Почти неделя ушла на то, чтобы извлечь из болота машины и тела жертв. Пришлось вызывать представителей дорожной службы округа с драгой и кранами. Но в конце концов работа была сделана. Нашли и деньги, прямо в машине. Удивительно: на них не попало ни пятнышка грязи, ни единого пятнышка!

Примерно в то же время где-то в Оклахоме задержали громил, обчистивших банк в Фултоне. Но заметка об их поимке заняла всего полколонки в фейрвейлской «Уикли гералд». Зато почти вся первая полоса была посвящена делу Бейтса. Крупнейшие информационные агентства — «Ассошиэйтед Пресс» и «Юнайтед Пресс» — сразу же унюхали сенсацию, и расследование подробно освещалось в телепередачах. Некоторые из писак сравнивали эту историю с делом Гейна, имевшим место на севере страны несколькими годами раньше. Они выжали все, что могли, из этого «дома ужасов» и всячески пытались доказать, что Норман Бейтс годами умерщвлял посетителей мотеля. Журналисты громогласно потребовали расследовать все случаи пропажи без вести на территории округа за последние двадцать лет и призывали полностью осушить болото, чтобы убедиться, что там больше нет мертвых тел.

Что ж, потом ведь не им пришлось бы ломать голову над тем, как оплатить такие работы.

Шериф Чемберс охотно давал интервью, многие из которых были опубликованы полностью, — два даже с фотографиями. Он обещал провести тщательное расследование всех аспектов дела. Местный прокурор призвал не медлить с судом над кровожадным убийцей (приближался октябрь, а с ним и новые выборы) и ни разу не опроверг впрямую передававшиеся из уст в уста и кочевавшие по страницам газет слухи, согласно которым Норман Бейтс совершал акты каннибализма, сатанизма, инцеста и некрофилии.

Конечно, на самом деле прокурор даже ни разу не говорил с Бейтсом, который был временно помещен в госпиталь штата для обследования.

Ни разу не видели Бейтса и распространители кровожадных слухов, но это обстоятельство их не смущало. Не прошло и недели, как обнаружилось, что практически все уроженцы Фейрвейла, не говоря уже о жителях округа к югу от городка, лично и непосредственно знали Нормана Бейтса. Одни «ходили вместе в школу, когда он еще был мальчишкой», и, конечно, уже тогда «заметили, что ведет он себя как-то странно». Другие «много раз видели, как он крутился возле этого своего мотеля», и, по их словам, тоже всегда «подозревали» его. Нашлись и такие, что помнили его мать и Джо Консидайна; они утверждали, что «когда эти двое якобы свели счеты с жизнью, сразу стало ясно — дело тут темное», но, конечно, страшные подробности дела двадцатилетней давности не шли ни в какое сравнение с открытиями последних дней.

Мотель, естественно, был закрыт, что жестоко разочаровало многих любителей сенсационных злодейств, упорно искавших возможности пробраться туда. Львиная доля таких любопытных с удовольствием поселилась бы в нем, а небольшое повышение платы за номер позволило бы с лихвой окупить потерю энного количества полотенец, прихваченных в качестве сувениров. Но люди из дорожного патруля штата днем и ночью охраняли мотель и все, что было внутри.

Это оживление докатилось даже до магазина Лумиса — и Боб Саммерфилд отметил серьезный приток покупателей. Конечно же, каждый хотел поговорить с Сэмом, но он большую часть недели проводил в Форт-Уэрте с Лайлой и в госпитале штата, где трое психиатров наблюдали за Норманом Бейтсом.

Прошло почти десять дней, прежде чем Сэм смог услышать из уст доктора Николаса Стейнера, официально уполномоченного давать заключение о состоянии здоровья пациента, связное объяснение.

Сэм рассказал об этом разговоре Лайле, когда они сидели в гостинице Фейрвейла, куда девушка приехала из Форт-Уэрта на следующий уик-энд. Сначала он старался опускать неприятные детали, но Лайла настояла на том, чтобы Сэм рассказал все в подробностях.

— Скорее всего, мы так никогда и не узнаем точно, как все произошло, — объявил Сэм. — Сам доктор Стейнер сказал мне, что все это более или менее правдоподобные предположения. Они сначала все время пичкали Бейтса снотворными и успокоительными, но, даже когда он вышел из состояния шока, невозможно было заставить его по-настоящему разговориться. Стейнер утверждает, что сумел войти в доверие к Бейтсу, так что тот делился с ним больше, чем с остальными, однако в последние несколько дней его сознание крайне затемнено. Многое из того, что говорил доктор — насчет какой-то фуги, катексиса, травмы, — до меня попросту не дошло.

Но вот что удалось выяснить доктору: все это началось еще в раннем детстве, задолго до смерти матери Бейтса. Конечно, они с мамой были очень близки, и, как видно, она подавляла его. Существовало там что-то еще в их отношениях или нет, доктор Стейнер сказать не может. Но он почти уверен, что Норман был скрытым трансвеститом задолго до смерти миссис Бейтс. Вы знаете, кто такой трансвестит?

Лайла кивнула.

