Глава 23

— Так где ты пропадал?

Они лежали в своем потаенном месте, в ложбинке между олеандрами возле реки. Лягушки теперь не кричали. Вода почти иссякла под жаркими лучами солнца, которое с каждым днем жарило все сильнее, пока Земля продолжала свой путь вокруг него. Там, где была ее родина, настоящий дом, они ушли бы сейчас куда-нибудь в холмы, где в тенистых прудах оставалась вода, или в низины, к орошаемым пастбищам, на которых трудились харатины. Но народ кель-теггарт был слишком беден, чтобы содержать таких работников, чересчур слаб, чтобы удерживать их от бегства в города.

Амастан протянул руку и убрал волосы с ее лица. Кожа Мариаты покрылась потом и была липкой. Совсем недавно она широко расставила в темноте ноги и взобралась на него верхом. Тайну соития двух тел скрывали широкие одежды. Он провел пальцем по ее лбу, нащупал складку меж сдвинутых бровей и подумал о том, что каждый раз, совершая это, они искушают судьбу, становятся жертвами многочисленных злых сил, оставаясь здесь ночью и не имея от них ни укрытия, ни защиты.

— На базар ездил, — весело ответил Амастан, разглаживая ей складку. — Сама же видела, чего только мы не привезли. Я купил тебе замечательный платок. Представляю, какая ты будешь в нем красивая. Ракушки на нем называются каури. Их привезли с островов в океане, у берегов Индии, это вон там, далеко на востоке. Говорят, купцы доставляли их сюда еще во времена великих фараонов. Ты только представь, еще до того, как жила Тин-Хинан! Кто знает, может быть, некоторые из этих ракушек даже старше, чем твои предки, наша мать-прародительница. Все эти годы они, прямо как деньги, ходили из рук в руки, от Мальдивских островов до Египта, через всю великую пустыню, а вот теперь попали в руки самой красивой девушки на свете. Какое это будет зрелище, когда в день нашей свадьбы они украсят мою невесту! Они чисты, как твои зубы, белки твоих глаз, которые смотрят на меня в темноте, как две звездочки. Теперь эти каури станут сиять на тебе!

Мариата закусила губу. Она очень любила, когда он говорил ей такие слова, сплетал их в фантастический узор, создавал целый мир, которого ей никогда не увидеть.

Но на этот раз девушка решила, что он ее не собьет, и повторила:

— Где ты пропадал, кроме базара? — Молодой человек не ответил, поэтому она сжала бедра так сильно, что он вздрогнул. — А как рука, болит? Где это тебя? Ну-ка, рассказывай.

Амастан сощурил глаза.

— Нельзя таким тоном задавать вопросы мужу. Это унижает мое достоинство.

— А ты мне еще не муж, Амастан, сын Муссы. Можешь не говорить, что упал с верблюда. Я все равно не поверю. Ведь ты опытный наездник.

Зажав руку жениха у себя под коленом, она подтянула вверх рукав его халата, и под ним обнаружилась повязка. Амастан лежал не сопротивляясь и позволил ей размотать бинт, один жесткий слой за другим, пока не показалась темная рана, покрытая коркой. Запекшаяся кровь в свете звезд казалась черной.

— Разве такое бывает после падения с верблюда?

— Я дал слово, что ничего тебе не скажу.

— Потому что мои соплеменники — предатели?

Услышав это, он вздрогнул от неожиданности, потом перевернулся, оказался сверху, уперся локтями в землю и спросил:

— С чего это ты взяла?

— Амастан, где ты взял оружие?

— Похоже, ты у нас колдунья и тебе служит сам Кель-Асуф. Ты что, оборотилась в филина и незаметно летела над нами? Или послала свой дух в виде дамана, шныряющего меж скал? Ты что, оборотень? Вдруг на третий день после нашей свадьбы люди откроют шатер и найдут там мои обглоданные косточки?

В его глазах читались настороженность и уважение… Или, может быть, это был страх?

— Перестань нести чушь, — раздраженно сказала она. — Я все слышала своими ушами и понимаю, что это значит. Тана говорит, что нас ждет опасность, и я хочу быть к ней готова. Женщины туарегов всегда были такими же храбрыми и яростными в бою, как и мужчины. Научи меня, Амастан, пользоваться этим твоим ворованным оружием. Когда придет время, я докажу, что люди кель-тайток не предатели и не трусы!

Амастан смотрел на нее с изумлением, потом не выдержал и засмеялся.

— Калашников — оружие не для женщин! Я и сам не очень-то знаю, как из него стрелять. Хотя вот рука заживет, и Азелуан мне все покажет. Но если хочешь, я научу тебя пользоваться винтовкой, опять же когда смогу, конечно. — Он вдруг замолчал, но потом продолжил: — Слушай, Мариата, я не могу сказать тебе, где мы достали автоматы. Это слишком опасно. Если об этом узнает кто-то чужой, то случится ужасное, все мы попадем в беду. Так что ты должна мне в этом верить, договорились?

— Хорошо, — твердо выдержав его взгляд, ответила Мариата.

Мариата ощущала, что с каждым днем, приближающим свадьбу, в душе ее, словно надвигающаяся гроза, нарастают напряжение и тревога. Ах, скорее бы все закончилось раз и навсегда, чтобы ее связь с Амастаном обрела общественное признание и получила благословение, словно такая легализация способна отпугнуть злые силы, которые, вне всякого сомнения, сгущались вокруг них. Ее нетерпение видели все. Она не могла устоять на месте, даже когда примеряла роскошные ткани для свадебного платья.

— Эта, цвета индиго, куплена на базаре в Кано, да и зеленая тоже оттуда. Какая красивая!.. Смотри, как она блестит!

— Зеленый цвет приносит несчастье, — сказал кто-то, и все посмотрели на Мариату, ожидая, что та скажет.

Но ее мысли были далеко. Она не сразу поняла, что все смотрят на нее и ждут ответа.

«Им это нравится больше, чем мне самой, — думала Мариата. — Что со мной происходит?»

