Глава сорок первая

Посмотрим-посмотрим. Вчера я: (А) целовалась взасос с лучшим другом, хотя клялась никогда этого не делать; (Б) предала из-за этого подругу; (В) подралась с девчонкой, которая меня допекла; (Г) заработала две недели домашнего ареста и (Д) набросилась на лучшего друга с обвинениями и обратила его в бегство.

Маленькая поправка. Обратила в бегство в очередной раз.

Если бы существовал конкурс «Сделай себе как можно больше пакостей за один день», то, вне всяких сомнений, я бы его выиграла. Моя мама буквально изрыгала огонь, когда узнала про драку с Амандой, и у меня отобрали машину на все лето. Я даже не смогу увидеться с друзьями. Мне очень стыдно за то, как я обошлась с Мередит. Джош и Рашми ясно дали понять, что они на ее стороне, а Сент-Клэр… даже не смотрит на меня.

Сент-Клэр. Вот опять он больше не Этьен, не мой Этьен.

Это ранит больше всего.

Утро просто отвратительное. Я пропускаю завтрак и просачиваюсь на английский буквально в последнюю секунду. Друзья даже не замечают моего существования, зато все остальные глазеют и перешептываются. Наверное, они приняли сторону Аманды. Остается надеяться, что они ничего не узнали о ситуации с Сент-Клэром, что маловероятно, если учесть, как громко я орала вчера вечером на него в коридоре. Весь урок я украдкой на него глазею. Он так устал, что почти спит на ходу, и, похоже, не ходил в душ.

И даже в таком виде он все равно красив. Ненавижу его. И себя тоже ненавижу за отчаянное желание, чтобы он взглянул на меня. И эта ненависть только усиливается, когда Аманда замечает мой взгляд и ухмыляется: «Видишь? Я же говорила, что он не в твоей лиге».

И Мер. Она не отворачивается при виде меня в другую сторону, как Сент-Клэр, – и в то же время на самом деле они оба от меня отвернулись, – волны враждебности, исходящие от Мередит, бьют по мне снова и снова. Урок математики лишь усугубляет положение. Когда профессор Бабино раздает нам домашнюю работу, Сент-Клэр протягивает мне стопку бумаг через плечо, даже не повернувшись в мою сторону.

– Спасибо, – бормочу я.

Парень на секунду замирает, а затем вновь продолжает игнорировать мое существование. Это уже вошло у него в привычку.

Больше я не пытаюсь с ним заговорить.

Французский, как и предполагалось, проходит отвратительно. Дэйв отсаживается от меня подальше и демонстративно меня игнорирует. Несколько младших ребят пристают ко мне с расспросами, но я не в курсе, что с Дэйвом такое, к тому же при мысли о нем у меня схватывает желудок. Я предлагаю надоедливым ребятам отвалить, и мадам Гильотина тут же выходит из себя. И не потому, что я сказала грубость, а потому, что сказала это не по-французски. Да что это за школа такая?

Во время ланча я запираюсь в туалетной кабинке, как в первый школьный день.

В любом случае, аппетита у меня нет.

На физике, к счастью, не задают никакой лабораторки, потому что я бы не пережила мысли, что Сент-Клэр ищет нового партнера. Профессор Уэйкфилд что-то бубнит о черных дырах, и на середине лекции Аманда делано потягивается и бросает через плечо сложенный листок бумаги. Он приземляется мне на ноги. Я читаю записку под партой.

ЭЙ, СКУНС, СВЯЖЕШЬСЯ СО МНОЙ СНОВА – И ЦАРАПИНОЙ УЖЕ НЕ ОТДЕЛАЕШЬСЯ. ДЭЙВ ГОВОРИТ, ТЫ ШЛЮХА.

Вау. Не помню, чтобы раньше кто-то так меня называл. Но с чего вдруг Дэйв обсуждает меня с Амандой? Уже второй раз она меня так обзывает. Не могу поверить, что меня называют шлюхой из-за какого-то поцелуя! Я комкаю записку и запускаю Аманде в голову. К счастью или нет, но из меня такой стрелок, что записка попадает в спинку стула, отскакивает и цепляется за длинные волосы Аманды. Она ничего не чувствует. Мне становится немного лучше. Записка так и болтается у нее в волосах.

