Вся Хвойная Бухта пребывала в раздражении. В ночь на воскресенье все жители спали дурно. А утром туристы, приезжавшие на выходные, обнаружили во внешнем лоске очаровательного городка какие-то уродливые трещины.

Когда лавочникам задавали обычные бессмысленные вопросы о китах и морских выдрах, они отвечали резко и саркастично. Официанты и официантки растеряли всю терпимость к жалобам на несъедобную английскую еду, которую подавали, и либо сразу рявкали на посетителей, либо обслуживали их хуже некуда. Клерки мотелей развлекались тем, что произвольно меняли расчетные часы, отказывались бронировать номера и выставляли таблички “МЕСТ НЕТ”, стоило кому-нибудь подъехать. А потом заявляли, будто только что сдали последний свободный номер.

Роза Круз, работавшая горничной в мотеле “Нам-в-Номера”, обмотала все унитазы лентой с надписью “санировано ради вашей безопасности”, не побеспокоившись даже поднять крышки. А днем кто-то из постояльцев возмутился, и управляющий вызвал ее на ковер. Он стоял в туалете номера 103 и показывал на плававшую в глубине унитаза какашку, точно на еще дымящееся орудие убийства.

– Ее я тоже санировала, – объяснила Роза.

В общем, несправедливостей и обид, которым подверглись в воскресенье ничего не подозревавшие путешественники, было столько, что в Хвойной Бухте впору было объявлять День Оскорбления Туристов. С точки зрения местного населения, мир стал бы гораздо лучше, если бы туристы болтались в своих душевых кабинка на ремешках от фотокамер – с выпученными глазами и вывалившимися синими языками. День клонился к вечеру, туристы очистили улицы, и аборигены Хвойной Бухты принялись изливать свое раздражение друг на друга. В “Пене дна” известный наблюдатель общественных нравов Мэвис Сэнд, наполнявшая на вечер полки бара, отметила напряжение, копившееся весь день в посетителях и в себе самой.

Историю о том, как Ловкач Макколл проиграл чернявому незнакомцу, она рассказала уже раз тридцать. Обычно Мэвис очень нравилось рассказывать и пересказывать события, происходившие в “Пене дна” – настолько, что под стойкой она держала миниатюрный магнитофон, дабы сохранить для истории самые лучшие версии. Мэвис взращивала эти истории до мифов и легенд, подменяя забытые факты сфабрикованными подробностями. Часто история, начинавшаяся как анекдот от силы на один стакан пива, после множества пересказов превращалась в подлинный трехстаканный эпос – ибо Мэвис не давала стаканам высохнуть, когда рассказывала свои истории. Россказни для Мэвис означали просто хороший бизнес.

Но сегодня публика вела себя беспокойно. Клиентам хотелось одного – чтобы Мэвис нацедила им пива и поскорее перешла к сути дела. Под сомнение ставили правдоподобие свежей истории, отрицали факты – разве что лгуньей в лицо не называли. История была слишком фантастичной, чтобы приниматься на веру.

И вскоре Мэвис вышла из себя: желающие послушать новую байку достали ее своими глупыми расспросами. А желающих хватало – в маленьком городке новости расходятся быстро.

– Если вам не хочется узнать, что тут было, так нечего и спрашивать! – рявкнула Мэвис.

А чего они ждали? Ловкач Макколл – общественное достояние, герой, каким бы скользким и неприятным ни казался с виду. И история его разгрома должна стать эпосом, а не панихидой.

Даже этот симпатяга, хозяин магазина, торопил ее с рассказом. Как его там? Асбест Тосол? Нет, Август Рассол. Полный трындец. Вот под кем она с удовольствием провела бы время. Но и он терпением не отличался – выскочил из бара, так ничего и не выпив. Тут уж она по-настоящему разозлилась.

Мэвис наблюдала за перепадами своего настроения, точно за стрелкой барометра. И сегодня раздражительность хозяйки служила штормым предупреждением. Сама же Мэвис была озабочена возможными потасовками. А потому всю выпивку, извлеченную на сегодня из кладовой, до половины разбавила дистиллированной водой. Если народ все же нарежется и разгромит ее заведение, они за это заплатят.

В самых потаенных глубинах души Мэвис надеялась, что сегодня у нее появится шанс огреть кого-нибудь бейсбольной битой.