Нормальные девушки наслаждались бы каждым мгновением этих приготовлений, смаковали бы мельчайшую подробность, подбирали бы вышивки, украшения и расшитые бисером туфельки без задников, браслеты и серьги, образцы хны, зная, что станут с благодарностью вспоминать об этом всю свою жизнь, оглядываться в прошлое, когда замуж пойдут их собственные дочери, а там и внучки. Но Мариата никак не могла избавиться от ощущения, что вокруг сгущается зловещий мрак. Оно пробуждало в ней желание очертя голову немедленно сыграть эту чертову свадьбу, хоть в том платье, которое было на ней сейчас, не устраивая всей этой глупой и вздорной суеты. Но, глядя на лица, полные предвкушения праздника, видя перед собой доброжелательные и восхищенные глаза, девушка понимала, что свадьба нужна не столько жениху и невесте, сколько всему племени. Это событие должно еще теснее сплотить всех людей в достижении единой цели, несущей радость. Мариате лучше помалкивать и смиренно делать то, что положено.

— Нет, не надо зеленое, — наконец сказала она. — Индиго лучше. Смотрите, какая красивая ткань.

— Как раз по нашим обычаям, — одобрительно прибавила Рахма.

Мариата поймала ее взгляд. Что ж, почему бы и не порадовать будущую свекровь? Тем более что это не требует от нее много усилий.

— Значит, индиго, — поставила она точку.

Дошла очередь до платков и обуви, а еще красивых вышивок, украшений, бус, поясов и брошек. Ей снова надо было принимать пусть маленькие, но весьма ответственные решения. Все спорили по поводу мельчайших деталей. Мариате казалось, что ей все это снится, что она парит над присутствующими, как некий неясный призрак, а мысли ее блуждают где-то очень далеко.

— Побольше сурьмы. Глаза надо красить как следует.

Глядя на свое отражение в зеркале, Мариата критически сощурилась. Глаза ее и так уже были просто изумительными, белки потрясающе контрастировали с темной радужной оболочкой и сурьмой. Они казались просто огромными.

— Да зачем еще-то? Я в жизни не красила так густо.

Но Нофа неодобрительно покачала головой.

— Это же твоя свадьба. Все будут говорить только о тебе. Того и гляди, попадешь под дурной глаз. Он будет тебя поджидать везде, куда бы ты ни пошла, поэтому надо наложить как можно больше сурьмы. Как же еще отвести злую силу? — Нофа поболтала серебряной палочкой в кувшинчике, вынула ее и осторожно сдула лишнее. — Ну-ка, закрывай глаза и не мешай мне закончить работу.

Мариата повиновалась. Не было смысла поднимать из-за этого шум. Накануне невеста уже потратила целых пять часов на то, чтобы ей по-новому заплели косички и разрисовали хной руки и ноги ради защиты их от злых сил. Девушки, не занятые этой работой, пререкались, спорили, даже ссорились из-за рисунков. Во время этого действа Мариата не сказала ни слова, зато ее через край переполняло счастье при мысли о том, что она наконец-то станет женой Амастана. А что она делала за день до этого? Мариата чуть не рассмеялась вслух, вспомнив о том, что было вчера. Такой странный контраст с миром женщин, со всеми этими церемониями выбора наряда, прихорашивания. В тот день она на рассвете ушла с Амастаном в холмы и там старательно училась, как нацеливать длинный ствол охотничьей винтовки, чтобы попасть в выступ скалы, как правильно задерживать дыхание, чтобы не промазать, как мягко нажимать на курок, чтобы предохранить плечо от сильной отдачи во время выстрела. К концу дня ей удалось-таки попасть в два кусочка дерева и в черепок глиняного кувшина, которые Амастан поставил для нее в качестве мишеней. Но вот движущийся объект… О-о, это было совсем другое дело. Она с восхищением смотрела, как быстро и сноровисто Амастан выстрелил и попал на лету в горного голубя, а потом и в дикого кабана, которого они спугнули из кустарника.

— Что ты с ним будешь делать? — спросила Мариата, глядя на это странное создание со шкурой, покрытой жесткими, как проволока, волосами, и раздвоенными копытцами. — Мы хоть сможем притащить его домой? — Она тронула ляжку животного носком ноги, решила, что ноша, похоже, будет нелегкая, и добавила: — Мяса в нем много.

— Маленькая моя язычница! Да к нему не притронется половина племени, а то и все. Ты разве не знаешь, что свинья — нечистое животное? Ислам запрещает есть ее мясо.

— Так это, значит, свинья?

Мариата прежде не видела кабана. Она с удивлением разглядывала его губу, покрытую жесткой щетиной и загнутую кверху, острые клыки, торчащие из-под нее.

— Отличный кабанчик. Не беспокойся. — Молодой человек потрогал пальцем ноздрю зверя. — Не пропадет, съедят.

— Вот шакалы!

— Можно и так сказать. — Амастан засмеялся.

В конце концов он оттащил тушу кабана в укрытие между скал и соорудил над ней пирамиду из камней, чтобы до нее не добрались стервятники и шакалы.

— Не надо отказываться от такого хорошего мяса! Не волнуйся, все пойдет в дело.

Он нацарапал несколько знаков на скале, прямо над полостью, где укрыл мертвого кабана.

— «Амастан приглашает всех на пир», — вслух прочитала Мариата знаки тифинага и улыбнулась.

Теперь она вспомнила, что ждет их обоих совсем скоро, и улыбка ее стала еще шире.

— Ты смотри, она небось уже думает о своей третьей ночи, — сказала Бика и толкнула локтем Нофу.

Рука у той дрогнула, длинная черная линия сурьмы протянулась чуть не до самого носа Мариаты. Женщины присвистнули и дружно засмеялись.

