Добро пожаловать в Канаду. Могу я взглянуть на ваши документы?
Шорох бумаг, пауза, и снова голос:
— Что привело вас в Канаду, мистер Уолкер?
Мистер Уолкер?
— В гости на уик-энд, к друзьям в Квебек-Сити.
Луч фонарика ударил мне в лицо. Я заморгала, как будто спросонья. Приподнявшись, я удивленно взглянула на пограничника.
— Desole… извините, — пробормотал он.
— Спи, дорогая, — сказал Тоби.
Я снова легла, накрыв лицо ладонью.
— Поздновато для путешествия, — сказал пограничник.
— В шесть вечера закончил работу, к тому же с малышом мы можем ездить на дальние расстояния только по ночам, когда он крепко спит.
— Мне ли не знать, — сказал пограничник. — Мои две девчонки начинали реветь, если больше получаса находились в машине. Что-нибудь есть задекларировать?
— Ничего.
— Сигареты, алкоголь, продукты?
— Нет.
— И вы возвращаетесь в Штаты… когда?
— В воскресенье вечером.
— Хороших выходных в Квебеке, — пожелал он.
— Спасибо, — сказал Тоби, трогаясь с места. Уже через минуту мы снова набирали скорость. — Пока не вставай… на всякий случай, — предупредил он.
— Не буду.
— Что ж, все прошло гладко. Я, правда, и не ожидал особых трудностей. Семейные пары всегда пропускают без проблем.
Значит, еще и поэтому он хотел, чтобы я перевезла его через границу. Мужчина с женой и ребенком вряд ли вызовет подозрения у пограничников, которые решат, что семья просто едет в гости на выходные.
— Порядок, — сказал он, когда мы удалились на несколько миль от границы. — Теперь можешь сесть.
— Разве ты не выйдешь здесь? — спросила я, когда мы проехали дорожный щит, благодаривший нас за посещение города Армстронга.
— Нет.
— Тогда где?
— Еще миль сорок к северу. Там большой город Сейнт-Джордж.
— Сорок миль? Это же съест еще полтора часа моего времени!
— Ничем не могу помочь. Именно там у меня назначено рандеву.
— Рандеву? — возмутилась я.
— Ты же не думаешь, будто я отправился в Канаду, чтобы отсидеться там, как последний придурок? Когда идет война, у нас везде свои люди.
— Выходит, ты знал, что едешь в Сейнт-Джордж, как только тебе позвонили?
— Какое это сейчас имеет значение? Еще сорок миль, и я исчезну из твоей жизни. И да, это может означать, что ты не вернешься в Пелхэм раньше девяти, но подумаешь, какие мелочи. Пусть муженек потомится в аэропорту…
Джефф проснулся и заплакал. Я тотчас отстегнула ремень безопасности и вытащила его из детского кресла, усадив к себе на колени.
— Все хорошо, все хорошо, — сказала я, прижимая его к себе и доставая из сумки бутылочку со смесью.
Но он отпихнул бутылку и увеличил громкость своего крика на несколько децибел.
— Тебе придется остановиться, — сказала я. — Его нужно переодеть.
— Мое рандеву назначено на двенадцать тридцать, я и так опаздываю, так что извини.
— Останови машину, — потребовала я.
— Нет, — сказал он и прибавил газу.
Мне как-то удалось переодеть Джеффа на заднем сиденье, хотя мы дважды попадали в дорожные ямы, и малыш едва не выскочил у меня из рук. Грязный подгузник я оставила на полу, с трудом поборов искушение водрузить его на голову Тоби Джадсону. Но сейчас было не время для театральных жестов. Чем скорее мы доберемся до Сейнт-Джорджа, тем лучше, решила я.
В час десять впереди показались огни довольно большого города. Через несколько минут мы были на окраине. У дороги стояла маленькая мельница. Подъезжая к ней, Тоби посигналил фарами. Темноту прорезала ответная вспышка. Тоби свернул к мельнице, погасив сигнальные огни. Нас вдруг ослепил свет фар приближающейся машины. Тоби остановился и заглушил мотор.
— Что происходит, черт возьми? — прошипела я.
— Они просто хотят убедиться, что это мы, а не копы.
Я услышала звук открывшейся дверцы и чьи-то шаги. Темная фигура приблизилась к нашей машине. Теперь я поняла, почему они ослепили нас светом фар — чтобы я не могла разглядеть человека, который подошел к Тоби. Я могла различить лишь контуры его головы, когда он заглянул в окно со стороны водителя и постучал два раза по стеклу. В ответ Тоби вскинул сжатый кулак в приветственном салюте. Потом фигура удалилась, в следующее мгновение фары погасли, и мы погрузились в кромешную темноту, так что стало больно глазам. Джефф начал подвывать, но я сунула ему в рот бутылку с соской, и он успокоился.
