Глава 17
В ту новогоднюю ночь, после того как мы сбежали из «Ло-Ки-инн», я потащила Эвана вниз по ступенькам в метро, потом в поезд, затем вверх по ступенькам, в наш дом и в лифт.
Все путешествие было, как в тумане — сладостные поцелуи, обрывочные признания: «Ты такая… Не могу поверить… Я хочу… Мне необходимо…»
Его руки скользнули мне под свитер. Я потерлась губами о бледную полоску кожи на затылке под волосами, которую заметила еще во время нашей самой первой встречи. Эван запустил руки мне в волосы, тянул и дергал их, пока они не рассыпались по плечам. Мы не могли насытиться друг другом.
Каждый раз, читая эту фразу в книгах, я усмехалась, но теперь точно знала, что имелось в виду.
— Я давно мечтал дотронуться до тебя, — прошептал Эван, целуя меня в шею в лифте.
Мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок — еще одно клише. Чувствовала, что мое сердце расцветает, как цветок. Он думал обо мне, мечтал дотронуться до меня. И если бы весь мир ушел в небытие той ночью, я бы ушла счастливой, зная об этом.
Шатаясь, мы миновали коридор. Я неуклюже искала ключи.
— Похоже, ты пытаешься меня соблазнить, — сказал Эван, когда мы, спотыкаясь, вошли.
Потом его пальто сползло на пол, мои туфли упали. Мы пробирались ко мне в спальню, поскальзываясь, почти падая, ударяясь о стены, зная, что утром будем в синяках, и совершенно об этом не беспокоясь.
Эван рухнул на мою постель и зарылся лицом в подушку. Я прилегла рядом с ним, ожидая, что он повернется ко мне, произнесет мое имя, посмотрит на меня смеющимися глазами, снова поцелует меня и скажет: «Вот и ты, моя единственная». Но Эван молчал. А когда наконец начал издавать звуки, это были отнюдь не признания в любви, произнесенные страстным шепотом. Это был храп.
— Эван? — Я легонько толкнула его локтем.
Я потрясла его за плечо. Храп стал громче. Я нагнулась и поцеловала Эвана в щеку, затем куснула мочку уха. Он не просыпался. Я расстегнула две верхние пуговицы на его накрахмаленной рубашке с защипами, закрыла глаза и постаралась уснуть.
Через каждые несколько минут Эван метался по кровати, судорожно ворочался с боку на бок и почти сталкивал меня. Я тихо поднялась и села рядом с ним, скрестив ноги и наблюдая, как поднимается и опадает его грудь, как под закрытыми веками вращаются глазные яблоки. «Я люблю тебя», — прошептала я в темноте.
В три часа ночи мой переполненный мочевой пузырь победил романтические планы провести всю ночь рядом с Эваном, мечтая о нашем будущем счастье. Я на цыпочках выбралась из комнаты, пошла по коридору и чуть не заорала, почувствовав на своем плече чью-то руку.
— Что происходит? — прошептала Джейни.
Ее парик а-ля Тина Тернер съехал набок, а маска для сна леопардовой расцветки была сдвинута высоко на лоб.
— Эван спит, — ответила я.
— Он вырубился, — поправила Джейни. — Что обычно и случается, если попробовать выпить все в Нью-Джерси. А я, между прочим, полночи не спала, беспокоилась.
Дверь в ее спальню приоткрылась, оттуда крадучись выбрался молодой человек азиатской наружности, в бейсболке, стыдливо сделал Джейни ручкой и проскользнул мимо нас.
— Значит, беспокоилась? — усмехнулась я.
— Да. А что, беспокоиться нужно в одиночку? Ты меня бросила, а публика требовала песню на бис. Что мне оставалось делать?
— Ты пела с этим парнем?
— Хм…
Джейни закусила губу, когда дверь ее спальни снова распахнулась, и еще двое молодых людей смущенно и быстро кивнули, выскользнув прочь.
— Господи, Джейни, твоя спальня, как шляпа фокусника. — Я с притворным ужасом уставилась на ее дверь. — Может, у тебя там еще и карлик прячется?
— Не твое дело, — огрызнулась она. — Должен же кто-нибудь быть у меня на подпевках. Без бэк-вокала «Nutbush» никак не спеть. Да и не об этом речь.
Я прошла мимо нее к туалету.
Когда я вернулась, Джейни с дивана поманила меня пальчиком. Я вздохнула, понимая, что она не примет «нет» за ответ. Подруга швырнула мне одеяло — небольшое такое одеяльце, которое Си подарил нам на новоселье, — и я накрыла им коленки.
— Итак?
Я глубоко вздохнула и не смогла удержаться от широкой улыбки.
— Я ему нравлюсь.
— Да, ты ему нравишься, Кейт. Это никогда и не подвергалось сомнению. Вопрос в другом: собирается ли он порвать с Мишель?
Моя улыбка исчезла. О Мишель мы не говорили. Вообще, если подумать, то мы ни о чем не говорили. Мы были слишком заняты поцелуями. Но разве поступки не говорят громче, чем слова?
— Мне нужно вернуться к нему.
Джейни неодобрительно покачала головой.
— Поверни его на бок, чтобы собственной блевотиной не подавился, — проворчала она и обняла меня.
Я тихо открыла дверь в спальню. Сгорбившийся Эван сидел на моем розово-кремовом стеганом одеяле и выглядел в луче света от уличного фонаря, проскользнувшем в комнату через жалюзи, глубоко несчастным и осунувшимся.
— Кейт, — пробормотал он.
