Глава 41
Хирургическая медсестра Дженна Спинелли окончила среднюю школу за год до меня. Ее спокойные серые глаза испещряли синие точки, а изяществу рук с длинными пальцами могли бы позавидовать многие пианистки.
Новости, которые она принесла, оказались не столь мрачными, как я боялся, но и не столь хорошими, как хотелось бы. Состояние чифа оставалось стабильным. Он потерял селезенку, но мог без нее обойтись. Одна пуля пробила легкое, но дыру уже залатали, ни один из других важных органов серьезных повреждений не получил.
Основные этапы операции остались позади, они уже сшивали сосуды, и хирург, возглавлявший бригаду врачей, полагал, что чиф покинет операционную через полтора, максимум два часа.
— Мы уверены, что операцию он переживет, — заявила Дженна. — И главное теперь — предотвратить послеоперационные осложнения.
Карла вернулась в комнату ожидания, чтобы ввести в курс дела сестру чифа и Джейка Халквиста. Оставшись наедине с Дженной, я спросил:
— Ты сказала все или что-то приберегла?
— Сказала все как есть, Одди. Мы не утаиваем плохие новости от родственников. Говорим правду и только правду.
— Долбаете по голове.
— А что делать? — Она пожала плечами. — Я знаю, вы были очень близки.
— Да.
— Думаю, он выкарабкается, — выдала свой прогноз Дженна. — Операцию выдержит, поправится и покинет больницу на своих двоих.
— Но ты не можешь этого гарантировать.
— А кто может? У него же внутри каша. Но все оказалось не так плохо, как мы подумали, когда положили его на стол, до начала операции. У человека, получившего три пули в грудь, шанс выжить — один на тысячу. Ему невероятно повезло.
— Если это везенье, в Вегас ему лучше не ездить.
Подушечкой указательного пальца она оттянула вниз нижнее веко моего левого глаза, всмотрелась в расширившиеся сосуды белка.
— Ты, похоже, вымотался донельзя, Одди.
— День выдался длинным. Ты знаешь… в «Гриле» завтрак начинается рано.
— Я была там на днях с двумя подругами. Ты приготовил нам ленч.
— Правда? Иногда у меня такая запарка, что я глаз не могу оторвать от сковороды, посмотреть, кого кормлю.
— У тебя талант.
— Спасибо. Приятно слышать.
— Говорят, твой отец продает Луну.
— Да, но для отпуска это не самое лучшее место. Нет воздуха.
— Ты совсем не такой, как твой отец.
— Да кому захочется быть таким?
— Большинству парней.
— Думаю, в этом ты ошибаешься.
— Знаешь, что я тебе скажу? Ты должен организовать кулинарные курсы.
— Я умею только жарить.
— Я бы все равно записалась.
— Это не слишком здоровая пища.
— Все мы от чего-то да умрем. Ты по-прежнему с Броуэн?
— Сторми. Да. Это судьба.
— Откуда ты знаешь?
— У нас одинаковые родимые пятна.
— Ты хочешь сказать, что она вытатуировала такое же, как у тебя?
— Вытатуировала? Нет, оно у нее от природы. Мы женимся.
— Правда? Не слышала об этом.
— Это самая последняя новость.
— Подожди, пока девушки прознают об этом.
— Какие девушки?
— Все.
Разговор пошел какой-то странный, вот я и сменил тему.
— Послушай, я — ходячая грязь, мне нужно помыться, но я не хочу уходить из больницы, пока чиф Портер не покинет операционную живым, как ты и сказала. Есть тут место, где я смогу принять душ?
— Я поговорю со старшей сестрой этажа. Думаю, такое место мы найдем.
— Чистая одежда у меня в машине.
— Тогда сходи за ней. А потом подходи к сестринскому посту. Я обо всем договорюсь.
Она уже начала поворачиваться, когда я спросил:
— Дженна, ты училась играть на пианино?
— Не то слово. Много лет. А почему ты спрашиваешь?
— У тебя прекрасные руки. Готов спорить, и играешь ты изумительно.
Она ответила долгим взглядом, истолковать который я не смог: очень уж загадочными были эти серые, с синими точечками, глаза.
— Ты действительно женишься?
— В субботу, — ответил я, гордясь тем, что Сторми согласилась стать моей женой. — Если бы я мог покинуть город, мы бы поехали в Вегас и поженились до рассвета.
