Лайла поднялась по ступенькам и достигла крыльца еще до того, как начался дождь.

Дом был старый, его стены казались серыми и уродливыми в полумраке надвигавшейся бури. Доски крыльца громко скрипели под ногами, она слышала, как от ветра хлопают створки окон второго этажа.

Она сердито застучала в дверь, хотя и не ждала, что кто-нибудь откликнется. Теперь Лайла уже ни от кого ничего не ждала.

Она убедилась, что по-настоящему судьба сестры беспокоит только ее. Остальные совершенно не беспокоились за Мэри. Мистер Лоури хотел вернуть свои деньги, а Арбогаст просто отрабатывал жалованье. Шериф, тот беспокоился лишь о том, чтобы избежать неприятностей. Но больше всего ее возмутила реакция Сэма.

Лайла снова постучала в дверь, и дом отозвался протяжным гулким эхом. Шум дождя заглушил этот звук, а ей было не до того, чтобы особенно прислушиваться.

Да, она действительно была сейчас очень рассержена — а как иначе можно чувствовать себя после всего этого? Целую неделю ее кормили призывами не впадать в панику, успокоиться, расслабиться, не волноваться! Если бы Лайла их послушала, она до сих пор сидела бы у себя в Форт-Уэрте! Но по крайней мере на помощь Сэма она рассчитывала.

И напрасно! Нет, он, кажется, хороший парень, в чем-то даже привлекательный, но по характеру типичный провинциал: неторопливый, расчетливый, осторожный, консервативный. Они с шерифом составляют отличную парочку. «Зачем рисковать понапрасну» — вот их девиз.

Что ж, она думает по-другому. Тем более после того, как нашла эту сережку. Как мог Сэм равнодушно отнестись к важнейшей улике и сказать, чтобы она снова привезла сюда шерифа? Почему он сразу не схватил этого Бейтса и не выбил из него всю правду? Лайла поступила бы именно так, будь она мужчиной. Одно она знала точно: теперь она уже не будет полагаться на других — тех, кто безразличен к судьбе сестры и хочет избежать проблем. Лайла больше не надеялась на Сэма и, уж конечно, не доверяла шерифу.

Не будь она так рассержена, Лайла ни за что не решилась бы проникнуть в дом, но ей до смерти надоела их трусливая осторожность, их дурацкие рассуждения. Иногда надо забыть о логике и довериться эмоциям. Именно отчаяние побудило ее продолжить поиски — безнадежные, как казалось до тех пор, пока не нашлась серьга Мэри. А там, в доме, наверняка отыщется что-нибудь еще. Непременно отыщется. Она не будет вести себя как дурочка, не потеряет голову, но ей необходимо все увидеть самой. Потом можно подключить Сэма с шерифом.

Перед глазами Лайлы сразу возникли их самоуверенные лица, и она еще сильнее затрясла дверную ручку. Бесполезно. Внутри никого нет, ей никто не откроет. Но она должна войти. Вот в чем проблема.

Лайла принялась рыться в сумочке. Помните эти старые глупые шутки, что в женской сумочке можно найти все, что только пожелаешь, — такие шуточки наверняка нравятся деревенским остолопам вроде Сэма и шерифа. Пилочка для ногтей? Нет, не то. Но она помнила, что когда-то — бог знает зачем — она подобрала и с тех пор хранила здесь отмычку. Может быть, в отделении для мелочи, которым Лайла никогда не пользовалась. Да, точно, вот она.

Отмычка… Почему она так называется? Впрочем, не важно, теперь не время думать о таких вещах. Думать надо об одном — как открыть дверь.

Лайла вложила отмычку в замочную скважину и повернула вполоборота. Замок не поддавался, она повернула в другую сторону. Почти получилось, но что-то мешало…

Новая вспышка гнева придала ей решимости. Она резко повернула отмычку. Замок сухо щелкнул, но поддался. Она повернула дверную ручку. Дверь распахнулась.