И упс! Аманда шевелится, и записка падает на пол как раз в тот момент, когда профессор Уэйкфилд проходит мимо нашего ряда. О нет. А вдруг он ее увидит и прочитает вслух? Мне, честно-честно, абсолютно не нужно новое прозвище в этой школе. Но сидящий рядом Сент-Клэр тоже замечает записку. Профессор Уэйкфилд уже почти дошел до нашей парты, и в этот момент Сент-Клэр вытягивает ногу и наступает на листок. Ждет, пока профессор пройдет дальше, и подбирает его. Я слышу шелест бумаги и заливаюсь краской. Сент-Клэр впервые за день на меня смотрит, но ничего не говорит.

Джош тоже молчит на истории, но, по крайней мере, он не поменялся местами. Айла мне улыбается, и невероятно, но это мне реально помогает. Секунд на тридцать. Затем Дэйв, Майкл и Эмилия сбиваются в стаю, и я слышу, как они называют мое имя, потом косятся на меня и хихикают. Ситуация, какой бы она ни была раньше, становится еще хуже.

Потом у нас выпадает свободное время. Рашми и Сент-Клэр набрасывают эскизы – они изучают живопись, – а я с головой ухожу в домашнюю работу. Позади раздается звонкий смех.

– Не будь ты такой шлюхой, скунсик, может, и завела бы друзей.

Опять Аманда. Красивая злобная стерва. Идеальная кожа, идеальные волосы. Ледяная улыбка и холодное сердце.

– У тебя какие-то проблемы? – спрашиваю я.

– Моя проблема – ты.

– Прекрасно. Спасибо.

Аманда встряхивает волосами:

– Не хочешь узнать, что о тебе говорят? – Я не отвечаю, потому что знаю, она и так все выложит. – Дэйв говорит, что ты переспала с ним для того, чтобы заставить Сент-Клэра ревновать.

– ЧТО?!

Аманда вновь заливается смехом и уходит с самодовольным видом.

– Дэйв правильно поступил, трахнув твой тощий зад, – добавляет она издали.

Я в шоке. Я не спала с Дэйвом! И он сказал всем, что это он порвал со мной? Да как он посмел? Вот значит, что все обо мне думают! О господи, и Сент-Клэр тоже? Неужели Сент-Клэр верит, что я переспала с Дэйвом?

Оставшуюся часть недели я перехожу от полного отчаяния к кипящей ярости. Каждый день после полудня я остаюсь на продленку и каждый раз, когда прохожу по коридорам, слышу, как обо мне шепчутся. Я с нетерпением жду выходных, но когда они закончатся – все станет только хуже. Домашнюю работу я закончила еще на продленке, так что заняться нечем. Выходные я провожу в кинотеатре, но пребываю в таком отчаянии, что не в состоянии наслаждаться фильмами.

Школа окончательно испортила мне настроение. И даже фильмы не помогают. Официально заявляю: мне больше незачем жить.

К утру понедельника настроение уже настолько паршивое, что я набираюсь храбрости и становлюсь рядом с Рашми в очередь за завтраком.

– Почему ты со мной не разговариваешь?

– Что, прости? – удивляется она. – Это ты со мной не разговариваешь.

– Что?

– Я никогда не выгоняла тебя из-за нашего стола. Ты сама ушла, – решительно добавляет Рашми.

– Но ты же разозлилась на меня! За то, что я сделала с Мер.

– Все друзья ссорятся. – Девушка скрещивает руки, и я понимаю, что она цитирует мои собственные слова. Прошлой осенью я то же самое говорила о ее ссоре с Сент-Клэром по поводу Элли.

Элли.

Я бросила Рашми так же, как Элли.

– Прости. – Сердце ухает куда-то вниз. – У меня ничего не получается сделать правильно.

Рашми опускает руки и теребит одну из своих длинных косичек. Ей неловко, и это для нее непривычное чувство.

– Просто пообещай мне, что во время следующей драки с Амандой обязательно ей что-нибудь сломаешь.

– Но я не собиралась!

– Расслабься. – Рашми бросает на меня тревожный взгляд. – Никогда не думала, что ты такая впечатлительная.

– Знаешь, мне еще неделю придется оставаться после уроков за эту драку.

– Суровое наказание. Почему ты не рассказала директрисе, что сказала Аманда?

Я чуть не роняю поднос:

– Что?! Так ты в курсе, что она сказала?

– Нет, – хмурится Рашми. – Но должно было произойти нечто серьезное, чтобы ты так отреагировала.

Я с облегчением отвожу глаза:

– Аманда просто застала меня не в том настроении.

Хотя это правда лишь отчасти.

