Глава 17

Второй день охоты за чудовищем почти не отличался от первого – разве что шел снег.

Мне не терпелось попасть на почту, но я не могла придумать предлог, чтобы улизнуть. Я была уверена, самолет, который должен меня забрать, уже в пути.

Я по-прежнему видела волнение на воде, но мне расхотелось что-либо говорить. Хэнк не скрывал неудовольствия от траты пленки впустую, а я не могла выносить разочарование на лице Эллиса.

Третий день был пасмурным и мрачным, воздух тяжело полнился угрозой дождя. Всем было неспокойно и холодно, а я переживала еще и потому, что не отправила вторую телеграмму.

Через несколько часов наблюдения Эллис понял, что я ни на что не указываю, и обвинил меня в том, что я не вношу вклад в общее дело.

Вскоре после того я заметила сильное волнение возле противоположного берега и подняла тревогу. Выяснилось, что через озеро плыл олень, который выбрался из воды и отряхнулся ровно на том месте, на которое я училась наводить компас.

– Замечательно! Просто фантастика! – воскликнул Хэнк, воздев руки в воздух. – У меня двадцать секунд изумительно четкой съемки поганого оленя. И катушка кончилась.

Он с трудом снял камеру со штатива, извлек пленку и швырнул ее в воду.

– Какого черта ты делаешь? – спросил Эллис. – А если мы случайно засняли чудовище?

Хэнк порылся в сумке. Вытащил новую коробку пленки и очередную фляжку.

– Мы наснимали тучу чудовищ. Чудовищ Мэдди, если точнее, – сказал он, изобразив пальцами кавычки, прежде чем разодрать желтую коробку с пленкой, чтобы побыстрее ее открыть.

– Бога ради, возьми себя в руки, – заметил Эллис. – Нам нужны родные коробки, чтобы отослать их в «Истман-Кодак».

– Я бы не волновался. У нас явно будет сколько угодно пустых коробок, – ответил Хэнк, вставляя новую катушку в камеру и возвращая боковую панель на место.

Он дважды стукнул по ней основанием ладони.

– Ничего у нас не будет, если ты сломаешь эту чертову камеру, – рявкнул Эллис. – Прекрати вести себя как идиот, дай сюда, мать ее, эту штуку. Ты неправильно ее поставил.

Хэнк обернулся лицом к Эллису. Глаза у него были расширены, выражение лица зверское. Я думала, он швырнет камеру на землю, а то и в Эллиса. В любом случае я была уверена, что они сейчас подерутся.

Они стояли так довольно долго – с горящими глазами, тяжело дыша. Потом, без видимой причины, Хэнк словно перегорел. Он заново закрепил боковую панель камеры, привернул ее обратно на штатив и сел.

Эллис взял фляжку и надолго к ней припал. Потом протянул ее Хэнку, убрал руку, когда тот захотел ее взять, и сделал еще несколько глотков. Когда он снова предложил фляжку Хэнку, тот злобно смотрел на него пару секунд, прежде чем выхватить ее из его руки.

Я была ошарашена. За четыре с половиной года я ни разу не видела, чтобы Хэнк и Эллис набрасывались друг на друга. Споров и перепалок было много, особенно если один делал язвительное замечание, ранившее другого, но теперь все было иначе. Они едва не начали драться, да, наверное, и начали бы, если бы меня там не было.

Я была слишком потрясена, чтобы высматривать волнение на воде, тем более именно из-за того, что я увидела оленя, и произошел этот взрыв. Но все равно дело кончилось тем, что я прижала бинокль к глазам, потому что Эллис заметил, что я прекратила наблюдение. С этого момента он больше проверял, не опустила ли я бинокль, чем сам смотрел на воду.

Я поверить не могла, что весь их план состоял в том, чтобы сидеть на берегу с камерой, но, несмотря на все наукообразные ухищрения и тщательные замеры, похоже было, что именно это они и собирались делать. А еще выпивать и винить меня за то, что я делала ровно то, что от меня требовалось.