Лайла стояла в холле. Внутри было еще темнее, чем на крыльце. Но где-то на стене должен быть выключатель.

Она нашла его. Голая лампочка над головой осветила тусклым, призрачно-желтым светом отслаивавшиеся, кое-где порванные обои. Что там на них изображено: виноградные гроздья или фиалки? Просто ужас. Как будто она очутилась в прошлом веке.

Быстрый взгляд по сторонам подтвердил первое впечатление. Лайла решила не тратить времени на осмотр первого этажа. В этих комнатах она побывает позже. Арбогаст говорил, что видел кого-то возле окна второго этажа. Оттуда и надо начинать.

Лестница была не освещена. Лайла медленно поднималась по ступенькам, цепляясь за перила. В тот момент, когда она наконец добралась до верхнего этажа, ударили первые раскаты грома. Казалось, дом содрогнулся до основания. Лайла невольно поежилась, потом заставила себя расслабиться. Невольная слабость, сказала она себе твердо, просто от неожиданности. Совершенно естественная реакция. Обычный старый пустой дом, вот и все, чего здесь бояться? Тем более сейчас она может зажечь свет в холле второго этажа. Обои были в зеленую полоску: уж если это не приводит ее в ужас, значит, ее ничем не испугать. Чудовищно!

В какую из трех комнат войти? Первая дверь вела в ванную. Лайла никогда не встречала ничего подобного, разве что в музеях. Нет, поправила она себя, в музеях такое не экспонируется. Но здешняя обстановка здорово подошла бы для какой-нибудь выставки. Допотопная ванная на ножках, открытые трубы под умывальником и туалетом, рядом с высокого бачка свешивалась металлическая цепь с ручкой для спуска воды. Над умывальником висело маленькое тусклое зеркало, традиционного ящичка для лекарств не было. Шкаф для белья заполнен полотенцами и постельными принадлежностями. Она нетерпеливо перерыла его содержимое; здесь ясно только одно — Бейтс, скорее всего, отдавал белье куда-то в стирку. Простыни были идеально отутюжены, аккуратно сложены.

Лайла выбрала вторую дверь, распахнула ее, включила свет. И здесь с потолка свисала голая лампочка, но даже при таком слабом освещении можно было сразу определить, для чего служит комната. Это была спальня Бейтса — на редкость маленькая и тесная, с низкой и узкой кроватью, подходившей скорее мальчику, чем взрослому мужчине. Очевидно, он спал здесь всегда, с самого детства. Простыни были смяты, совсем недавно на этой кровати лежал хозяин. В углу, рядом со стенным шкафом, стоял комод: допотопное чудовище из полированного темного дуба, ручки ящиков покрыты ржавыми пятнами. Она без колебаний принялась за обыск.

В верхнем ящике хранились галстуки и носовые платки, по большей части грязные. Старомодные широкие галстуки. Она нашла в коробочке зажим для галстука, который явно никогда оттуда не вынимали, две пары запонок. Во втором ящике лежали рубашки, в третьем — носки и нижнее белье. Нижний ящик был заполнен странными белыми бесформенными одеяниями; в конце концов до Лайлы дошло, что это такое: ночные рубашки! Наверное, перед сном он и колпак на голову натягивал! Да, здесь хоть сейчас можно музей открывать!

Странно, почему-то нигде не было видно каких-нибудь личных бумаг, фотографий. Но все это он, наверное, хранил в мотеле, в конторе. Да, скорее всего, так и есть.

Лайла перенесла свое внимание на фотографии, украшавшие стену. Одна изображала маленького мальчика верхом на пони; на второй он стоял в компании пяти детей того же возраста — все были девочками, на заднем плане виднелось здание сельской школы. Лайла не сразу смогла узнать в этом мальчике Нормана Бейтса. В детстве он был довольно худеньким.

Оставалось осмотреть только шкаф и две большие книжные полки в углу. Со шкафом она управилась быстро: там висели два костюма, жакет, плащ, пара грязных, покрытых пятнами от краски штанов. В карманах ничего не было. Две пары туфель, пара домашних тапочек на полу завершали картину.

