Лес
На следующий день после Четвертого июля к Хонор приехала гостья. Хонор сидела на крыльце вместе с Адамом и Абигейл, сонная и слегка нездоровая после воскресного обеда, основным блюдом которого была жирная, пересоленная ветчина. Хонор в жизни не ела столько свинины. И очень скучала по рыбе и молодой баранине — блюдам простым, вкусным и легким.
— Сейчас я буду с тобой ругаться, Хонор Брайт!
Она вздрогнула и открыла глаза. Перед домом остановилась легкая коляска, которой правила Белл Миллз. Она перекинула поводья через ограду из кольев, выкрашенных в белый цвет, и спрыгнула на землю.
— Как я понимаю, с твоей подачи ко мне косяками идут оберлинские дамы. «Хотим такой же серый с желтым капор, как у той юной квакерши». И как я справлюсь со всеми заказами без твоей помощи? — Белл кивнула Адаму и Абигейл. — Ты Абигейл? С Адамом мы уже встречались. Я Белл Миллз, хозяйка шляпного магазина в Веллингтоне. Не знаю, что Хонор вам обо мне говорила… возможно, вообще ничего. Она у нас девушка неразговорчивая. Вы пригласите меня в тенек? А то на солнце жарковато.
Хонор встала со стула. Она ждала, что Абигейл, как хозяйка дома, пригласит гостью подняться на крыльцо. Но та удивленно уставилась на головной убор Белл: соломенную шляпку с широкими полями, украшенную белыми кружевами поверх красной ленты и вишнями, сделанными из шелка.
Не дождавшись ни слова от Абигейл, Хонор обратилась к Белл:
— Я очень рада, что ты приехала. Поднимайся к нам.
Белл поднялась на крыльцо и уселась в кресло-качалку, которое ей пододвинул Адам.
— Ох, хорошо-то как! А то по дороге я вся растряслась, — сказала она, стягивая кружевные перчатки.
В Веллингтоне Хонор ни разу не видела, чтобы Белл носила перчатки, даже когда выходила в город. Эти изящные кружевные перчатки смотрелись на ней как-то странно, и особенно, когда она их сняла, обнажив крупные руки с короткими, квадратными ногтями. Перчатки и нарядная шляпка никак не вязались с костлявой фигурой Белл, ее большим ростом и широкими плечами. В те времена в моде были невысокие пышечки с покатыми плечиками и ярко выраженными округлостями в определенных местах. Если женщинам полагалось выглядеть нежными голубками, то Белл Миллз была среди них канюком.
— Абигейл, наша гостья, возможно, захочет попить с дороги, — произнес Адам.
— Ой, да! — та убежала в дом, пристыженная, что ей напомнили о ее обязанностях хозяйки.
— Да, это что-то, — заметила Белл, глядя по сторонам. — Я здесь еще не была. И это весь Фейсуэлл? — Она кивнула в сторону магазина.
— Есть несколько удаленных ферм. Но это весь Фейсуэлл, — ответил Адам. — Однако он быстро растет. Новые семьи переезжают сюда постоянно.
— И все они квакеры? Не представляю, чтобы кто-то еще стал по собственной воле ездить по такой дороге. Как здесь проехать, когда идет дождь? Даже тракт между Веллингтоном и Оберлином превращается в сплошную грязь.
Абигейл вернулась на крыльцо с четырьмя стаканами, бутылкой с каким-то темным напитком и кувшином воды.
— Неужели ежевичный сок? — воскликнула Белл. — Удивительно, как вам удалось его сохранить с прошлого лета. Я бы весь выпила уже к октябрю.
Абигейл принялась молча разливать сок по стаканам.
— Милая, это был комплимент, — добавила Белл. — Только очень хорошая хозяйка знает, как сохранить лучшее угощение, чтобы у нее было, чем встретить гостей. — Она повернулась к Хонор: — Я надеялась увидеть тебя в Веллингтоне, на праздновании Четвертого июля. Хотя путь неблизкий.