Всю неделю на праздник прибывали люди, некоторые с подарками, но большинство с пустыми руками. Мариата удивлялась. Прежде она не видела никого из них, но Амастан, похоже, знал всех хорошо. Невеста смотрела, как он приветствует их. Амастан сначала слегка поправлял лицевой платок, чтобы продемонстрировать свое уважение, потом чуть прикасался к ладони прибывшего и, наконец, прикладывал руку к сердцу. Большей частью это были мужчины, одетые не в пышные наряды, а в пропитанные пылью простые халаты. Несмотря на то что у каждого в руках был какой-нибудь инструмент, лица их оказались что-то уж слишком серьезными для музыкантов.

— Кто они такие? — спросила она у Рахмы, но старуха только пожала плечами.

— Амастан говорит, что друзья.

Тисагсар, подарки для невесты, лежали на широком голубом ковре посередине площадки для танцев. Здесь были резная деревянная коробка с пряностями от мужчин племени, платье и янтарное ожерелье, бусины которого величиной не уступали птичьему яйцу, мешок риса, еще один с просом, ступка и пестик, связка горного тимьяна, собранная этим утром одной старухой, точильный камень, нож с костяной рукояткой, совсем новенький бурдюк, несколько горшков, одеяло, циновка из тростника, пара кур и штука белой ткани из чистого хлопка, которую Амастан привез с базара в Кидале, а также серебряная подвеска с изысканным узором, тяжелая, как гребень, длиной в ладонь. Мариата будет носить ее, когда станет его женой.

Она наконец-то вышла на яркое полуденное солнце в своем переливающемся синем свадебном платье. Лицо ее было подкрашено охрой, глаза и губы подведены черной сурьмой, руки и ноги разрисованы яркой хной, мочки ушей оттягивали большие треугольные серьги, по всей одежде были приколоты серебряные амулеты на счастье. Целая дюжина ярких браслетов позвякивала на запястьях. Женщины племени как раз ставили свадебный шатер на приличном расстоянии от того, в котором она жила с Рахмой. Шатер был сшит не меньше чем из сорока козьих шкур. Как женщинам удалось сложить вместе так много шкур и тайком сшить их? Ведь невеста даже не видела, как они это делают. Мариата была глубоко тронута. Кель-теггарт — племя небогатое, где им взять целых сорок лишних шкур! А вот поди ж ты, собрали и сделали это для нее, человека им чужого, почти без родственников и семьи. Это так поразило ее, что неожиданно для самой себя она расплакалась.

К Мариате торопливо подошла Тадла, обычно суровое, хмурое лицо которой расплылось в покровительственной улыбке. Она тепло обняла Мариату. Многолетний опыт позволил ей сделать это так, чтобы не сбить амулетов и не попортить свадебного наряда. Слезы девушки и так повредили макияж, над которым Нофа трудилась несколько часов.

— Ну-ну, моя милая, не волнуйся. Это твой самый счастливый день, и все мы рады за тебя. Ты принесешь нам большую радость и удачу, дашь нашему племени сильную, свежую кровь. Смотри, как рада и счастлива моя дорогая подруга Рахма. Она гордится тобой. Разве не так?

Мариата подняла глаза и увидела Рахму, вытирающую руки о платье. Ее потный лоб блестел. Она тоже вместе со всеми только что ставила шатер, а работа эта непростая, весьма тяжелая. Улыбка у старой женщины расплылась от уха до уха.

— Ты сама знаешь, что, пока не выйдешь замуж, не можешь заходить сюда, иначе тебя постигнет страшное несчастье. Предоставь все нам. Мы украсим его и устроим все сами. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Мы соткали тебе новый ковер для пола. Смотри. — Она махнула рукой женщинам, те куда-то побежали и через минуту вернулись с длинным рулоном, который с гордостью развернули перед невестой.

— Цвета подбирала я! — заявила Нура. — Нравится? Мох для этой удивительной зеленой краски мы собирали в холмах, пришлось потратить кучу времени! Но смотри, этот цвет подойдет самому пророку! Для синего мы взяли индиго и тут уж не экономили! А здесь мы использовали волчий лук, и смотри, какой красивый и яркий получился красный.

— А я выткала по краю лягушек, видишь? — сказала Лейла, тыча пальчиком в ровные треугольнички с точками по периметру ковра.

Она лукаво подмигнула Мариате, и обе захихикали. Лягушки славились своей плодовитостью, а еще были символом удачи, поскольку жили в воде.

— Смотри, как следует выбери на этом ковре место для кровати и тогда подаришь мужу много красивых сыновей!

Тут поднялся шум и гам, все одновременно весело загалдели, а потом вдруг куда-то убежали.

Рахма взяла Мариату за локоть.

— Пойдем поглядим на жертвоприношение.

На площадку, где должен был проходить праздник, привели молодого бычка, которого теперь окружили юноши племени с лучшими ритуальными копьями в руках. На запястьях у них сверкали браслеты. Солнце пекло немилосердно. Бычок было попятился, но уперся задом в плотный строй молодых людей, обезумел от страха, закатил глаза, захрапел и побежал по кругу, неуклюже вскидывая длинные нескладные ноги.

На свадьбе Хедду и Лейлы бычка не закалывали, для них это было слишком дорого. Но Амастан много путешествовал, торговал и за несколько лет накопил порядочную сумму. Калым, который он давал за Мариату, тоже оказался немалым, хотя тут не было никого, кому он мог бы его выплатить. Эти деньги взял на хранение амграр племени, вдовец Рисса, сын Зейка. Калым будет находиться у него, пока не объявятся ближайшие родственники Мариаты. Тогда он передаст его им для дальнейшего хранения. Если с Амастаном что-то случится или их брак распадется, то эти деньги понадобятся Мариате, чтобы растить детей.

Наконец из круга выступил Амастан в халате цвета индиго. Ткань блестела в лучах солнца металлическим отливом, а его тагельмуст венчала диадема из амулетов. Копье, зажатое в руке, было изготовлено несколько поколений назад, но наконечник этого оружия оказался так остро заточен, что бычку грозила быстрая и неминуемая смерть. Бедное животное остановилось перед ним, но тут же увернулось и бросилось прочь, словно почуяло роковой смысл сверкающего металла. Молодые люди сделали шаг назад, слегка расширив круг, чтобы дать Амастану побольше места. Бычок остановился как раз напротив него и не отрывал глаз от человека, который с явной угрозой направился прямо к нему.