— Ну, вот, — сказал Тоби. — Я на месте. Слушай меня. Сейчас я выйду, заберу свою сумку из багажника, потом пересяду в другую машину. Ты останешься на заднем сиденье, пока машина не отъедет, и выждешь еще пять минут. Если ты этого не сделаешь, будут проблемы.
— Что-нибудь еще?
Он полез в карман, достал пачку денег и положил банкноту на пассажирское сиденье.
— Здесь двадцать канадских долларов — заправишься перед пропускным пунктом Кобурн-Фоллз.
— Мне не нужны твои деньги, — сказала я, тут же подумав о том, что этот мерзавец приехал в Пелхэм с пачкой канадских долларов, на всякий случай…
— Когда выедешь отсюда, — продолжил он, оставив мои слова без комментариев, — сворачивай на шоссе 204 к озеру Мегантик. Потом на трассу 161, до Вобурна. La frontier в americaine всего в нескольких милях. Если все пройдет нормально, ты пересечешь границу и вернешься в Страну свободы около трех часов ночи. Американский пограничник наверняка заинтересуется, почему ты путешествуешь с ребенком ночью. Скажешь, что навещала друзей в Монреале, а поздно вечером тебе позвонил муж и сообщил, что его отец при смерти, так что ты рванула назад… бла-бла-бла. Если он что-нибудь заподозрит, то может обыскать машину, но, поскольку там все чисто, он не станет тебя задерживать, даже если твоя история покажется ему сомнительной. Ну а потом у тебя прямая дорога на Льюистон и Пелхэм.
— А когда ко мне не сегодня завтра нагрянут федералы, что им говорить?
Он рассмеялся:
— Они не будут устраивать на тебя облаву.
— Если они узнают, что ты вылетел из Чикаго в Мэн…
— Я не летел из Чикаго. Я передвигался автостопом, это гораздо безопаснее… на случай, если они контролируют автовокзалы, аэропорты…
— Постой, ты же сам говорил, что при обыске твоей квартиры они обнаружили записанный на клочке бумаги номер рейса «Истерн Эйрлайнз»…
— Я солгал… чтобы припугнуть тебя и заставить ехать в Канаду. Да, признаюсь, это была еще одна подлость с моей стороны, но от имени Революции я благодарю тебя за твой маленький, но существенный вклад в…
— Убирайся, — перебила я его.
— Твое желание для меня закон. Одно скажу напоследок: при всей твоей ненависти ко мне, я все-таки человек слова. Ты здорово выручила меня, и я сдержу свое обещание: если вдруг меня когда-нибудь спросят, кто помог мне перебраться через границу, я не назову твоего имени. И мой тебе совет: забудь о том, что все это было.
— Поверь, именно это я и собиралась сделать. А теперь пошел вон.
— Сделай себе одолжение, Ханна, не пытайся все время быть умницей.
— Я сказала: пошел вон.
Прощальная елейная улыбка. Почему такие, как он, всегда ставят себя выше других? Не пытайся все время быть умницей. Но если что и доказали последние два дня, так только то, что не такая уж я и умница. Напротив, я поставила под удар все, что составляло мою жизнь, — и ради чего?..
Тоби два раза моргнул фарами. Ему ответили «морзянкой» вспыхнувшие фары машины напротив.
— Пора, — сказал он. — Помни, что тебе нужно подождать пять минут. Будь счастлива… если сможешь.
Внезапно ударил свет фар, ослепив нас своим белым сиянием. Тоби вышел из машины, хлопнув дверью. Я услышала, как открылась и закрылась крышка багажника, и его шаги захрустели по гравию. В следующее мгновение заурчал двигатель, и огни стали удаляться, а вскоре и вовсе исчезли.
Я четко выполняла инструкции. Я сидела сзади, крепко прижимая к себе Джеффа, пытаясь успокоиться, не дать всему, что копилось во мне, прорваться наружу. Я знала, что если зарыдаю, то уже не смогу остановиться, а мне сейчас нужно думать только о том, чтобы вернуться домой.
Как только истекли положенные пять минут, я усадила Джеффа в детское кресло, пристегнула его ремнем безопасности (он этого терпеть не мог, о чем не замедлил напомнить громким криком), пересела за руль, закурила (осуществив мечту последних двадцати минут), опрокинула полчашки кофе, завела двигатель и вырулила на дорогу.
Было начало третьего. Я следовала маршрутом, который подсказал Тоби, — медленно проехала через центр спящего города Сейнт-Джордж, потом свернула на шоссе 204 в сторону озера Мегантик.
Я поборола искушение прибавить скорость — двухрядное шоссе больше напоминало горный серпантин — и испытала облегчение, когда увидела озеро и поворот с указателем «Шоссе 161. Вобурн. La frontiere americaіne».