Теперь книжные полки.

Здесь Лайла не смогла действовать так же быстро. Она то и дело останавливалась, со все возраставшим изумлением разбирая странную библиотеку Нормана Бейтса. «Новая модель Вселенной», «Расширение сознания», «Культ ведьм в Западной Европе», «Пространство и бытие». Эти книги никак не могли принадлежать маленькому мальчику, но столь же странно было найти их в доме хозяина провинциального мотеля. Она пробежала глазами по корешкам. Парапсихология, оккультизм, теософия. Переводы «Жюстины» и «Там, внизу». А на нижней полке была сложена кипа плохо изданных томиков с хлипкими переплетами, без названия. Лайла наугад вытащила одну из книжек и раскрыла ее. Картинка, призывно распахнувшаяся перед ее глазами, поражала почти патологической непристойностью.

Она торопливо сунула книжку на место и выпрямилась. Охватившее ее отвращение, шок от увиденного, заставивший Лайлу инстинктивно отбросить томик, прошли; она чувствовала, что все это каким-то образом должно приблизить ее к разгадке. То, что Лайла не могла увидеть в невыразительном, мясистом, таком заурядном лице Нормана Бейтса, она с полной ясностью обнаружила здесь, разбирая его библиотеку.

Нахмурившись, она возвратилась в холл. Дождь глухо барабанил по крыше, раскаты грома эхом разносились по темным коридорам; она открыла мрачную, обитую темным деревом дверь, которая вела в третью комнату. Какое-то мгновение Лайла стояла на пороге, вдыхая затхлый запах старых духов, смешанный с… с чем?

Она щелкнула выключателем и ахнула от изумления.

Это была та самая спальня, без всякого сомнения. Шериф рассказывал, что Бейтс оставил здесь все без изменений после смерти матери. Но все же Лайла не была готова к такому зрелищу.

Она не была готова к тому, чтобы, переступив порог, попасть в другую эпоху. Но вот она здесь, она оказалась в мире, каким он был задолго до ее рождения.

Потому что комната стала анахронизмом за много лет до того, как умерла мать Бейтса. Лайла словно перенеслась на пятьдесят лет назад, в мир позолоченных бронзовых часов, дрезденских статуэток, надушенных подушечек для булавок, темно-красных ковров, занавесок, обшитых бахромой, пудрениц с резными крышками и кроватей с пологом; мир, где уютное кресло-качалка стояло рядом с массивными стульями, покрытыми салфеточками «от пыли», загадочно поблескивали глазами фарфоровые кошки, а покрывало на постели было украшено ручной вышивкой.

Именно из-за этого у Лайлы возникло ощущение, будто она внезапно переместилась в иное время и пространство. Внизу, на первом этаже, пылились жалкие останки прошлого, изувеченные старостью, на втором этаже всюду чувствовалось запустение. Однако эта комната производила впечатление абсолютной цельности, единства и гармонии, словно автономный, слаженно функционирующий организм. Она была безупречно чистой — ни единой пылинки, в ней царил идеальный порядок. Но, если забыть о тяжелом, затхлом запахе, ничто здесь не напоминало выставку или экспозицию музея: спальня действительно выглядела живой, как и любое жилище, которое с давних времен населяют люди. Обставленная более пятидесяти лет назад и с тех пор не затронутая какими-либо изменениями, пустовавшая со дня смерти миссис Бейтс — целых двадцать лет, — комната странным образом сохраняла человеческое тепло, словно хозяйка не покидала ее. Комната на втором этаже, из окна которой всего лишь два дня назад выглядывала какая-то женщина…

Привидений не существует, подумала Лайла и сразу же нахмурилась, осознав, что раз ей приходится убеждать себя, значит, полной уверенности в этом нет. Все-таки здесь, в этой старой спальне, чувствовалось чье-то незримое присутствие.

