Глава 8
В плотно застроенных пригородах в северу от Лос-Анджелеса «ПроСтар+» повернул в глубь материка, и мы последовали за ним. Скоро автострада 101 перешла в шоссе 134, широчайшую реку бетона, которую мне когда-либо доводилось видеть, которая протекала через жилые кварталы и позволяла любоваться горами на востоке.
Я родился в тихом Пико Мундо, где прерии сдались пустыне задолго до моего появления на свет, и прожил там больше двадцати лет. Но воспоминания о моей утрате не позволили мне остаться в родном городе. Хотя я знал, что Сторми Ллевеллин без колебаний перешла бы на Другую сторону, утром я просыпался с надеждой, что ее задержавшаяся в этом мире душа придет ко мне, а ложился спать с мечтой о нашем воссоединении, которого не произошло прошедшим днем.
Когда же я наконец-то решился выйти в большой мир, чтобы обрести покой, которого не находил дома, я добрался лишь до монастыря Святого Варфоломея, расположенного на калифорнийской стороне Сьерра-Невады, где оставался мирским гостем монахов полгода. После ухода из монастыря судьба привела меня в Магик-Бич, потом в придорожную зону отдыха «Уголок гармонии» и, наконец, в странное частное поместье в Монтесито, но только теперь, впервые в жизни, я попал на окраину мегаполиса.
Возможно, природа недодала мне широты кругозора, чтобы оценить и приспособиться к жизни среди великого множества людей. Вид одного жилого района, плавно, без четкой границы переходящего в другой, просторная долина и склоны, целиком и полностью застроенные жилыми домами и административными зданиями, кое-где и высокими, — все это давило на меня, когда мы проезжали съезды на Бербанк, Глендейл, Игл-Рок, у меня просто развилась клаустрофобия.
Плотность транспортного потока нарастала с каждой минутой. Боясь потерять трейлер из виду, миссис Фишер хотела сократить разделявшее нас расстояние.
Я настаивал на том, чтобы мы находились максимально далеко, на пределе видимости восемнадцатиколесника:
— Вы сказали, что он сплошной обман, ложь, фальшь, и это правда. Но у него еще… не знаю, как сказать… Интуиция. Необъяснимая интуиция. Если не соблюдать предельную осторожность, он узнает о нашем присутствии.
Она посмотрела на меня: лицом — добрая старушка, но глаза напоминали лазеры считывающего сканера, получающего точную информацию с любого, даже самого бесстрастного лица.
— А если мы его потеряем, Одди?
— Мы найдем его снова.
Чтобы вновь не встречаться с ней взглядом, я принялся разглядывать человеческие жилища, от великого множества которых у меня начало сосать под ложечкой.
Поскольку я не ответил на ее вопрос, она ответила на него сама:
— Может, ты так уверен в том, что мы найдем его снова, поскольку и у тебя «необъяснимая интуиция»?
Я не отреагировал, потому что ее слова были не просто словами, но и наживкой: у нее — свои секреты, у меня — свои, и пока мы предпочитали ими не делиться.
Чистое небо, под которым я оставил Аннамарию, выходя из коттеджа, оставалось таким же над северной частью мегаполиса, но зловещие бастионы облаков громоздились на юге и наползали на нас, как медленно движущаяся лавина. С юга дул и ветер, раскачивая деревья. Стаи птиц уже улетели, остались только одиночки и парочки, которые низко и быстро спешили на север, в поисках безопасного пристанища от приближающейся грозы.
— Что случилось с твоим камуфляжем? — спросила миссис Фишер.
— Камуфляжем?
— Очаровательной клетчатой кепкой Оскара.
— Не знаю. Наверное, где-то оставил. Извините.
— А с солнцезащитными очками?
— Они сломались, когда… — Я чуть не сказал: «Когда ковбой выстрелил мне в шею», но вовремя спохватился. — Они просто сломались.
Она цокнула языком.
— Это плохо. Теперь у нас остались только бородка и ограниченный выбор усов.
— Камуфляж мне больше не нужен, мэм. Этого парня на мякине не проведешь.
По широкому шоссе, по долине, по застроенным подножиям холмов, по скалистым склонам гор Сан-Габриэль внезапно помчались на север огромные тени, хотя небо над нами пока оставалось чистым, и их не могли отбрасывать облака. Я таких теней никогда в жизни не видел. Создавалось впечатление, что низко над землей летели эскадрильи огромных — с футбольное поле, а то и больше — самолетов.
Я едва не удивился им вслух, но успел осознать, что миссис Фишер их не видит. Она наклонилась вперед, всматриваясь в лобовое стекло, чтобы не потерять далекий «ПроСтар+» среди других восемнадцатиколесников, которые в любой момент могли поменять полосу движения и перекрыть ей поле зрения. Но, даже пристально следя за красно-черным трейлером, она бы заметила бегущие тени, если бы могла их видеть. Вероятно, тени были ненастоящие, а может, они символизировали какую-то угрозу, о которой и предупреждали исключительно меня.