Я делаю заказ месье Бутену – большую миску йогурта с гранолой и медом, моя любимая еда, – и поворачиваюсь к Рашми:

– Вы ведь… не поверили словам Дэйва и Аманды?

– Дэйв – придурок. Если бы я поверила, что ты с ним переспала, мы бы сейчас не разговаривали.

Я сжимаю поднос с такой силой, что костяшки пальцев белеют.

– Так значит… Сент-Клэр знает, что я никогда с ним не спала?

– Анна. Мы все считаем Дэйва придурком.

Я молчу.

– Тебе стоит поговорить с Сент-Клэром.

– Не думаю, что он захочет со мной говорить.

Рашми отодвигает свой поднос:

– А я думаю захочет.

Я завтракаю в одиночестве, потому что до сих пор не могу смотреть Мер в глаза. И опаздываю на английский на пять минут. Профессор Коул сидит на столе, потягивая кофе. Она смотрит на меня с недобрым прищуром, когда я пробегаю на свое место, но ничего не говорит. Затем она спрыгивает, и оранжевое платье колышется.

– Люди, проснитесь. Мы вновь обсуждаем технические аспекты перевода. Неужели я одна должна делать всю работу? Кто может рассказать мне, с какими проблемами сталкиваются переводчики?

Рашми поднимает руку:

– Ну, большинство слов имеют не одно значение.

– Хорошо, – говорит профессор Коул. – А еще. Поподробней.

Сент-Клэр сидит рядом с Рашми, но преподавательницу не слушает. Он что-то яростно выцарапывает на полях книги.

– Ну, – продолжает Рашми. – Задача переводчика – определить, какое именно понятие использует автор. И не только это, ведь необходимо определить смысл в зависимости от контекста.

– То есть ты хочешь сказать, – говорит профессор Коул, – что переводчику приходится принимать множество решений. Для каждого слова существует множество смыслов. Это зависит от ситуации.

– Именно, – поддакивает Рашми и косится на меня.

Профессор Коул смеется:

– И я уверена, что ни у кого из вас никогда не возникали сложности с выбором правильного слова или действия, что никого из вас никогда не понимали неправильно, так? Ведь все мы говорим на одном языке. Вы можете убедиться, какие сложности возникают… с некоторыми фигурами речи. Некоторые вещи просто невозможно перевести на другой язык.

Я тут же вспоминаю все случавшиеся со мной недоразумения. Тоф. Рашми. Сент-Клэр.

– А как насчет этого? – Профессор Коул прогуливается вдоль высоких окон. – Переводчик, даже будучи уверен в том, что придерживается текста, опирается на жизненный опыт и собственное мнение. И каждый раз, пусть и неосознанно, он делает выбор в пользу того значения, которое считает правильным, исходя из своего личного опыта.

Личный опыт. Из-за того, что Сент-Клэр постоянно убегал к Элли, я решила, что он опять так поступил. А так ли это? Действительно ли он убежал? Я больше в этом не уверена. Весь учебный год я разрывалась между радостью и страданием, экстазом и предательством и в итоге окончательно запуталась. Как часто наши эмоции завязаны друг на друге – тянутся, переплетаются и скручиваются, – а затем рвутся? А затем их уже нельзя возродить.

Урок английского заканчивается, и я словно в тумане бреду на математику. Я уже почти у двери, как вдруг слышу это. Так тихо, словно кто-то прочищает горло:

– Шлюха.

Я замираю.

Нет. Продолжай идти. Я крепче сжимаю книги и продолжаю идти.

На этот раз чуть громче:

– Шлюха.

Я оборачиваюсь, но хуже всего то, что я даже не знаю, кто это сказал. Меня ненавидит так много людей. Сегодня это Майкл. Он презрительно ухмыляется, но я смотрю не на него, а на Дэйва. Дэйв чешет голову и отводит взгляд.

– Как ты мог? – спрашиваю я.

– Как ты могла? – передразнивает Майкл. – Я всегда говорил Дэйву, что ты его недостойна.

– Да что ты? – Мой взгляд прикован к Дэйву. – Ну, я, по крайней мере, не лгунья.

– Ты лгунья, – мямлит Дэйв себе под нос.

– Что? Что ты сказал?

– Что слышала! – повышает голос Дэйв, поддакивая другу.

На меня накатывает волна отвращения. Ручная собачка Майкла. Конечно. И как я не заметила этого раньше? Руки сжимаются в кулаки. Еще одно слово, еще одно…

– Шлюха, – говорит он.

Дэйв врезается в дверь.

Но это не моих рук дело.