11
На мясном рынке у Терри леденела в жилах кровь.
Повсюду рычащие пещерные люди в белых халатах, запятнанных кровью, ворочали гигантские глыбы мяса и грузили их на двухколесные тележки, похожие на рикши. Обливаясь потом, они перевозили груз к ждущему каравану грузовиков и фургонов с работающими вхолостую моторами, которые выстраивались по всему периметру Смитфилда. В холодном ночном воздухе непрестанно звучала ругань — мужики крыли трехэтажным матом свою жизнь и друг друга. Это был тяжелый труд и долгая ночь. У Терри просто не укладывалось в голове, что его отец работал здесь с четырнадцати лет — с тех пор, как бросил школу.
Он поднял воротник пиджака и засунул руки поглубже в карманы. От ледяного ветра у юноши слезились глаза, и воздух выходил из легких короткими облачками пара. Он направился к центральному проходу, ища глазами отца.
Терри увидел его почти сразу — тот как раз водружал на спину гигантскую говяжью тушу, огромный каркас из мяса и костей. На мгновение у него подогнулись колени, а затем он овладел собой и выпрямился, слегка пошатываясь. Его лицо было искажено в гримасе, как у тяжелоатлета.
— Мой парень здесь, — выдохнул он при виде сына, и его усеянное каплями пота лицо расплылось в улыбке. На затылке отца красовалась шляпа, которая придавала ему сходство с солдатами Французского иностранного легиона, — парусиновая шляпа с лоскутом белой материи позади, словно для защиты от жаркого солнца пустыни.
— Тебе помочь, пап?
Старик рассмеялся.
— Вряд ли ты это осилишь!
Терри проследовал за ним мимо мужиков в окровавленных халатах к выходу с рынка. Старик шел на полусогнутых ногах, с тяжеленной ношей на спине. Терри плелся сзади, и все, что он мог наблюдать, — это оборванные концы отцовского халата и стоптанные каблуки ботинок. Когда отец погрузил мясную тушу в оборудованный холодильником грузовик и вытер руки об рукава халата, он радостно хлопнул Терри по спине:
— Мой мальчик здесь! Он ездит по миру и берет интервью у кинозвезд!
— Пап, — запротестовал Терри. — Они не кинозвезды. — Посмотри на себя — радостно продолжал отец, — Ты же кожа да кости. Ты же ничего не ел за чаем! Пойдем съедим что-нибудь!
Даже в эти ночные часы пабы вокруг Смитфилдского мясного рынка зарабатывали приличную выручку. В самом деле, торговля расцветала именно в эти часы, когда ночная смена приближалась к своему окончанию.
За запотевшими оконными стеклами сутулились мужики в белых халатах и с багровыми физиономиями. Они осушали кружки эля и макали свежеприготовленные пирожки в соус «Эйч-пи» или жадно затягивались сигаретным дымом. Отец Терри заказал пирожки и пиво и нашел им места за столом, окруженным шумящими и измотанными мужчинами. Терри был единственным, на ком не было белого халата.
— Мой сын, — объяснил отец. — Ездит по всему миру, берет интервью у этих типчиков из шоу-бизнеса. — Его широкую грудь распирало от гордости. Терри покраснел, — Говорю вам, он что-то вроде Майкла Паркинсона.
Мужики кивнули, не слишком впечатленные.
— У кого интервью-то брал? — спросил один из них.
— Ну, — начал Терри, откусив огромный кусок от своего говяжьего пирога. От вкуса горячей пищи у него свело желудок. Когда он последний раз ел? Терри вспомнил, как во время полета из Берлина отодвинул от себя поднос с завернутой в фольгу пищей — возможно, курицей. И, с уколом совести, он вспомнил, как ковырялся в блюде, которое его мама приготовила по особому случаю — в честь прихода Мисти. Стоило только нюхнуть «спидов», и аппетит улетучивался.
— Я только что брал интервью у Дэга Вуда, — продолжил Терри, отложив вилку с ножом. На лицах мужиков не отразилось ровным счетом ничего. — И Грейс Фери.
Ни одной эмоции. Только его отец с гордостью улыбался.
— «Клэш»? «Джем»? «Стрэнглерз»? — Терри лихорадочно вспоминат названия групп, ему не хотелось разочаровать отца. — Я написал одну из первых рецензий на «Секс пистолз» — и сочинил кое-что, когда они давали тот секретный концерт в «Скрин-он-зэ-Грин»…
Это название затронуло нерв.
— Ты о той шайке, которая назвала королеву слабоумной? — рявкнул какой-то громадный грузчик. — Лучше им здесь носа темной ночью не показывать! Нам тут нравится королева!
Остальные усмехнулись и тут же увлеченно заспорили о разновидностях «хорошей взбучки», которая ожидала любого из участников «Секс пистолз», осмелившегося переступить порог Смитфилда. Но Терри все-таки удалось возбудить их любопытство к своей профессии.
