Глава 47
Николина Пибоди, пяти лет от роду, была одета в розовые кроссовки, розовые шорты и розовую футболку. И часы на левой руке были с розовым ремешком и розовой поросячьей мордочкой на циферблате.
— Когда я вырасту и смогу сама покупать себе одежду, — сообщила она мне, — то буду носить только розовое, розовое и розовое, каждый день, круглый год, всегда.
Леванна Пибоди, почти семилетняя, закатила глаза.
— И все будут думать, что ты — проститутка.
Виола как раз вошла в гостиную с праздничным тортом на блюде под прозрачной крышкой.
— Леванна! Нельзя так говорить. От этого слова полшага до ругательств и лишения на две недели денег на карманные расходы.
— Кто такая проститутка? — спросила Николина.
— Та, кто носит розовое и целует мужчин за деньги, — ответила Леванна голосом многоопытной женщины.
Я взял торт у Виолы.
— Я только захвачу сумку с развивающими книгами, и мы готовы, — сказала она.
Я уже успел прогуляться по дому. Ни в одном из углов бодэчей не обнаружил.
— Если я буду целовать мужчин бесплатно, тогда я смогу носить розовое и не быть проституткой, — продолжала отстаивать свой любимый цвет Николина.
— Если ты собираешься целовать многих мужчин бесплатно, то будешь давалкой, — гнула свое Леванна.
— Леванна, достаточно! — возвысила голос Виола.
— Но, мама, — Леванна повернулась к ней, — должна же она рано или поздно узнать правду жизни.
Заметив, что дискуссия сестер забавляет меня, Николина решила, что ставить точку рано.
— Ты даже не знаешь, кто такая проститутка, ты только думаешь, что знаешь.
— Я-то знаю, — самодовольно ответила Леванна.
Девочки первыми пошли по дорожке к автомобилю миссис Санчес, который я оставил у тротуара. Я последовал за ними.
Заперев входную дверь, к нам присоединилась и Виола. Положила сумку с развивающими книгами на заднее сиденье к девочкам, сама села на переднее. Я передал ей торт, закрыл ее дверцу.
Утро выдалось типичным для пустыни Мохаве, солнечным и без единого дуновения ветерка. Небо, перевернутый синий керамический котел, выливало на землю горячий сухой жар.
Поскольку солнце еще находилось на востоке, тени клонились на запад, словно хотели убежать к горизонту, за которым хозяйничала ночь. По безветренной улице двигалась только моя тень.
Если сверхъестественные существа и имели место быть, я их не видел.
Я сел за руль и завел двигатель. Девочки продолжали разговор, начатый в доме.
— Я вообще не собираюсь целовать мужчин, — заявила Николина. — Только мамочку, тебя, Леванна, и тетю Шарлей.
— Ты захочешь целовать мужчин, когда станешь старше, — предрекла Леванна.
— Не захочу.
— Захочешь.
— Не захочу, — отрезала Николина. — Только тебя, мамочку и тетю Шарлей. Ой, и Чиверса.
— Чиверс — мальчик, — напомнила Леванна, когда я тронул автомобиль с места.
Николина засмеялась.
— Чиверс — медвежонок.
— Он — мальчик-медвежонок.
— Он — игрушка.
— Но он все равно мальчик, — не отступалась Леванна. — Видишь, ты уже начала… ты захочешь целовать мужчин.
— Я не шлюха, — отбивалась Николина. — Я хочу стать собачьим доктором.
— Они называются ветеринарами и не носят розовое, розовое, розовое каждый день, круглый год, всегда.
— Я буду первой.
— Ладно, — согласилась Леванна, — если у меня заболеет собака, а ты будешь розовым ветеринаром, думаю, я приведу ее к тебе, потому что ты ее вылечишь.
Кружным путем, то и дело поглядывая в зеркало заднего обзора, я проехал шесть кварталов и выехал на Марикопа-лейн в двух кварталах от нужного нам дома.
По пути Виола с моего мобильника позвонила сестре и сказала, что едет с девочками в гости.
Я остановил автомобиль на подъездной дорожке аккуратного белого дома с синими ставнями и столбами крыльца. На крыльце, общественном центре округи, стояли четыре кресла-качалки и диван-качели.
Шарлей сидела в одном из кресел, когда мы свернули на подъездную дорожку. Крупная женщина с ослепительной улыбкой и сильным, мелодичным голосом, столь необходимым для исполнительницы песен в стиле госпел, каковой она и была.
Золотистый ретривер Поузи поднялась с пола, помахивая хвостом, обрадованная приездом девочек, но осталась на месте. Держал ее не поводок, а команда хозяйки.
Я отнес торт на кухню, после чего вежливо отклонил предложение Шарлей выпить холодного лимонада, съесть кусок яблочного пирога, три вида пирожных и ореховый кекс.
Поузи тем временем улеглась на спину, подняв в воздух все четыре лапы, приглашая девочек почесать ей живот, чем они с радостью и занялись.
Я присел рядом с Леванной и на несколько секунд оторвал ее от этого приятного занятия, чтобы поздравить с днем рождения. Потом обнял каждую из девочек.
Они показались мне очень уж маленькими и хрупкими. И требовалось совсем ничего, чтобы убить их, вырвать из этого мира. Уязвимость девочек напугала меня.
Виола проводила меня на переднее крыльцо.
— Ты собирался дать мне фотографию мужчины, которого я должна опасаться.
— Тебе она уже не нужна. Его… он вышел из игры.
Огромные глаза переполняло доверие, которого я не заслуживал.
— Одд, скажи мне, только честно, ты все еще видишь во мне смерть?
Я не знал, что могло произойти, но в глаза светило яркое солнце, а шестое чувство молчало. Они переменили свои планы, отказались от похода в кино и обеда в «Гриле», то есть наверняка изменили свою судьбу. Наверняка.
— С тобой все будет в порядке. И с девочками тоже.
Она всматривалась в мои глаза, а я не решался отвести их.
— А как насчет тебя, Одд? Если что-то грядет… возможно, и ты сумеешь найти себе безопасное место?
Я выдавил из себя улыбку.
— Я же знаю, что происходит по Ту сторону… помнишь?
Она еще какое-то мгновение смотрела мне в глаза, потом обвила шею руками. Мы крепко обнялись.
Я не спросил Виолу, увидела ли она смерть во мне. Она никогда не хвалилась даром предвидения… но я все равно боялся услышать от нее: «Да».