В конце концов, я отложила бинокль и сказала:

– Может, попробуем что-то другое?

– Что именно? – пробормотал Эллис, не выказав никакого интереса.

– Почему бы нам его не приманить?

Они с Хэнком опустили бинокли и повернулись друг к другу. Потом, помолчав мгновение, с недоверием переспросили в один голос:

– Приманить?

И залились истерическим смехом. Хэнк ухватил Эллиса за бедро и от души встряхнул, прежде чем повалиться на спину и задрыгать ногами в воздухе. Эллис тоже рухнул на спину, обняв себя за бока и колотя ногой по земле.

– Ну конечно, – наконец произнес Эллис, утирая слезы.

Вид у него был безумный.

– Подвесить пару овец над водой, да? Или, думаешь, оно предпочтет детей? Я точно видел в деревне школу.

– Даже лучше, давайте просто подзовем его свистом, – сказал Хэнк, не прекращая хихикать. – Может, оно даже покажет пару трюков, если мы дадим ему вкусненького?

– Посвистеть! – воскликнул Эллис. – Ну конечно! Как мы раньше не додумались!

Они снова начали подвывать, колотя по одеялу кулаками; лица у них были багровые.

Я захлопнула рот и отвернулась. До меня наконец дошло, что происходит. Был еще только полдень, но они оба уже напились.

Через час, когда морось превратилась в водяные пули, а истерия Хэнка и Эллиса уступила место мрачной пьяной решимости, я поняла, что больше не могу это выносить.

– Я возвращаюсь, – сказала я.

– Сейчас мы сворачиваться не будем, – отрезал Хэнк. – Осталось еще несколько часов до сумерек.

– Я пойду пешком, – ответила я, поднимаясь на зыбкой земле.

Ноги у меня затекли и ныли из-за того, что я сидела, подвернув их под себя.

– Где дорога?

– Вот там, – отозвался Хэнк, показывая себе за плечо. – Поверни направо. Тут всего-то миля с небольшим.

Я нагнулась за противогазом. Эллис смотрел на меня.

– Хэнк, мы должны ее отвезти.

– Почему?

– Потому что дождь идет.

– Над лодкой тоже будет идти дождь, – заметил Хэнк.

– А если она не сможет найти гостиницу?

– Сможет, конечно. Она умная девочка.

– Все в порядке, – сказала я. – Я найду ее.

– Ну и ладно, – ответил Хэнк. – Если ты уверена.

Эллис по-прежнему смотрел на меня.

– Все хорошо. Правда. Не так тут и далеко, – сказала я.

На его лице отразилось облегчение.

– Умница, Мэдди. Ты лучше всех. Отлив тебя, разбили форму.

– Мне это постоянно говорят.

Я двинулась по склону холма, с трудом сгибая колени.

– Она потрясающая, правда, – сказал Хэнк. – Твой лучший выигрыш в орлянку. А я теперь, надо понимать, застрял с Вайолет…

– Нечего жаловаться. Она в сто раз лучше, чем те ноющие въедливые овцы, которых матушка выстраивала ко мне в очередь, – ответил Эллис.

Я остановилась и медленно обернулась. Они сидели бок о бок на одеяле, осматривая озеро в бинокли и не подозревая, что я все еще здесь.

Я тащилась обратно в деревню, натянув шляпку на уши, подняв воротник и глубоко засунув руки в карманы. Не сводила глаз с дороги, наблюдая, как капли дождя бились о землю и сливались с другими, прежде чем заструиться ручейками по земле.

Я пыталась по-разному осмыслить то, что только что услышала, так и эдак поворачивая в уме слова Хэнка в надежде, что ошиблась, и в итоге пришла к выводу, что все поняла правильно. Меня выиграли в орлянку. В орлянку!

Каким бы возмутительным это ни казалось, стоило мне оглянуться на нашу совместную историю, становилось ясно, что ничто в ней не противоречило такому варианту.

