Глава 17
Робертсон стоял, глядя на дом, словно ждал, когда же я увижу его. А потом повернулся и зашагал в глубь участка.
Я же слишком долго топтался у двери, не зная, как поступить.
Предположил, что один из соседей Робертсона мог узнать меня и сказать ему, что я крутился около его дома, пока он отсутствовал. Но быстрота, с которой он выследил меня, навевала неприятные мысли.
Разбивший меня паралич как ветром сдуло, когда я осознал, что поставил под удар Оззи, привел психопата к его дому. Я вышел из кухни, пересек крыльцо, спустился на лужайку, последовал за Робертсоном.
Дом Оззи располагался во фронтальной части одноакрового участка, большую часть которого занимали лужайка и деревья, отгораживающие дом от соседей. На дальней половине акра деревья росли куда гуще, чем на фронтальной, и росли достаточно близко друг от друга, чтобы называться маленьким лесом.
Робертсон и ушел в эту рощу терминалии, ного-плодника и перечных деревьев.
Лучи скатывающегося к западному горизонту солнца кое-где пробивали рощу насквозь, там, где могли найти узкие бреши, но в основном переплетению веток и листвы удавалось их блокировать. Если лужайка прокалилась на солнце, то эти зеленые тени были всего лишь теплыми, так что я мог бы сказать, что под ними ощущалась некоторая прохлада.
Но стволы деревьев не только защищали от солнца, но и могли служить укрытием. И Человек-гриб воспользовался ими с толком.
Я побродил по роще, с севера на юг, с юга на север, сначала молча, потом выкрикивая его фамилию: «Мистер Робертсон?» — но он не отозвался.
Пробивающиеся сквозь листву лучи скорее мешали, чем помогали поискам. Они мало что освещали, но не позволяли глазам привыкнуть к сумраку.
Опасаясь пройти лес насквозь, предоставив, таким образом, Робертсону возможность зайти мне за спину и напасть сзади, я слишком долго добирался до калитки в задней стене. Нашел ее закрытой, но защелка запиралась автоматически, после того как человек затворял за собой калитку.
Выходила она в живописный, мощенный кирпичом проулок, с глухими заборами, гаражами, несколькими пальмами и перечными деревьями. Ни Боба Робертсона, ни кого-то еще я в проулке не обнаружил.
Возвращаясь через маленький лесок, я каждое мгновение ожидал, что он бросится на меня, потому что не покинул участок, а затаился, чтобы захватить меня врасплох. Но если Робертсон и прятался в роще, он наверняка понял, что я настороже, и не решился наброситься на меня.
Поднявшись на заднее крыльцо, я остановился, повернулся, пристально оглядел деревья. Тут и там птички взлетали с ветвей, но не потому, что их кто-то спугнул: разминали крылышки перед тем, как устроиться на ночь.
В кухне я закрыл за собой дверь. Запер на врезной замок. Потом и на цепочку.
Вновь посмотрел на лес через верхнюю стеклянную панель двери. Не увидел ничего, кроме деревьев.
Когда я вернулся в гостиную с бутылкой «Каберне», количество кубиков сыра на тарелке уменьшилось вдвое, а Маленький Оззи по-прежнему сидел в своем кресле, напоминая Жабьего короля на троне.
— Дорогой Одд, я уже подумал, что ты вошел в шкаф и перенесся в Нарнию.
Я рассказал ему о Робертсоне.
— Ты говоришь мне, что он был здесь, в моем доме?
— Да, думаю, что да. — Я наполнил вином его стакан.
— И что он тут делал?
— Возможно, стоял в коридоре, за аркой, подслушивал наш разговор.
— Это чертовски смело.
Я поставил бутылку рядом с его стаканом, изо всех сил стараясь скрыть пульсирующий страх, от которого дрожали руки.
— Смелости у него не больше, чем было у меня, когда я проник в его дом, чтобы ознакомиться с содержанием его шкафов.