— А как насчет бабенок из «Аббы»? С ними ты знаком? — Стол сотряс похотливый хохот, изо ртов попеременно вываливались куски пирога и возвращались обратно. — Я бы не отказался порезвиться с этой блондинистой шлюшкой!
Терри вынужден был признать, что с «Аббой» его пути еще не пересекались. — А что насчет битлов?
— Элтон Джон и Кики Ди?
— А «Дискодак»?
На этих словах некоторые наиболее искушенные любители музыки чуть не подавились от смеха.
— «Диско дак» — это название песни, ты, псих чоканутый! Певца зовут Рик Диз! Вы только послушайте его! «Диско дак»!
Терри пришлось признать, что никого из вышеназванных он не встречал.
— Вот видите, — гордо заметил его отец. — Сплошные звезды. Путешествует по миру! Да, он такой!
Улыбка не сходила с его лица, пока они не вышли из паба.
— Ты ни черта не ешь, — констатировал старик. — Не спишь. Кожа да кости! Что с тобой? Что происходит?
Терри ничего не сказал в ответ. Только вздохнул, наполняя легкие прохладой ночного воздуха. Он рад был снова оказаться на улице, подальше от острых запахов жареного мяса.
Отец взялся за ручки своей двухколесной тележки и покатил ее перед собой. Они добрели до вымерзших пещер гигантского рынка, и там старик поставил тележку и повернулся к сыну:
— Твоей матери понравилась эта девочка. Юная Мисти. У вас с ней серьезно?
Терри отвел взгляд.
— Не совсем. — Не мог же он, в самом деле, рассказать отцу о Дэге Вуде! Не мог же он рассказать ему все это!
Отец покачал головой, сверкнув глазами. Он никогда в жизни не поднимал руки на сына. Но иногда мог бросить на Терри взгляд, который ранил сильнее любой пощечины.
— В скором времени мы обязательно выясним, что тебе нравится, Тел, — сухо сказал отец.
Терри знал, что жизнь, которую он вел, была за гранью его воображения. Но старик был не глуп — он понимал, что чем бы его сын ни занимался, это не будет продолжаться вечно. Не дожидаясь просьб, отец достал из заднего кармана потрепанный бумажник и начал отсчитывать купюры.
— Двадцати пяти фунтов хватит? — В его голосе не было ни малейшего намека на упрек. — Это все, что у меня есть, до пятницы.
Терри повесил голову.
— Пап, прости — я тебе все верну.
Отец вложил деньги ему в ладонь и покатил тележку к душевому отсеку. «МЫТЬ ТЕЛЕГИ ЗДЕСЬ», говорилось на знаке.
— Мне все равно, я бы тебе и последнюю рубашку отдал, — Отец принялся поливать тележку из шланга. Грязная кровь стекала в желоба. — Но ты ведь даже поесть не можешь.
— Тебе помочь, пап? Тебе помочь?
Но отец только покачал головой, продолжая поливать из шланга свою «телегу», как ее называли грузчики в Смитфилде, и даже не посмотрел на сына.
Миссис Браун завела желтый «лотус элан», припаркованный у Марбл-Арч, и автомобиль пушечным ядром устремился по Парк-лейн. Она нажала на тормоза, лишь когда они поравнялись с отелем «Дорчестер», затем с «Хилтон». Рэй внимательно изучал гостиницы, пытаясь увидеть, нет ли поблизости скоплении репортеров. Но единственным признаком жизни, как правило, был одинокий привратник в фуражке. Рэй нервно потирал запястье.
— Хочешь, заедем в «Риц»? — спросила миссис Браун, выжав педаль газа. Эта женщина хорошо водила, и, когда она вжимала педаль в пол, Рэя охватывало какое-то новое, ранее неведомое ему наркотическое чувство. «Элан» просто летел.
— А где это — «Риц»?
Она взглянула на Рэя так, словно он пошутил. Но когда убедилась, что ее попутчик абсолютно серьезен, пояснила:
— «Риц» на Пикадилли, прямо за углом от Парк-лейн, Джон может быть там. Или в «Савое», у реки. Или в «Клэриджез» — что даже более вероятно. Они все достаточно близко.
— Я знаю «Клэриджез». Эту знаю.
Миссис Браун усмехнулась.
— Да, и что ты делал в «Клэриджез»? Пил чай с булочками?
— Нет, брал интервью у Боба Дилана.
Ее тщательно выщипанные брови изогнулись. Его слова впечатлили ее, Рэй мог поклясться. Люди всегда поражались, когда слышали, с кем он общался, хотя Рэй и не понимал почему. Ведь дар гения не передавался воздушно-капельным путем? Тем более, Рэю удалось вытянуть из Дилана всего лишь одно связное предложение — Рэй был весь на нервах, а Дилан неразговорчив и односложен. Этот бородатый мужичок тогда явно хотел поскорее оказаться в каком-то другом месте.