Мы встретились летом, когда я окончила школу мисс Портер и все еще надеялась, что сама поступлю в колледж. Многие бывшие одноклассницы собирались в колледж Сары Лоуренс или Брин-Мор, но я, как бы мне ни хотелось быть среди них, не знала, как к этому подступиться. Я понимала, что от отца помощи ждать не приходится, он даже не попытался добыть для меня приглашения на бал Ассамблеи и явно забыл, что я приеду домой на лето. Через несколько дней после моего возвращения он отбыл на Кубу, где провел лето за глубоководной рыбалкой.

Предоставленная самой себе, я сложила вещи и отправилась в Бар-Харбор, влившись в поток жителей Филадельфии, уезжавших на лето в загородные дома. Отец не открывал наш дом со времен grand scandale с моей матерью, и поездка, да еще и в одиночестве, в равной мере меня пугала и волновала. Меня больше частью держали взаперти с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, и теперь мне впервые представилась возможность пообщаться с ровесниками в родном городе. Я надеялась, что они меня примут, что бы ни шептали их родители. Девочки в школе мисс Портер меня не жаловали.

Беспокоилась я зря, поскольку Хэнк, Эллис и Фредди тут же взяли меня под свои общие крылья. Им было наплевать на запятнанную репутацию моей семьи – что там, у Эллиса и Хэнка у самих репутации были нисколько не лучше. Они все звали себя гарвардцами, но только Фредди получил диплом. Эллис был из тех, кого эвфемистически называли «рождественскими выпускниками» – он вылетел в середине первого курса, а Хэнка исключили вскоре после того, за попытку сдать в качестве своей работы один из трудов Джона Мейнарда Кейнса. И потом, у Хэнка, разумеется, была девушка с кухни.

Хэнк был заводилой: вылитый Кларк Гейбл, с опасными повадками, которые девушки находили неотразимыми. Ни слухи о кухонной прислуге, ни позор плагиатора не отвращали исполненных надежды дебютанток или их родителей, поскольку Хэнк был единственным наследником своего дяди-холостяка Уанамейкера, бывшего в то время президентом клуба «Горшок и чайник».

Если Хэнк был Кларком Гейблом, то Эллис – светловолосым, чисто выбритым Эрролом Флинном. В Гарварде он занимался греблей, и это отразилось на его фигуре. Грудь у него была словно вырезана из мрамора. Еще у него было причудливое чувство юмора, и я считала его шутки уморительными – а он, в свою очередь, считал, что это очень мило.

А Фредди… бедный Фредди. Мужчины в его семье много поколений женились исключительно на красавицах, но он был живым доказательством того, что подобное планирование не всегда приводит к желаемому результату. Лицо у него было асимметричным, почти отталкивающим, волосы на темени уже начали редеть. Он страдал от жутких солнечных ожогов и из-за астмы постоянно пихал в рот райбаровский ингалятор. Я так и не поняла, как ему удалось настолько сдружиться с Хэнком и Эллисом, но он был очень добрым и обожал меня.

Я быстро стала их наперсницей, сестренкой и подельницей, хотя понимала, что во многом обязана своей притягательностью новизне. Я была единственной девушкой, которую не водили у них перед носом в котильонах, на чаепитиях и в клубах последние десять лет, и они единодушно решили, что я – глоток свежего воздуха, что я современна, как раз потому, что мою натуру не испортили, пытаясь вышколить для света. Они пили за моего отца, пренебрегшего моим совершенствованием и обладавшего достаточно хорошими манерами, чтобы найти себе другое занятие на Кубе.

Мы проводили дни, играя в теннис, выходя под парусом, или выдумывая все более возмутительные розыгрыши. Ночами мы отправлялись на вечеринки, жгли костры и напивались до исступления.

На пляжной вечеринке, когда мы лежали на спине, глядя с песка на фейерверки, Фредди внезапно и задал свой вопрос. Он застал меня врасплох – я никогда не видела в нем возможный предмет романтических чувств, – и решила, что он шутит. Когда я рассмеялась, у него исказилось лицо, и я поняла, что натворила. Я пыталась попросить прощения, но было поздно.