— А разве нельзя, чтобы кузнец просто взял и перерезал бедняге горло? — тихо спросила Мариата, сжав руку Рахмы.

— Вряд ли годовалый бычок сможет серьезно поранить нашего мальчика, — рассмеялась та.

Но Мариата думала вовсе не об этом. Прежде она не чувствовала отвращения, когда видела, как забивают животное для еды или в качестве жертвоприношения, но тут ее охватило глубокое предчувствие какой-то опасности. На ум ей невольно пришли грозные слова женщины-кузнеца: «Прольется кровь». Так или иначе, но сегодня уж точно погибнет невинный бычок. Мариате вдруг расхотелось видеть, как у нее на глазах убивают животное, пусть этот ритуал был традиционным и обязательным, а зрелище захватывающим.

— Нет! — закричала она, и пораженные люди обернулись к ней. — Убивать его таким образом — дурной знак. Я чувствую это… вот здесь. — Мариата прижала ладонь к тому месту под грудью, где у человека рождаются самые глубокие, подлинные и несомненные убеждения.

Все изумленно смотрели на нее. Впервые с тех пор, как она покинула кель-базган, Мариата почувствовала во взглядах этих людей неподдельную враждебность.

Амастан вышел из круга и через площадку, подготовленную для праздника, зашагал прямо к ней. Не дойдя нескольких шагов, он вонзил наконечник копья глубоко в землю.

— Ты не хочешь смотреть, как убивают это животное, и я от всей души исполню твое желание. — Амастан повернулся и обратился к толпе: — Как вы все знаете, Мариата спасла меня из лап Кель-Асуфа. Она может общаться с духами. Если моя невеста говорит, что убивать бычка сейчас — дурное предзнаменование, то мы должны с уважением прислушаться к ее природному чутью.

В толпе раздался глухой ропот, все заговорили вполголоса, многие трогали свои амулеты. Одно дело не проводить ритуала из-за отсутствия средств, совсем другое — собраться, начать и не совершить его.

— Ничего хорошего из этого не выйдет, — сказал какой-то мужчина.

— Женщины не должны вмешиваться в мужские ритуалы, — заявил другой.

— Сразу видать, кто будет главой в этой семье, — добавил третий, и все засмеялись.

Амастан печально покачал головой.

— Можете дразнить меня, сколько вам хочется, но я слишком высоко ценю мою невесту, чтобы омрачить ей этот радостный день. Для праздника у нас уже жарится добрый баран. Его с лихвой хватит на всех, так что нет особой нужды проливать лишнюю кровь. Я решил помиловать этого зверя и сохранить ему жизнь.

Он прижал ладонь к сердцу, поклонился Мариате, выдернул из земли копье и пошел к своим товарищам, предоставив толпе ловить бычка и возвращать его в свой загон.

Рахма похлопала Мариату по плечу.

— Думаю, пора начинать музыку. Как считаешь?

Она кивнула ведущему музыканту, оркестранты быстренько схватились за свой инструменты и грянули мелодию «Охотник и голубь», которая скоро отвлекла народ от беспокойных мыслей о неудавшемся жертвоприношении.

Тут появилась Тана, пересекла площадку для празднества и остановилась перед Мариатой.

— Смелей, детка! Хотя, в конце концов, вряд ли это поможет. — Склонив голову в сторону, как орел, который рассматривает свою жертву, она окинула взглядом платье девушки и ее украшения. — Неплохо. Хотя я вижу, что ты все упорно вешаешь на себя эту проклятую вещицу.

Амулет, прежде принадлежащий Амастану, действительно занимал почетное место на груди невесты. Тана протянула руку и похлопала по нему достаточно сильно, чтобы Мариата почувствовала, как он больно давит ей на грудь. Тут вдруг крышка амулета щелкнула и открылась. Придерживая ее пальцем, женщина-кузнец вложила в нишу крохотную трубочку свернутого пергамента, снова прижала крышечку и защелкнула центральной кнопочкой.

— Это тебе на счастье, — сказала она. — На всю твою жизнь. Там заклинание, которое я должна была приготовить для Амастана, когда он однажды попросил меня об этом. Может быть, на этот раз оно сослужит свою службу. Но это не свадебный подарок.

Словно откуда-то из воздуха, у нее в руках возникла чудесная кожаная сумка с бахромой изумрудно-зеленого, алого и синего цветов, та самая, которую видела Мариата, когда Тана шила ее под сенью тамариска. Тана перекинула ремень через голову девушки, пропустила его под мышкой и расположила сумку так, чтобы та сидела на пояснице. Обновка улеглась аккуратно и ладно, будто всегда там и была, и это несмотря на то что в ней лежали какие-то довольно тяжелые предметы. Страшное любопытство овладело Мариатой. Она резким движением переместила сумку вперед, полюбовалась великолепной чистотой цветовой гаммы, прекрасным орнаментом в виде солнца с лучами и изящной мелкой строчкой, а потом попробовала было открыть ее.

— Не надо, сейчас не время, — строго сказала Тана, отправляя сумку обратно девушке за спину. — Когда надо будет, сама почувствуешь. Ты встанешь перед выбором: спасти одну из двух жизней. Делай его с умом, несмотря на то что это будет очень нелегко. — Она улыбнулась, и жесткий взгляд ее старых глаз смягчился. Женщина-кузнец протянула руку и погладила Мариату по щеке. — Береги себя, малышка.

Тана пошла прочь, а Мариата осталась на месте, глядя ей в спину и размышляя о странных словах. Но думать об этом сейчас не было времени. Уже прибыл марабу, чтобы совершить недолгий обряд бракосочетания. Амастан и Мариата обменялись короткими брачными обетами, свидетели произнесли поздравительную речь отдельно для жениха и невесты, а потом те возложили руки на Коран, обменялись свадебными дарами и через непостижимо короткое время стали мужем и женой.

