Глава 31

Хотя сердце мое и билось учащенно оттого, что я узнала правду, в остальном я была вымотана до предела. Вымотаны были все, и мы потянулись наверх одной колонной: я шла за Энгусом, Коналл за мной, а Хэнк замыкал строй.

Увидев Мэг, я похолодела. Мне казалось, хуже она выглядеть уже не могла.

– Боже правый, – прошептала я, подвигаясь к кровати.

Врач зашил ее разбитую губу и вертикальную рану на щеке. На щеку было страшно смотреть: самодельная черная застежка-молния в запекшейся крови, непререкаемое доказательство того, что шрам у Мэг останется на всю жизнь. Я подумала, не западет ли у нее щека из-за выбитых зубов, и взмолилась про себя, чтобы уцелели шатавшиеся. Несмотря на все это, Мэг, похоже, глубоко спала.

Хэнк прочистил горло. Он остался в коридоре, возле двери Мэг.

– Мне принести еще поленьев или?..

На самом деле он спрашивал, можно ли ему лечь, и я его за это ненавидела.

– Справимся, – ответил Энгус.

Хэнк постоял еще несколько секунд и исчез. Мне оставалось только гадать, что он с утра расскажет Эллису, но поделать с этим я ничего не могла.

Когда Энгус пошел набрать еще льда, я принесла из своей комнаты одеяло, развернула кресло лицом к Мэг и устроилась в нем, подвернув под себя ноги.

– Вам бы лечь, – сказал Энгус, вернувшись. – Я с ней посижу ночь, а утром Анна меня сменит.

– Я бы хотела остаться, если вы не против.

– Я не против, но если мне не удастся договориться, вы завтра останетесь тут одна.

– Все в порядке.

Энгус помешал огонь, потом сел на корточки под стеной. Я украдкой бросила на него взгляд. Он меня изучал.

– Так вы его убить собирались? – спросил он.

– Хотела, да.

Энгус тихо рассмеялся:

– Вы меня изумляете, миссис Хайд.

– Мэдди. Просто Мэдди. Анна и Мэг меня так называют уже несколько недель, если мужа рядом нет.

Он не сводил с меня глаз, и я гадала, сколько он про меня понял.

– Боюсь, пора, – сказал Энгус сорок минут спустя.

Разбудить Мэг было трудно, но нам это в конце концов удалось: мы звали ее по имени и тормошили за руки. Энгус спросил, знает ли она, какое сегодня число. Она ответила, что сегодня Валентинов день, и заплакала.

Это она виновата, пробормотала Мэг разбитыми губами. Рори выпил, и нечего было кокетничать насчет чулок, а еще она его отчитала накануне. Он хороший, правда, она собиралась переехать к нему в Новую Шотландию после войны. Уже посмотрела фильм «Добро пожаловать в Канаду», всего неделю назад, с другими девушками, которые собирались за лесорубов замуж, когда война кончится.

– Тише, m’eudail, – сказал Энгус.

– А если он не вернется?

Мы с Энгусом переглянулись.

– А сейчас ты должна сделать несколько глубоких вдохов, – продолжал Энгус. – Всего пять, но очень глубоких.

– Не могу, – плакала Мэг. – Ты не понимаешь. Больно.

– Надо, Мэг, – сказала я. – Доктор велел. Ты ведь не хочешь, чтобы у тебя пневмония началась?

Мы с Энгусом помогли ей перекатиться на спину, потом взяли Мэг за руки и считали вслух, пока она отважно наполняла и опустошала легкие. Вскрикивала она так, что сердце сжималось, но едва мы досчитали до пяти, повернулась на бок и забылась.

– Спасибо Господу за обезболивающие, – тихо сказал Энгус. – Она, наверное, и не вспомнит, что мы ее будили.

– Когда в следующий раз колоть?

– Почти через четыре часа. Я уколю чуть раньше, чтобы боль опередить. Так лучше, чем потом ее нагонять.

Когда он сел на место, я задумалась, не по собственному ли опыту он знает.

– Что будет с Рори? – спросила я.

– Кто знает. Но вот что я вам точно скажу: к ней он больше и пальцем не притронется.