Не прошло и недели, как Эллис попросил меня выйти за него замуж. Он сказал, что предложение Фредди заставило его осознать, как сильно он меня любит, и, пусть он и не хотел спешить, рисковать, дожидаясь новой угрозы, он не мог. Я до тех пор не думала, что мы влюблены, но это показалось мне разумным. Мне ни с кем в жизни не было настолько легко – мы могли говорить о чем угодно, – и это, разумеется, объясняло его равнодушие к другим девушкам.

Как только я сказала «да», Хэнк умчал нас в Эктон, в Мэриленд, столицу быстрых браков Восточного побережья, но из-за нововведенного времени ожидания матери Эллиса удалось нас выследить. Она явилась в часовню в траурном фиолетовом платье, заливаясь истерическим плачем. Поняв, наконец, что не сможет предотвратить церемонию, она по непонятной причине вытащила из прически брильянтовый гребень и вложила его мне в руку, сжав вокруг него мои пальцы.

Пока разыгрывалась эта драма, Хэнк украдкой хихикал, а Эллис закатывал глаза. Они были в одинаковых смокингах – даже розы в петлицах у них были неотличимы одна от другой, – и я еще подумала, что любой из них мог бы быть женихом. Как я была права.

Меня разыграли в орлянку. Не было ни дуэли, ни поединка. Корабли не спускали на воду, не бросали перчатки. Не было ни страстных объяснений, ни вызовов, ни открытой борьбы за мою руку – они просто бросили монетку.

Неудивительно, что физическая составляющая брака у нас почти отсутствовала, и неудивительно, что Хэнк всегда был рядом. Когда они поняли, что в мире были и другие Фредди, которые могли бы иметь на меня серьезные виды, то решили, что одному из них надо на мне жениться, чтобы все осталось как прежде.

И бросили монетку, боже ты мой.

Я промокла насквозь и начала трястись в ознобе, когда дошла до «Герба Фрейзеров».

Анна сидела за столом, на котором были в ряд выставлены лампы, и протирала тряпкой стеклянные абажуры.

– Уже вернулись? Так рано? – спросила она, подняв глаза.

– Да, – ответила я.

Я закрыла дверь и сразу пошла к огню. Зубы стучали, я промерзла до костей.

Анна наморщила лоб:

– Вы одна?

– Да.

Я понимала, что Анна за мной наблюдает, и взяла себя в руки. Впервые после возвращения Эллиса и Хэнка из Инвернесса мы с ней остались наедине, и я ожидала очередного выговора. Вместо этого она подошла и бросила в огонь еще одно из тех загадочных поленьев.

– Садитесь поближе, – сказала она. – У вас коленки друг о дружку бьются. Я принесу чаю.

Я и не понимала, как у меня замерзли пальцы, пока не протянула их к огню и они не начали отходить. Казалось, меня колют тысячи иголок.

Анна принесла чашку крепкого чая с молоком. Я взялась за нее, но тут же поняла, что меня слишком трясет, и поставила ее обратно. Анна пару мгновений посмотрела на меня, потом зашла за барную стойку и вернулась с рюмкой виски.

– Выпейте-ка, – сказала она.

– Спасибо, – ответила я, отпивая глоточек.

И сразу же ощутила, как согреваюсь.

Мы помолчали с полминуты, потом Анна снова подала голос:

– И что же, они вас вот так отправили одну?

Помолчав, я кивнула.

Она цокнула языком:

– Не мое это дело, и я обычно не болтаю, но меня это гнетет, и я вам все равно скажу. Когда ваш муж и этот Бойд уехали в Инвернесс, они не спрашивали Энгуса, можно ли вам остаться. Я ничего не хотела говорить, но потом он вам соврал в глаза, и я подумала, вы должны знать.

Я сидела молча, пытаясь уложить это в голове. Они поставили на то, что мистер Росс не вышвырнет меня, если я буду одна, и, что не было их заслугой, оказались правы. Я была не просто их игрушкой, их хорошенькой подставной женой. Я была их безмозглой пешкой, которую можно разыграть в стратегической схеме.

Значит, никакой второй телеграммы.