Уайт поместил интервью с Диланом на обложку, потому что Эсиду Питу удалось сделать отличный концертный снимок и потому что Дилан все еще заслуживал обложки. Но текст получился дерьмовым. Люди думали, что изменятся, лишь вдохнув воздух, которым дышат знаменитости. Рэй знал, что в реальности все получалось иначе. Джон Леннон не собирался спасти его. Джон Леннон вообще никого не собирался спасать.
— Ну что ж, — заметила миссис Браун, — если ты брал интервью у Дилана, с Джоном Ленноном никаких проблем у тебя возникнуть не должно.
— Это другое. Тогда мне создали все условия. А сейчас мне приходится все делать в одиночку. Это не так легко.
— О, — возразила она, — ты не один.
Они улыбнулись друг другу. Это было чистейшей правдой. Миссис Браун оказала ему действительно неоценимую помощь. Ведь если бы Рэй слонялся от одной пятизвездочной гостиницы к другой, пешком и в одиночку, он бы не успел и половины обойти, а Джон Леннон уже улетал бы из Хитроу. Но «лотус» мчался по пустым улицам Уэст-Энда, а Рэй ощущал, как в его душу закрадывается отчаяние. Ничего не выйдет. Кого он пытается обмануть? Он никогда не был настоящим журналистом — просто ребенком, который любил музыку.
— В любом случае, — сказала миссис Браун, когда они миновали пустующий парадный вход последней гостиницы из намеченных, — битлы были просто хулиганами, которые притворялись джентльменами, а «Стоунз» — джентльмены, а строят из себя хулиганов, — Она улыбнулась своей лукавой улыбкой и искоса посмотрела на Рэя. — Ты не знал, что у меня было с Брайаном? Я тогда была еще совсем ребенком. Мой муж не рассказывал тебе об этом?
— Брайаном Джонсом?
Рэй был просто ошеломлен. Блистательный Брайан, играющий на гитаре. Великолепный Брайан, найденный мертвым в своем бассейне. Он был частью истории. Да, настало время Рэю удивляться. Все равно что услышать, что она спала с Наполеоном!
— Познакомилась с ним в клубе, где они начинали, — «Стейшн отель». — При воспоминании об этом миссис Браун негромко засмеялась. «Элан» летел по Парк-лейн в обратном направлении. Ей, похоже, очень нравилась эта дорога. Здесь можно было разогнаться — «Стейшн отель», «Кью-роуд», «Ричмонд». Воскресные вечера. Тысяча девятьсот шестьдесят третий год. Мне было — сколько? Четырнадцать! У него, конечно, была куча девочек. Мой муж тебе никогда об этом не рассказывал? Это долгие годы его бесило. Мысль о том, что я была с Брайаном.
— Ваш муж никогда о вас не упоминал, — Рэй покачал головой и тут же попытался смягчить сказанное. — Все, о чем мы когда-либо говорили, — это о его группе и о том, как у них идут дела. Он о вас особенно и не говорил.
Она горько усмехнулась.
— Ну конечно. Когда влечение и ревность ослабевают, женщина понимает, что ее срок истек. А следующее, что вы видите, — это интимные игрушки на день рождения. Женщина произнесла это с горечью, и он не знал, что сказать в ответ. Рэй понимал, что его мнения она не спрашивала. Поэтому он просто промолчал. Затем миссис Браун вздохнула, словно говоря, что на эту ночь с нее довольно.
— Я могу подбросить тебя домой, если хочешь. Где ты живешь? Ты, наверное, с кем-то снимаешь квартиру?
Рэй покачал головой.
— Я просто пройдусь немного.
— Надеюсь, ты не бомж? — Она скорчила гримасу.
Смущаясь, Рэй объяснил:
— Я все еще живу с родителями. По крайней мере, жил. До тех пор, пока не ушел из дома.
— Когда это случилось?
— Около двух часов назад.
Миссис Браун рассмеялась, и Рэй вдруг понял, как сильно она ему нравится. Там, внутри, под застывшей маской бесчувственной холодности, она была очень милой. В голове у Рэя все перемешалось — ее доброта и помощь в поисках Леннона, то, как светились ее глаза, когда она улыбалась, и ощущение полета по улицам ночного Лондона на желтом «лотусе элане». Ему совсем не хотелось бродить по улицам в одиночестве.
— Тогда, думаю, нам придется поехать ко мне. — сказала она.
В лунном свете здание возвышалось над ними, словно заброшенное Ксанаду. Когда-то, многие годы назад, здесь жили богатые люди, но теперь фасад огромного белого дома был испещрен зияющими черными трещинами. Свет мерцал в зияющих окнах верхнего этажа — дрожащее пламя свечей, отблески от костров, огненно-красное свечение болванки на электрическом обогревателе. Плач младенца.
— Кто здесь живет? — спросила Руби. — Бомжи?
— Они не бомжи. — сказал Леон, отсчитывая мелочь таксисту. — Они бездомные. Ты можешь мне добавить? У меня не хватает. Прости.
Руби нахмурилась.