Эта дорога оказалась еще более узкой и очень темной. Я все твердила себе: будь естественной с пограничником… веди себя как обычно… и он купится на твою историю. Выдашь свой страх — и окажешься в тесной камере, где тебе начнут задавать вопросы, на которые лучше не отвечать.
Через каждые пять километров дорожные указатели предупреждали о приближении к границе. Каждый из них вызывал у меня нарастающее чувство страха, и, хотя я пыталась убедить себя в том, что преувеличиваю опасность, от напряжения и усталости я совсем потеряла голову. Как ни крути, а факт оставался фактом: я помогла находящемуся в розыске преступнику пересечь государственную границу… и хотя меня вынудили к этому, я все равно способствовала побегу… из-за страха, что он выдаст тайну нашей интрижки. Я даже слышала строгий голос старикана-судьи, который, неодобрительно поглядывая на меня, говорит, что мой корыстный интерес в сокрытии греха супружеской измены лишает меня права на оправдание и у него нет другого выбора, кроме как приговорить меня к…
La frontiere americaіne — 3 километра.
Короткая остановка на заправке, и через десять минут граница.
Спокойно, спокойно…
Я вдруг пожалела о том, что совсем не верую ни в Бога Всемогущего, ни в Иегову, ни в альфу и омегу, ни во что. Потому что сейчас был самый подходящий момент для молитвы. Впрочем, за последние дни я и так переборщила с лицемерием. И не стоило усугублять вину, вымаливая помощь у Всевышнего, которого, я знала, не существует.
Так что вместо Бога я обратилась к себе и поклялась, что, если мне удастся пережить это испытание, если я благополучно пересеку границу и федералы не нагрянут ко мне домой, если этот негодяй Джадсон не проболтается о том, кто перевез его в Канаду, и если Дэн не выведет меня на чистую воду, я искуплю свою вину примерным поведением. Я смирюсь с ролью жены Дэна. Я последую за ним всюду, куда забросит его карьера. Я буду его поддержкой и опорой, я похороню свои мечты о свободе. Я буду делать все, что в моих силах, во благо Джеффа и наших будущих детей. Их нужды и нужды моего мужа отныне будут для меня на первом месте. И я покорно приму все компромиссы и ограничения верной жены и матери, сознавая, что, если только вскроется мой эгоистичный и корыстный обман, я потеряю все. Можно убежать от своих поступков, но от себя не убежишь. Это цена, которую приходится платить за все. И если в будущем мне придется оплакивать свободу, от которой я отказалась, жалеть о том, что я обрекла себя на убогую роль домохозяйки, я всегда буду напоминать себе о том, что это расплата за мои грехи и что, возможно, я еще легко отделалась.
La frontiere americaine — 1 километр.
Впереди показалась бензоколонка. Я заправилась. Выбросила грязный подгузник. Очистила пепельницу, забитую окурками. Потом вытащила Джеффа из кресла и немного покачала его на свежем воздухе. Зайдя в магазин, я заплатила одиннадцать долларов за полный бак бензина (боже, ну и цены у них!), а на сдачу купила пять пачек сигарет, пару шоколадных батончиков и большую чашку кофе. Затем я снова загрузила Джеффа в детское кресло и всучила ему резиновую погремушку, которой он, похоже, обрадовался, и я надеялась, что она отвлечет его на время пока мы будем пересекать границу Соединенных Штатов. Наконец я села за руль, сделала глубокий вдох, повернула ключ в замке зажигания и тронулась с места.
На выезде из Канады не было никаких препятствий — лишь дорожный щит благодарил нас за посещение страны и желал Bon Retour. Дальше тянулись пятьсот ярдов нейтральной территории, и вот я подкатила к будке с развевающимся на флагштоке звездно-полосатым полотнищем и приветственным плакатом: «Добро пожаловать в Соединенные Штаты!»
Я была единственным путешественником в столь поздний час. Пограничник медленно вышел из будки. Это был коренастый мужчина лет тридцати — сорока, в зеленой униформе и широкополой шляпе лесника. Он приблизился к машине, кивнул мне, потом изучил номерные знаки, еще раз обошел автомобиль и остановился возле открытого пассажирского окна.
— Добрый вечер, мэм, — сказал он.
— Здравствуйте. — Я выдавила из себя улыбку.
— Вы что-то очень поздно путешествуете… или, скорее, очень рано.
— Это не от меня зависело, сэр. — И я объяснила, что навещала своих друзей в Квебеке, но несколько часов назад позвонил мой муж, сообщив, что его отец умирает. — Я бы могла остаться до утра, но знала, что не прощу себе, если не вернусь…
— Да, я понимаю. Как давно вы выехали из Штатов?