После формальных поздравлений и благословения марабу остаток дня был посвящен обычным удовольствиям свадьбы. Люди пели, играли на барабанах. Баран, который с самого рассвета крутился на вертеле, был с удовольствием съеден вместе с финиками, пряностями и хлебом. За обедом последовали скачки на верблюдах и танцы с саблями, во время которых мужчины похвалялись своим мастерством и ловкостью. Потом незамужние девушки исполнили красивый танец гуэдра, составляющий часть обряда благословения. Их прически были украшены раковинами каури, девушки выделывали ножками незаметные, но очень точные движения. Потом солнце зашло, и старики уже клевали носом, убаюканные монотонными, мягкими ритмами хлопающих ладоней, но вскоре темп достиг крещендо. Головы качались, косы взлетали, падали и метались в разные стороны, как атакующие жертву змеи. Атмосфера была насыщена силой, приносящей удачу. Это чувствовалось везде. На селение будто опустилось огромное облако, заряженное энергией добра и счастья. Женщины радостно завывали. Амастан прижал руки Мариаты к своему сердцу. Наконец-то они женаты.

Пир продолжался горой, музыка все не кончалась. Мужчины разогревали у костров свои барабаны, чтобы кожа натянулась потуже, готовясь выстукивать ритмы самых быстрых танцев. Люди постарше выпили очередной стакан укрепляющего чая и заели его горстью фиников, чтобы продержаться хотя бы первые часы после полуночи, разбились на кучки и принялись перемывать косточки знакомым. Молодые напропалую пустились заигрывать, поддразнивать друг друга, нисколько не стыдясь того, что за ними наблюдают те, кто уже женат.

Луна уже была высоко в небе, когда на горизонте, к востоку от селения, где лежали огромные валуны, появились какие-то темные фигуры, большая группа всадников, сидящих на верблюдах. Тревогу поднял музыкант, который на минутку отошел в кусты, чтобы облегчить мочевой пузырь. Барабанный бой резко оборвался, танцоры остановились и встревоженно переминались с ноги на ногу. Амастан тихо сказал что-то Базу, и тот, не поднимая шума, растворился в ночи. За ним так же тихо исчезли еще несколько мужчин.

— Кто это? — спросила Мариата.

На ее бледном лице, окрашенном охрой, глаза, подведенные сурьмой, казались огромными.

— Не знаю, — ответил Амастан, потуже затягивая лицевое покрывало. — Может быть, запоздалые гости задержались в пути. Или же нет. Сбегай-ка к нашему новому шатру, Мариата. Возле входа найдешь меч. Я воткнул его в землю, чтоб не допустить туда злых духов. Принеси его, хорошо?

— Что-то мало они похожи на духов, — неуверенно сказала она, но послушно пошла исполнять приказание.

Эфес и крестовина старинного меча были изящно обмотаны медной проволокой и украшены ленточками цветной кожи. Этот клинок Амастану одолжил Азелуан. Мариата выдернула его из земли и побежала обратно. При каждом шаге сумка, подаренная Таной, стучала ей по спине, а меч путался под ногами. Но Амастана уже не было там, где она его оставила. С бьющимся сердцем Мариата увидела, что он далеко на краю селения, бежит к скалам, а на спине его болтается охотничья винтовка. Мариата стояла, держа в руках старинный меч и чувствуя себя полной дурой, потом не выдержала и метнулась за ним. Другие мужчины тоже достали свое оружие и побежали куда-то. Это были те самые гости, которых Мариата прежде никогда не видела или же просто не узнала их в воинственном обличье. Всадники, до сих пор никем не остановленные, приближались, пока не прогремел первый выстрел.

— Кто вы? — раздался крик амграра.

Голос вождя, человека уже немолодого, звучал так же высоко, как у женщины.

Никто не ответил, возможно, потому, что его не услышали.

— Это джинны, — испуганно сказал кто-то. — Надо было забить бычка. Злые духи гневаются, они пришли требовать крови, которой не дождались.

— Назовитесь, или мы будем стрелять! — крикнул Амастан как мог громко.

Один из верховых чуть выехал вперед и заявил:

— Меня зовут Усман, сын Хамида, я из кель-ахаггар, Мариата — моя дочь. Я приехал с людьми кель-базган, со мной мои сыновья Азаз и Байе!

Мариата от удивления открыла рот, потом подбежала к Амастану и закричала:

— Это мой отец и братья!

Она всматривалась в темноту, пытаясь узнать очертания троих человек, которых так долго не видела. Сильно ли они изменились, пока странствовали под жгучими лучами солнца пустыни? С веселым ли чувством приехали, чтобы отпраздновать ее замужество, или только лишь повинуясь родственному долгу? Ее тревога вдруг сменилось бурной радостью при мысли о том, что теперь уже и не важно, прибыли ли они благословить ее или нет. Они с Амастаном — жена и муж по закону, теперь никто не в силах разлучить их.

— Добро пожаловать! — крикнула Мариата. — Приглашаю всех на наш свадебный пир!

Так вот кто это! Напряжение сразу разрядилось, раздался смех, музыканты снова потянулись к своим инструментам. Кого-то отправили забивать еще одну козу и подкинуть дров в костры, другие засуетились, ставя на огонь чайники. Гости, должно быть, проделали долгий и нелегкий путь, раз приехали так поздно. Всем известно, как трудно путешествовать через Тамесну.

Всадники уже почти подъехали к площадке, где проходило торжество, как вдруг один из них отделился от группы, и пляшущее пламя костра осветило его.

— Но перед тем как праздновать, надо уплатить один должок! — крикнул он грубым, неприятным голосом.

Мариата вскинула голову и пристально вгляделась. Еще до того как огонь осветил его лицо, она поняла, что это Росси, сын Бахеди.

— Эта женщина — воровка! — во весь голос объявил он. — Она украла у меня двух верблюдов! Хуже того, похитила мое сердце!

Люди с недоумением смотрели друг на друга. Это что, шутка такая или он говорит серьезно?