В его ярких голубых глазах плясал огонь, и я понимала, что Мэг навсегда избавилась от Рори, даже если ей самой этого и не хотелось.

В эту ночь столько всего произошло, что сложно было поверить, что Эллис так и заперт у себя, а возможно, и привязан к кровати. Мне хотелось подползти по полу к Энгусу и все ему рассказать. Хотелось оказаться у него в объятиях и обвить его руками. Хотелось чувствовать, как бежит по его жилам кровь, когда он пообещает меня защитить, потому что я бы ему поверила.

Едва разбудив Мэг в третий раз, мы услышали внизу Анну.

Энгус поднялся.

– Ну, я, наверное, пойду, расскажу ей, что тут было. Потом мне надо ненадолго уйти, есть кое-какие дела.

Через пару минут Анна примчалась наверх. Увидев Мэг, она расплакалась. Я обежала кровать и обняла Анну.

– Это зло, Мэдди, вот что это такое, – говорила она, плача мне в плечо. – Чистое зло. Что за чудовище могло такое сотворить? Да еще с нашей бедной, милой Мэг. Мэг, у которой в целом свете никого родных.

– Не знаю, – беспомощно ответила я. – Правда не знаю.

Когда Анна успокоилась достаточно, чтобы выслушать и запомнить предписания врача, я пошла немножко поспать.

Идя по коридору, я заметила, что моя дверь слегка приоткрыта. Я торопилась, когда брала одеяло, но то, что за дверью виднелся дневной свет, заставило меня остановиться. Я точно помнила, как ставила на место раму после того, как послушала, что происходит на танцах.

Я подкралась к двери и легонько ее толкнула.

В моей комнате все было вверх дном. Ящики комода были выдвинуты и пусты, верхний вообще лежал на полу. Все, что я в них держала, – штанишки, комбинации, ночные рубашки, чулки и книги, – было раскидано по комнате. Мои платья, брюки и свитера были выброшены из шкафа, а сундуки и чемоданы, которые я хранила в его глубине, валялись снаружи, открытые и перевернутые. Разорена была даже моя косметичка, а потом ее швырнули на пол с такой силой, что одна из бронзовых застежек торчала в сторону, как сломанное крыло.

Кто-то коснулся моего плеча. Я резко обернулась и прижалась к стене.

Разумеется, это оказался Эллис. Лицо у него было осунувшееся и желтоватое. Красные глаза смотрели, казалось, примирительно и даже заботливо.

– Мэдди? – сказал он, чуть подвигаясь вперед и склоняя голову набок.

Он растянул запекшиеся губы в улыбке.

– Что ты сделала с таблетками, Мэдди?

Мысли заметались, но я не могла утаить, что сделала. Не могла наколдовать новые таблетки.

– Я смыла их в унитаз, – сказала я.

Его вкрадчивое поведение мгновенно сменилось яростью.

– Что? Когда?

– Не помню. Какое-то время назад.

– Что на тебя нашло, что ты сотворила такую глупость? Господи!

– Ты на меня нашел, – ответила я.

Он опешил.

– Боже мой. Боже мой, – произнес он себе под нос.

Провел дрожащей рукой по волосам и начал судорожно глотать воздух.

Я сделала шаг в сторону, прижав руки к стене и пытаясь отыскать дверь. Мои пальцы нащупали край дверного проема и обхватили его.

Эллис резко поднял глаза и пораженно уставился на меня.

– Что с тобой происходит, Мэдди? Когда ты вознамерилась меня уничтожить?

Я открыла рот, но не нашлась с ответом.

Эллис повернулся и направился по коридору, плутая из стороны в сторону и втыкаясь в стену, когда у него подгибались ноги.

Я проскользнула в комнату и заперла дверь. Потом рухнула на кровать и мгновенно провалилась в глубокий сон без сновидений.

Когда я проснулась и поняла, что прошло почти девять часов, то бросилась обратно в комнату Мэг. Время, когда Анна обычно возвращалась на хутор, давно прошло, и близился час, когда начнут прибывать голодные посетители.