— Два дня назад.
— У вас есть документы на вас и на ребенка?
Я вручила ему паспорт и свидетельство о рождении.
— Это железное удостоверение личности, — улыбнулся он.
Внимательно изучив документы, он вернул их мне и спросил, везу ли я что-то из Канады.
— Разве что пару пачек сигарет.
— Что ж, можете ехать. Только не гоните.
И он махнул мне рукой на прощание.
Я помахала в ответ. Первый барьер взят. Я бросила взгляд на часы. Три часа десять минут. Если мне удастся держать скорость, в Пелхэме я могу оказаться в половине девятого — времени достаточно, чтобы помыть посуду, наспех прибраться в квартире, принять душ и домчаться до аэропорта Портленда.
Джефф капризничал всю дорогу. Я дважды останавливалась, чтобы переодеть/покормить/убаюкать его, а он все не успокаивался. Но у меня не было другого выбора, кроме как мчаться вперед, стараясь не заснуть за рулем, настраивая себя на долгий и утомительный день.
Солнце взошло в начале восьмого. А еще через пятьдесят минут я въехала в Пелхэм. Как только я принесла Джеффа в дом и уложила, он вырубился. Как же я ему позавидовала. Если учесть, что и ночь накануне выдалась без сна (все из-за моих мук совести и сексуального безумия), я бодрствовала вот уже двое суток.
Впрочем, у меня не было времени на то, чтобы копаться в своих ощущениях. Я знала, что надо привести дом в порядок и поскорее выматываться. Так что я поспешила на кухню, перемыла всю посуду и сковородки, почистила ванную, пропылесосила спальню и проверила, не осталось ли возле кровати каких-нибудь следов чужого присутствия (вроде сигаретного окурка или мужского белья). Потом я приготовила кофе и бросилась в душ, под мощную струю воды, надеясь взбодриться. Потом спустилась в прачечную с охапкой белья и с ужасом заметила, что простыни, которые были запущены в стирку прошлой ночью, уже сохли, развешанные на бельевой веревке. Я застыла в изумлении, задаваясь вопросом, не сошла ли я с ума, забыв о том, что сама их развесила, и тут за моей спиной раздался голос:
— Надеюсь, ты не против, что я помог тебе с бельем?
Я обернулась. Это был Билли, он стоял с ведром в одной руке и длинной лестницей под мышкой.
— Это ты развесил простыни?
— Да, — широко улыбнулся он. — Видел, как ты положила их в стирку вчера вечером, перед тем как уехала с этим парнем…
— Ты видел меня в прачечной?
— Да, я просто шел мимо…
— Билли, — произнесла я спокойным и рассудительным тоном, — прачечная находится на заднем дворе… и это означает, что ты мог видеть меня, только если намеренно зашел во двор…
— Я не шпионил, не подумай ничего такого, — вдруг начал оправдываться он. — Я просто наблюдал, вот и все.
— Послушай, я не сержусь на тебя, — сказала я, решив, что сейчас не время обсуждать, в чем разница между «шпионить» и «наблюдать».
— Точно?
— Абсолютно.
— Вот и хорошо, потому что я собирался помыть вам окна сегодня утром.
— Это совсем не обязательно.
— Я обещал доктору еще неделю назад, до его отъезда.
— Что ж, тогда, конечно, вымой.
— Ты точно не сердишься на меня?
— Мы же друзья, Билли.
Счастливая улыбка разлилась по его лицу.
— Конечно, друзья, — сказал он, — и я никому не скажу, что видел, как ты ночью уезжала из города с тем парнем.
О боже…
— Я просто отвозила его на автовокзал в Льюистон.
— Но тебя не было всю ночь.
— Откуда ты знаешь?
— Твоей машины не было на месте до самого утра.
— У меня спустило колесо, пришлось заночевать в мотеле.
— С парнем? — усмехнулся он.
— Вот уж нет, — ответила я. — Он уже уехал на автобусе, прежде чем у меня спустило колесо.
— Ты поцеловала его на прощание?
— Что?
— Я однажды видел, как ты целовала его.
— Где ты это видел?
— В твоем окне.
— Когда?
— Как-то вечером, пару дней назад.
— Во сколько?
— О, было уже довольно поздно. Я как раз гулял, а у тебя в окне горел свет, я посмотрел и увидел, как ты целуешь того парня.
— Кто-нибудь еще был с тобой?
— Да нет, откуда… На улице уже не было ни души. Я один гулял.
— И ты говорил кому-то, что видел меня?..
— Да нет же, черт возьми. Ты же мой друг. Я бы никогда не предал друга.
Я уже хотела коснуться его руки, но передумала, вспомнив, что произошло однажды, когда я совершила такую ошибку.