Росси выпрямился в своем высоком седле и продолжил:

— Мариата, дочь Йеммы, без предварительной договоренности увела у меня двух прекрасных тибестийских верблюдов. Кроме того, всему племени кель-базган известно, что она была обручена со мной. До сих пор для всех загадка, почему она так неожиданно уехала, но теперь я понял. Человек из племени кель-теггарт украл ее. Поэтому вам надлежит заплатить мне долг чести. Я принес вам слово аменокаля Аира Муссы, сына Ибы. Он заявляет, что дело это достаточно ясное. Его следует решить без промедления. Отдайте мне моих верблюдов, а также девушку, и я уеду к себе, не имея в душе обиды.

Но тут подал голос Усман, развернувший своего верблюда прямо перед Росси.

— Когда мы отправлялись сюда, ты ни слова не сказал мне о вашем обручении, — проговорил он тихим, но твердым голосом.

— А если бы сказал, разве ты провел бы меня через Тамесну?

Отец Мариаты так посмотрел на него, что все стало ясно и без ответа.

— Вот видишь!.. — засмеялся Росси. — Будем так говорить, я просто не счел нужным упомянуть про эту частность. Но со своим дядей я все обговорил, а он, как тебе известно, теперь умирает. Ты знаешь, что это означает для тебя, твоей сестры и всех близких родственников.

Усман все смотрел на Росси не отрываясь, пока тот не отвернулся.

— Я проделал долгий путь, чтобы найти свою дочь, — негромко, но уверенно сказал он. — Надеялся успеть отговорить ее от этой свадьбы. Если бы ты не упал с верблюда, когда мы пересекали границу, то наше путешествие завершилось бы еще вчера. Если бы ты постоянно не жаловался на неудобства, не просил то и дело останавливаться, чтобы дать отдохнуть своей нежной заднице и смазать ее какой-то мазью, от которой никакого толку, да подложить на седло еще подушек — женщина столько не наваливает! — мы приехали бы еще на день раньше. Теперь ты говоришь мне про какое-то там обручение, о котором я ничего не знал! Что касается верблюдов, этот вопрос решить легко, не стоило даже затевать переход через Тамесну. Ты можешь предъявлять претензии от имени Муссы, даже стать следующим вождем племени кель-базган, но Мариата — моя дочь. Если у тебя есть к ней какой-то интерес, ты должен предоставить это дело мне, и я устрою все так, как тому подобает быть.

Он шлепнул своего верблюда по макушке, и тот послушно опустился на колени. Потом отец спешился и направился туда, где стояли рядом и молча наблюдали за происходящим Амастан с Мариатой. Амастан все еще держал в руке винтовку, а Мариата сжимала старинный меч.

Не дойдя до них нескольких шагов, Усман склонил голову и произнес:

— Дочь моя.

— Да, отец.

Они не стали обниматься.

— Я думал, что оставил тебя в безопасности с тетушкой Дассин, но ты, похоже, поступила по-своему. Весть о твоей скорой свадьбе дошла до племени кель-базган только неделю назад, и я должен сказать, что твоя тетушка была очень недовольна.

— Оставаться с кель-базган для меня было небезопасно, отец, — твердо ответила Мариата. — Я решила покинуть их и отправилась сюда.

— О безопасности поговорим немного позже. Но по всему выходит, что ты улизнула от людей кель-базган, как тать в ночи, не сказав никому, куда отправилась. Я так понимаю, два верблюда пропали в это же самое время. Что ты на это скажешь?

Мариата поджала губы.

— Сейчас не время говорить о таких вещах. У меня были на то причины. Если ты узнаешь о них, то разгневаешься, но только не на меня. Пока я скажу одно: добро пожаловать на наш свадебный пир и тебе, и моим братьям, и всем, кто пришел с тобой. Будьте нашими дорогими гостями. Но Росси, сын Бахеди, сюда не зван, как и в любое другое место, где нахожусь я.

При этих словах Амастан резко повернул голову к ней.

— Росси?

Костяшки его пальцев, сжимающих винтовку, побелели.

Мариата положила ладонь ему на руку.

— Теперь еще не время. — Она повернулась к Усману. — Отец, это Амастан, сын Муссы, сын аменокаля и прекрасный, честный человек. Поэтому я не понимаю, почему тетушка должна быть недовольна моим выбором. Наверное, беда в том, что я не посоветовалась на этот счет с ней самой. Мы посылали гонцов во все концы торговых путей, чтобы сообщить об этом тебе, моим братьям и самым близким родственникам, но не получили от вас никакой весточки. Поэтому мне самой пришлось принимать решение выйти замуж за Амастана. Это было мое право.

Выслушав ее, Усман неторопливо кивнул и заметил:

— Таков древний обычай. Я это знаю. Но мир в наше время меняется слишком быстро, и старые обычаи за ним не поспевают. Скажу тебе прямо и откровенно, Мариата, я ничего не имею против человека, которого ты избрала, но хочу, чтобы ты отложила свою свадьбу и отправилась со мной. Наши люди теперь в опасности, и здесь больше, чем где бы то ни было еще. Поэтому я приехал, чтобы забрать тебя с собой туда, где ты поселишься постоянно и будешь в полной безопасности.

— Поселюсь постоянно? — Мариата смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— У меня теперь новая жена. Она живет в Тафилальте, это небольшой городок на юго-востоке Марокко. Я оставил дороги пустыни и решил поселиться там с ней. Мы с ее отцом организовали общий бизнес. Вы с братьями отправитесь со мной, и у нас начнется новая, куда более счастливая жизнь.

— Марокко?

Мариата с ужасом смотрела на отца, но тут вперед вышел Амастан.

— Я понимаю вашу заботу о благополучии дочери, но могу заверить вас, что теперь, когда мы поженились, это моя забота. Я душу свою положу ради этого.

— Но ведь это первая ночь после вашей свадьбы?

Голос, который вмешался в разговор, принадлежал Росси. Он прозвучал довольно спокойно, но белки его глаз налились кровью, а во взгляде метались искры.