— Мы не празднуем Четвертое июля, — заметил Адам.
— Правда? А что, квакерам не нравится веселиться?
— Мы не празднуем подписание документа, каковой не включает в себя всех людей в качестве полноправных граждан страны.
— Мы ездили в Оберлин слушать речи против рабства, — сообщила Хонор.
— Мне следовало бы догадаться, что квакерам интереснее слушать речь аболиционистов, чем стрелять в воздух. А мне так нравится пострелять. Как идет торговля в Оберлине?
— Помаленьку, — ответил Адам. — Конечно, хотелось бы, чтобы она шла побойчее.
— Готова поспорить, вы продаете не так уж много атласа и бархата?
— Совсем мало.
Белл усмехнулась.
— Да, оберлинцы не стремятся украшать себя. Я бы там не смогла держать шляпную мастерскую — не сделаешь ничего ярче, чем капор Хонор. — Она взглянула на простые платья Абигейл и Хонор, на рубашку без воротника и подтяжки Адама. — Ты в Кливленде закупаешься тканями? А у какого поставщика?
Абигейл закончила разливать сок, Хонор раздала всем стаканы. Белл обсуждала с Адамом деловые вопросы так легко и непринужденно, что Хонор стало немного завидно. Правда, Белл постоянно общается с покупательницами, она должна уметь хорошо говорить. Отчасти это ее работа. Однако Хонор все равно поражала способность Белл объединять искренний интерес к людям с легким юмором и даже бесцеремонностью.
— У тебя такой же акцент, как у Хонор, — заметила Белл. — Вы с ней из одного города?
Адам кивнул, и Белл принялась расспрашивать его о Бридпорте. Пока они беседовали, Абигейл со скучающим видом раскачивалась в кресле, а потом резко остановилась.
— Еще соку налить? — спросила она, поднявшись с кресла.
— Да, спасибо. — Белл протянула ей свой стакан и украдкой подмигнула Хонор, пока Абигейл наливала сок. — А ты, Абигейл, где родилась?
— В Пенсильвании.
— Да, все мы приехали сюда из каких-то других мест. Вот такой он, Огайо.
— А ты откуда? — спросил Адам.
— Из Кентукки. Разве не слышно по моему акценту? Мы перебрались сюда, когда мой супруг решил податься в Кливленд, работать в пароходной компании на озере Эри. Я подумала, что в Кливленде будет интереснее, чем в нашей дыре в Кентукки. И я, в общем, не ошиблась.
— Ты была замужем? — удивилась Хонор.
— Я до сих пор замужем. Но муж, мерзавец, сбежал — с подачи моего братца, как ни прискорбно. Эти двое вечно друг с другом грызлись. Я даже не знаю, где он сейчас. Ну и ладно, муж-то он был никудышный, и я была дурой, когда за него выходила, но все-таки я предпочла бы выгнать его сама, а не предоставлять эту честь Доновану. Сукин сын. — Белл на секунду замолчала. — Прошу прощения, что ругаюсь. Это хорошо, что он сбежал. Скоро тут проведут железную дорогу, и пароходы вообще никому не будут нужны. В Кливленде я научилась делать шляпы. Шляпная мастерская — одно из немногих деловых начинаний, которыми женщина может заняться сама. Я переехала в Веллингтон и открыла магазин. Думала и об Оберлине, но там не любят ни перьев, ни ярких цветов. А я вот люблю. — Она допила сок и повернулась к Хонор: — Ну что, покажешь мне Фейсуэлл? Я отдохнула, теперь могу и пройтись. И надень свой серый капор — хочу посмотреть на него.
Все еще ошеломленная мыслью, что у Белл Миллз есть муж, Хонор побежала к себе за капором. Она сама никогда бы не надела его для прогулки по Фейсуэллу, но не могла отказать мастерице, изготовившей этот капор.