— Я очень ценю это, Билли. У друзей бывают секреты, и я очень, очень рада, что ты сохранишь все в тайне.
— Ты хочешь уйти от доктора к этому парню? — спросил он, все так же непринужденно и беззлобно.
— Конечно нет. Это был всего лишь поцелуй на ночь, вполне безобидный.
— Долгим поцелуй на ночь, насколько я заметил, — сказал он, заливаясь своим глуповатым смехом.
Я не могла понять, то ли он угрожает мне… то ли это его манера пересказывать события.
— Это был всего лишь поцелуй, вот и все. Но если ты расскажешь кому-нибудь про этот поцелуй и про то, что я не ночевала дома, у меня будут большие проблемы.
— И ты перестанешь со мной дружить?
— Давай так рассуждать: предположим, ты доверил мне свой секрет, а я всем разболтала, — как ты отнесешься ко мне после этого?
— Я перестану с тобой дружить.
— И правильно сделаешь, — сказала я. — Потому что друзья умеют хранить секреты.
— Конечно умеют.
— Значит, я могу доверить тебе свой секрет, Билли?
— Еще бы.
— Спасибо тебе.
Он смущенно улыбнулся и сказал:
— Могу я теперь помыть у вас окна?
Всю дорогу до аэропорта Портленда меня мутило. Я страшно переживала, что Билли ненароком проболтается, и тогда вся моя жизнь полетит в тартарары. Вскрыв новую пачку сигарет, я выкурила три штуки подряд. Мои легкие уже разрывались после восемнадцати часов непрерывного курения.
Дэн вышел из здания аэропорта, помахал нам, потом устало обнял и поцеловал меня, взял на руки Джеффа, сказав «Привет, богатырь», и снова передал его мне.
Когда мы сели в машину, он потянул носом, поморщился от стойкого запаха сигаретного дыма:
— Боже правый, ты что смолишь как паровоз?
Я промолчала, но втайне обрадовалась, что он сам сел за руль. Сидя на пассажирском месте, я слушала его злой монолог с жалобами на медперсонал заштатного госпиталя Гленз Фоллз и равнодушие некоторых давних соседей…
— Я тебя утомил? — спросил он.
Я встрепенулась, догадавшись, что задремала.
— Извини. Наш сын устроил мне сегодня веселую ночь. Будил через каждые два часа.
— Я совсем не хотел предстать старой брюзгой. Просто неделя выдалась жуткая.
Я погладила его по щеке:
— Хорошо, что ты вернулся.
— Твой гость уехал?
— Вчера вечером.
— Мешал тебе?
— Немного. Это один из тех занудных леваков, которые постоянно рассуждают о революции.
— Что ж, уверен, твой отец был доволен, что ты его приютила.
— Не сомневаюсь.
По дороге домой мы заехали в Бриджтон за продуктами. Когда мы подъехали к Пелхэму, я почему-то представила, что у врачебного кабинета нас встречает Билли и бросается ко мне со словами: «Я так никому и не рассказал, что ты целовалась с тем парнем!» Но Билли, слава богу, не было. Дэн скользнул взглядом по квартире и проворчал, что пора встретиться «с этим Симсом» и выяснить, когда мы сможем переехать в дом Бланда. Я приготовила ланч. Потом, когда Джефф заснул, Дэн положил руку мне на бедро и кивнул в сторону спальни. Хотя мне хотелось кричать от усталости, я послушно последовала за ним, разделась, расставила ноги и попыталась изобразить страсть.
Потом я провалилась в сон и проснулась от телефонного звонка. За окном было уже темно. Я посмотрела на часы. Пять сорок две вечера. Я проспала около трех часов. Дэн заглянул в спальню:
— Чувствуешь себя лучше?
— Да, немного. Спасибо, что дал мне подремать.
— Не стоит. Послушай, звонит твой отец.
— Скажи ему, что я перезвоню.
Но я не стала перезванивать ему в тот вечер. На следующее утро телефон зазвонил в половине девятого. Но это был не мой отец — звонила медсестра Басс, она хотела поговорить с Дэном. Положив трубку, он потянулся за пальто и своим медицинским чемоданчиком:
— Похоже, у сына Джози Адамс разыгрался тонзиллит. Я вернусь через час, не позже.
Прошло пять минут, и снова раздался телефонный звонок.
— Ханна, это отец.
Я молчала.
— Ханна?
— Что?
— Ты в порядке?
Я не ответила.
— Ханна?
— Что?
— Ты чем-то расстроена?
— С чего вдруг?