— Девушки не платят. Платят молодые люди. — Она вздохнула. — Пятидесяти пенсов хватит?
Леон вспомнил фразу, которую прочитал где-то, — о новых тактиках, которые нужно разрабатывать, чтобы привести заработную плату трудовых ресурсов женского пола в соответствие с зарплатой их коллег мужского пола. Но ему не удастся удержать эту девушку в своей жизни, если он будет как попугай повторять всякую чушь, которую прочитал в книгах. После Эвелин Кинг этого явно было недостаточно. Поэтому вместо этого Леон сказал:
— Просто чудесно. Я дам на чай.
Руби открыла кошелек и отсчитала остаток платы за проезд. Леон пошарил в своих прилипших к телу кожаных штанах, извлек из кармана талон на обед и хлопнул его на ладонь таксисту. Тот покачал головой и со словами: «Жулики проклятые» — укатил прочь. Руби читала граффити на стенах.
— Кошки любят похрустеть… Нет наркотикам… Ха! Нашли кому рассказывать!
— Нет, это правда! Люди, которые здесь живут, не верят в наркотики. Люди принимают наркотики, чтобы стать свободными. А мы считаем, что — знаешь… — Леон стеснялся говорить с ней вот так. — Мы уже и так свободны.
— Но ты же принимал наркотики.
— Это потому, что я был с другом. Он думает, что они ему нужны, — Леон посмотрел на ее лицо, освещенное луной, — И иногда он меня сбивает с пути.
— Тебя легко сбить с пути, — улыбнулась Руби.
Он достал ключ.
— Иногда. А тебя?
— Отец бы убил меня. — Она покачала головой и взглянула на здание, — И Стив бы меня убил.
— Тогда тебе просто повезло, что здесь нет Стива.
— Повезло нам обоим.
Когда они переходили по деревянным доскам через ров, Руби держалась за его кожаную куртку. Леон открыл дверь, и они вошли в темный коридор. Руби тут же задела ногой чей-то велосипед.
— Осторожно, — предупредил Леон. — Наверху будет светлей. Прости.
На лестничной площадке первого этажа замелькали тени, затем исчезли. Леон и Руби поднялись по лестнице. В центральной комнате при свечах и свете вкрученных лампочек, без абажуров, скрестив ноги, сидели в кружок на досках пола молодые ребята. Они взглянули на Леона и Руби, кивнули и продолжили свое совещание. Тихо зажурчала иностранная речь.
— Здесь есть люди, которые были в Париже, — сказал Леон. — В шестьдесят восьмом.
— Я как-то ездила в Кале, — отозвалась Руби. — С классом. Они проходили по комнатам, в которых почти не было мебели. В нос бил запах сырой древесины, немытых тел и какой-то еды.
— Ну и вонища, — прошептала Руби.
Из темноты выглядывали лица, сначала подозрительно, потом благосклоннее и дружелюбнее, но эти взгляды были какими-то размытыми, несфокусированными. Леон почувствовал, что Руби расслабилась. В конце концов, это место было не таким уж и плохим. Они миновали небольшую кухню, где на залитой жиром плите кипела гигантская кастрюля с супом. Повсюду валялась немытая посуда и остатки еды. Над раковиной склонилась длинноволосая девушка — она мыла малыша в пластмассовой лоханке.
Они прошли в неосвещенную спальню, где еще несколько часов назад Леон разговаривал со своим отцом. Там были новоприбывшие. Рюкзаки развязаны, из них вываливалось содержимое, а на полу расстелено несколько спальных мешков. Большинство мешков было занято. Какая-то парочка без стеснения занималась любовью, доски пола скрипели под ними. Руби взяла Леона за руку и потащила из комнаты, хихикая.
— Они не против, — сказал ей Леон.
— Я против.
Руби увела его обратно на кухню. Женщина с ребенком уже ушла. Она посадила Леона на единственный стул в помещении и осмотрелась. Ее взгляд поочередно остановился на половине лимона, бутылке с отбеливающим веществом и кружке со свадебным изображением принцессы Анны и Марка Филлипса. Затем Руби повернулась к Леону. У нее был очень серьезный вид. Профессиональная маска.
Руби сняла с его головы шляпу, помогла ему снять куртку и наконец стянула с него его старую футболку с надписью «Син лиззи».
Леон потянулся к ней, но она покачала головой — нет, это совсем не то, чего она хочет, по крайней мере, не сейчас. Девушка придвинула его стул поближе к раковине. Он посмотрел на свое отражение в треснувшем зеркале.
Он наблюдал за своим отражением все то время, пока Руби мыла его волосы холодной водой с туалетным мылом, выжимала на них сок лимона и посыпала их отбеливающим средством из чашки, и снова поливала холодной водой и остатками лимона.
Леон смотрел, как Руби делала его блондином, и наблюдал за выражением ее лица в треснувшем зеркале, пока она творила это невероятное волшебство.