Плотно застроенные жилые районы окружали нас со всех сторон, все более напоминая улья. В стробоскопическом мигании света эти невозможные тени не просто бежали над землей, но и колотились об нее, и дома и прочие сооружения, построенные человеком, вроде бы дергались и тряслись, как деревья под усиливающимся ветром.
Для меня, и только на мгновение, настоящее и будущее слились, второе плыло на первом, скорее ощущаемое, чем видимое, представляя себя как чувства и метафоры, а не точное видение того, что должно прийти в ближайшие дни и годы. Клаустрофобия сжимала меня все сильнее и сильнее, словно саван — мумию. При всем, что могут предложить мегаполисы, они тем не менее лабиринты улиц. Лабиринты, которые мешают жить и расставляют ловушки. Широкие магистрали предлагают свободу, но до того момента, пока их не забивает транспортный поток… или перегораживает. Любой микрорайон, богатый или бедный, потенциально гетто, каждое гетто легко превратить в тюрьму, каждая тюрьма потенциально концентрационный лагерь. С обеих сторон шоссе жилые дома, и офисы, и магазины в какой-то момент показались мне сожженными и забитыми досками, но в следующий превратились в бункеры и боевые укрепления, возведенные не против общего врага, а против друг друга в войне всех против всех. Теперь я чувствовал тени, молотящие землю, словно они сопровождались ударными волнами, а солнечный свет, который прорывался в зазоры между тенями, слепил своей яркостью. Помимо широкого шоссе, по которому автомобили мчались с большой скоростью, я также ощущал эти самые бетонные артерии в состоянии склероза, возможно отстоящие от здесь и сейчас на часы, или недели, или годы, автомобили, стоящие бампер к бамперу. На короткие мгновение сердитая толпа вдруг заполняла мою грезу, безликая орда, набрасывающаяся на застывшие легковушки и грузовики, разбивающая окна, вырывающая дверцы, вытаскивающая водителей и пассажиров на мостовую. Сверкали ножи, гремели выстрелы, сапоги топтали перекошенные ужасом лица. Кровь.
Наверное, я на несколько секунд потерял сознание, потому что, когда открыл глаза, быстро движущиеся и необъяснимые тени исчезли. Кварталы, подступающие к шоссе, не лежали в руинах, никаких укреплений я не видел, автомобили летели по трассе, а в голосе миссис Фишер слышалась тревога:
— Одди, что случилось? Ты слышишь меня? Одди?
— Да, мэм. Я вас слышу.
Образы пророческой грезы таяли, но не отпускало ощущение, что я стою на пути злобной, неумолимой силы. Это чувство возникало у меня и раньше, но на этот раз угроза нависала надо мной.
— Ты в порядке? — спросила миссис Фишер.
— В каком-то смысле. Да. Все хорошо. Что-то привиделось. Как тут у нас?
— Я думаю, мы его потеряли. — Ехала она так же быстро, энергично поменяла полосу движения, протиснулась между двумя восемнадцатиколесниками, которые громоздились над нами, как утесы, в поисках трейлера, который вроде бы ускользнул от нас. — Внезапно грузовиков стало так много, я думала, что по-прежнему вижу его, но потом осознала, что смотрю совсем на другой трейлер.
Шоссе 134 уже перешло в автостраду 210. Указатели сообщали о съездах в Азузу и Ковину.
Черные облака, собравшиеся на юге, заметно приблизились, и у меня возникло подозрение, что без сознания я находился минуты, а не секунды.
— Мэм, я думаю, вам лучше сместиться в крайний правый ряд. И уйти с автострады на следующем съезде.
— Ты знаешь, куда он направился? Как ты можешь знать, куда он направился?
— У меня предчувствие.
— Предчувствие? — спросила миссис Фишер, продвигаясь к крайней правой полосе. — Предчувствие не стоит и выеденного яйца.
— Это стоит, мэм. И выеденного яйца, и даже чуть больше.
— Твои предчувствия обычно оправдываются, так?
— Я иду куда должен идти, — ответил я, не желая распространяться о психическом магнетизме.
Она не сбавила скорость, съезжая с трассы.
— Внизу налево, — предупредил я.
Поскольку улица, на которую выводил съезд, пустовала, миссис Фишер знак «Стоп» проигнорировала.
— Если уж об этом зашла речь, как ты узнал, что он окажется на той стоянке для грузовиков? — спросила она.
Проезжая по путепроводу под автострадой, мы сделали вид, что не видим похабных, нарисованных спреем граффити, как обычно, ярких, но начисто лишенных воображения. Я подозреваю, что те, кто ставит эти граффити на одну доску с работами Рембрандта, могут и ошибаться.