— Послушай, как бы то ни было, я просто хотел сказать тебе, что разговаривал с нашим общим другом, и он рассказал, как ты помогла ему. Я так рад, что ты…
Я повесила трубку и еще какое-то время стояла, вцепившись в подлокотник кресла, пытаясь успокоиться. Ты чем-то расстроена? Да разве его волнуют чувства других? Неужели он занят только собой? Но он ведь должен был понимать, что, посылая ко мне этого негодяя, он создавал мне проблемы с федеральными властями. А иначе с чего бы он стал шифроваться, упоминая о «нашем общем друге»?
Снова зазвонил телефон.
— Кажется, связь прервалась, — сказал он.
— Нет, это я повесила трубку.
— Ханна, я не хотел подвергать тебя опасности.
— Но ты это сделал, сделал, ты…
Я разрыдалась. Все, что я держала в себе столько дней, вдруг выплеснулось потоком злых слез. Я снова повесила трубку. Телефон опять зазвонил. Я бросилась из гостиной в ванную. Наполнила раковину холодной водой. Телефон не умолкал. Мне понадобилась добрая четверть часа, чтобы успокоиться. Я ополоснула лицо холодной водой и случайно заглянула в зеркало, откуда на меня смотрели красные, воспаленные от слез глаза в обрамлении темных кругов. Мне даже показалось, что я стала выглядеть старше, хотя мудрости уж точно не прибавилось.
Я вытерла лицо полотенцем, прошла на кухню и поставила кофейник на плиту. Плеснула себе в стакан немного виски и залпом выпила. Затем решила повторить и почувствовала себя намного лучше, когда анестезирующее тепло разлилось по телу. Я закурила. Налила в чашку кофе. Глубоко вздохнула. Снова зазвонил телефон. Я сняла трубку.
— Ханна…
— Я не хочу с тобой разговаривать.
— Пожалуйста, выслушай меня.
— Нет.
— Я виноват.
— Хорошо. Рада, что ты это понимаешь.
Я повесила трубку. Телефон все звонил и звонил. Я так и не ответила.
После этого отец больше не звонил. Но через три дня, утром, когда Дэн уже ушел на работу, курьер доставил мне письмо с почтовым штемпелем Берлингтона, штат Вермонт. Я узнала аккуратный и четкий почерк отца на конверте и, хотя и расписалась в получении письма, тотчас порвала его и выбросила. Потом я усадила Джеффа в коляску, отвезла его к Бэбс и зашла в «Миллерз» за прессой и сигаретами. Придя в библиотеку, приготовила кофе и раскрыла купленную газету. Просматривая «Глоб», наткнулась на маленькую заметку от информагентства ЮПИ в рубрике «КОРОТКО О СОБЫТИЯХ В СТРАНЕ».
БЕГСТВО «МЕТЕОРОЛОГА» В КАНАДУ
Тобиас Джадсон, 27 лет, в прошлом один из лидеров организации «Студенты за демократическое общество», организатор сидячей забастовки в Колумбийском университете в ходе студенческих беспорядков 1967 года, бежал в Канаду, опасаясь ареста в связи с обвинением в причастности к взрыву здания Министерства обороны в Чикаго 26 октября. В заявлении, распространенном левацкими изданиями, Джадсон подтвердил, что, хотя и не являлся членом группировки «метеорологов», взявшей на себя ответственность за чикагский взрыв, помогал своим «товарищам по борьбе» и был вынужден бежать в Канаду, чтобы избежать преследования со стороны федеральных властей. Согласно данным Федерального бюро расследований, Джадсон давно был связан с группировкой «метеорологов» и укрывал в своем доме двух террористов — Джеймса Джозефа Макнейми и Мустафу Айдионга, исполнителей взрыва в здании Минобороны, повлекшего смерть двух охранников. ФБР сообщает, что тесно сотрудничает с Королевской канадской конной полицией с целью задержания Джадсона, который недавно был замечен в Монреале.
Я перечитала заметку дважды, с облегчением отметив, что нет фотографии Тоби и не указаны его многочисленные вымышленные имена, одним из которых, Тобиас Мейлмен, он представлялся здесь, в Пелхэме. Я знала, что Эстель каждое утро читает «Глоб», но не думала, что она, без фотографии, сможет связать «метеоролога» в бегах с тем парнем, что заходил к нам в библиотеку. На самом деле она почти не упоминала о Тоби, разве что в понедельник, сразу после возвращения Дэна, встретила меня на работе репликой: «Назад к супружеской рутине?»
В тот день я просмотрела все местные газеты в поисках какой-либо информации о Джадсоне или его фотографий. «Портленд пресс геральд» перепечатала ту же заметку ЮПИ из «Глоб», правда сократив ее до трех строчек и спрятав в самом углу страницы. Вечером, дома, я с особым вниманием слушала телерепортажи. Но ни одна из трех телекомпаний, ни одна радиостанция, включая бостонскую, не уделила ему внимания.