Анна сидела, свернувшись в кресле и накрывшись моим одеялом, как я раньше. Я остановилась у постели Мэг, посмотрела на ее израненное лицо.

– Как она? – прошептала я.

– Энгус ей только что обезболивающее дал, так что она опять заснула. Он говорит, ее больше не надо будить. А еще, такая незадача, говорит, что, когда она проснется, ей надо будет глубоко подышать и покашлять.

Я села на пол рядом с креслом, вытянула ноги и скрестила лодыжки.

– Прости, что я так долго спала. Теперь я могу тебя сменить. Кто-нибудь позаботился об обеде?

– Нет нужды. Энгус повесил на дверь объявление: «Закрыто по причине болезни». Болезни, боже ты мой!

Я могла только покачать головой.

Анна вздохнула:

– Наверное, дело совсем плохо, раз доктор ей касторки не дал. Он всегда первым делом касторки дает. И что-то я укрепляющего не вижу – он всегда укрепляющее оставляет. Как она поправится без укрепляющего?

Анна посмотрела на меня, словно я должна была знать. Когда я подняла руки, давая понять, что не знаю, она снова вздохнула.

– Рона внизу суп затеяла, и Mhàthair наверняка сейчас свои отвары готовит, но Энгус говорит, ей нельзя ничего давать, пока доктор Маклин не позволит.

С кровати послышался тихий стон. Мы вскочили.

Мэг беспокойно заворочалась под одеялом. Анна выжала тряпку и вытерла лоб Мэг, потом смазала ее губы чем-то из маленькой баночки.

– Ланолин, – прошептала Анна. – Этого у нас тут хватает. Одна беда, от него слегка овцой попахиваешь.

Мэг опять затихла. Мы с Анной вернулись на место и уставились в огонь. Движение пламени завораживало.

Наконец Анна нарушила молчание:

– Тебе не холодно? Возьми одеяло!

– Нет, спасибо, все в порядке. Тут как в печке. Мне, по-моему, не было так тепло с тех пор, как я приехала в Шотландию.

– Наверное, у тебя в Америке дома-то теплынь.

– По погоде как минимум, – ответила я.

Анна искоса взглянула на меня:

– У тебя все хорошо? А то я слышала, глухой бы услышал, какой тут был скандал, когда твой муж кричал и на ходу падал.

– Нет, не все хорошо, – сказала я. – Вообще-то все отвратительно.

Почти минуту Анна выжидающе на меня посматривала, потом сдалась:

– Не то чтобы я хотела нос не в свое дело совать, но иногда выговоришься – и легче.

Она подчеркнуто отвернулась, вероятно, чтобы облегчить мне исповедь.

Я колебалась недолго.

– По-моему, я развожусь, – прошептала я.

– Разводишься!

Анна резко обернулась, глаза у нее были так вытаращены, что радужка оказалась со всех сторон окаймлена белым.

– Это ты будешь, как Уоллис Симпсон!

Я сжалась.

– Надеюсь, что нет. Я только собираюсь пока. Если вообще смогу выяснить, как это делается.

Переваривая то, что я сказала, Анна снова повернулась к кровати. Глаза у нее были по-прежнему вытаращены.

– Не надо было мне ничего говорить, – сказала я. – Я тебя шокировала.

– Нет, – ответила она, яростно мотая головой.

Между нами повисла тишина, и я погрузилась в отчаяние. Мне было невыносимо думать, что я разонравилась Анне.

– Ты считаешь, я ужасная, да? – спросила я.

– Не глупи, – ответила она. – Он с тобой так обращается, что смотреть больно. Мне просто в голову не приходило, что с этим можно что-то поделать.

Я вспомнила петуха, заточенного под корзиной по воскресеньям, и поняла, что в Гленаркете, судя по всему, разводы не приняты.

– Он знает? – спросила Анна.

– Нет, и надо, чтобы так пока и оставалось, потому что, когда я ему скажу, мне придется куда-то переехать. Если найду, куда.

– Ох да, – кивнув, сказала она. – Могу себе представить, каково будет оставаться с ним под одной крышей, когда ты ему скажешь.