На Хвойную Бухту опускалась тьма, и Августа Рассола понемногу охватывал не ведомый ему прежде ужас. Прежде вечерняя заря была для него обещанием чего-то нового, каким-то началом. В молодости сумерки звали к романтике и приключениям, в зрелые годы означали отдых и созерцание. Но сегодня вечерняя заря сулила не обещание, но закат и угрозу. С приходом сумерек на плечи Рассола свинцовым ярмом легла ответственность. И как бы он ни старался стряхнуть это бремя, ничего не получалось.

Джан Ген Джан убедил его в том, что нужно отыскать повелителя демона. Рассол приехал в “Пену дна” и, вытерпев канонаду скабрезных домогательств Мэвис Сэнд, все же вытянул из нее, в какую сторону направился смуглый незнакомец после победы над Ловкачом. Автомеханик Вёрджил Лонг описал машину незнакомца и попробовал убедить Рассола, что его собственный грузовик нуждается в наладке.

После этого Рассол вернулся домой обсудить дальнейший ход действий с Царем Джиннов, который смотрел уже четвертую комедию с братьями Маркс подряд.

– Но как ты узнал, что он направится именно сюда? – спросил Рассол.

– Интуиция.

– Тогда почему интуиция не подсказывает тебе, где он может оказаться сейчас?

– Ты должен отыскать его, Август Рассол.

– И что дальше?

– Изъять Печать Соломона и отправить Цапа назад в преисподнюю.

– Или оказаться в его пасти.

– Да, и такое не исключено.

– А почему бы тебе самому этим не заняться? Тебе-то он нипочем.

– Если у темного человека – Печать Соломона, я тоже могу стать его рабом. А это нехорошо. Это должен сделать ты.

Для Рассола самой большой проблемой стали мизерные размеры Хвойной Бухты – прочесать городишко в одиночку не составляло труда. В Лос-Анджелесе или Сан-Франциско всегда можно опустить руки, еще не начав поиски, откупорить бутылочку вина, и пускай ответственность за судьбы человечества забирает себе само человечество, а он спокойно погрузится в мирный туман недеяния.

Рассол приехал в Хвойную Бухту, чтобы избежать конфликтов, вести жизнь, наполненную простыми удовольствиями, медитировать и, в конечном итоге, обрести единение с миром. Но теперь, столкнувшись с необходимостью действовать, он осознал, насколько сильно заблуждался раньше. Жизнь есть действие, и по эту сторону могилы покоя ему не найти. Он читал об искусном фехтовальщике кендо, предпочитавшем дзэн управляемой спонтанности, – чтобы не приходилось корректировать собственную стратегию при отражении неожиданного нападения, он никогда не ожидал никаких движений, но сам действовать был готов всегда. Рассол же отрешился от потока действий, воздвиг вокруг собственной жизни крепость уюта и безопасности, не понимая, что крепость эта стала тюрьмой.

– Размысли над собственной судьбой, Август Рассол, долго и тщательно, – сказал джинн, набив рот картофельными чипсами. – Твои соседи на этот раз могут поплатиться своей жизнью.

Рассол вытолкнул себя из кресла и ринулся в кабинет. Перерыв все ящики, он нашел карту Хвойной Бухты, расстелил ее на столе и красным фломастером принялся расчерчивать городок на квадраты. В кабинет заглянул Джан Ген Джан.

– Что ты станешь делать?

– Искать демона, – сквозь стиснутые зубы ответил Рассол.

– И как ты его найдешь?

– Не знаю.

– Ты – хороший человек, Август Рассол.

– А ты – геморрой на мою голову, Джан Ген Джан. – Рассол сложил карту и вышел из кабинета.

– Если так должно быть, пусть так и будет, – крикнул ему вслед джинн. – Но я – грандиозный геморрой.

Август Рассол не ответил. Он уже шагал к грузовику. От дома Рассол отъехал испуганным и очень одиноким.

Но Август Рассол не был одинок в своем вечернем ужасе. На закате Роберт вернулся в трейлер Сквозняка и обнаружил на автоответчике три сообщения угрожающего содержания: два от хозяина квартиры и зловещие угрозы наркоторговца с “БМВ”. Роберт прослушал пленку три раза, надеясь услышать голос Дженнифер, но его там не было.