Впервые в жизни Леону показалось, что он был симпатичным парнем, — хотя он знал, что это было связано не столько с цветом волос, сколько с тем, как нежно ее пальцы массировали его кожу, и как сосредоточенно она осматривала его голову, и каким теплым было ее дыхание.
В эти минуты ему казалось, что он ей действительно не безразличен, и сердце радостно кувыркалось у него в груди.
Позже, когда стих иностранный говор в большой комнате, а парочка любовников сладко похрапывала, Леон и Руби забрались в его спальный мешок. А потом они занялись любовью, так тихо, как могли. Единственными звуками, нарушающими тишину, были их прерывистое дыхание, мягкий скрип досок пола под ними и его исступленный, бессвязный шепот.
— Я люблю тебя, — шептал он, и его глаза наполнились слезами, оттого что это была истинная правда. — Как же я тебя люблю!
Руби еле слышно хихикнула, а затем вздохнула и крепче прижала его к себе. Он был на грани.
Сколько дней он не спал?
Почти три, размышлял Терри, шагая в темноте Ковент-Гарден. Когда наступит утро, будет трое полных суток без сна.
Он вспомнил их все.
Последние две ночи в Берлине. Первую из них он пробегал по задворкам города вместе с Дэгом, а потом наблюдал за тем, как музыканты одолжили инструменты у бородатого джаз-квартета и исполнили неповторимые версии своих лучших хитов; причем Дэг размахивал конечностями в разные стороны, как лунатик, а апогеем концерта стал момент, когда он, изображая Тарзана, раскачался на абажуре и плюхнулся пузом прямо на стол, за которым сидели пожилые любители джаза.
На следующую ночь они заперлись в гостиничном номере Дэга и нюхали кокаин, которым снабдила их Криста, и болтали до тех пор, пока в дверь не начала ломиться горничная — убирать номер, а Терри пора было подтереть нос, собрать чемоданы и поймать такси в аэропорт.
А теперь вот эта ночь, уже угасающая ночь — до рассвета оставалась лишь пара часов. Итого: трое суток без сна, три убийственные ночи подряд, а Терри хорошо было известно, что случалось на третье утро.
На третье утро обычно начинались глюки.
Вам могло привидеться все, что угодно. Однажды, после трех ночей без сна, Терри наткнулся на воробья, танцующего под джайв. После других трех ночей выглянул из окна своей квартирки и увидел потерпевший крушение самолет — гигантский реактивный лайнер с распоротым брюхом, вскрытый, как банка сардин. Абсурдные вещи. Сумасшедшие вещи. Танцующий воробей, разбитый самолет — их не было в реальности, — и Терри пытался внушить себе эту мысль, удержать ее. Но это было ох как непросто.
Через три ночи «спиды» в вашей печени превращались в мескалин — галлюциноген, — и вы видели миражи, которые казались существующими на самом деле. Вы проглатывали ужас и пытались оторвать взгляд, потому что сложно было не поверить собственным глазам. Три ночи без сна — и это казалось реальным.
И когда Терри увидел во мраке приближающиеся огни «Вестерн уорлд», он подумал: «Интересно, какую бредятину я на этот раз увижу?»
За несколько часов с того момента, как он ушел из клуба, клуб обезумел. В нем царил полнейший хаос.
Словно весь психоз, все разочарование и вся жестокость, которые долгое время копились в «Вортексе», «Марки», «Рокси», «Рыжей корове», «Нэшвилле», «Дингволлзе» и «Якоре надежды», нашли свой выход в этой подпольной дыре в Ковент-Гарден.
Терри протиснулся в подвал и увидел Дэгенхэмских Псов. Они были повсюду.
Псы оккупировали танцпол. Врезались друг в друга, подбрасывали над головой банки с пивом и плевали на сцену, отталкивая в сторону всех, кто не принадлежал к их маленькому племени. Сегодня они владели этим местом, и оно им явно нравилось. Терри вспомнил о Леоне и понадеялся, что его друг сейчас далеко отсюда.
Прямо в самом центре свалки светился пиджак «Юнион Джек». Браньяк тусовался вместе с Псами, выделывая свой безумный танец поршня. Он был чем-то вроде талисмана или подушки для битья, и Псы, которые были в два раза шире и выше Браньяка, тузили его, швыряя назад и вперед, как красно-бело-голубой волан.
Браньяк заметил Терри и улыбнулся ему своей одурелой улыбкой так, словно все они были здесь товарищами, но Терри не смог заставить себя улыбнуться в ответ.
У Псов появилась отличная возможность сделать то, что они весь год грозились совершить. Они наконец могли пойти до конца и убить кого-нибудь.
Терри поднялся наверх и направился к туалетам. Сегодня здесь было ни пройти, ни проехать. Никто не уступал дорогу. Какие-то незнакомцы хмурились и огрызались на него. Казалось, в клубе появлялось все больше незнакомых людей, и от этого ему, черт побери, хотелось плакать.
Это все от «спидов», подумал он. Три ночи без сна, и «спиды», и страх увидеть очередной мираж.
