Глава 18

Осторожно, чуть ли не цыпочках, я двинулся в обратный путь на кухню, но, наверное, ничего бы не изменилось, если бы я пел и танцевал, потому что особняк, похоже, пустовал. Шеф Шилшом еще не вернулся к недочищенной картошке, и я задался вопросом, а не продолжается ли конференция в апартаментах Волфлоу.

Выйдя из кухни и пересекая южную террасу, чтобы по лестнице подняться к фонтану, я увидел главного садовника, мистера Джэма Дью, который стоял на склоне, среди водных каскадов. Невысокий, широкоплечий, с гладким, доброжелательным лицом Будды, он, возможно, родился во Вьетнаме, но точно я не знал, потому что разговаривали мы лишь однажды и коротко. Я похвалил его за ухоженность ландшафта, он меня — за тонкий вкус, позволяющий оценить его совершенную работу.

Среди обитателей Роузленда чувством юмора обладал, наверное, только мистер Дью, и если сложившаяся в поместье ситуация продолжала бы ухудшаться, — иначе, похоже, быть и не могло, — я мог бы даже специально найти его в надежде услышать что-то веселое.

В тот момент он не катил тачку и не держал в руках никаких садовых инструментов. Просто внимательно рассматривал неотличимый от ковра мягкий газон, должно быть, выискивал пробравшийся в его владения ползучий сорняк, чтобы тут же его уничтожить.

Я имел полное право заглянуть в мавзолей и уже успел там побывать, но мне бы не хотелось, чтобы мистер Дью заговорил со мной и, возможно, составил бы мне компанию. В его присутствии я бы не решился нажимать на щит ангела, изображенного на стеклянно-керамическом панно, как предложил мне мальчик.

Покинув террасу, я двинулся на восток, с тем чтобы изменить курс, выйдя из поля зрения садовника и особняка, и подойти к мавзолею уже с юга.

Как только они оба скрылись из виду, я вдруг остановился как вкопанный, осознав, что за два предыдущих дня, да и сегодня, ни разу не видел мистера Дью за работой. Не видел работающим ни одного из его подчиненных, хотя по моим прикидкам для поддержания должного порядка на такой территории требовалась команда из шести или семи человек.

Ни разу я не слышал гудения газонокосилки. Или пылесоса для листьев.

Я вспомнил идеальные чистоту и порядок в доме, который обеспечивали только миссис Теймид и Виктория Морс. Застать их за работой мне тоже не удалось.

Связь этих фактов не вызывала сомнений. Что-то она да значила. Но на текущий момент суть этого являлась для меня такой же тайной, как содержимое документа, написанного алфавитом Брайля.

Передо мной, окруженная с трех сторон калифорнийскими дубами, протянулась длинная лужайка. Посреди нее стояла большая свинцовая скульптура Энцелада, одного из титанов классической мифологии. Он смотрел в небо и воинственно вздымал кулак.

Титаны воевали с богами. Их раздавили те самые камни, из которых они строили гору, чтобы добраться до небес.

Честолюбие и глупость — опасное сочетание.

Что-то в Энцеладе показалось мне странным. Приблизившись, я понял, что он отбрасывает две тени, одну более темную и короткую, чем другую.

Ничего хорошего это не сулило. Такое же необъяснимое явление я уже видел, в конюшне, и закончилось все внезапным наступлением неизвестно откуда взявшейся ночи, которая принесла с собой толпу существ, названных миссис Теймид уродами.

Галеоны темных облаков наплывали с севера, но небо по большей части еще оставалось чистым. Солнце приближалось к зениту.

Я прикрыл глаза рукой, разглядывая тени окружающих лужайку деревьев, ожидая увидеть под ними злобных существ с враждебными намерениями. Как это было здесь постоянно, я чувствовал, что за мной наблюдают. Но эти наблюдатели, при условии, что они существовали, маскировались отлично.

У меня на глазах вторая тень, падавшая на восток, уползла обратно в титана. Осталась только более короткая и темная тень. Начав отступать от заведенного порядка, природа неожиданно решила вернуться в привычные рамки.

Я могу существовать с призраками мертвых, при условии, что они оставляют меня в покое, когда я в ванной. Меня больше тревожит иной раз случающееся и, несомненно, сверхъестественное событие, выходящее за пределы моего понимания, потому что я опасаюсь, как бы оно не стало частью моей жизни. Если восход и закат не будут следовать друг за другом, если все и везде начнет отбрасывать две тени, тогда, возможно, уже завтра птицы примутся лаять, собаки — летать, а через неделю я превращусь в совершенно рехнувшегося повара блюд быстрого приготовления, разговаривающего с оладьями на сковороде и ожидающего от них ответа.

Оставив Энцелада, которого по пути на небеса размазало по земле, как сурка — на асфальте автострады, я продолжил путь к дальнему краю этой тупиковой лужайки.

Прежде чем войти под деревья, огляделся, в надежде, что появится призрачная всадница, чтобы заверить меня, что жизнь моя вне опасности, или порекомендует ретироваться. Но, к сожалению, на блондинку я не мог положиться, как на Тонто, и мне недоставало приковывающего взгляд наряда и сексуальной маски Одинокого рейнджера.

Я шел среди дубов, высящихся так близко друг от друга, что под тенью их крон не росли ни трава, ни подлесок. Золотые монеты солнечного света лежали тут и там на черной земле, голой, без единого камня, и ступал я по ней бесшумно, как вор.

Тишина пугала меня. Голая земля ставила в тупик. Дублоны света вынудили задаться вопросом, а куда подевалась опавшая листва.