Она повернулась к стенному шкафу. Платья и пальто до сих пор аккуратно висели на вешалках, хотя многие были в складках и потеряли форму из-за того, что их давно не гладили. Короткие юбки, модные четверть века назад; наверху, в специальном отделении, — изукрашенные шляпки, шарфики и повязки для волос, которые носят в сельских районах пожилые женщины. В глубине шкафа оставалось свободное пространство, там, очевидно, когда-то держали белье. Вот и все.

Лайла направилась к трюмо и комоду, чтобы осмотреть их, и внезапно остановилась у кровати. Покрывало, украшенное ручной вышивкой, было так красиво; она протянула руку, чтобы пощупать ткань, и сразу же отдернула ее.

В ногах покрывало было аккуратно заправлено и ровно свисало по краям постели. Но вверху этот идеальный порядок был нарушен. Да, там покрывало тоже заправлено, но торопливо, небрежно, и из-под него виднелась подушка. Именно так выглядит постель, когда хозяин, проснувшись, в спешке застилает ее…

Лайла сдернула покрывало, откинула одеяло. Простыни грязно-серого цвета были покрыты какими-то крошечными коричневыми пятнышками. Но сама постель, подушки хранили явные следы того, что здесь недавно кто-то лежал. Лайла могла бы очертить контуры тела там, где вдавилась под его тяжестью простыня, а в центре подушки, где коричневых пятнышек было больше всего, виднелась вмятина.

Привидений не существует, снова сказала себе Лайла. В комнате явно жил человек. Бейтс не спал здесь — она видела его собственную постель. Но кто-то лежал в этой постели, кто-то выглядывал из этого окна.

Она могла обыскать всю спальню, перерыть ящики, обшарить первый этаж. Но теперь это было уже не важно. Существовало кое-что другое, что следовало сделать в первую очередь; надо только вспомнить… Где же Мэри?

И вдруг все встало на свои места.

Что тогда говорил шериф Чемберс? Он рассказывал, что нашел Бейтса в лесу за домом, где Норман собирал дрова, так ведь?

Дрова для печки. Да, именно так.

Ступеньки скрипели у нее под ногами. Она снова была на первом этаже. Входная дверь открыта; в дом, завывая, ворвался ветер. Входная дверь распахнута настежь, потому что она использовала отмычку; теперь Лайла понимала, откуда взялись возбуждение и этот приступ злости, охвативший ее с той минуты, когда она нашла сережку. Она рассердилась, потому что испугалась, и гнев помог побороть страх. Страх при мысли о том, что могло случиться с Мэри, что случилось с Мэри там, в подвале. Она испугалась за Мэри, а не за себя. Он держал ее в подвале всю неделю; может быть, пытал, может, делал то, что изображено на картинке в той омерзительной книге, пытал до тех пор, пока не узнал о деньгах, и тогда…

Лайла пробралась через холл на кухню. Нашла выключатель, застыла, затаив дыхание: перед ней на полке изогнулся для прыжка крошечный мохнатый зверек. Да ведь это просто чучело белки, ее стеклянные глаза бессмысленно пялились на Лайлу, оживленные светом лампочки.

Ступени, ведущие вниз, находились совсем рядом. Лайла скользнула ладонью по стене, и наконец пальцы нащупали еще один выключатель. Внизу загорелся свет — слабое, призрачное сияние среди густого мрака. Ее каблучки громко стучали по ступенькам; словно в такт им, снаружи раздались громовые раскаты.

Прямо перед печкой с провода свешивалась голая лампочка. Это была большая печь с тяжелой стальной дверцей. Лайла застыла, не отрывая от нее глаз. Она дрожала всем телом — нечего обманывать себя, теперь надо признать правду. Она была дурой, что пришла сюда одна; то, что она сделала, и то, что делала сейчас, было глупостью. Но Лайла должна была так поступить — из-за Мэри. Она должна открыть дверцу печи и своими глазами увидеть то, что находится внутри.

Но дверца была холодной. И от печки не шло тепло, из непроницаемо темного пространства внутри веяло холодом. Она заглянула туда, забыв, что можно использовать кочергу. Ни пепла, ни дыма — никаких следов. Либо печь основательно вычистили, либо ею не пользовались с прошлой весны.

