Глава тридцать вторая

Это разновидность болезни. Этьен. Как сильно я люблю его.

Я люблю Этьена.

Люблю, как он приподнимает бровь, когда я говорю что-то, по его мнению, умное или забавное. Люблю слушать его топот над головой. Люблю произносить его имя и милый акцент люблю.

Люблю в нем все.

Люблю сидеть рядом с ним на физике. Случайно прикасаться к нему во время лабораторных. Его неразборчивый почерк на наших листах с заданием люблю. Люблю протягивать ему рюкзак после урока: мои пальцы потом пахнут им добрых десять минут. А когда Аманда говорит какую-нибудь глупость, он отыскивает меня глазами и картинно закатывает глаза – это я тоже люблю.

Люблю его мальчишеский смех, мятые рубашки и дурацкую вязаную шапку. Люблю его большие карие глаза и то, как он закусывает ногти. И так сильно люблю его волосы, что готова умереть на месте.

Есть только один пункт, который я в нем не люблю. Это она.

Если раньше Элли мне просто не нравилась, то нынешнее чувство совершенно иное. И не важно, что я могу сосчитать наши встречи по пальцам одной руки. Все дело в первом впечатлении, от которого невозможно отделаться. В том, как падал свет фонаря. Ее пальцы у него в волосах. Каждый раз, оставаясь одна, я мысленно возвращаюсь в тот вечер. Придумываю продолжение. Элли касается его груди. И дальше. Его спальня. Этьен стаскивает с нее платье, их губы сливаются, тела прижимаются друг к другу… О боже! Меня охватывает жар, и желудок сжимается.

Я представляю себе их разрыв, как он будет обвинять ее, а она его, и придумываю множество планов мести. Я хочу запустить пальцы в ее французскую прическу и вырвать клок волос из головы. Хочу выцарапать ей глаза.

Видимо, я не слишком хороший человек.

Мы с Этьеном и раньше не часто говорили об Элли, но теперь эта тема – абсолютное табу. Это мучает меня, потому что с тех пор, как мы вернулись после зимних каникул, у них, кажется, опять возникли проблемы. Как одержимый сталкер, я подсчитываю, сколько вечеров он проводит с ней, а сколько со мной. Я выигрываю.

Так почему бы ему просто ее не бросить? Почему, почему, почему?

Эта мысль мучает меня постоянно, и мне необходимо с кем-нибудь поговорить, иначе мой мозг взорвется. Я выбираю Мередит. Насколько я вижу, она так же вовлечена во все происходящее, как и я. Мы в ее комнате, и она помогает мне писать заданное по французскому сочинение про домашнего питомца. Я пишу про морскую свинку. На Мер футбольные шорты и кашемировый свитер, и ей это удивительно идет. И еще она взлохматила волосы. Так, для прикола.

– Хорошо, но здесь нужно обычное настоящее время, – объясняет подруга. – Ты ведь не кормишь Капитана Джека морковными палочками прямо сейчас.

– О, точно.

Я исправляю ошибку, но мои мысли заняты вовсе не глаголами. Я пытаюсь придумать, как непринужденно перевести разговор на Этьена.

– Прочти еще раз. И давай твоим фирменным забавным голосом! Ну на псевдофранцузском, помнишь, как ты заказывала «кафи крэм» в том новом местечке с Сент-Клэром.

Мой жуткий акцент, конечно, не совсем то, о чем бы я хотела беседовать, но пропускать такую возможность нельзя.

– Знаешь, меня… мм… кое-что беспокоит. – Я понимаю, что у меня на лбу написано: «Я! ВЛЮБЛЕНА! В ЭТЬЕНА!», и все же продолжаю: – Почему они с Элли до сих пор вместе? Они ведь почти не видятся. Верно?

Мер замирает, слегка поворачивается, и… я попалась. Она теперь знает, что я тоже в него влюблена.

Однако затем я осознаю, что подружка просто подбирает слова для ответа, поскольку переживает не меньше меня. И она даже не заметила мой странный тон.