Его попытка нарезаться и войти в штопор жалко провалилась – деньги закончились задолго до того, как он смог отрубиться. Предложение Рэчел на чудо не тянуло. Если вдуматься, то чуда сейчас ждать не стоит. Он – просто-напросто жалкий лишенец. Только и всего. Никто его на этот раз не спасет, да и он сам себя за волосы никуда не вытянет.

Нужно повидаться с Дженни. Уж она точно его поймет. Но нельзя показаться перед ней в таком виде – с трехдневной щетиной, в одежде, в которой проспал не одну ночь, воняющий пивом и потом. Роберт содрал с себя одежду и зашел в ванную. Из шкафчика под зеркалом достал пену, какую-то бритву и ступил под душ.

Может, если он предстанет перед ней хоть с какими-то признаками самоуважения, она примет его? Она ведь соскучилась, правда? Еще одной одинокой ночи он не выдержит – всех этих мыслей, всего этого кошмара ему не пережить.

Роберт включил душ, и у него перехватило дыхание. Вода была ледяной. Сквозняк никогда не платил по счетам за газ. Роберт собрал в кулак всю свою волю, чтобы вытерпеть холод. Он должен выглядеть хорошо, если собирается заново выстроить всю свою жизнь.

И тут погас свет.

Ривера сидел в кофейне недалеко от полицейского участка, прихлебывал кофе без кофеина, курил сигарету, ждал. Из пятнадцати лет службы, по самым приблизительным оценкам, десять он провел в ожидании. Хотя сейчас впервые в жизни у него есть ордер, бюджет, личный состав и вероятный мотив преступления – нет только подозреваемого.

Завтра все должно состояться – так или иначе. Если Сквозняк появится, Риверу ждет повышение. Если же Сквозняк прознал о засаде, придется брать этого пьянчугу в трейлере – может, ему хоть что-то известно. Перспектива довольно унылая. Ривера уже представлял, как группа захвата окружает трейлер – воют сирены, мигают мигалки. Повод грандиозный – автомобиль в аварийном состоянии, возможно, незаконное копирование видеопленки или ценник, сорванный с матраца. Ривера содрогнулся и замял в пепельнице сигарету. Интересно, разрешают ли курить продавцам в “7-11”?

Когда челюсти демона захлопнулись на его плечах, Сквозняк ощутил скоротечную боль, потом в голове приятно зашумело и поплыло – такие ощущения он раньше привык связывать с некоторыми видами галлюциногенных грибов. Потом он посмотрел вниз и увидел, как монстр запихивает в пасть его тело. Смешное зрелище – бесплотный Сквозняк даже хихикнул себе под нос. Нет, скорее это напоминает веселящий газ, а не грибы, подумал он.

Он посмотрел, как чудовище дожевало его, съежилось и исчезло, потом открылась и захлопнулась дверца “шевроле”. Машина рванула с места, и Сквозняк запрыгал в потоках воздуха ей вслед. Смерть Сквозняку понравилась. Такой запредельный кислотный трип, только дешевле и без побочных эффектов.

Он вдруг оказался в каком-то длинном тоннеле. В конце сиял яркий свет. Он однажды смотрел такое кино – там нужно было лететь к этому свету.

Для Сквозняка время утратило всякий смысл. Он плыл по тоннелю весь день, но ему показалось, что прошло лишь несколько минут. Ему было просто кайфово. Все вокруг казалось сплошным оттягом. Приближаясь к источнику света, он начал различать фигуры людей, ожидавших его. Все правильно: в следующей жизни тебя встречают родственники и друзья. Сквозняк приготовился к поистине убойной балёхе на астральном плане.

Выплыв из тоннеля, он попал в самую сердцевину очень яркого белого света. Там было тепло и уютно. Стали видны лица людей. И подплывая к ним, Сквозняк осознал одну вещь: всем до единого он должен деньги.

На некоторых ночь опускалась пологом дурных предчувствий, другие встречали приход тьмы с лихорадочным предвкушением. Ночные твари поднимались со своих лежбищ и выходили наружу – питаться ничего не подозревающей добычей.

Они – машины для пожирания, вооруженные зубами и когтями, инстинкты ведут их на поиски жертв, они умеют подбираться к добыче и видеть в темноте, они созданы для ночной охоты. Когда они проходят по улицам Хвойной Бухты, не спастись ни одному мусорному баку.

