Глава 28

Мэг рассказала, что девушки на лесозаготовке так разволновались по поводу грядущего Дня святого Валентина, что дважды получили замечание за недостаточное внимание к работе огромных моторных пил. Я не могла их за это винить. Некоторые девушки, в том числе и сама Мэг, ждали, что им преподнесут кольца, объявив о помолвке официально.

По мере приближения праздника высказывания лесорубов становились все непристойнее. Накануне танцев один из них сказал что-то настолько неподобающее, что Мэг превратилась в рыжеволосую фурию. Она нависла над Рори, сжавшимся на стуле, и сурово его отругала, хотя он и пытался возразить – совершенно справедливо, – что ни слова не сказал.

– Но ты ведь и его не окоротил? – сказала Мэг, по-прежнему тыча пальцем ему в лицо.

Рори сердито посмотрел на нее, но руки его безвольно повисли по сторонам.

Когда Мэг развернулась и стремительно пошла прочь, тряхнув рыжими кудрями, старики, сидевшие у бара, одобрительно закивали, а остальные лесорубы, понимавшие, что Рори отругали за всех них, сделались паиньками.

Хэнк склонился к Эллису и прикрыл рот рукой, чтобы его не услышали.

– Ну и кто теперь крутой? – со смешком спросил он.

Эллис был слишком растерян, чтобы веселиться. Не прошло и двадцати минут, как он поднялся на второй этаж и вернулся побледневшим. Я точно знала, что произошло. Он хотел зайти ко мне и обнаружил, что дверь заперта.

Убирая комнаты утром, я заметила, что у него осталось всего пять таблеток. Я понимала, что ему отчаянно нужно пополнить запас, и гадала, отчего он не пришел и не попросил, как всегда. Возможно, не хотел делать это при Хэнке, но я знала – какова бы ни была причина, я была благодарна, что этого не произошло. Я бы все равно не смогла ему помочь. Все оставшиеся таблетки я смыла в унитаз.

В день, когда были назначены танцы, мы с Мэг и Анной постарались особенно украсить комнату, потому что должны были прийти девушки. Мы постелили на столы скатерти, а Анна сделала нечто, называвшееся «угольными цветами». Она винила в том, что настоящих цветов не найти, погоду и войну, поэтому положила по четыре-пять кусочков угля в стеклянные миски, добавила воды, соли и нашатырного спирта, а потом в конце концов полила все это смесью фиолетовых и синих чернил. Для меня было непостижимо, как в результате всей этой алхимии получится нечто, похожее на цветы, но через час они «зацвели».

На все столы их не хватало, поэтому мы решили, что Мэг отведет девушек к тем столам, на которых стоят «цветы», а мужчин, которые все равно их не оценят, куда-нибудь еще. Изначально было понятно, что заняться этим придется Мэг, потому что Анна к тому времени уже должна была уйти домой, а мне, разумеется, полагалось сидеть у огня и ждать Эллиса и Хэнка.

Угольные цветы не были нашим единственным достижением. Втроем мы сумели запасти столько яиц и сахара, что хватило на два кольцевых кекса с глазурью, которые уже стояли точно в центре деревянного стола, где их не мог достать Коналл. Сам пес развалился на хозяйской кровати, внимательно за нами наблюдая. Он был достаточно велик, чтобы достать все, что ему приглянется, стоило нам отвернуться, но шансов у него не было. Мы бы жизнь отдали, чтобы сберечь кексы.

Мы с Мэг на неделю отказались от положенных по карточкам яиц и сахара, и этого хватило бы на один кекс, но тут куры у Анны принялись нестись. Маккензи жили на хуторе, поэтому получали вместо яиц по карточкам корм для птицы, и яйца в хозяйстве бывали не всегда, но в этот раз куры выступили по-чемпионски. Каждой из девушек причитался добрый ломоть кекса, а не просто кусочек, чтобы ощутить вкус.

Когда Анна собралась уходить, на несколько часов позже обычного, настроение у нее упало.

– Уж и не помню, когда в последний раз кекс ела, – сказала она, с тоской глядя на еду.

– Не волнуйся, – ответила Мэг. – Мы отложим тебе самый первый кусок, толстенький и хорошенький.

– Спасибо, – отозвалась Анна, но голос ее был по-прежнему печален. – Тогда я, наверное, поеду. Повеселитесь тут – и учтите, я завтра хочу услышать все подробности.