Когда они вышли на улицу, Белл взяла Хонор под руку. Соседи, сидевшие на верандах домов, во все глаза таращились на Белл в ее яркой шляпе и на Хонор в капоре и даже не всегда отвечали на приветственные кивки. Белл этого, кажется, не замечала. А если и замечала, то не придавала значения.
— Донован тебя не беспокоил с тех пор, как ты здесь поселилась? — спросила она.
— Пару раз он проезжал через Фейсуэлл, но не останавливался. — Хонор не стала говорить о том, что Абигейл и Адам морщились всякий раз, когда Донован ей улыбался и махал рукой.
— Хорошо. Только не обольщайся. Он просто так не отстанет. Донован любит навязывать свое внимание тем, кому оно нежелательно.
Они прошли мимо кузницы, потом — мимо универсального магазина. Белл заглянула в витрину, хотя магазин был закрыт.
— Выбор, смотрю, невелик, — заметила она. — Сколько семей тут живет?
— Пятнадцать, включая тех, кто на фермах.
— Господи, в Кентукки мы жили в такой же дыре. Я знаю, что это. И как нам вытащить тебя из этого дома?
— Ты о чем?
Белл остановилась и сжала локоть Хонор.
— Ты же не собираешься оставаться у них? Я заметила, как на тебя зыркает Абигейл. Видела, как она напряглась, когда вы с Адамом заговорили об Англии? Чуть с кресла не грохнулась! И каждый раз, когда она чувствовала, что про нее забывают, она сразу встревала в беседу.
— Но…
Белл рассмеялась.
— Она ревнует Адама к тебе. Неужели не замечаешь? Ты такой светлый, невинный человечек. Тебе бы подобное и в голову не пришло… В общем, она страшно ревнует. Хочет заполучить Адама, и ей не нравится, что у нее на пути стоит другая… которая моложе, добрее и красивее. И лучше шьет, готовит и ведет хозяйство. Черт, она, кажется, и ко мне ревновала, пока я не упомянула мужа.
Они двинулись дальше, в направлении фермы Хеймейкеров, и Хонор рассказала Белл, что Джудит Хеймейкер говорила Адаму о неподобающей ситуации у них в доме.
Белл усмехнулась:
— Неудивительно. В Веллингтоне о вас говорили бы точно так же, а мы все-таки не такие суровые, как вы, квакеры.
— Вот ее ферма, где мы берем молоко, — произнесла Хонор, понизив голос. — А это сама Джудит Хеймейкер.
Вместе со своими двумя детьми Джудит сидела на крыльце большого белого дома с зелеными ставнями. Дом стоял далеко от дороги, так что Белл с Хонор не было необходимости подходить ближе, чтобы поздороваться. По правилам вежливости следовало просто кивнуть и помахать рукой. Джек Хеймейкер кивнул в ответ. Доркас уставилась на них во все глаза, Джудит невозмутимо раскачивалась в кресле-качалке. Хонор с Белл пошли дальше, и Хонор буквально физически ощущала, как три пары глаз впились взглядом в ее капор. Дорога тянулась вдоль сада Хеймейкеров. Вишни уже созрели, а сливы и персики — пока нет.
Хонор думала о том, что Джудит Хеймейкер уже второй раз видела ее в этом капоре. И им предстоит пройти мимо нее на обратном пути.
— Хорошая ферма, — заметила Белл. — И стадо тоже хорошее. — Она кивком указала на коров, пасущихся на лугу за амбаром. Хонор их не заметила.
Они дошли до конца сада, за которым начинался лес. Дорога превратилась в тропинку, уводящую в глубь чащи, куда Хонор боялась заходить. Для нее этот лес был воплощением Дикого Запада, незнакомого и недоброжелательного. Даже Белл, которая, кажется, вообще ничего не боялась, остановилась на опушке леса и не предложила идти дальше. В основном здесь росли буки и клены, но иногда попадались вязы, ясени и дубы — только у этих дубов были странные ровные листья без фигурных краев. В Америке даже дубы — символ крепости, несгибаемости и верности — преобразились во что-то чужое. Вглядевшись в сумрак среди деревьев, Хонор заметила енота, метнувшегося в заросли. Впрочем, зверек не убежал далеко, а взобрался на клен и повернул к женщинам свою любопытную мордочку в темной маске. Грейс обрадовалась бы, увидев енота так близко…
— Белл, я не знаю, что делать, — сказала Хонор.