Он зашел в мужской туалет. Расколотая белая плитка и треснувшие зеркала бились в дрожи под грохот рэггей. Туалет был битком забит мужчинами и женщинами, мальчиками и девочками, которые принимали наркотики, продавали наркотики или наносили на лицо шлепки макияжа. Никто не использовал это место по его прямому назначению, но, как ни странно, здесь все же воняло экскрементами тысячи и одной ночи.
Терри отыскал длинноволосого типа в очках, который разложил пакетики весом в грамм или полграмма на крышке унитаза. Торговец. Рядом с ним стояла хипповая красотка с застывшей улыбкой. Его сильно звезданутая девушка-наркоманка. Они кивнули друг другу, и Терри выдавил из себя улыбку. Между продающей и покупающей стороной существовал негласный этикет: ты должен выглядеть заинтересованным, пока торговец будет нести лунатическую чушь, которая может прийти ему в его слабоумную голову.
— Терри — я тут как раз говорил — надо жить в лодке. — За толстыми линзами очков возбужденно блеснули глаза. — Потому что, если ты живешь в лодке — так? — они не смогут тебя выследить — ты не входишь в избирательный округ, ну знаешь, там, перепись. Регистр. Архивариус. Хмм?
Торговец посмеялся над собственным оригинальным планом перехитрить власти. Он продавал свой товар в туалетах различных музыкальных заведений вот уже десять лет, но вот появился Терри, и ему вдруг приспичило объявить о своих намерениях выйти в отставку.
— И ну никакого тебе муниципального налога, — улыбнулась слегка прифигевшая девушка. — Никакого тебе налога на это, в лодке.
— Ну и ты, типа, экономишь деньги, — хихикнул торговец.
Брехня, подумал Терри. Брехня, болтовня и полнейшая чушь, которую приходилось выслушивать лишь для того, чтобы купить наркотики. Терри хотелось уйти отсюда, но этикет обязывал его выслушивать речи укуренного психа. Рэггей грохотало все громче, и Терри чувствовал, что у него взрывается мозг.
— Хорошая идея, — поддакнул он, — Жить на рыбацкой лодке.
В туалет зашел Уорвик Хант.
Со вспышкой презрения Терри отметил про себя, что Хант был единственным тучным человеком в «Вестерн уорлд» — чего стоили все эти ланчи за счет фирмы и полеты первым классом в Лос-Анджелес, Нью-Йорк и Токио! Все эти привилегии его профессии.
Человек, который подписал не один контракт со многими крупнейшими группами за последние десять лет, изящно отлил в сломанный писсуар, застегнул молнию на обтягивающих «Ливайс» и посмотрел по сторонам в поисках каких-нибудь средств гигиены. Терри мрачно ухмыльнулся. Где, по его мнению, он находится? В долбаном «Марки»? В «Вестерн уорлд» все раковины были разбиты, а воду перекрыли очень давно. Раздраженно вздохнув. Уорвик Хант извлек маленькую серебряную табакерку из кармана своей короткой кожаной куртки, открыл ее и опустил туда серебряную ложечку, которая свисала с цепочки на его волосатой шее.
— Необходимо достать рыбацкую лодку, — бубнил торговец. — Просто жизненно важно достать ло-ло-лодку.
В периоды наибольшего возбуждения торговец начинал лепетать на повышенных тонах и заикаться.
— Имеет смысл, — сказал Терри. Интересно, все ли торговцы злоупотребляли собственным товаром.
Вокруг Уорвика Ханта уже собралась кучка обожателей. Хант, возможно, был здесь единственным человеком с жировыми складками на талии и в очках с затемненными стеклами, но он обладал властью и мог претворять мечты в жизнь. Девушка с кольцом в носу и какой-то скатертью, надетой поверх порванных черных леггинсов, вручила ему кассету. Терри мог поспорить, что на кассете были записаны синглы ее группы. Уорвик Хант терпеливо улыбался, довольный тем, что мир был у его ног, а в носу — кокаин. Ничего не изменилось, подумал Терри. Мы-то надеялись, что все изменится, но это все тот же, старый как мир, рок-н-ролльный шоу-бизнес.
— Ты ведь не — ты ведь не — ты ведь не, — продолжал торговец, — ты ведь не купишь рыбу, которая плавает в грязной воде, — не так ли, хмм?
Терри усиленно закивал и был вознагражден двумя пухлыми пакетиками амфетамина. Наконец-то! Два грамма за двадцать четыре фунта. Когда деньги, которые дал ему отец, скользнули в карман торговца, Терри вдруг представил своего старика. Тот еле-еле волочил ноги по замерзшей земле, у него подгибались колени, и на своем измученном горбу он тащил единственного сына.
