Глава 46
В доме Такуды на Хэмптон-уэй не осталось ни одного бодэча. Даже не верилось, что ночью они там просто кишели.
Когда я припарковался перед домом, поднялись ворота гаража. Кен Такуда выезжал задним ходом на своем «Линкольне Навигаторе».
Увидев, что я иду по подъездной дорожке, он остановил внедорожник, опустил стекло.
— Доброе утро, мистер Томас.
Он — единственный из моих знакомых, кто обращается ко мне так формально.
— Доброе утро, сэр. Прекрасное утро, не так ли?
— Великолепное утро, — кивнул он. — И день знаменательный, как и любой другой день, полный новых возможностей.
Доктор Такуда работает в филиале Калифорнийского университета в Пико Мундо. Преподает английскую литературу двадцатого столетия.
Учитывая, что модернистская и современная литература, какой ее подают в большинстве университетов, выглядит мрачной, циничной, болезненно впечатлительной, пессимистичной, человеконенавистнической, написанной людьми, склонными к суициду, которые рано или поздно сводят счеты с жизнью посредством алкоголя, наркотиков или стрелкового оружия, профессор Такуда на удивление веселый человек.
— Я хочу посоветоваться с вами насчет своего будущего, — солгал я. — Думаю о том, чтобы поступить в колледж, а потом, возможно, защитить докторскую диссертацию, избрать карьеру ученого, как вы.
Бледнея, его цветущее азиатское лицо приобретало серо-коричневый оттенок.
— Знаете, мистер Томас, я — сторонник получения образования, но могу рекомендовать университетскую карьеру только в научно-технической сфере. В остальном академическая среда — сточная канава, заполненная неразумностью, ненавистью, завистью, преследованием собственных интересов. Я уйду оттуда, как только заработаю пенсионный пакет, полагающийся за двадцатипятилетний стаж, а потом буду писать романы, как Оззи Бун.
— Но, сэр, вы всегда кажетесь таким счастливым.
— В брюхе Левиафана, мистер Томас, человек может либо впасть в отчаяние и погибнуть, либо сохранять бодрость духа и выжить, — и он ослепительно улыбнулся.
Я, конечно, не ожидал такого ответа, но не стал отклоняться от первоначального плана: узнать, что он собирался делать во второй половине дня, и, таким образом, выяснить, где нанесет удар дружок Робертсона.
— И все же я хотел бы поговорить с вами об этом.
— В мире очень мало скромных хороших поваров и слишком много раздувающихся от важности профессоров, но мы можем поговорить об этом, если хотите. Позвоните в университет и попросите соединить с моим офисом. Моя помощница назначит вам время.
— Я надеялся, что мы сможем поговорить этим утром, сэр.
— Сейчас? Что вызвало такую тягу к академической карьере?
— Я должен серьезно подумать о будущем. В субботу я собираюсь жениться.
— Невеста — мисс Броуэн Ллевеллин?
— Да, сэр.
— Мистер Томас, у вас есть редкая возможность обрести рай на земле, и не стоит вам отравлять жизнь университетом или торговлей наркотиками. У меня сегодня лекция, после нее два семинара. Потом ленч и поход в кино с семьей, так что, боюсь, ваше внезапное стремление к самоуничтожению мы сможем обсудить только завтра.
— А куда вы пойдете на ленч, сэр? В «Гриль»?
— Решение будут принимать дети. Это их день.
— И какой фильм вы хотите посмотреть?
— Про собаку и инопланетянина.
— Не надо, — сказал я, хотя и не видел фильма. — Он плохой.
— Его все хвалят.
— Он отвратительный.
— А критикам нравится.
— Рэндалл Джаррелл сказал, что искусство — вечно, а критики — насекомые, живущие один день.
— Позвоните мне в офис, мистер Томас. Мы поговорим завтра.
Он поднял стекло, выкатился с подъездной дорожки на мостовую и поехал, сначала в университет, а потом на встречу со смертью.