— Человек, который любит одеваться в одежду противоположного пола, правильно?

— Ну, судя по объяснениям Стейнера, этим дело не ограничивается. Трансвеститы не обязательно являются гомосексуалистами, но постоянно представляют себя существами другого пола. С одной стороны, Норман хотел быть таким, как мать, а с другой — чтобы мать стала частью его личности. — Сэм зажег сигарету. — Опустим школьные годы и период, когда его по состоянию здоровья не взяли в армию. Но именно после этого, когда ему было примерно девятнадцать, мать, очевидно, твердо решила, что Норман не сделает и шагу без ее ведома. Может, она намеренно не давала ему развиться из мальчика в нормального мужчину; мы так никогда и не узнаем, какова ее доля вины в том, что с ним случилось. Скорее всего, тогда он и начал увлекаться оккультизмом и тому подобными вещами. Именно в это время на горизонте появился некий Джо Консидайн.

Стейнер так и не смог заставить Нормана рассказать больше о Джо Консидайне: даже сегодня, двадцать с лишним лет спустя, он все еще настолько ненавидит этого человека, что одно его имя приводит Бейтса в ярость. Но Стейнер потолковал с шерифом, просмотрел подшивку газет того времени и считает, что составил достаточно ясную картину происшедшего.

Консидайну было около сорока, когда он познакомился с миссис Бейтс; ей было тридцать девять. По-моему, она была не очень-то привлекательной, тощая и уже вся седая, но после бегства супруга владела довольно большим участком земли с домом, который был оформлен на ее имя. Все эти годы участок приносил ей неплохой доход, и, хотя приходилось платить немалую сумму людям, которые там работали для нее, она жила вполне зажиточно. Консидайн начал ухаживать за ней. Это было не так-то просто: насколько я понял, миссис Бейтс ненавидела мужчин с тех пор, как муж оставил ее с ребенком на руках. Вот, кстати, одна из причин, почему она так обращалась с Норманом, по мнению доктора Стейнера. Но я отвлекся. Так вот, насчет Консидайна: в конце концов ему удалось склонить мать Бейтса к женитьбе. Это была его идея — продать ферму, а на вырученные деньги построить мотель. В те времена там проходило единственное шоссе, так что можно было рассчитывать на неплохой заработок.

Судя по всему, Норман против этой идеи не возражал. Все прошло без сучка без задоринки, и первые три месяца они с матерью управляли новым хозяйством вместе. Вот тогда-то мать и объявила ему, что выходит замуж за Консидайна.

— И это заставило его свихнуться? — спросила Лайла.

Сэм сунул окурок в пепельницу. Так можно было не смотреть на нее, отвечая на вопрос.

— Не только это, как выяснил доктор Стейнер. Кажется, она объявила о своем замужестве при довольно неприятных обстоятельствах: после того как Норман застал ее с Консидайном в спальне, на втором этаже. Испытал он шок от увиденного сразу или спустя какое-то время, чтобы все осмыслить, неизвестно. Известно только, что произошло в результате. Норман отравил свою мать и Консидайна стрихнином. Добыл какой-то крысиный яд, положил его в кофе и подал им. Наверное, он ждал до тех пор, пока они не решили отпраздновать все вместе предстоявшую свадьбу; так или иначе, стол был уставлен всякими яствами, а в кофе добавлен бренди. Это позволило отбить привкус яда.

— Ужасно! — Лайла содрогнулась.

— Судя по тому, что мне рассказали, все было действительно ужасно. Насколько я знаю, отравление стрихнином вызывает судороги, но жертва остается в полном сознании до самой смерти. Смерть обычно наступает из-за удушья, когда затвердевают грудные мускулы. Норман наблюдал за их агонией. И его рассудок не смог перенести этого.

По мнению доктора Стейнера, изменения в его сознании произошли в тот момент, когда он писал предсмертную записку. Конечно, он заранее придумал текст такой записки; Норман прекрасно умел подделывать почерк матери. Даже придумал причину «самоубийства»: что-то насчет беременности и невозможности выйти за Консидайна, потому что у того уже была семья на Западном побережье, где он жил под другим именем. Стейнер говорит, что самый стиль записки должен был насторожить любого внимательного человека. Но никто ничего не заметил, никто не заметил, что произошло с самим Норманом, после того как он составил записку и вызвал шерифа.

Тогда все видели лишь одно: у парня истерика от шока и перенапряжения. Но вот чего никто не смог увидеть: пока Норман писал эту бумагу, он изменился. Теперь, когда все уже было сделано, он не мог пережить потерю матери. Он хотел, чтобы она вернулась. И вот, когда Норман Бейтс выводил буквы ее почерком, писал записку, адресованную Норману Бейтсу, он в буквальном смысле изменил самому себе. Он или какая-то его часть стала его матерью.

Доктор Стейнер говорит, что такие случаи вовсе не так уж редки, особенно если имеется изначально нестабильная личность наподобие Нормана. А горе, которое он испытал при виде мертвой матери, было чем-то вроде последней капли. Его скорбь была так безутешна, что никому и в голову не пришло сомневаться в достоверности истории с самоубийством. Так что и Консидайн, и мать Бейтса покоились на кладбище задолго до того, как Норман вышел из лечебницы.