Лайла осмотрелась по сторонам. Она увидела старинные баки для стирки, а за ними — стул и стол, совсем рядом со стеной. На столе были расставлены какие-то бутылки, лежали столярные инструменты, разные ножи, иглы, шприцы. Некоторые ножи были необычной формы. Рядом разбросаны деревянные бруски, мотки толстой проволоки, большие куски какого-то белого вещества. Один из этих комьев был похож на шину, которую в далеком детстве ей наложили на сломанную ногу. Лайла приблизилась к столу, завороженно рассматривая ножи.

И тогда раздался странный звук.

Сначала она подумала, что это гром, но, когда сверху донеслись осторожное поскрипывание и шорох, Лайла все поняла.

Кто-то вошел в дом. Кто-то на цыпочках шел вдоль холла. Сэм? Может, Сэм пришел за ней? Тогда почему он не зовет ее?

Дверь наверху захлопнулась. Лайла услышала резкий щелчок замка и шаги — неизвестный отошел от двери и направился обратно в холл. Должно быть, он хочет подняться на второй этаж.

Она заперта. Отсюда не выбраться. Некуда убежать, негде спрятаться. Сверху просматривалось все пространство подвала. Тот, кто придет сюда, увидит ее, где бы она ни находилась. А в том, что кто-то придет, и очень скоро, Лайла не сомневалась. Теперь она знала это.

Если бы только удалось укрыться где-нибудь хоть на несколько секунд, тот, кто придет за ней, должен будет спуститься в подвал и обыскать его. И тогда есть надежда, что она сможет добежать до ступенек первой и вырваться отсюда.

Лучше всего укрыться под лестницей. Может, ей удастся замаскировать себя с помощью газет, каких-нибудь тряпок…

Тут Лайла заметила покрывало, прибитое к стене. Большое индейское покрывало, старое и потрепанное. Она рванула его, и ветхая ткань порвалась там, где ее удерживали гвозди, открыв стену и дверь.

Дверь. Прежде ткань полностью скрывала ее, но за ней должно быть еще одно помещение, скорее всего, как это часто бывает в старых домах, кладовая для фруктов. Идеальное убежище, где можно спрятаться и переждать опасность.

А ждать ей осталось недолго. Потому что наверху уже раздавались осторожные шаги, неизвестный снова спускался в холл, медленно шел к кухне.

Лайла открыла дверь кладовой.

И тогда у нее вырвался этот дикий крик.

Она закричала, потому что увидела пожилую женщину, седовласую, дряхлую старуху; обращенное к ней коричневое лицо сморщилось, губы растянулись в отвратительной улыбке.

— Миссис Бейтс! — выдохнула Лайла.

Но ссохшиеся почерневшие губы не шевелились: голос звучал за спиной. Голос шел сверху: там, возле ступенек, кто-то стоял.

Лайла повернулась и остановившимся взглядом смотрела на массивную бесформенную фигуру, полускрытую узким платьем, торопливо напяленным поверх другой одежды. Смотрела на шаль, закрывавшую волосы, на набеленное, раскрашенное румянами жеманное лицо, на измазанные ярко-красной помадой губы, раздвинувшиеся в судорожной гримасе.

— Я Норма Бейтс, — произнес высокий, визгливый голос.

Потом взметнулась рука, сжимавшая нож; вниз по лестнице торопливо засеменили ноги. Но теперь кто-то еще бежал сюда, и Лайла снова начала кричать. В подвал сбежал Сэм, и в тот же миг над его головой неотвратимо, как смерть, сверкнуло лезвие. Сэм схватил руку, державшую нож, завернул за спину и продолжал выворачивать до тех пор, пока онемевшие пальцы не разжались и нож с глухим стуком не ударился об пол.

Лайла умолкла, но крик не утихал. Безумный крик истеричной женщины вырывался из горла Нормана Бейтса.