Та поправила вишни у себя на шляпке.
— Ты о чем?
— Я живу в этом доме на птичьих правах.
— Ладно, задам тебе прямой вопрос: ты хочешь выйти замуж за Адама Кокса?
— Нет!
— Тогда оглянись по сторонам. Есть в Фейсуэлле мужчина, который тебе нравится?
Хонор сразу вспомнила Джека Хеймейкера. А потом — Донована. Как он улыбался ей. И как зеленая лента, на которой он носил ее ключ, потемнела от пота у него на шее.
— Все просто, Хонор Брайт. Ты должна сделать выбор, — продолжила Белл. — Вернуться домой в Англию или остаться здесь. Если останешься, тебе надо найти мужа. Главное, выбрать того, кто тебе не противен.
Хонор невольно поежилась, а Белл рассмеялась:
— Да уж, такого найти непросто. Пойдем, милая. — Она взяла Хонор под руку. — Пройдемся разок мимо этих Хеймейкеров, пусть подивятся на наши шляпки. А чтобы не нервничать, смотри на бархатцы у них перед домом. Они там высажены рядами!
* * *
Фейсуэлл, Огайо
11 июля 1850 года
Дорогая Бидди!
Я была счастлива получить от тебя письмо с новостями из дома, пусть даже они устарели на полтора месяца. Когда я читала его, мне представлялось, будто мы с тобой вместе — гуляем по нашему городу, по знакомым улицам, и останавливаемся перемолвиться парой слов со знакомыми. С большим интересом я прочитала о том, как ты съездила в Шерборн и познакомилась там с новыми людьми. Жаль, что я не могла поехать с тобой!
Сейчас уже вечер, прохладно, я сижу на крыльце. Это мое любимое место, где я шью и пишу письма. Адам и Абигейл остались в доме: сказали, что в сырости налетят комары. Я согласна терпеть укусы, если это дает мне возможность хотя бы какое-то время побыть одной. После обеда началась гроза. Летом грозы бывают чуть ли не каждый день. Они здесь сильнее и страшнее, чем те немногие грозы, которые мы наблюдали в Бридпорте, да и то издалека. Тут гроза налетает внезапно, и синее небо буквально за считаные минуты становится угрожающе черным. Дождь льет стеной, иногда даже с градом, он может побить посевы, если идет долго. Дороги вмиг превращаются в жидкую грязь. В один из дней на прошлой неделе небо сделалось зеленым, и Абигейл сказала, что это признак приближающегося торнадо. Мы спрятались под столом, хотя я не думаю, что он бы нас защитил, если торнадо прошел через Фейсуэлл. Я слышала, что торнадо может смести целый дом и поднять его в воздух.
Но после грозы воздух становится чистым и свежим, и настает благословенная прохлада. Я слышала, что в Огайо бывает жарко, но не представляла, что настолько. Жара такая, что иной раз нет сил просто пошевелиться, и даже ночь не приносит облегчения. Вот почему мне так нравятся грозы.
У меня неожиданная новость: на сегодняшнем собрании Адам и Абигейл объявили о своем желании вступить в брак. Бракосочетание состоится через десять дней. Я считала, что оглашение имен будущих супругов происходит за три недели до предполагаемой свадьбы, чтобы у общины было время обдумать услышанное, но здесь, как я понимаю, принято все делать быстро.