– Ну да. – Мер медленно опускается на пол. – Но все не так просто. Они вместе целую вечность. Знаешь, что-то вроде старой супружеской пары. И кроме того, оба… осторожные.

– Осторожные?

– Вроде того. Знаешь, Сент-Клэр ни за что не станет «раскачивать лодку», а уж Элли тем более. Она целую вечность выбирала университет и в конце концов остановилась на том, который находится в соседнем квартале. Парсонс, конечно, престижное учебное заведение и все такое, но Элли выбрала его лишь потому, что он рядом. И теперь, после всего случившегося с его мамой, Сент-Клэр, кажется, боится потерять кого-нибудь еще. Да и Элли ни за что не разорвет отношения, когда у матери ее парня рак. Даже если эти отношения на ладан дышат.

Я щелкаю ручкой. Клик-клик-клик-клик.

– Думаешь, они несчастливы?

Мер вздыхает:

– Не несчастны, но и… счастливыми их не назовешь. Частично счастливы, наверное. Разве это так важно?

Еще как. И меня это жутко бесит. Клик-клик-клик-клик-клик.

Это означает, что я не могу ни о чем поговорить с Этьеном, поскольку рискую нашей дружбой. И должна делать вид, будто ничего не происходит, будто я отношусь к нему так же, как к Джошу. А на следующий день вышеупомянутый Джош в очередной раз не слушает лекцию по истории. На коленях у него графический роман Крейга Томпсона «Прощай, Чанки Ройс», и он что-то рисует в альбоме. Джош даже делает какие-то пометки, но уж точно не о штурме Бастилии.

Джош с Рашми опять поссорились за обедом. Никого больше не волнуют прогулы Этьена, но Джош забивает на занятия с пугающей частотой. И даже перестал делать совместные домашние задания. Чем сильнее давит Рашми, тем сильнее парень отлынивает.

Профессор Хансен расхаживает по комнате. Невысокий мужчина в очках с толстыми стеклами и жиденькими волосами, которые разлетаются в стороны всякий раз, как он яростно стучит по столу, призывая учеников к тишине. Он назубок знает все события в истории и не забывает о них рассказывать – и при этом не заставляет зубрить даты. Я понимаю, почему Этьен так любит историю, он ведь учится у него уже целых четыре года.

Ах, как бы я хотела не сводить все свои мысли к Этьену.

Я рассматриваю сидящих передо мной ребят и понимаю, что не у меня одной пошаливают гормоны. Эмили Мидлстоун наклонилась поднять ластик, а Майкл Рейнард пялится на ее грудь. Вот это да. Тем хуже для него, Эмили сохнет по его лучшему другу, Дэйву. И ластик она уронила специально, но Дэйву плевать. Его больше интересует рассказ преподавателя.

Дэйв видит, что я смотрю на него, и оживляется. Я тут же отворачиваюсь. Эмили одаривает меня злобным взглядом, но я лишь вежливо улыбаюсь в ответ. Эмили вернулась в школу с мелированной прядкой. Покрасилась в блондинку, а локон сделала розовым, чтобы было не так похоже на меня. Вот так.

Профессор Хансен описывает подробности казни Марии Антуанетты. Я не могу сосредоточиться на его рассказе. Мы с Этьеном после школы собираемся в кино. Джош и Рашми, конечно, тоже идут с нами – Мер нужно на тренировку по футболу, – однако счет на этой неделе пока в мою пользу: 4:1. Преподаватель снова стучит по парте, и рыжая девчонка слева от меня подпрыгивает и роняет бумаги.

Я наклоняюсь, чтобы помочь ей, и с удивлением обнаруживаю целую страницу, изрисованную знакомой татуировкой в виде черепа. Я поднимаю взгляд. Лицо рыжухи вспыхивает и становится под цвет ее волос. Я киваю на Джоша и приподнимаю брови. Ее глаза расширяются от ужаса, но я качаю головой и улыбаюсь: мол, не выдам.