В туалет вошел Билли Блитцен, и в атмосфере проскочил электрический разряд. Блитцен проигнорировал Уорвика Ханта, который следил за ним с заискивающей улыбкой, подошел к Терри и улыбнулся. Билли умел улыбаться так, что заставлял вас почувствовать себя самым важным человеком на свете. — Привет, приятель, — произнес Билли задушевным голосом. Затем повернулся к торговцу, и его голос вдруг стал сухим и деловитым. — Я возьму один грамм.
Торговец поднял руки ладонями кверху, словно признавая свою ошибку. Весь его вид выражал замешательство.
— Как только заплатишь мне за предыдущий раз, — произнес он с такой натянутой улыбкой, словно ее приколотили гвоздями в уголках рта. — И за препредыдущий. — Он явно пытался обратить это в шутку. — И препрепредыдущий.
Красивое лицо Блитцена исказил гнев.
— Ты, занюханная крыса! Ты как со мной разговариваешь в присутствии моего друга?
В глазах у Билли стояли слезы ярости. Торговец поднял ладони еще выше, как бы говоря, что можно было прийти к соглашению, но уже слишком поздно.
— Да я тебе задницу надеру! — прогремел Билли.
Терри наблюдал за тем, как его друг — этот худосочный стиляга — расстегнул внушительных размеров ковбойский ремень, который поддерживал брюки от его заляпанного итальянского костюма. Торговец юркнул глубже в кабинку, прячась за своей девушкой, и ремень просвистел в воздухе, никого не задев.
Терри обхватил Билли руками и потащил его прочь из туалета. Толпа расступалась перед ними. Это было на удивление легко. Билли почти ничего не весил, и Терри ощутил, как внутри его закипает какое-то безымянное горе.
Он подумал: что станет со всеми нами?
Терри приобнял Билли рукой за плечи и провел его к крошечной гримерной. Терри всегда удивлялся размерам этого места. Здесь зарождались легенды, но эта гримерная напоминала чулан, где у стен, увешанных от пола до потолка постерами бесчисленных групп, покрытых сверху слоем граффити, стояла одна-единственная скамейка. Терри усадил на нее Билли.
«Пи-45» ходили поодаль, попивая пиво и настраиваясь перед выступлением. Они бросали на Билли взгляды, полные откровенного безразличия.
— Ну что, все в порядке? — спросил Терри.
Он никогда не видел Билли в таком состоянии.
У него был разинут рот, веки над огромными карими глазами отяжелели, и под желтым освещением гримерки его модный костюм выглядел заляпанным и помятым.
— Мне просто нужно немного взбодриться, — сказал Билли.
Высокий человек с коротко остриженными волосами просунул голову в дверь.
— Пора, — сказал он.
Внезапно Билли как будто вернулся в реальность, и его глаза широко открылись.
— Сегодня большой день, дружище. Тот парень здесь. Парень из звукозаписывающей компании.
Терри просунул руку в карман куртки, достал один из пакетиков амфетамина и незаметно вложил его Билли в ладонь. Он знал, что тот не захочет делиться этим со своей группой. Когда Билли взглянул на то, что оказалось у него в руке, его лицо расплылось в улыбке.
Терри многое отдал бы за одну такую улыбку. Потому что у Билли Блитцена была группа, которую он любил. И потому что у него было больше природного обаяния, чем у кого-либо.
— Дружище.
Билли Блитцен похлопал Терри по щеке, и Терри испытал это странное двоякое чувство. Гордость и грусть.
— Полегче с этим, ладно? Эта «дурь» чистая.
Билли скривился в гримасе.
— Кусок дерьма. Этот чертов кусок дерьма. Он еще с меня денег требует!
«Пи-45» вооружились гитарами и направились к выходу из гримерки.
— Хорошего тебе шоу, — сказал Терри, помогая Билли подняться на ноги.
Билли просунул голову через ремень гитары и постепенно начал превращаться в другого человека.
— Не бывает плохих шоу!
Терри кивнул, и засмеялся, и почувствовал прилив эмоций, в которых не мог винить «спиды» или три ночи без сна.
Эта была истинная правда. Все шоу были хороши. На Билли Блитцена посмотреть всегда стоило.
Ведь никогда не знаешь, какой раз будет последним.
У дальней стены «Вестерн уорлд», в полумраке, Терри забрался на высокий стул и приготовился смотреть шоу.
Он вытащил оставшийся пакетик, раскрыл его и погрузил в порошок ключ. Ему всегда нравилось смотреть на Билли Блитцена под кайфом. Дин Мартин рок-н-ролла перед тобой и амфетамин, закипающий в венах, — вот каково было его представление о счастье. Но Терри смотрел на напуганный народ, расступающийся вокруг Псов, и ощущал усталость, накопившуюся за несколько суток без отдыха, и меланхолия накатывала на него апатичными волнами.
Сегодняшний день был не похож на другие. Сегодня все рушилось у него на глазах. Все началось с Мисти, а потом прокралось в каждый уголок его жизни. Все, что он любил, от него ускользало.
Билли и «Пи-45» водрузились на сцену, подключили аппаратуру и теперь созерцали обезумевшую толпу, кишащую под сценой. С Билли, похоже, спадали брюки. Терри заметил, что тот забыл надеть обратно свой ковбойский ремень.