Амастан признал, что это именно так.

Росси повернулся к Усману.

— Тогда ты не очень-то опоздал. Всем известно, что только на третью ночь брак считается законным! Отдайте безопасность вашей дочери в мои руки, господин мой. Вскоре я стану вождем, буду беречь и охранять ее жизнь, опираясь на все могущество Аира.

— Это прекрасное предложение, Росси, но я уже решил, что она отправится со мной в Тафилальт, — покачал головой Усман.

— Отец, без мужа я никуда не поеду.

Тут в разговор вступил еще один человек, амграр Рисса, сын Зейка.

Он обменялся с Усманом должными приветствиями, а потом заговорил как вождь народа кель-теггарт:

— Эти двое молодых людей поженились так, как положено по обычаю. Их сочетал марабу перед глазами всего племени. Амастан хороший человек. Я знаю его с детства и могу ручаться…

— А я знал его двенадцать лет перед тем, как он уехал в эту крысиную дыру, и могу сказать, что он жалкий червяк! — перебил его Росси.

— А ты всегда был хвастун и трус. Это может подтвердить каждый ребенок из вашего племени кель-базган! — прокричал в ответ Амастан.

Тогда Росси бросился на него и обеими руками изо всех сил толкнул в грудь. Амастан пошатнулся и чуть не упал.

Мариата прыгнула между ними и закричала:

— Прекратите! Как тебе не стыдно, Росси, сын Бахеди! Это моя свадьба. Теперь время праздновать и веселиться. Всякий, кто не хочет разделить с нами нашу радость, может уходить хоть прямо сейчас.

Амграр улыбнулся. Его хитрые, лукавые глаза сверкнули в свете костров.

Он обратился к Мариате, но все свое внимание сосредоточил на Росси, сыне Бахеди:

— Вряд ли сейчас возможно прогнать столь усталых путников, не предложив им своего гостеприимства, несмотря на то что материальные средства наши не столь велики, как у народа кель-базган. Я надеюсь, что наше селение придется вам по душе своей теплотой и удобствами, особенно в этот радостный день. Сердечно прошу вас, отложите в сторону ваши разногласия. Усман аг Хамид, твоя дочь законным порядком и по своей воле сочеталась браком с этим человеком, порадуйся же за нее. Росси, сын Бахеди, о твоих пропавших верблюдах мы поговорим завтра, но мне кажется, ты сам убедишься в том, что у нас, в этой, как ты говоришь, крысиной дыре, нет и не может быть прекрасных тибестийских мехари. Живем мы скудно, и верблюды у нас простые, обыкновенные, рабочие. Мы не можем позволить себе держать такие дорогие игрушки.

Росси выпрямился и заявил:

— Мои верблюды не были игрушками. Я купил их на племя, у них прекраснейшая тибестийская родословная. Доход от продажи потомства украденных верблюдов, который я потерял, не поддается исчислению.

— Что поделаешь, — пожал плечами Амастан. — Если он не поддается исчислению, то мы тут мало чем можем помочь, а уж тем более компенсировать их потерю, даже если они и были украдены, в чем я очень сомневаюсь. Скорее всего, ты плохо за ними смотрел, не стреножил как следует. Верблюды ушли от тебя поискать себе место получше, туда, где их не станут по любому поводу пинать ногами.

— Вы все хорошо знаете, что это она их украла! — рассвирепел Росси. — Может, формально она тебе и жена, но я спал с ней первый!

Услышав эту отвратительную претензию, все потрясенно замолчали, разинув рты. Пользуясь наступившей тишиной, Росси назвал огромную, немыслимую сумму компенсации за украденных верблюдов, такую, что могла бы быть выплачена разве что султанами древней Сонгайской империи, стены дворца которых сияли золотом.

Росси с удовлетворением обвел взглядом лица, охваченные смятением, и продолжил:

— А если не сможете отдать деньги, то ничего, кроме этой вот женщины, я не приму, и мне плевать, замужем она или нет!

Мариата не могла больше этого выносить и закричала:

— Да ты с ума сошел! Во-первых, я с тобой не спала, и ты это прекрасно знаешь. Ты пытался взять меня силой. Это первая веская причина, по которой я спешно и тайно покинула кель-базган. Во-вторых, когда я отбивалась, то ударила тебя по лицу и ты заплакал как ребенок. В-третьих, давай поговорим о верблюдах. Это правда, я воспользовалась парой животных, которые, как мне было известно, принадлежали тебе. Но я взяла их в качестве платы за оскорбление моей чести. По моим подсчетам, за это, а также за второе, гораздо худшее оскорбление, только что нанесенное открыто, при всех, ты должен мне еще трех верблюдов! Тех, которых я у тебя забрала, здесь больше нет. Они были проданы на базаре в Гулемиме. Деньги, полученные за них, хранятся у меня до сих пор, и дали за них не так уж много, так что не стоит завышать им цену. Я так думаю, что они даже не были самцами, а возможно, вообще кастрированы. Я, по крайней мере, не заметила, чтобы они вели себя так, как настоящие самцы. В мире есть много существ, которые внешне выглядят очень даже неплохо, гордятся своим рождением и хвастаются прекрасной родословной. Но частенько бывает так, что, когда дело доходит до спаривания, они оказываются не на высоте!

К этому времени вокруг них собралась уже огромная толпа. Раздался смех, и скоро все мужчины кель-теггарт хохотали, глядя на Росси. Для них не надо было многого. Все сразу невзлюбили этого надутого типа, тем более что дурное обращение вождя Аира с Рахмой являлось оскорблением, нанесенным всему племени.

Взбешенный Росси схватил Мариату за руку, злобно повернул ее и завопил:

— Говори правду, сучка! Ты раскинула свои ножки передо мной, и тебе очень все понравилось. Ты прибегала ко мне каждую ночь!

В следующее мгновение Мариата почувствовала, как кто-то схватил ее за другую руку и вырвал из нее старинный меч. После короткой яростной схватки она была свободна. Росси лежал на земле, Амастан сидел на нем верхом, приставив старинный клинок Азелуана к его горлу.