Родители Анны были суровыми пресвитерианцами, ей не позволялось даже пудриться, не говоря уже о том, чтобы пойти на танцы. Даже музыка была под запретом, разве что в воскресенье, да и то только как часть молитвы, и петь полагалось без сопровождения. Старшие Маккензи были таких строгих правил, что даже петуха заточали на день отдохновения под корзиной, чтобы он не позволил себе ничего неподобающего с курами.

Я понимала печаль Анны, мне самой хотелось пойти на танцы, хотя для этого нужен был другой мир, в котором не существовало бы Эллиса.

По крайней мере, я могла посмотреть на приготовления. Мне особенно не терпелось увидеть, как воспримут кексы, поскольку я приложила руку к их изготовлению. Да, я всего лишь разбивала яйца и мешала тесто, но я в жизни ничем так не гордилась.

Мы не могли оставить Коналла наедине с кексами, поэтому я сидела в кухне, охраняя их, пока Мэг наверху наряжалась.

Вернулась она, похожая на сон под Валентинов день: в отлично сидевшем платье с узором из крохотных красных сердечек, с тщательно уложенными волосами и выкрашенными алым губами, как лук Купидона. Туфельки у нее были на высоких каблуках, из красной замши, с хорошенькой шнуровкой спереди. Должно быть, совершенно новые – я не могла представить, как замша в этом климате продержится хоть день.

Еще я заметила, что она в чулках, и улыбнулась. Она увидела, на что я смотрю, покраснела и улыбнулась в ответ.

– Что скажешь?

– Скажу, что Рори будет сражен, – ответила я. – Ты точно будешь первой красавицей.

– Ну, по крайней мере, не придется беспокоиться, что некоторые мне концентрат для подливки с ног оближут.

Коналл застучал хвостом.

Была моя очередь одеваться к ужину, но я мешкала. Я знала, что у меня не будет другой возможности поговорить с Мэг наедине, а мне хотелось сказать что-нибудь о ее грядущей помолвке. Я не могла найти слов, возможно, потому, что явно не имела оснований давать советы по части брака. В конце концов Мэг меня спасла.

– Иди же, – велела она, махнув рукой в сторону двери. – Подготовься. Наведи красоту, сегодня ты на посту – как никогда! Пусть она будет впустую потрачена на эту парочку Зануд Макзануд у камина, остальные-то заметят. И платье лучше понаряднее выбери. И лучше красное, особенно сегодня! Помнишь, красный – знак отличия…

– Знаю, знаю! – со смехом перебила ее я. – Надену красное! И удачи тебе сегодня! Хотя тебе она не понадобится!

Я убежала прежде, чем она успела ответить.

Я накрасилась, словно и в самом деле собиралась на вечеринку, и выбрала платье из красной тафты с широкой юбкой; выглядело оно недорогим – потому что не было дорогим. Я сама его купила, в магазине готовой одежды, до того, как Эллис занялся моим гардеробом.

В завершение я взяла карандаш для глаз и нарисовала по кривоватой линии на обеих ногах, сзади. Я хотела быть своей, а не чужой, особенно сегодня, и не хотела никого затмевать.

Когда Эллис и Хэнк вошли в парадную дверь, раскрасневшиеся от ветра и от чего там еще, другая часть зала понемногу начинала заполняться.

– Ты только глянь, – произнес Хэнк, застыв на месте.

В воздухе витало электричество. Девушки, безупречно одетые и причесанные, восхищались кексами, которые стояли на столе, но еще не были разрезаны. Лесорубы тоже высказывались насчет кексов, но на самом деле восхищались девушками. Я не могла не задуматься о том, кто ждет сегодня кольца.

Мэг стояла у стола, где собрались девушки из Лесозаготовительного корпуса. Она наклонилась, чтобы показать, как преобразились угольные цветы с тех пор, как Анна их сотворила, но я точно знала, что она задумала на самом деле. Понадобилось лишь мгновение.

– Стой! Это же настоящие швы! – взвизгнула одна из девушек. – Как ты добыла чулки?

Лесорубы удивленно забормотали, словно и без того не глазели на ноги Мэг. Теперь, получив повод, они уставились в открытую, жадно.

– О, – отозвалась Мэг, лукаво пожимая плечами. – Они появились, как по волшебству.

Хэнк и Эллис смотрели на все это, стоя у двери. В конце концов Хэнк толкнул Эллиса локтем, и они направились к огню.

Эллис споткнулся о край ковра и полетел вперед, ухватившись за спинку кресла. Потом обошел его кругом, продолжая держаться за спинку, и плюхнулся на сиденье. Глаза у него были налиты кровью, лоб блестел, и меня охватил страх.