Я взглянула на распухшее окровавленное лицо Мэг и подумала о том, как трещала дверь, когда мой разъяренный муж бился в нее, пытаясь до меня добраться.

– Боюсь, все куда хуже.

Взгляд Анны заметался между мной и Мэг, глаза ее снова распахнулись, на этот раз понимающе.

Мы беспомощно посмотрели друг на друга, потом снова уставились в огонь. Длинные тени от него танцевали на потолке, а потом резко сворачивали на противоположную стену, словно по согнутому листу бумаги.

Хотя я в общем-то не так много и сказала, выдала я, судя по всему, больше, чем следовало. Однако думала я о том, не настроило ли Анну сказанное на продолжение разговора по душам.

– Анна, – начала я, – я знаю, не мое это дело, но, пожалуйста, не могла бы ты мне рассказать, что случилось с Энгусом? Я знаю, он тот, с надгробия, тот, кто не погиб. Но больше я не знаю ничего.

Она нахмурилась и захлопала глазами, глядя на меня и обдумывая просьбу.

У меня запылало лицо. Я совершила ошибку, спросила о том, что не имела права знать. Устыдившись, я отвернулась к противоположной стене.

Анна за спиной тяжело вздохнула.

– Ну, – сказала она, – от него ты об этом не узнаешь, потому что он об этом не говорит, и, пусть я не из тех, кто болтает, это не то чтобы государственная тайна, так что, думаю, он против не будет.

С тех пор как надгробие впервые попалось мне на глаза, я успела сочинить миллион разных сценариев, но ни один не был так трагичен, как правда. Единственным телом под камнем было тело ребенка.

– Mhàthair принимала у нее роды, в этой самой комнате, – рассказывала Анна. – Тогда, почти наверняка, последний раз огонь в камине и разводили. Малышка прожила всего пару минут, Господь упокой ее душу. Тогда-то Майри, считай, конец и пришел. А потом, спустя месяц, день в день, пришла телеграмма, что Энгуса больше нет. Я была рядом, когда Уилли ее доставил. Она по-прежнему в несгораемом ящике внизу лежит. Пришла в Валентинов день, подумать только.

– А когда вы узнали, что это неправда?

– Слишком поздно для бедняжки Майри.

В тот первый раз, стоя возле надгробия, я подумала, не от разбитого ли сердца умерла Майри, и выяснилось, что так оно и было. Через две недели после того, как ей сообщили, что Энгус погиб, она пошла к замку, спустилась через Водные ворота по склону и вошла в озеро. Рыбак, который заметил Майри, в ужасе бросился грести, но не успел ее вытащить, а тело так и не нашли.

Когда Анна мне об этом рассказала, мое сердце сжалось. Я поняла, что видела Энгуса у могилы жены и ребенка.

– Они давно поженились? – спросила я.

– Влюблены были много лет, но повенчались, только когда началась война и Эгнус записался в армию. Так со многими было.

– Господи. Они и двух лет не были женаты.

– Да. Война много что оборвала.

Анна замолчала, и я поняла, что она думает о своих братьях.

– Они часто виделись, пока Энгус не ушел на фронт? – спросила я.

– Время от времени. До апреля сорокового, когда бои стали жарче, вскоре после того Энгуса первый раз ранили.

Анна рассказывала мне, что произошло, а я поражалась не только тому, что слышала, но и тому, насколько хорошо Анна обо всем осведомлена. Потом я вспомнила, как невелика была деревня и как огромна трагедия – даже в наше время, полное трагедий.

Во время битвы за Дюнкерк Энгус возвращался на линию огня не раз и не два, а целых три раза, чтобы вытаскивать своих, хотя был ранен шрапнелью в бедро. Его отвага привлекла внимание командования, и когда он вылечился, его позвали во вновь создававшуюся Бригаду специальной службы.

В «Бригаду грязных штук» Уинстона Черчилля попадали только самые отчаянные, то было элитное и смертоносное подразделение, созданное с единственной целью – установить «власть страха на вражеском побережье». Тренировалась бригада в замке Ахнакарри – он к тому времени стал более известен как замок Коммандос – под началом пятнадцатого лэрда Лавета, взявшего за основу принципы действия маленьких диверсионных групп, которые произвели на его отца большое впечатление во время Англо-бурской войны.