Проснувшись тем вечером, они обнаружили у себя в жилище непонятное и странное устройство. Сверхъестественная разумность, посетившая их предыдущей ночью, бесследно испарилась, и они не помнили о том, как крали магнитофон. Их испугал бы шум, но батарейки давно сели. Они вытолкают эту машинку из норы, когда вернутся, – а сейчас ветер принес голодный запах, неодолимо гнавший на охоту. В двух кварталах от них миссис Эддльман выбросила особенно удачную добычу – салат из тунца, и обостренный нюх взял след, когда они еще спали.

Еноты выскочили в ночь, точно стая голодных волков.

Для Дженни вечер оказался одновременно благословенным и проклятым. Трэвис позвонил в пять, как и обещал, и Дженни, осознав себя желанной, испытала возбуждение. Но одновременно с возбуждением ее одолели и проблемы: что надеть, как себя вести и куда пойти. Решать это Трэвис предоставил ей. Она ведь из местных, так что все здесь знает, сказал он – и был, разумеется, прав. Он даже попросил ее сесть за руль.

Едва повесив трубку, Дженни бросилась в гараж за пылесосом – почистить салон “тойоты”. Воюя с пластами пыли и грязи, она обдумывала варианты. Выбрать самый дорогой ресторан? Нет, это может его отпугнуть. К югу от городка есть романтическое итальянское заведение, но вдруг ему в голову придет неподобающая мысль? Пиццерия – слишком уж неформально. Бургеры – не может быть и речи. Она вегетарианка. Английская кухня? Нет – за что его наказывать?

Дженни поймала себя на том, что почти ненавидит Трэвиса – тот заставил ее принимать решение. Наконец, она остановилась на итальянском заведении.

Когда машина засверкала чистотой, Дженни кинулась в дом – выбирать наряд. За последующие полчаса она оделась и разделась несколько раз и в результате выбрала черное платье без рукавов и туфли на высоком каблуке.

Она разглядывала себя в большом зеркале. Да, черное платье – явно лучшее. И если она ляпнет на него соусом “маринара”, пятно никто не заметит. И выглядит она в нем совсем неплохо. Каблуки подчеркивают икры, а заодно и светло-рыжие волоски на ногах. Об этом она не подумала. Дженни зарылась в ящики комода в поисках черных колготок.

Как только проблема решилась, она снова начала вертеться перед зеркалом, принимая одну позу за другой. Примерила скучающий и капризный вид, как у дамочек из журналов мод. А чем она не модель – стройная, высокая, и ноги – крепкие, подтянутые от беготни между столиков. Довольно неплохо для тридцатилетней девки, подумала Дженни. Она вскинула руки и томно потянулась. В зеркале из подмышек на нее уставились два клочка курчавых волос.

Как это естественно, как непретенциозно, подумала она. Она бросила брить подмышки примерно тогда же, когда перестала есть мясо. Как все это гармонично – обретать себя, постигать связь с Землей. Она не желает соответствовать идеалу женщины, что навязывают Голливуд и Мэдисон-авеню. Она – естественная женщина. Разве Богиня бреет себе подмышки? Не бреет. Но Богиня и не собирается на свидание впервые за десять лет.

Дженни вдруг осознала, насколько перестала следить за собой. Нет, она не опустилась, но перемены, если не считать макияжа и сложных причесок, происходили так медленно, что она их едва замечала. И Роберт, кажется, не обращал на них внимания – или не возражал. Но теперь все это – в прошлом. И Роберт – прошлое, или, по крайней мере, скоро им станет.

И Дженни отправилась в ванную за бритвой.

Перед Билли Винстоном бритвенная дилемма не стояла. Ноги и подмышки он обрабатывал каждый день, принимая душ. Соответствие идеалу совершенной женщины – с рекламы диетических прохладительных напитков – нимало не смущало его. Напротив, Билли было не по себе от того, что приходится носить личину мужчины шести футов и трех дюймов ростом с выпирающим адамовым яблоком – ради должности ночного портье в мотеле “Нам-в-Номера”. В душе же Билли был пышногрудой сучкой по имени Роксанна.

И Роксанне приходилось сидеть в чулане, пока Билли возился с регистрационными книгами мотеля. Примерно в полночь остальной персонал уходил, и Билли оставался один за стойкой. И тогда Роксанна могла выпорхнуть из чулана и всю ночь напролет танцевать в туфельках на каблучках из кремниевых чипов, поглаживая либидо одиноких мужчин и разбивая сердца. Когда железный язычок полуночи касался цифры двенадцать, фея секса обретала своих компьютерных возлюбленных. А до того часа она была Билли Винстоном, и Билли Винстон сейчас собирался на работу.