Как ее зовут? Айла. Айла Мартин. Мы живем на одном этаже, но она такая скромная, что я часто забываю о ее существовании. Ей стоит быть активней, если она хочет заслужить внимание Джоша. Они оба такие стеснительные. Жалко, из них получилась бы отличная пара. Возможно, они бы не ссорились так, как с Рашми. Почему подходящие друг другу люди никогда не сходятся? Почему люди так боятся разорвать отношения, даже если они себя исчерпали?

Я продолжаю размышлять об этом, даже когда мы с Этьеном стоим на первом этаже у комнаты Джоша, дожидаясь, пока он соберется. Этьен прижимает ухо к двери, а затем отпрыгивает, словно его обожгло.

– Что там?

Он морщится:

– Они там решили продолжить.

Я выхожу на улицу следом за ним:

– Рашми тоже там?

– Они «этим» занимаются, – прямо говорит Этьен. – Не будем им мешать.

Я рада, что он идет впереди и не видит моего лица. Не то чтобы я готова спать с кем-то – я не готова, – но это стоит стеной между нами. Я всегда это понимала. И теперь я снова думаю об Этьене и Элли. Он ласкает кончиками пальцев ее обнаженное плечо. Ее губы касаются его шеи. Хватит об этом думать, Анна.

Хватит, хватит, ХВАТИТ.

Я перевожу разговор на его маму. Она закончила курс лечения, но помогло оно или нет – мы узнаем только в марте. Врачам нужно подождать, когда ее организм полностью очистится от радиации, чтобы провести тесты. Этьен, как всегда, балансирует между отчаянием и надеждой, но я всегда подталкиваю его в сторону надежды, если это возможно.

Сегодня ей хорошо, и ему тоже. Он рассказывает мне о ее лекарствах, но я почти не слушаю, любуясь его профилем. Я снова вспоминаю День благодарения, который мы провели вместе.

Боже, как он прекрасен.

Мы идем в наш любимый кинотеатр, который между собой прозвали «Кинотеатр мамули и бассет-хаунда». Это уютный театр с одним залом всего в нескольких кварталах от общежития, и управляет им джентльмен, который выгуливает Пусу, собачку из кондитерской. Не думаю, что его можно назвать мамулей – владелец Пусы скорее похож на дедулю, – но для кинотеатра прозвище вполне подходящее. Мы входим в кинотеатр, и дружелюбный статный мужчина за стойкой кричит нам:

– Джо-джа, Атланна, джо-джа!

Я улыбаюсь в ответ. Он немного учил меня французскому, а я его – английскому. Он запомнил, что я из Атланты, штат Джорджия (Джо-джа!), и мы обычно перекидываемся парой слов по поводу погоды. А потом я спрашиваю его, счастлива ли Пуса и любит ли он вкусно поесть. По крайней мере, пытаюсь.

Сегодня на дневном сеансе «Римские каникулы», и зал пуст. Этьен вытягивает ноги и расслабляется:

– Ну ладно, есть у меня еще одна. Зло еще…

– … никогда не выглядело так привлекательно.

– Точно! – Глаза его сияют.

Это одна из моих любимых игр, когда один начинает какую-нибудь известную цитату, а другой ее заканчивает.

– С такими друзьями…

Этьен передразнивает мой мрачный тон:

– И враги не нужны.

Мой смех эхом отражается от стен, обитых тканью, но Этьен старается сохранить невозмутимый вид. У него ничего не выходит, и он расплывается в широкой улыбке. Мое сердце замирает. Наверное, у меня очень забавный вид, потому что Этьен прикрывает рот ладонью.

– Хватит глазеть, – шипит он.

– Что?

– Мои зубы. Ты пялишься на мои нижние зубы.

Я снова смеюсь:

– Я что, не имею права поржать над чужими зубами? К твоему сведению, я круто плююсь водой через щелку. Бридж все время дразнила меня за…

Я замолкаю. Мне становится плохо. Я до сих пор не поговорила с Бридж.

Этьен убирает ладонь ото рта и серьезно, возможно, даже хмуро на меня смотрит.

– Я люблю твою улыбку, – говорит он.

Но мне не хватает смелости сказать это вслух.