Я вспомнил, как трещала и хрустела она под ногами толпы уродов, которая мчалась то в одну сторону, то в другую в такой же дубовой роще.

Калифорнийские дубы вечнозеленые, но они круглый год сбрасывают маленькие овальные листья, причем в большом количестве. Даже если мистер Дью и команда трудолюбивых эльфов все утро сгребала, собирала в мешки и увозила ранее опавшие листья, землю тут и там обязательно усеяли бы новые, но ни один не хрустнул у меня под ногой. Не видел я и эльфов. Что же касается мистера Дью, главного садовника поместья, с учетом того, что я знал о здешних работниках, возникали большие сомнения, что он когда-нибудь заглядывал в эту рощу, чтобы собрать опавшую листву.

Роща эта составляла неотъемлемую часть Роузленда, вместе с другой рощей, расположенной у самой стены. На пару они занимали чуть меньше двадцати акров из пятидесяти двух, составляющих всю площадь поместья, и объяснить наличие опавшей листвы в одной роще и полное отсутствие в другой я пока мог только тем, что вторая находилась в непосредственной близости от особняка.

Каким образом главному садовнику удавалось столь эффективно убирать листья в этой роще, меня особо не занимало, в отличие от другого вопроса: почему он считал необходимым их убирать? Возможно, это имело какое-то отношение к мальчику, которого держали взаперти.

Миновав рощу, я вышел на луг, где траву уже не косили, и местами она доходила до пояса. После жаркого лета зеленый цвет она сменила на бело-золотой. Сезон дождей еще не наступил, и ветер не прибил ее к земле. Новая, зеленая, пока не росла.

На вершине холма я остановился, глядя на юго-запад, в сторону мавзолея, который возвышался в нескольких сотнях ярдов от меня. После минутного отдыха я направился бы к нему, если бы краем глаза не уловил какое-то движение.

Земля с гребня этого холма уходила вниз, но пологий спуск переходил в подъем следующего холма, не столь высокого, далее виднелся третий и четвертый, словно золотистое луговое море в какой-то момент застыло чередой катящихся друг за другом волн, с глубокими впадинами между ними.

Наполовину скрытые высокой травой, уменьшившиеся в размерах благодаря углу, с которого я на них смотрел, одетые в грязно-белое, сливающееся с бело-золотым травяным фоном, они шли по гребню третьей от меня волны. Числом не меньше двадцати, но не больше тридцати, легкой, но неуклюжей походкой.

Некоторые горбатые, с наклоненной вперед и, несомненно, деформированной головой, хотя с такого расстояния я не мог сказать, действительно ли у них асимметричные черепа или все дело в игре света и теней. Суставы рук, похоже, отличались от человеческих, они дергались в высокой траве, напоминая передние конечности возбужденных орангутангов.

Многих из них отличала прямая спина, без горба между плечами, и шли они с высоко поднятой головой более правильной формы, чем у их неудачливых собратьев. Эти могли бы идти легче и быстрее, если бы их не тормозили горбуны.

У большинства рост составлял примерно шесть футов — кто-то чуть выше, кто-то ниже, — с такого расстояния все они выглядели крепкими, мускулистыми, жестокими, и я не сколько не сомневался, такие враги смертельно опасны.

На этот раз они не притащили с собой сумерки, но, похоже, при солнечном свете они видели так же хорошо, как в кромешной тьме. Я точно знал, что это те самые существа, от которых я прятался в ларе для фуража и высоко на дубе. С такого расстояния я их не слышал, но они выглядели так, что вполне могли рычать, фыркать и пищать.

С гребня они спустились в лощину, и я облегченно выдохнул, благодаря судьбу за то, что они меня не заметили. Мне бы следовало уйти с самого высокого холма, но я застыл, как зачарованный, в надежде увидеть их вновь.

Страх ледяной струйкой заскользил по спине. Разум, изумленный увиденным, казалось, не мог связать двух мыслей.

Они появились на следующем подъеме, направляясь к гребню очередного холма. С такого расстояния они могли показаться миражом, если не растаять в воздухе, то раствориться среди высокой травы.

Хотя я не видел их достаточно близко, чтобы с уверенностью говорить об их внешности, у меня сложились определенные впечатления, на которые я мог опираться. Длинные плоские головы переходили в тупорылые, мясистые морды. Руки я видел, кисти — нет. Они шли, выпрямившись, даже бежали, но я не мог отнести их к животным, которые способны бегать менее чем на четырех лапах. Только приматы могут стоять на задних конечностях: люди, гориллы, гиббоны, мартышки… Эти существа не относились к приматам. Мне также показалось, что я видел короткие, заостренные клыки, темнеющие на фоне бледных лиц, клыки, которые могут ранить и рвать. Они заставили меня подумать о диких кабанах. Кабаны, хряки, свиньи, их тела грубо отлиты в приматовские формы, морды перекошены от злобы. Деформированные и горбатые индивидуумы не воспринимаются как изгои, потому что все члены этого племени, с дефектами или без оных, уроды.

Они не появились на дальнем холме, словно дематериализовались, как принято у духов. Но я мог поклясться, что они не призраки, не плод моего воображения. Родились они в Роузленде или прибыли сюда погостить через некий портал между мирами, об этом я не имел ни малейшего представления. Понимал только одно — встречи с ними надо избегать любым способом. Они, похоже, пребывали в непрерывном движении, подобно акулам, постоянно кормились, наверное, могли учуять кровь, даже когда она еще циркулировала в венах их добычи.