Шли дни, и каждое утро я просыпалась в диком страхе, что именно сегодня нагрянут федералы; или Джадсон выступит с очередным идиотским заявлением из северных широт, втянув меня в свои разборки с властями; или же Билли по секрету расскажет медсестре Басс, что видел меня в объятиях Мистера Революционера; а то и отец явится с упреками, и тогда страшная правда хлынет потоком и утопит меня.
Но… ничего не происходило. Я просыпалась. Готовила завтрак мужу и сыну. Занималась привычными домашними делами. Шла на работу. Забирала Джеффа, возвращалась с ним домой. Приходил с дежурства Дэн. Мы ужинали. Разговаривали. Смотрели телевизор или читали. Дважды в неделю уныло занимались любовью. Приходили и уходили уик-энды. Снова начиналась рабочая неделя. И среди этих тоскливых будней…
Ничего не происходило.
Хотя нет, кое-что, конечно, было. Отец прислал мне очередное письмо, которое я выбросила не читая. Позвонила мама, сказав, что просто хочет узнать, как у меня дела, рассказала о новой выставке, к которой она готовится, а потом, как бы между прочим, спросила:
— У вас с отцом какие-то проблемы?
— Нет, — спокойно ответила я. — А почему ты спрашиваешь?
— Я заметила, что каждый раз, когда я упоминаю о нем в разговоре, ты как-то затихаешь, становишься грустной. А если я пытаюсь выяснить у него, в чем дело, он замыкается в себе. Так что давай, Ханна, выкладывай. Из-за чего сыр-бор?
Меня удивило, насколько спокойно и даже хладнокровно я отнеслась к ее расспросам.
— Нет никакого сыр-бора.
— Тогда в чем проблема?
— И проблемы нет.
— Ты бессовестная лгунья.
— Послушай, мне пора идти…
— Ханна, хватит играть…
— Я не играю, и ты это знаешь.
— Я хочу получить ответ на свой вопрос.
— А мне нечего тебе ответить. До свидания.
В тот день она звонила еще три раза. Но я стояла на своем, отказываясь от объяснений. Потому что уже решила для себя: раз у меня не получается добиться маминого одобрения, бесполезно даже стремиться к этому. И теперь, когда я больше не искала любви матери, она потеряла всякую власть надо мной.
— Ты скажешь мне, что происходит, — крикнула она в трубку.
— Нечего ни говорить, ни рассказывать.
Я повесила трубку и не подходила к телефону, который в течение часа звонил не переставая.
Но, разумеется, говорить было о чем, и меня распирало от желания поделиться с кем-то своим секретом. И поэтому, когда на следующий день позвонила Марджи, я выслушала ее колоритный нескончаемый монолог («Сижу тут за этим идиотским столом, в этом идиотском офисе, занимаюсь совершенно идиотской работой и думаю, что там делает моя лучшая подруга, с которой я уже месяц, наверное, не общалась») и сказала:
— Послушай, я не могу сейчас говорить…
— Что такое?
— Ну, просто мне сейчас неудобно. Как насчет завтра? Часа в четыре тебе можно позвонить?
— Конечно…
— Тогда будь на месте в четыре и жди моего звонка.
Попрощавшись с Марджи, я сразу позвонила Бэбс и спросила, можно ли завтра оставить у нее Джеффа до половины седьмого вечера, поскольку я собираюсь в Портленд за покупками. В тот же вечер, за ужином, я рассказала Дэну, что узнала про шикарный итальянский гастроном в Портленде и хочу завтра съездить туда после обеда.
— Там что, можно купить настоящий пармезан? — спросил он.
— Во всяком случае, в «Пресс геральд» пишут, что можно.
— Что ж, это стоит того, чтобы туда съездить.
На следующий день я ушла с работы на час раньше и в начале третьего уже была в Портленде. Я отыскала итальянскую продуктовую лавку и спустила почти тридцать долларов на вино, сыр, пасту, неаполитанские консервированные томаты, чеснок, хлеб, печенье «амаретто», настоящий эспрессо и мини-кофеварку на две чашки. Все это удовольствие обошлось в стоимость недельной продовольственной корзины, но меня это не испугало. Хозяин лавки настоял на том, чтобы угостить меня своим фирменным сэндвичем с сыром проволоне, который я запила приличной порцией «Кьянти» «за счет заведения». У меня еще слегка кружилась голова, когда я зашла на переговорный пункт центрального почтамта Портленда и заказала у дежурного оператора межстанционный вызов в Нью-Йорк.
— Четвертая кабинка, — сообщила мне телефонистка.
Я зашла в кабинку. Села на жесткий деревянный стул возле маленького столика, на котором стоял старый телефонный аппарат. Через мгновение он зазвонил.
— Идет соединение, — раздался голос оператора.