Я с усилием сглотнула, внезапно почувствовав головокружение, и сделала отчаянную попытку вернуться к нашей былой легкой трепотне.
— Да уж, — кивнула я. — Неловко получилось.
Я селя рядом с Эваном, неуверенно протянула руку и дотронулась до беззащитного местечка сзади на шее. Он вздрогнул.
«Нет, — подумала я. — Это не дрожь, а содрогание».
Эван потер лицо руками, потом почесал голову, старательно избегая встретиться со мною взглядом. Я услышала его глубокий вздох. Казалось, время замедлило свой бег, чтобы дать мне шанс навечно вписать в память каждую деталь этой сцены, чтобы всю оставшуюся жизнь я могла в любой момент снова и снова проигрывать ее в памяти. Я видела тени, которые отбрасывала на стену настольная лампа, свет уличного фонаря посеребрил щетину на щеках Эвана. Я видела, как перекрутился его пояс, а голова опустилась, когда Эван произнес:
— Кейт.
Я вскочила с кровати. Вспомнила, как мама вечно поучала меня насчет моей осанки. «Плечи назад, Кейт! Грудь вперед! Не горбись! От этого ты меньше не станешь!» И вот я откинула плечи назад. Выставила грудь вперед. Напрягла с опорой на диафрагму мускулы живота, оставшиеся со времен моего пения. И собралась с духом, догадываясь, что Эван собирается сказать, еще до того, как он открыл рот. Зная, как больно мне будет услышать его слова.
— Извини, — пробормотал он. — Я не хотел, чтобы так все случилось. Ты мой друг, а я…
В горле Эвана что-то булькнуло, когда он сглотнул. Он снова потер лицо руками.
— Я не такой человек, который…
Я посмотрела на него, понимая, что могу разрядить обстановку. «Ой, да брось ты, все в порядке, не парься, Новый год, мы выпили, никому от этого не хуже, без обид, возвращайся к своей Мишель, и давай об этом никогда не вспоминать».
Я стояла неподвижно, не хватало еще, чтобы Эван заметил, что я вся дрожу. Но не могла сдержать слезы, что катились у меня из глаз.
— Я думала… — Голос у меня прервался. — Я думала, ты…
Он печально посмотрел на меня.
— Ох, Кейти. Ты просто великолепна. Но Мишель и я… ну, ты же знаешь. Если бы я был свободен… если бы я встретил тебя первой…
«Она обманывает тебя! — хотелось мне крикнуть. — Она обманывает тебя с Мистером Кудрявые Волосы, и у меня есть доказательства! Она никогда не будет любить тебя так, как я!»
— Я никогда не хотел причинить тебе боль, — произнес Эван.
Он пошевелился на кровати, поднял руку и медленно потер лоб.
— Ты заслуживаешь кого-нибудь более достойного. — Он облизал губы.
— Ты достойный, — промолвила я.
Мои губы онемели, и язык, казалось, распух во рту.
«Мы оба достойные». Но я знала, что если это скажу, то превращусь в просительницу. И если уж мне придется выйти из этой спальни без Эвана в качестве моего бойфренда, по крайней мере, я собиралась выйти оттуда, сохранив гордость.
— Кейти, с тобой все будет в порядке? — спросил он.
— Естественно.
Я заставила себя произнести эти слова, да еще и придать им обманчивое беспечное звучание. Он потер лоб.
— Мне нужно идти. Может, Мишель оставила дома сообщение.
«А может, тебе пора начать обзванивать красавчиков из рекламы шампуня?» — злорадно подумала я.
Я открыла ему дверь, впустив в комнату свет из коридора. Эван медленно встал с кровати, и я двинулась за ним. У самого порога он повернулся ко мне и попытался что-то сказать. Я занялась чем-то у кухонной раковины, чтобы не смотреть на него, и открыла оба крана на полную силу, чтобы не слышать.
За следующие три часа я перебрала свой шкаф, затолкала в мешки для мусора все вещи, что были мне малы, исполняя это действо, как епитимью за то, что слишком много попросила у вселенной.
В шесть часов приняла душ, оделась, побросала в рюкзак кое-какую одежду и чистое белье. Вытащила пальто из шкафа, шапку и шарф и перчатки. Проверила, взяла ли с собой кошелек и мобильник, и вынула паспорт из коробки из-под обуви в шкафу.
Я вышла из квартиры, миновала коридор, постояла перед дверью Эвана, сжала трясущиеся руки в кулаки и досчитала до десяти, давая ему еще один последний шанс выйти ко мне, сказать, что был не прав, сожалеет, любит меня больше, чем когда-либо любил ее, что нам суждено быть вместе, и я — его единственная.
Дверь осталась закрытой.
Я заставила себя подойти к лифту, нажать кнопку и выйти на холодную темную улицу. Поймала такси на углу Гринвич и Джейни-стрит. «Куда поедем, дорогуша?» — спросил таксист. «Аэропорт Кеннеди», — ответила я.
Я прижалась лбом к холодному стеклу окна и смотрела на город: автобусы и такси, мусорные баки, переполненные пустыми зелеными бутылками из-под шампанского и лентами серпантина. В сточных канавах валялись скомканные поролоновые банданы с надписью «Счастливого Нового года».
Стойка «Бритиш Эйрлайнс» работала. Своей кредиткой я оплатила первый рейс в Хитроу.
Моя мать находилась в Лондоне, и даже если бы она не стала разговаривать со мной и утешать меня, Лондон оказался первым местом, пришедшим мне в голову.
И самым отдаленным, куда я могла сбежать.