Адам с Абигейл ничего мне не сказали, и я узнала об их помолвке на собрании, как и остальные Друзья. После собрания их все поздравляли, хотя, как мне показалось, поздравления звучали формально, не от души. Не ощущалось той радостной атмосферы, что обычно царит на собраниях, когда там оглашают имена будущих супругов. Адам и Абигейл слегка смущались. Возможно, с их стороны это был просто практичный шаг для скорейшего разрешения неловкой ситуации, сложившейся в нашем доме.
Грейс умерла полтора месяца назад. Мне хотелось напомнить об этом Адаму. Весь день он не решался посмотреть мне в лицо. На самом деле они с Абигейл избегали меня, да и я, честно сказать, не искала с ними встречи. Хотя днем было жарко и душно, я ушла в огород полоть сорняки. Вернулась в дом, когда началась гроза.
Женщины быстро сорганизовались и назначили на завтра то, что они называют «швейным штурмом», чтобы помочь Абигейл с лоскутными одеялами для супружества. Дома мы с Грейс и мамой втроем шили одно одеяло за несколько дней, а здесь женщины иногда собираются всей общиной и шьют одеяло за день. Я с нетерпением ждала, когда меня позовут на такой «штурм», но мне бы хотелось, чтобы это не было связано со свадьбой Абигейл; мне нет радости в том, чтобы ей помогать.
Я знаю, тебе интересно, как все это пройдет. Я тебе обязательно расскажу. Прямо в этом письме.
Итак, продолжаю:
«Швейный штурм» проходил на ферме Хеймейкеров, где мы покупаем молочные продукты. Хеймейкеры — хорошие, надежные люди, хотя мать семейства — жесткая, а угрюмая дочь временами напоминает мне Абигейл. Мы принесли окорок, вишневый пирог и обнаружили, что там уже было четыре вишневых пирога и два окорока. Одеяло, над которым нам предстояло работать, растянули на деревянной раме. Я думала, это будет настоящее одеяло невесты с вышивкой, но это была аппликация: цветы в вазах и фрукты в чашах. Основные цвета — красный и зеленый на белом фоне. Типичная для Огайо расцветка. В последние пару недель Абигейл шила основу для этого одеяла, но вообще она не особенно часто берет в руки иголку, так что, наверное, мне следовало бы догадаться, почему женщины из общины решили устроить этот «швейный штурм». Техника аппликации очень популярна. На мой взгляд, это очень простое, «ленивое» шитье — словно швея не дает себе труда продумать будущее изделие, а попросту вырезает из ткани рисунки, которые ей по нраву, и пришивает их на основу. Сшивание узоров из лоскутов требует сосредоточенности и аккуратности. Поэтому мне и нравится лоскутное шитье, хотя кое-кто говорит, будто оно слишком геометрическое и холодное.
Джудит Хеймейкер разметила одеяло мелом, разделив его на квадраты, надо было простегать ромбами и нашить на них цветы и листья. За основу Абигейл взяла ту же синюю ткань, какую рукодельницы из Друзей используют и в Англии; некоторые товары, как и переселенцы, пересекли океан и обрели новый дом в Новом Свете. Однако подкладка была из ватина, а не из шерсти, как мы привыкли. Насчет происхождения ваты (ее получают из хлопка) возникали сомнения: не выращен ли этот хлопок рабами? Джудит Хеймейкер уверила нас, что ватин ей продал Адам Кокс, а он закупает товары у торговца из Кливленда, который ведет дела только с теми плантаторами, кто не использует рабский труд. Я слышала про магазин в Цинциннати, его держит один из Друзей. В том магазине гарантированно не бывает товаров, произведенных рабским трудом. Но не знала, что подобный магазин есть и в Кливленде. Я была рада, что фейсуэллским Друзьям небезразличны такие вещи.