Прозвучал вызывной тональный сигнал, потом в трубке щелкнуло, и оператор покинул линию. Марджи ответила после второго гудка:
— Ханна?
— Откуда ты узнала, что это я?
— Сейчас четыре часа, и я вот уже сутки сама не своя от любопытства, гадаю, что там у тебя стряслось.
— Много чего.
— А именно?
— А именно вот что: я звоню тебе с почтамта Портленда, штат Мэн, поскольку опасаюсь, что Большой брат может прослушивать мой домашний телефон.
Мой рассказ со всеми подробностями занял минут двадцать, и я, должно быть, преподнесла его увлекательно, потому что Марджи, вечно всех перебивающая, за все это время не проронила ни слова.
Когда я закончила, на линии воцарилось долгое молчание.
— Ты еще здесь? — спросила я.
— О да, я здесь, — сказала Марджи.
— Извини, если утомила тебя.
— Да ты что! Это такой драйв!
— Ну и что мне теперь делать?
Долгая пауза. Потом она сказала:
— Ничего.
— Ничего?
— А делать и нечего. Он уехал. Федералы не сидят у тебя на хвосте. Твой муж ничего не знает, и я сомневаюсь, что малыш Билли рискнет потерять друга в твоем лице, а уж твой отец точно будет держать рот на замке… и, кстати, тебе ведь придется простить его, но, думаю, ты и сама это знаешь… так что…
Снова пауза.
— Считай, что ты легко отделалась, — сказала Марджи.
— Думаешь? — удивленно спросила я.
— Ты тоже так думаешь.
— А как же последствия?
— Если по горячим следам ничего не было, то никаких последствий и не будет, кроме тех, что ты сама для себя придумаешь.
— О чем я и говорю. Как мне жить с этим?
— Отвечу: просто жить.
— Не знаю, возможно ли это.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь, сможешь ли простить себя?
— Я не могу себя простить, — сказала я.
— Ты должна это сделать.
— Почему?
— Потому что ты не совершила никакого преступления…
— Нет, совершила.
— Проступок, Ханна. Но не преступление. Будет тебе, дорогая. Тебя просто занесло в любовной лихорадке, а потом этот сукин сын не оставил тебе выбора, кроме как сделать то, что ему нужно. По-моему, единственное твое преступление в том, что ты такой же человек, со своими слабостями, как и все мы.
— Как бы я хотела думать так же.
— Так и будет.
— Откуда в тебе эта уверенность?
— Потому что в жизни так и происходит. У тебя есть тайна. Сейчас она кажется тебе страшной. Но со временем она станет маленьким секретом, о котором будешь знать только ты. Обещаю, вскоре тебе даже не захочется вспоминать о нем. Потому что он, этот секрет, уже не будет таким важным. И еще потому, что, кроме тебя и меня, никто не узнает о существовании этого секрета. А сейчас, дорогая, меня вызывают на тупейшую конференцию. Так что…
Мы закончили разговор, пообещав друг другу созвониться через неделю. Я повесила трубку. Вышла из кабинки и расплатилась с телефонисткой. Потом выскочила на улицу, села в машину и поехала обратно в Пелхэм, думая: ничто не проходит бесследно. Во всяком случае, для тех, у кого есть совесть.
Я не торопилась домой, оттягивая момент своего возвращения. Когда я наконец въехала в город — около семи вечера, — Дэн уже был дома с Джеффом. Мой сын поднял голову, когда я зашла в квартиру, потом снова вернулся к своим деревянным кубикам. Муж поцеловал меня в макушку, заглянул в пакеты с итальянской провизией и сказал:
— Выглядит довольно аппетитно. Купила пармезан?
Я кивнула и начала распаковывать пакеты. Чек выпал вместе с упаковкой пасты. Дэн схватил его и громко присвистнул, когда увидел цену:
— Боже, это же безумно дорого!
— А ты не думаешь, что мы заслуживаем того, чтобы время от времени баловать себя? — сказала я.
Хотя я произнесла это без всякой задней мысли, что-то в моем голосе заставило Дэна сменить тон.
— Ты права. Баловать себя — это хорошо. И кстати, что у нас на ужин?
Я сказала, что приготовлю настоящую итальянскую лазанью.
— Здорово, — сказал он. — Откроем бутылочку «Кьянти», что ты купила?
Я кивнула в знак одобрения. Пока Дэн искал штопор, я устремила взгляд на своего красивого сына и подумала о том пакте который заключила с собой. Я знала, что если бы не было Джеффри, то и меня бы здесь не было.
Дэн обернулся и, должно быть, заметил мою задумчивость потому что спросил:
— Ты в порядке?
Все имеет свою цену.
Я улыбнулась. Поцеловала мужа. И сказала:
— Все просто замечательно.
