Глава шестнадцатая

В субботу, не желая повторения прошлой ситуации, я встречаю Ксандера на тротуаре. Мама, кажется, поверила в «друга из школы», и пока она не настаивает на знакомстве с ним, я оставлю все как есть. Он заглушает двигатель, выходит из машины и только потом замечает меня.

На нем хорошие джинсы, футболка, которая еще лучше, и мокасины.

Я указываю на его одежду:

– Серьезно? Разве я не просила тебя надеть самую ужасную одежду?

Он подходит ко мне. На самом деле Ксандер на целую голову выше меня, но когда он стоит на дороге, а я на тротуаре, то мои глаза находятся вровень с его подбородком.

– И тебе привет.

Я не видела его неделю: он уезжал с отцом по делам. На мгновение мне кажется, что он собирается меня обнять, и у меня перехватывает дыхание, но он опускает взгляд на свою одежду:

– Это и есть моя самая ужасная одежда.

Я подталкиваю его, поддаваясь порыву прикоснуться к нему.

– Ну да, конечно. – Но я знаю, что он не шутит. – Ладно, придется кое-куда заехать по дороге.

Мы проезжаем несколько кварталов, и я указываю на парковку «Армии спасения».

– Первая остановка – новая одежда. Пойдем переоденем тебя.

Мы заходим, и меня приветствует затхлый запах, который может исходить только от старых вещей. Он напоминает мне о Скай: мы проводим много времени в подобных местах.

– Размер обуви? – спрашиваю я.

– Двенадцатый… Подожди… мы будем покупать здесь обувь? Не думаю, что смогу носить уже кем-то ношенные туфли.

– Похоже на философское высказывание. А теперь смирись, малыш, потому что либо так, либо ты испортишь свои красивые мокасины.

– Я готов их испортить.

– Подожди. Я позволила тебе сделать выбор? Не бери в голову, тебе, очевидно, нельзя позволять выбирать. Мы покупаем тебе обувь здесь.

Тащу его в отдел с обувью. Есть только три пары его размера. Выбираю из них самую ужасную – высокие кеды с неоновыми шнурками. Затем заставляю его примерить.

Пока он возится в примерочной, я брожу по отделу с толстовками, лениво передвигаю вешалки и вдруг резко останавливаюсь. Между ужасной неоново-оранжевой толстовкой и университетской синей висит черное платье, расшитое бисером, с вырезом сердечком и короткими рукавами. Проверяю размер – как раз мой. Я прикусываю губу и смотрю на ценник: сорок баксов. Дороговато для комиссионного магазина. Но оно того стоит – платье выглядит винтажным. Это моя самая лучшая находка. И раз оно скрыто между двумя толстовками, значит, его уже кто-то присмотрел и спрятал в надежде вернуться за ним позже. Но сорок долларов для меня все равно дороговато. За этот месяц я еще не получила денег и сомневаюсь, что вообще их получу. Маме нечем мне заплатить. Моя маленькая зарплата не сыграет большой роли в маминых долгах, зато настроение поднять может.

– Я стараюсь не думать о том, кто носил это раньше, – кричит Ксандер из примерочной.

– Тебе принести платок или ты сам прекратишь плакать? Выходи и покажись.

Сдвигаю следующую толстовку, чтобы скрыть черное платье. Даже если бы у меня были сорок баксов, куда бы я надела такое платье? На какое-нибудь пышное торжество с Ксандером в главной роли? Надеюсь, я не превращаюсь в девушку, мечтающую о парне, с которым она никогда не сможет быть вместе.

Открывается шторка примерочной, и выходит Ксандер, застегивая последние пуговицы фланелевой рубашки:

– Я чувствую себя мужланом.

– Иногда это полезно. Теперь надо подобрать тебе толстовку.

– У меня есть пиджак.

– Ты имеешь в виду свой супердорогой тренч? Нет, так не пойдет. – Снимаю серую толстовку с ближайшей вешалки и перекидываю ее через две стойки с одеждой.

– Ладно, а теперь пойду переоденусь обратно в свою одежду.

– Нет. Ты, парень, выйдешь отсюда в этой. Поторапливайся, встретимся у кассы. – Бросаю последний взгляд на платье и ухожу.

Дама за кассой смотрит на нас в недоумении.

– Вот, – говорю я, поворачивая Ксандера. Срываю ценник с петли на джинсах, затем с рукава его рубашки и протягиваю ей толстовку и кеды.

– Пятнадцать долларов, – озвучивает она.

Ксандер протягивает ей двадцатку:

– Пятнадцать баксов за всё?

Всю дорогу обратно к машине Ксандер продолжает удивляться:

– На прошлой неделе я купил пару носков за тридцать баксов.

– Потому что ты идиот.

– Спасибо.

– Кстати, мне нравятся твои новые кеды.

Он закатывает глаза:

– Если в качестве карьеры ты выбрала унижение, то скажу тебе сразу: мне это не интересно.

– Но у тебя это так хорошо получается.

Мы подъезжаем к кладбищу, и Ксандер смотрит на меня:

– Что мы здесь делаем?

– Изучаем свои возможности.

– Здесь?

– Ага. Помнишь, что я сумасшедшая? Пойдем.

У меня было две причины привести его сюда. Первая: это бесплатно. У меня нет денег устроить ему что-то равнозначное модной фотосессии. И вторая: я правда думаю, Ксандеру нужно запачкать руки, немного расслабиться. Да, он в хорошей спортивной форме, но понятия не имеет, что я для него приготовила.

– Здравствуйте, мистер Локвуд, – произношу я, подходя к похоронному бюро, которое находится на пригорке.