Мы шили несколько часов кряду, и, как нередко бывало раньше даже у нас в Англии, многие поражались, как быстро и аккуратно я шью. И особенно всех поразило, что я шью в две иголки двумя руками. Большинство женщин направляют иголку одной рукой, и им было трудно за мной угнаться. На самом деле я шила быстро, потому что мне приходилось меняться местами с теми, кто за мной не поспевал. Некоторые даже забирались под раму, чтобы посмотреть на мои изнаночные стежки. Ты знаешь, мне всегда удавалось шить ровно с обеих сторон. Я пишу об этом не для того, чтобы похвастаться, а чтобы ты поняла: я чувствую себя здесь чужой, даже когда выполняю знакомую и приятную мне работу. Вместо того чтобы похвалить мое мастерство, все таращились на меня, как на какой-то диковинный овощ, неизвестно какими судьбами оказавшийся на их местном рынке. Похвалы в Америке часто звучат чуть ли не агрессивно, будто люди пытаются оправдать свое неумение вместо того, чтобы просто порадоваться достижениям ближних. Однако Джудит Хеймейкер попросила меня сделать простежку на цветах и фруктах, поскольку на них сосредоточено основное внимание. В своем роде это была похвала.
За работой женщины говорили без умолку, а я молчала и открывала рот, когда ко мне обращались с прямым вопросом, что случалось нечасто. Все они были милы и приятны в общении, хотя — честно признаюсь — за исключением темы о происхождении хлопка их разговор показался мне скучным. Только не думай, что я становлюсь нетерпимой и категоричной. Возможно, если бы кто-то из них сидел за шитьем вместе с нами в Бридпорте, им тоже было бы скучно слушать наши разговоры о людях, которых они не знают, и местах, где они не бывали. Надеюсь, со временем я познакомлюсь и с этим людьми, и с этими местами, и беседы о них станут мне интересны. Но в основном я заметила, американские женщины интересуются только собой и своими делами. Видимо, это объясняется тем, что местная жизнь — будто борьба за выживание, и женщинам не хочется думать ни о чем другом, кроме текущих, повседневных дел.
Никто не сказал ни слова о грядущем замужестве Абигейл, однако чувствовалось, что все испытывают облегчение от того, что поистине странная ситуация в нашем доме скоро изменится. Никто не спросил меня, что я теперь собираюсь делать. Но я сама лишь об этом и думаю. Не хочу оставаться в их доме, но пока не вижу других вариантов.
К вечеру мы закончили одеяло, с работы вернулись мужчины. Все вместе мы сели ужинать. Кроме окороков, была еще жареная говядина, картофельное пюре, запеченный сладкий картофель — он оранжевый и по вкусу напоминает тыкву, — зеленая фасоль, свежая кукуруза и кукурузный хлеб, а также всевозможные домашние соленья и множество пирогов, большей частью вишневых, поскольку вишня как раз созрела. Я обрадовалась крыжовнику — не знала, что его выращивают в Америке. Ароматный и свежий вкус ягод напомнил мне о нашем саде под летним солнцем.
Я рада, что попала на «швейный штурм», ведь мне всегда нравилось шить одеяла. Меня успокаивает монотонная работа с иглой. Конечно, было бы приятнее сидеть за шитьем, если бы рядом находился кто-то, с кем я могла бы подружиться. Там были две девушки моего возраста: Доркас Хеймейкер, дочь хозяйки дома, и еще одна — Каролина. Но они не проявляли ко мне дружелюбия. Завидовали мне и боялись, что по сравнению с моим шитьем их работа покажется неумелой. А я лишний раз убедилась, как сильно мне не хватает тебя.
Прости меня, Бидди. В каждом письме мне приходится извиняться за то, что я жалуюсь и осуждаю людей, среди которых живу. Удивляюсь, почему мне так трудно приспособиться к новой жизни на новом месте. Я думала, все будет проще. Правда, я никогда не уезжала далеко от дома и никогда не пребывала в такой растерянности, не зная, что мне готовит грядущий день. И конечно, я думала, что со мной будет Грейс, у которой я всегда нашла бы поддержку и утешение.
Обещаю, что в следующем письме не стану жаловаться на трудности и напишу о том, как замечательно я живу в Америке.
Твоя навеки подруга,
Хонор Брайт