Тут вдруг началось черт знает что. Раздался выстрел, и ночь раскололась вдребезги. Все растерялись, никто не понимал, в чем дело. Люди застыли как вкопанные и ошеломленно озирались вокруг. Может, это просто треснула скала или у кого-то ружье по ошибке шарахнуло? Но тут прозвучал второй выстрел, свистнула пуля, кто-то вскрикнул. Потом грянул оглушительный треск. Отдельные винтовочные выстрелы накрыл страшный вал плотного, непрерывного автоматного огня. Как в кошмарном сне, Мариата увидела, что Амастан вдруг опрокинулся назад. Незримый удар сбросил его с поверженного Росси. Передняя часть халата, сшитого из красивой дорогой ткани цвета индиго с удивительным отливом, теперь, в свете луны, имела совсем другой оттенок. По ней медленно расползалось какое-то черное и влажное пятно. Он неподвижно лежал на земле, у ног Росси, сына Бахеди, откинув руки назад. Старинный меч, теперь бесполезный, валялся рядом. На твердой, темной и пыльной земле его руки казались бледными и хрупкими, легкими и мягкими, как лепестки цветов олеандра.

Раздался пронзительный крик какой-то женщины.

— Амастан, Амастан, Амастан! — снова и снова повторяла она.

Это слово гулко отдавалось у Мариаты в голове, пока не превратилось в какой-то бессмысленный набор звуков. Она не сразу поняла, что это ее собственный голос, безумный и жалкий.

Все снова потонуло в оглушительном шуме. Раздавались выстрелы и пронзительные вопли, жалобный вой и дробный перестук автоматных очередей. Вокруг, хватаясь друг за друга, крича от боли и страха, размахивая руками и суча ногами в поисках опоры, падали люди. Их словно косил на месте бешеный ураган.

Ревели верблюды, метались чьи-то фигуры в пылающей одежде. В одном из этих живых факелов Мариата, к собственному ужасу, узнала Лейлу. Потом появился какой-то человек — нет, много людей, группы, будто целые сотни. Они, словно муравьи, кишели по всему селению. Их бритые лица были открыты и тускло светились бледными пятнами в ночи. Она двинулась вперед, туда, где на земле еще недавно лежал Росси.

«Где же он?» — стучало у нее в мозгу, но ответа не находилось, да ей на это было уже плевать.

Мариата схватила Амастана за руку и закричала:

— Вставай! Вставай! На нас напали!

Но его рука безвольно повисла и не двигалась. Она висела, словно мертворожденный ягненок, которого Мариата весной извлекла из умирающей овцы, была невероятно, поразительно безвольной, вялой, как тряпка. Мышцы этой руки навсегда покинула воля, делавшая их упругими и заставлявшая сокращаться.

Мариата все равно продолжала истерически трясти ее и звать:

— Амастан!

Она знала, что муж просто потерял сознание. Глаза закрыты, веки плотно сжаты, словно в самый разгар свалки он вдруг взял и уснул.

— Амастан! Вставай!

Ей удалось подхватить его под мышки. Мариата попыталась поставить мужа на ноги, но он оказался очень тяжелым. Амастан всегда был легкого телосложения, тонкий, гибкий и подвижный. Как же так, почему теперь его так трудно сдвинуть с места? Мариата почему-то туго соображала, никак не могла понять, что случилось?

— Амастан! — снова завопила она над ним голосом, полным ярости, смешанной со страхом.

Тут кто-то схватил ее, попытался оттащить в сторону.

— Ему уже никто не поможет!

Крепко сжав пальцы, Мариата изо всех сил вцепилась в рукав мужа и уперлась в землю пятками, понимая, что если она отпустит его сейчас, то больше никогда не увидит.

— Нет! — кричала она. — Нет!

Дорогая ткань цвета индиго оказалась крепкой и не пускала борющиеся фигуры, являющие собой причудливую картину. Вдруг раздался треск, слышимый даже в этом шуме. Ткань не выдержала, и в руке у Мариаты остался лишь окровавленный кусок халата. Кто-то обхватил ее, перевернул, поднял, перекинул через плечо и понес прочь.

Находясь в таком вот странном положении, она видела, как Росси стащил с верблюда ее брата Азаза. Мальчик бесформенной кучей упал на твердую землю. Ее враг влез в седло и злобно ударил животное пятками по бокам. Верблюд поднялся и бегом скрылся в темноте. Байе наклонился над Азазом и взвалил его на своего осла. В голове у Мариаты осталась только одна мысль. Теперь ей все равно, что будет с другими, пусть даже это ее собственные братья, хотя она и понимала, что думать так нехорошо. Все происходящее казалось ей нереальным, тем более что видела она это в перевернутом виде. Единственное, что было для нее теперь реально, — неподвижная фигура на земле, которая с каждым шагом уплывала все дальше и дальше, а потом совсем пропала во мраке, как Мариата ни выворачивала голову и ни вытягивала шею.

Потом она видела, как какой-то человек повалил на землю Тану и стал срывать с нее одежду. Двое каких-то темнолицых, еще совсем мальчишек, мимоходом сбили с ног амграра. Азелуан быстро шел куда-то, а вокруг него кипела рукопашная схватка. В руках он сжимал черный автомат Калашникова. Его лицо, искаженное яростной гримасой, освещали вспышки выстрелов. Талда, всегда такая добрая, вопила диким голосом и защищала ребенка, прячущегося за ее спину, от человека в форме, который пытался убить его. Последним, что разглядела Мариата, была Рахма, которая храбро отмахивалась пылающей веткой от нападавшего на нее мужчины. Тот небрежно, от бедра наставил на нее черный ствол зловещего, как скорпион, автомата и спокойно выпустил очередь прямо ей в лицо. Вспышки выстрелов осветили ночной мрак. Рахма дернулась и упала. Другой человек схватил ее за длинные косы и, торжествуя, одним ударом клинка, блеснувшего в свете луны, отрубил ей голову.