У Скай очень крутой папа. Длинные седые волосы, кривой нос с горбинкой – он выглядит именно так, как и должен выглядеть обитатель кладбища. Я всегда гадаю, то ли он владеет кладбищем, потому что так выглядит, то ли выглядит так, потому что владеет кладбищем.

– Привет, Кайман. – Он протягивает две лопаты. – Вы уверены, что хотите этого?

– Да. – Беру лопаты.

– Ладно. Я уже начал, чтобы вы знали размеры. Она там, за дубом. – Он достает из заднего кармана рацию и протягивает ее мне. – Если будут вопросы, обращайтесь.

Я отдаю лопату Ксандеру.

– Хорошо.

– Могильщик? – спрашивает он, когда мы идем к месту. – В самом деле? Думаешь, я всерьез захочу копать могилы?

– Дело не в копании могил, Ксандер, а в этом месте. Спокойная жизнь в окружении мирной смерти.

– Ты действительно сумасшедшая.

Грязь прилипла к его волосам и размазана по щеке. Но даже в таком виде от него веет уверенностью и высокомерием.

– Нас же здесь не похоронят, верно?

– Ты меня поймал.

– Ты думала, что я не сделаю этого, да?

Ни за что в жизни.

– Я сомневалась.

– Жаль, что я не взял с собой перчатки. – Он раскрывает ладонь, и я замечаю на ней кровавый волдырь.

– Ксандер! – ахаю я.

– Что?

Я хватаю его за руку и, осторожно касаясь поврежденной кожи, рассматриваю ее вблизи.

– Ты не говорил, что это калечит руки. – На свои я натянула рукава толстовки, а его толстовка для этого была немного маловата.

– Все не так уж плохо.

Отцепляю от кармана джинсов рацию.

– Мистер Локвуд, думаю, мы закончили.

– Эта яма недостаточно глубокая, – замечает Ксандер.

– Знаю, но мы закончили.

Из рации раздается шипение, а потом мистер Локвуд спрашивает:

– Я могу отправить трактор?

– Да.

– Подожди, – говорит Ксандер. – Трактор докопает эту яму до конца?

– Именно, уже много лет никто не копает могилы вручную. Я просто думала, это будет весело.

– Я тебя убью.

– Здесь для этого идеальное место.

Он атакует меня, делая подножку, а затем ловит и осторожно опускает на землю. Я смеюсь и пытаюсь вырваться, но Ксандер прижимает рукой мои запястья к земле над моей головой и усаживается на меня. Другой рукой он зачерпывает горсть земли и втирает ее мне в волосы.

Смеясь, я продолжаю бороться, но затем понимаю, что он замер. Я начинаю ощущать каждое соприкосновение его тела с моим. Он смотрит мне в глаза и ослабляет хватку на моих запястьях. В моей груди поднимается паника, и я хватаю землю у себя над головой и размазываю ее по его щеке. Он стонет и, скатившись с меня на бок, приподнимается на локте.

Какое-то время я лежу на мягкой земле, и моя шея отдыхает. Не могу понять, помешала ли я сейчас чему-то или просто всё это себе придумала.

Ксандер громко вздыхает:

– Мне это было необходимо после недели, проведенной с отцом.

– Он давит на тебя?

– Он давит на всех.

– Сожалею.

– Не стоит. Я с ним справляюсь.

Видела я, как Ксандер «с ним справляется» – закрывается, становится черствым, отстраненным. Но если ему это помогает, то кто я такая, чтобы спорить? Сама не всегда правильно веду себя с мамой.

У меня тянет спину, но земля облегчает боль. Я закрываю глаза. Здесь довольно мирно, в окружении стен из земли тишина будто давит на меня. Может, здесь я смогу забыть все свои проблемы. Забыть, что я семнадцатилетняя девушка, которая живет жизнью сорокалетней женщины. Мысли об этом приносят ощущение, что кто-то неожиданно вывалил мне на грудь две тонны земли.

– Что случилось?

Я открываю глаза и вижу, что Ксандер смотрит на меня.

– Ничего.

– Мне так не кажется. Ты сегодня не ведешь свою игру.

– Какую игру?

– В которой используешь любую возможность посмеяться надо мной. – Он смотрит на свою руку. – Об этом ты бы уже миллион шуток отпустила. – Он снова показывает мне волдырь.

– Знаю. Мне следовало пройтись по твоим нежным и не знающим труда рукам.

– Именно. – Он счищает землю с моей щеки. – Так что случилось?

– Просто иногда я ощущаю себя старше своих лет, вот и всё.

– Я тоже. Но поэтому мы этим и занимаемся, не так ли? Чтобы повеселиться, перестать беспокоиться о том, чего от нас ожидают, и попытаться выяснить, чего хотим мы.

Я киваю.

– Отец взбесился бы, если б увидел меня здесь.

– Наверное, стоило его пригласить?

Он смеется:

– Его сюда и мертвым не затащишь.

– Ну, вот как раз мертвым его сюда и затащат.

Он снова смеется:

– Ты отличаешься, Кайман.

– От кого?

– От всех других моих знакомых девушек.

Если учесть, что у всех других его знакомых девушек денег в пятьдесят раз больше, чем у меня, то это не такой уж и большой подвиг. От этой мысли у меня щиплет глаза.

– Это освежает. Благодаря тебе я чувствую себя обычным.

– Ага. Лучше поработать над этим, а то тебя трудно назвать обычным.

Улыбнувшись, он игриво толкает меня в плечо, и мое сердце начинает бешено колотиться.

– Кайман.

Я беру еще земли и размазываю ее по его шее, а затем быстро пытаюсь сбежать. Он хватает меня сзади, и когда я уже вижу, как к моему лицу приближается его полная земли рука, раздаются гудки трактора.

– Тебя спасли могильщики, – заявляет он.