На длинные тощие ноги он натянул красные шелковые трусики и подвязки, затем медленно влез в черные чулки со швами сзади. Цепляя чулки к поясу, он дразняще улыбался своему отражению в большом зеркале у изголовья кровати. Затем надел джинсы, фланелевую рубаху и сунул ноги в кроссовки. На кармашек рубашки прицепил значок с именем: “Билли Винстон, ночной портье”.

Какая грустная ирония, думал он. Его счастье – превращение в Роксанну – зависит от его несчастья – проклятой работы. Каждый вечер он просыпался со смесью возбуждения и ужаса. Ладно, косяк поможет скоротать ему первые три часа, а Роксанна поддержит остальные пять.

Билли мечтал о том дне, когда сможет позволить себе собственный компьютер и будет превращаться в Роксанну, когда пожелает. Он бросит работу и заживет, как Сквозняк, – весело и привольно. Еще несколько месяцев за стойкой, и у него будет достаточно денег.

Цап был демоном двадцать седьмого разряда. В иерархии преисподней ему отводилось место гораздо ниже архидемонов вроде Маммона, повелителя алчности, но гораздо выше обычных трудяг вроде Аррргга, который отвечал за гнусный вкус кофе в пенопластовых стаканчиках.

Цапа сотворили слугой и разрушителем, наделили глупостью, подобающей этим функциям. От прочих обитателей преисподней он отличался тем, что он провел на Земле гораздо больше времени, и набрался от людей дьявольской изобретательности и тщеславия.

Амбиции же его свелись к тому, чтобы найти повелителя, который позволил бы ему развлекаться – уничтожать и наводить ужас на все и вся, когда заблагорассудится. Из всех хозяев, которым служил Цап после Соломона, Трэвис был худшим. В нем присутствовала досадная праведность, которая действовала Цапу на нервы. В прошлом Цапа вызывали заблудшие души, которые ограничивали его разрушительные склонности лишь требованием блюсти секретность в мире людей. В большинстве случаев он выполнял пожелание хозяина, умерщвляя свидетелей. А Цап всегда следил за тем, чтобы свидетелей было побольше.

Но с Трэвисом жажда разрушений сдерживалась, контролировалась и копилась внутри Цапа, пока хозяину не оставалось ничего другого, как спустить ее с цепи. Да еще добычу для Цапа выбирал он сам. И кормиться заставлял приватно – в самых укромных уголках. Но удовлетворить аппетит Цапа эти сиротские трапезы не могли.

На службе у Трэвиса его разум вечно пребывал в тумане, а внутреннее пламя тлело еле-еле. И только когда Трэвис спускал его на очередную жертву, мысли приобретали четкость, и огонь внутри вспыхивал ярче. Но так случалось крайне редко. Демон тосковал по хозяину, у которого имелись бы враги, однако туман в голове не позволял самому пуститься на поиски нового владыки. Воля Трэвиса подавляла Цапа.

Но сегодня демон предвкушал освобождение. Все началось с того, что хозяин познакомился в кафе с этой женщиной. Когда они поехали домой к старику, он ощутил в себе всплеск, какого не переживал уже много лет. А стоило Трэвису позвонить той девчонке, силы у Цапа только прибавилось.

Он даже начал припоминать, кем был на самом деле: существом, возводившим на престолы одних Пап и королей и отнимавшим власть у других. Сам Сатана, восседающий на троне в великом граде Пандемониуме, заявил воинству адских тварей: “В изгнании своем мы должны быть признательны Иегове за две вещи. Во-первых – за то, что мы существуем. Во-вторых – за то, что у Цапа нет амбиций”. Падшие ангелы – и Цап вместе с ними – посмеялись шутке повелителя, ибо пошутил он еще до того, как Цап оказался среди людей. И люди дурно повлияли на Цапа.

Он раздобудет себе другого хозяина и совратит его своим могуществом. Сегодня днем он видел ее в салуне и почувствовал, как жаждет она власти над остальными. Вместе они будут править миром. Ключ уже близок – он чувствует это. Если Трэвис отыщет ключ, Цапа сошлют обратно в преисподнюю. Он должен найти его первым и вложить в руку ведьмы. Ведь гораздо приятнее править на Земле, чем прислуживать в аду.