— Пожалуй, что не больше. Но ведь ты на стороне богов, а этот мерзавец более всего напоминает гигантского альбиноса-таракана, которого на день выпустили из преисподней.
Ужасный Честер перебрался с подоконника на мое кресло. С вызовом поднял голову, как бы говоря, что мне на это кресло более претендовать не стоит. Зеленью глаз он напоминал замышляющего козни демона.
— На твоем месте я бы сел куда-нибудь еще, — посоветовал мне Оззи. Указал на бутылку вина. — Как насчет второго стакана?
— Я еще первый не допил, — ответил я. — И, честно говоря, я должен идти. Встреча с Ллевеллин, обед и все такое. Но вы не вставайте.
— Не указывай, вставать мне или не вставать, — пробурчал Маленький Оззи, начиная процесс отделения своего грузного тела от подушек кресла, которые, как челюсти экзотического, питающегося плотью растения, присосались к его бедрам и ягодицам.
— Сэр, в этом нет никакой необходимости.
— Не учи меня, что необходимо, а что нет, самонадеянный щенок. Необходимо то, что мне хочется сделать, и не важно, кажется ли это тебе необходимым или нет.
Бывает, когда Оззи поднимается, посидев какое-то время, лицо его становится красным, иногда оно бледнеет как полотно. Вот я и боялся, что даже такой пустяк — встать с кресла — может потребовать от него слишком уж больших усилий.
К счастью, на этот раз не покраснел и не побледнел. Возможно, благотворно сказались вино и полтарелки сыра, но он поднялся гораздо быстрее, чем сухопутная черепаха смогла бы выбраться из-под завалившего ее песка.
— Теперь, раз уж вы встали, — заметил я, — думаю, вам нужно запереть за мной дверь. И держите все двери на замке, пока этот кризис не разрешится. Не отвечайте на звонки в дверь, не посмотрев, кто звонит.
— Я его не боюсь, — решительно заявил Оззи. — Мои внутренние органы прекрасно защищены слоем жира как от лезвия ножа, так и от пули. И я кое-что знаю насчет самообороны.
— Он опасен, сэр. Пока он, возможно, себя контролировал, но, сорвавшись, станет таким страшным, что попадет в информационные выпуски от Парижа до Японии. Я его боюсь.
Оззи небрежно отмахнулся от моих тревог шестипалой рукой.
— В отличие от тебя, у меня есть пистолет. И не один.
— Тогда держите их под рукой. Я очень сожалею, что привлек его внимание к вашему дому.
— Ерунда. Он был гвоздем в твоей туфле, о существовании которого ты не подозревал.
Всякий раз, когда я ухожу из дома Оззи, он обнимает меня, как любимого сына, как ни одного из нас не обнимал родной отец.
И каждый раз я удивляюсь, какой же он хрупкий, несмотря на его впечатляющие габариты. Словно могу нащупать под мантией жира шокирующе тощего Оззи, того самого Оззи, который все с большим трудом выдерживает ношу, наваливаемую на него жизнью.
Он открыл входную дверь.
— Поцелуй за меня Сторми.
— Хорошо.
— И привези ее сюда, чтобы она увидела мою прекрасную взорванную корову и варварство, которое за этим стоит.
— Она будет в ужасе. Захочет выпить вина. Мы захватим бутылку.
— Нет нужды. У меня винный погреб.
Я подождал на крыльце, пока он закроет дверь и запрет ее на врезной замок.
Лавируя по дорожке между обломками коровы, направляясь к водительской дверце «Мустанга», я пристально оглядывал тихую улочку. Но не заметил ни Робертсона, ни его запыленного «Эксплорера».
Сев за руль, повернув ключ зажигания, я вдруг подумал, что сейчас взорвусь, как эта несчастная корова. Очень уж нервничал.
По пути из Джек Флетс к католической церкви Святого Бартоломео в историческом центре я многократно давал возможность своему «хвосту» обнаружить себя. Но вроде бы ни один автомобиль меня не преследовал. И все-таки я чувствовал, что за мной наблюдают.