Хэнк так засмотрелся на Мэг, что сперва сел на подлокотник кресла, а потом повалился боком, так что голова его свесилась с одного обитого тканью валика, а ноги так и остались болтаться поверх другого. Несколько мгновений пролежав в остолбенении, Хэнк кое-как выпрямился.

Эллис осмотрел меня с ног до головы. Прищурился. Скривил губы от отвращения.

– Это что?

Я знала, что он говорит о моем дешевом платье и о том, что я без чулок, но изобразила непонимание.

– Они собираются на танцы, – сказала я. – Сегодня Валентинов день.

– Что? – спросил Хэнк. – Ах, черт. Нужно было что-то послать Вайолет.

– Нет, я про то, как ты… вырядилась, – сказал Эллис, махнув рукой в мою сторону. – Что-то среднее между судомойкой и уличной девкой.

Я захлопнула рот. Не было толку объяснять ему, почему я так оделась. Не было толку вообще ни в чем, разве что молчать и надеяться, что он на том и остановится.

– А я считаю, что на ней просто глаз отдыхает, – произнес Хэнк, по-прежнему не сводя взор с Мэг. – Знал бы я, что она придет в такой восторг от пары чулок, я бы ей дюжину подарил. Сколько захочет, столько бы и подарил. В общем, так и не скажешь сразу, что бы я мог этой девушке подарить. С таким лицом и фигурой она могла бы и положение в обществе получить, как мать Мэдди.

Он ненадолго повернулся ко мне:

– Не обижайся, радость моя.

– Не вяжись с отбросами, Хэнк, – отозвался Эллис, глядя на меня. – Кровь даст о себе знать. Всегда так бывает.

– Что? – рассеянно спросил Хэнк.

Он снова созерцал лодыжки Мэг.

– Шелковый кошелек не сошьешь, вот что, – ответил Эллис.

– Но это точно шелк. Ты глянь на эти ножки. Они же в милю длиной. И заслуживают только лучшего шелка…

– Хэнк? – в отчаянии позвала я.

Помахала, пытаясь привлечь его внимание.

– Хэнк!

Он быстро глянул на меня и сказал:

– Ты тоже мило выглядишь, Мэдди. Шелковый кошелек, безусловно.

– Мэдди, а этот твой шелковый кошелек, – с убийственной решимостью произнес Эллис, – он красный или зеленый?

Меня затопила изнутри волна адреналина.

– Прошу прощения? – сказала я.

– Красный или зеленый?

– Лучшая парча, истинный калейдоскоп цветов, – сказал Хэнк, по-прежнему не обращая внимания на параллельный разговор.

– Мэдди? Ты мне не ответила, – продолжал Эллис.

Уголок его правого глаза начал подрагивать.

– Не могу, – сказала я, глядя себе на колени.

– И почему же?

– Потому что ты был прав.

– В чем?

– Во всем.

– Скажи!

– Хорошо! Нет никакого шелкового кошелька! Только свиное ухо!

Он желчно рассмеялся:

– Покорность – вот цвет, который тебе к лицу, дорогая. Носи его почаще.

– Тебе видней, – сказала я, отворачиваясь к бару.

Мэг подавала куски кекса восхищенным зрителям. Рори все еще не было, и, несмотря на то что Мэг старалась держаться, я видела, что она сникла.

– Я бы не отказался от ее сладенького, – тихо присвистнув, произнес Хэнк.

Он внезапно развернулся в кресле.

– Слушайте, дети мои, мне пришла в голову безумная мысль! Пойдемте на танцы – это будет как бал слуг на Рождество! Вы, влюбленные голубки, сами себя развлечете, а я… ну, я могу себе тоже голубушку найти. Чтобы она мне помогла в трудную минуту, так сказать.

Он выжидающе улыбнулся. Никто из нас не ответил, и улыбка Хэнка угасла. Взгляд его с подозрением заметался между нами.

– Ох, ну вы что, – застонал он, прежде чем в отчаянии уставиться в потолок. – Вы опять за свое? Дайте угадаю. Эллис сказал какую-то несусветную глупость, и теперь ты с ним не разговариваешь. Черт, ты на него даже не смотришь. Что, в браке с людьми вот так и бывает? Неудивительно, что я ничего подобного не хочу. В вас обоих ни капли веселья не осталось.

Он вздохнул и снова повернулся к бару.

– А вот в этой, похоже, пара капель веселья наберется…