— И он, как только вышел, сразу выкопал ее из могилы? — спросила Лайла.

— Да, очевидно, он сделал это самое большее через несколько месяцев после возвращения. Он давно увлекался изготовлением чучел и знал, что надо делать.

— Но я не понимаю. Если Бейтс думал, что он — его мать, как тогда…

— Все не так просто. По мнению Стейнера, Бейтс к тому времени не просто «раздвоился», у него было по меньшей мере три ипостаси. Во-первых, Норман — маленький мальчик, который жить не мог без любимой мамы и ненавидел каждого, кто становился между ними. Потом Норма — мать, которая должна была вечно жить рядом с Норманом. Третьего можно назвать нормальным — взрослый мужчина Норман Бейтс, которому приходилось вести жизнь обычного человека и скрывать от мира существование двух других личностей. Конечно, эти трое не были самостоятельными личностями, они переплетались, и каждая содержала в себе какие-то элементы другой. Доктор Стейнер назвал такую ситуацию «нечестивой троицей».

Но все же взрослый Норман достаточно надежно контролировал ситуацию, и Бейтс смог выйти из больницы. Он вернулся к себе и стал управлять мотелем. Вот когда он впервые ощутил напряжение, лишившее его покоя. Взрослого Бейтса в первую очередь угнетало сознание того, что матери больше нет и он виновен в ее смерти. Сохранять в неприкосновенности ее комнату было явно недостаточным. Он хотел точно так же сохранить и ее, навсегда сохранить ее тело: иллюзия того, что она живет вместе с ним, должна была заглушить чувство вины.

Так он принес ее обратно в дом, можно сказать, вытащил мать из могилы и вдохнул в нее новую жизнь. Ночью укладывал в кровать, днем одевал и выносил в гостиную. Естественно, Бейтс скрывал это от посторонних, и вполне успешно. Должно быть, Арбогаст тогда действительно увидел мумию, посаженную возле окна, но, по-моему, за все прошедшие годы он был единственным, кто что-то заметил.

— Тогда, значит, ужас скрывался не в доме, — прошептала Лайла. — Этот ужас был у него в голове.

— Стейнер говорит, что все было примерно так, как у чревовещателя, когда он говорит за свою куклу. Мать и маленький Норман, очевидно, подолгу беседовали друг с другом. А взрослый Норман, скорее всего, пытался рационально объяснить возникшую ситуацию. Он был способен притворяться нормальным человеком. Кто знает, какими знаниями он обладал? Бейтс увлекался оккультизмом и метафизикой. Вероятно, он верил в спиритизм так же крепко, как и в сберегающие возможности таксидермии. Кроме всего прочего, он не мог отвергнуть или попытаться уничтожить другие части своего «я»: тогда он уничтожил бы самого себя. Он одновременно жил тремя различными жизнями.

— Ему удавалось сохранять равновесие и скрывать свою тайну от окружающих; все шло хорошо, пока не…

Сэм умолк, не зная, как сказать это, но Лайла продолжила за него.

— …пока не появилась Мэри. Что-то произошло, и он убил ее.

— Его мать убила вашу сестру, — поправил Сэм. — Норма. Невозможно с точностью воссоздать, как все происходило, но доктор Стейнер уверен, что каждый раз, когда возникали трудности, доминирующей личностью становилась Норма. Бейтс начинал пить, затем терял сознание, и в это мгновение на первый план выходила она. Естественно, когда он был в таком состоянии, он надевал ее платье и прятал мумию, потому что был убежден, что настоящая убийца — она. Значит, надо было обеспечить ее безопасность.

— Так, значит, Стейнер убежден, что Бейтс не отвечает за свои поступки, что он — сумасшедший?

— Психопат; он употребил именно это слово. Да, боюсь, что так. Он собирается в своем заключении рекомендовать, чтобы Бейтса поместили для лечения в госпиталь штата. Там он пробудет, скорее всего, до самой смерти.

— Тогда никакого суда не будет?

— Я как раз пришел сообщить вам об этом. Да, суд не состоится. — Сэм тяжело вздохнул. — Мне очень жаль. Поверьте, я понимаю, что вы чувствуете…

— Я довольна, — медленно произнесла Лайла. — Так будет лучше. Странно, как это получается в жизни. Никто из нас не знал истинной правды, мы просто брели вслепую и в конце концов добрались до истины, хотя шли неверным путем. А теперь я даже не испытываю ненависти к Бейтсу за то, что он совершил. Должно быть, он сам страдал больше, чем любой из нас. Мне кажется, в чем-то я почти понимаю его. Во всех нас таится что-то темное, что может в любой момент вырваться наружу.

Сэм поднялся, и она прошла с ним до двери.

— Что ж, теперь уже все позади, и я попытаюсь забыть. Просто забыть все, что случилось.

— Все? — еле слышно произнес Сэм. Он не смел взглянуть ей в глаза.

Так закончилась эта история.

Или почти закончилась.