— Некоторым людям везет, — изрекла Дженна Спинелли. — Даже больше, чем чифу Портеру, который может дышать, получив три пули в грудь.
Предположив, что под везеньем она подразумевает мою женитьбу на Сторми, я ответил:
— После того, что произошло между моими отцом и матерью, судьба оказалась у меня в большом долгу.
Дженна вновь ответила загадочным взглядом.
— Позвони мне, если все-таки соберешься давать кулинарные уроки. Готова спорить, ты знаешь, как сбивать белки.
— Сбивать белки? — в недоумении переспросил я. — Да, конечно, но это нужно лишь для яичницы-болтушки. С оладьями и блинами важно не переложить масла, а в остальном у меня все только жареное, жареное и жареное.
Она улыбнулась, покачала головой и ушла, оставив меня в замешательстве, какое я иной раз чувствовал, играя в средней школе в бейсбол, когда, нанося удар по брошенному питчером мячу, в полной уверенности, что отобью к дальней кромке поля, даже не касался его битой.
Я поспешил к автомобилю Розалии, оставленному на стоянке. Вытащил из пластикового пакета пистолет и сунул его под водительское сиденье.
Когда вернулся на четвертый этаж с пакетом в руке, меня уже ждали. Хотя ухаживать за больными и умирающими — работа не самая веселая, все четыре сестры замогильной смены улыбались. Их явно что-то развеселило.
Помимо обычных палат на одного и двоих, четвертый этаж предлагал состоятельным клиентам и апартаменты, которые ничем не уступали гостиничным номерам. С коврами на полу, удобной мебелью, аляповатыми картинами на стенах, ванными комнатами и холодильниками.
Медицинская страховка проживание в них не покрывала, но зато уют обстановки способствовал более быстрому выздоровлению, которому не мешали даже плохо нарисованные парусники, несущиеся по волнам, и котята на полях маргариток.
Мне дали полотенца и позволили воспользоваться ванной такой вот палаты «люкс». Стены в ней были украшены картинами на цирковую тему: клоуны с воздушными шариками, львы с грустными глазами, симпатичная девушка с розовым зонтиком, идущая по струне высоко над ареной. Я сжевал две таблетки, понижающие кислотность желудка.
Побрившись, приняв душ и вымыв голову шампунем, а затем надев чистую одежду, я не смог избавиться от ощущения, что по мне только что проехал асфальтовый каток.
Сел в кресло и принялся изучать содержимое бумажника Робертсона. Кредитные карточки, водительское удостоверение, библиотечная карточка…
Из необычного нашел только черную пластиковую карточку, без единого слова, но с выдавленными точками, которые я ощущал подушечками пальцев и ясно видел, повернув карточку под углом к свету.
Точки поднимались над одной стороной карточки и углублялись с другой. Возможно, на карточку нанесли какую-то зашифрованную информацию, которую могла прочитать только знающая код машина, но я предположил, что это слово, написанное шрифтом для слепых, известным как шрифт Брайля.
Хорошо помня, что Робертсон слепым не был, я, понятное дело, и представить себе не мог, зачем он носил в бумажнике карточку с надписью шрифтом Брайля. Собственно, не мог я себе представить и другое: зачем слепцу могла понадобиться такая карточка?
Я сидел в кресле, медленно водя по точкам сначала подушечкой большого пальца, потом указательного. Понятия не имел, что они означают, но чем дольше гуляли по ним мои пальцы, тем сильнее нарастало волнение.
Я даже закрыл глаза, прикинувшись слепым. В надежде, что шестое чувство подскажет мне предназначение карточки, если не само слово или слова, написанные этими самыми точками.
Время было позднее, луна ушла за окна, темнота стала гуще, как всегда бывает перед приближением зари.
Я не имел права спать. Не решался заснуть. Заснул.
В моих снах гремели выстрелы, медленно движущиеся пули пробивали тоннели в воздухе, койоты скалили пластиковые зубы с нанесенными на них последовательностями точек, которые я никак не мог прочитать своими пальцами. На груди Робертсона сочащаяся ранка раскрылась передо мной, словно черная дыра, и меня, как астронавта, оказавшегося в открытом космосе, гравитацией засосало в ее глубины, в забвение.