— Трейлер на стоянке для большегрузных грузовиков. Логичное предположение.
— И это все? Чистая логика?
— Да, мэм.
— Ты увиливаешь от правды, дитя. Ты говорил мне, что лгать можно только плохим людям.
— Вы говорили, что вы, возможно, плохая.
— Только возможно. Я не утверждала, что я плохая.
— Пожалуйста, через два квартала поверните налево, мэм.
— Дело в том, что я не плохая.
Эффект от предзнаменования практически сошел на нет, и я даже смог улыбнуться.
— Сначала вы говорили, что вы, возможно, плохая, теперь говорите, что нет. Мне лучше быть с вами начеку.
Мы ехали по когда-то процветающему торговому району, где треть заведений теперь не работала, по большей части рестораны, а оставшиеся на плаву, те же магазины и предприятия, оказывающие различные услуги, выглядели так, что могут закрыться со дня на день. Впрочем, в последнее время так выглядело многое и многое, включая страну и мир.
Красный сигнал светофора сменился зеленым, и я дал очередное указание:
— После перекрестка остановитесь у тротуара.
Миссис Фишер остановилась перед комиссионкой, принадлежащей Армии спасения.
— Дальше я пойду один, пешком, — предупредил я.
— Это благоразумно?
— Я не уверен, что все мои поступки благоразумны, мэм, но я остаюсь в живых дольше, чем ожидал.
— А что делать мне?
— Я благодарен вам, что вы поехали со мной, и я благодарен вам за помощь. Но я не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня. Вам надо продолжать жить, тогда как я буду пытаться понять смысл моей жизни.
После многих лет ее жизни, может, даже с детства, глаза миссис Фишер цветом по-прежнему напоминали небо, отражающееся в море, вечность, которая смотрит из еще более вечных вод. Даже если бы она и не произнесла тех слов, которые я от нее услышал, только по взгляду я бы понял, что ее секреты, на которые она часто намекала, настоящие и не менее странные, чем мои.
— Грядет что-то большое, Одди. Настолько большое, что может изменить мир. Я знаю, ты тоже это чувствуешь.
— Да, мэм.
— Как давно ты это чувствуешь?
— Чуть ли не всю жизнь. Но в последнее время в большей степени.
— В гораздо большей степени, — согласилась она. — Дитя, ты знаешь, откуда берется истинно великая храбрость, та храбрость, которую не сломить?
— Из веры, — ответил я.
— И любви, — добавила она. — Вера — разновидность любви, знаешь ли. Любовь к тому, что незримо, но есть. Любовь делает нас сильными и смелыми.
Я подумал о Сторми и о том, как ее утрата закалила меня. «Да».
— У меня с Хитом не было детей. Я верю, что детей мне не даровали, чтобы сберечь всю нерастраченную любовь для более позднего периода моей жизни, когда она понадобится, чтобы придать мне храбрости.
Внезапно ветер усилился, лимузин затрясся, из ливневой канавы поднялся пыльный смерч с опавшими листьями и мусором и походкой пьяного двинулся посреди улицы.
— Видишь ли, — продолжила она, — много лет тому назад я трижды видела один и тот же сон о мальчике, который рос без отца и матери, но при этом не был сиротой. Ты рос без отца и матери, Одди?
— Они все еще живы, мэм, но не были для меня отцом и матерью. Я живу один с шестнадцати лет.
— Увидев тебя на обочине Прибрежной автострады, я узнала в тебе мальчика из моих снов, хотя ты уже не мальчик.
Несколько газетных страниц несло по улице, псевдоптиц, предвещающих дурное, размахивающих крыльями слов.
— И что вам снилось? — спросил я. — Что происходило в тех снах?
— Истинное и настоящее. Это все, что я тебе пока скажу. Но я никогда не буду жить своей жизнью, покинув тебя, как ты предлагаешь, оставив здесь и уехав. Если сейчас ты должен идти пешком и один, пусть так и будет. Но я буду ждать тебя здесь, пока ты не вернешься.
— Я бы предпочел, чтобы вы не ждали.
Она открыла вместительную сумку.
— Возьми пистолет.
Я вспомнил предсказание: общая война, все против всех. Если такой конфликт и грозил разразиться, то не завтра и не на следующей неделе, вероятно, даже не в следующем году. Может, он не разразился бы вовсе. Будущее не определено. Наша свободная воля создает будущее.
Миссис Фишер достала оружие из сумки и сунула мне в руки:
— Бери, бери. У меня есть еще.
— Вы, похоже, готовы ко всему, — прокомментировал я, засовывая пистолет за пояс джинсов, под свитер.
— Нам всем надо быть готовыми, дитя… — Ее глаза оставались серьезными, хотя она улыбалась. Протянув руку, ущипнула меня за щеку. — Береги себя, Одди. Возвращайся домой.