Энгуса и других потенциальных коммандос высадили на железнодорожной станции в Спеане, в семи милях от лагеря, налили по кружке чая, а потом предоставили самим, в полной боевой выкладке, невзирая на погоду, искать дорогу к замку. Те, у кого получалось дойти, проводили шесть изматывающих недель, упражняясь с боевыми патронами; их ставили на грань физического истощения. Учили всем возможным способам убить человека, даже если ты безоружен.

Энгуса отправили на задание, дав ему всего несколько дней увольнения, однако этого хватило, чтобы Майри забеременела. Через девять месяцев он был серьезно ранен – практически выпотрошен – во время рукопашной схватки во Франции, но упал только после того, как перерезал противнику глотку краем своей каски.

Пока Анна рассказывала, я словно видела все это в уме, картина неуклонно разворачивалась передо мной. Я сочинила бесчисленное количество версий того, что случилось, но эта была хуже всего, что я придумала. Я видела, как Энгус переламывается пополам, силясь устоять на ногах, как он одной рукой пытается удержать свои внутренности, а другую выбрасывает вперед, чтобы сразить вражеского солдата. Видела, как Энгус падает, как умирает, как его открытые глаза смотрят в синее небо, а мысли обращаются к жене и ребенку, который вот-вот должен родиться, а может быть, и уже появился на свет.

Энгуса укрыли в безопасном месте бойцы французского Сопротивления, но долгое время об этом никто не знал: его сорванный жетон остался лежать где-то среди гниющих тел, которыми были усыпаны мощенные брусчаткой улицы. Бой был настолько ожесточенным, что трупы еще неделю не могли убрать, и их чудовищно, до неузнаваемости, раздуло.

Энгус пребывал на грани смерти несколько недель. То, что он вообще выжил, было чудом, но пять месяцев спустя, вопреки всему, он вернулся на британскую территорию.

– Господи, – сказала я, когда Анна замолчала. – И узнал, что его жена и ребенок умерли.

– Да, – отозвалась Анна. – Ребенку никто бы помочь не мог, но он до сих пор винит себя в том, что сталось с Майри.

– Это не по его вине, – ответила я.

– Знаю, но он все равно думает, что он в ответе, словно мог найти способ дать о себе знать, хотя лежал весь gralloched в каком-то французском подвале. С тех пор он на озеро ни ногой. Рыбачит только в реках. Он даже за Водные ворота не заходит.

– А в остальном он как, оправился? В смысле физически?

– Он силен как бык. Я видела, как он оленя с холма на плечах нес, как на Харрисе овец носят. Единственное, почему на фронт не вернулся, так это потому, что нужен в военной школе. Только коммандос может коммандосов учить, этим он и занят в поместье почти все время. А в оставшееся старается нас прокормить.

– Думаешь, он снова станет егерем? В смысле, после войны?

Анна покачала головой:

– Нет. Старый лэрд-то умер. Всего несколько месяцев назад, но давно уж было ясно. Так и не оправился после смерти сына, бедный.

Я вспомнила о предупреждении Бобби Боба, и у меня оборвалось сердце. В поместье не приезжали охотники, по понятным причинам, так что ни один богач не лишился охотничьего трофея, а Энгус обеспечивал пропитание каждой семье в деревне. То было подлинно праведное воровство, и я надеялась, что новый лэрд изменит свое отношение. После всего, что выпало Энгусу на долю, было бы чрезмерной жестокостью не позволить ему снова стать егерем. Было понятно, как он знает и любит эту землю.

– Так, – устало сказала Анна, – я тебе все уши прожужжала, надо мне собираться. Но сперва принесу тебе чаю.

– Анна? – позвала я, когда она поднялась.

– А?

– Спасибо, что объяснила, – сказала я. – Пусть даже все это и не мое дело.

– Ох, не знаю. Я уж тебя одной из нас считать стала.

У меня сжалось горло. По-моему, никто никогда не говорил мне ничего настолько хорошего – от чистого сердца.