Затем Билли начал отсчет: «Один! Два! Три! Четыре!» — и «Пи-45» врубили свою коронную композицию, песню, которая стала их визитной карточкой, — «Ширнемся вместе». И почти сразу же все пошло наперекосяк. Старшие в «Газете» однажды поделились с Терри тем, как ездили на концерт Джими Хендрикса на острове Уайт и каково это было, видеть, как ваш кумир умирает прямо на ваших глазах…
Билли забыл слова песни и заполнял пробелы ругательствами в адрес Псов, которые в свою очередь плевались в него пивом. Затем он изобразил втыкание шприца в вену, и отчего-то этот жест выглядел скорее комическим, чем захватывающим.
Под ярким освещением сцены лицо Билли уже не казалось таким распутно красивым. И даже в жаре, которая обычно воцарялась в клубе ближе к закрытию, у Терри по спине пробежал холодок. Билли выглядел так, словно его место было в морге.
И Терри вспомнил, как его отец рассказывал о настоящем Дине Мартине и о том, что все его шоу были чистой воды притворством. На сцене Дино просто делал вид, что пьян в доску, потому что знал, что мистер и миссис Провинциалы проглотят наживку, — так же, как и их внуки любили смотреть на Билли Блитцена, разыгрывающего самоубийство. Но Дин Мартин всегда контролировал себя, а с Билли Блитценом дела обстояли совершенно иначе.
У Билли Блитцена все было по-настоящему, и, глядя на происходящее, Терри чувствовал себя вурдалаком.
Он видел, как Билли попытался изобразить утиную походку, запнулся о провод и чуть не упал плашмя, лицом вниз. И Терри отвернулся. Все рушилось. Но «Пи-45», эти непробиваемые пьянчуги со стажем, держались молодцами, зарубали списанные у Эдди Кочрана гитарные партии, и толпа начинала сгущаться. Даже промежутки вокруг Псов, казалось, заполнялись народом. Терри снова взглянул на сцену. Возможно, этого будет достаточно для Уорвика Ханта и его команды счетоводов.
С этим никогда не угадаешь, подумал Терри. Даже когда группы оказывались действительно хороши, нельзя было загадывать. Нельзя было с полной уверенностью сказать, рассыплются ли в пыль все надежды и им придется найти нормальную работу, или же однажды увидишь их в Сохо — гордых и самодовольных, одетых с иголочки. Эдакие ветераны зеленой комнаты «Самых популярных» — авансы звукозаписывающих компаний будут для них карманными деньгами, которые никогда не придется возвращать.
И даже глядя на то, как Билли Блитцен отчаянно силится вспомнить слова песен, которые исполнял тысячи раз, как он пытается сохранять равновесие, Терри по-прежнему верил, что его друг сможет пережить эту ночь, и собраться, и записать альбом, который станет трижды платиновым. И когда Билли под аккомпанемент «Пи-45» исполнял какую-то неслыханную версию текста «Саммертайм блюз», Терри подумал, что, возможно, для Билли Блитцена было действительно еще не все потеряно. Тогда почему же ему настолько не по себе?
Он рассеянно наблюдал за толпой, которая безумствовала перед сценой, брызжа слюной и пивом на его друга, и все это напоминало какую-то частную вечеринку, двери которой были внезапно открыты для простой публики, и люди не знали, как себя вести. Дни, когда ты заходил с улицы и платил семьдесят пять пенсов, чтобы посмотреть на какую-нибудь непризнанную группу, которая впоследствии станет «Клэшем», «Джемом» или «Баззкокс», прошли. Билли Блитцен был на пике своей карьеры с «Лост бойз». Он был на волне, когда ему было девятнадцать.
На противоположной стороне переполненного танцпола, в гуще раздрая, Терри заметил Грейс Фери, властную и неулыбчивую. Она стояла спиной к сцене, пытаясь протиснуться сквозь скачущую толпу, и, когда их взгляды встретились, она улыбнулась с искренней радостью. Рада видеть знакомое лицо, подумал Терри. Ему ли не знать, какое это классное чувство!
Затем какой-то похотливый Пес внезапно засунул ей в ухо язык, и Грейс рассердилась. С содроганием Терри узнал в пошляке Джуниора — на его татуированном лице сияла зверская улыбка. На свету татуировка из трех слезинок смотрелась как племенной шрам. Грейс презрительно подняла средний палец. Джуниор и остальные Псы завыли от восторга. Терри посмотрел на сцену. Билли жестом остановил музыку и читал толпе лекцию о вреде плевания.
— Перестаньте плевать, вы, онанисты занюханные! — заплетающимся языком произнес он, и Терри охватил спазм любви. Никто не умел ругаться так, как это делал Билли Блитцен.
— Где девушка? — вдруг спросил голос на уровне его ширинки.
Терри посмотрел вниз и увидел Грейс Фери. Да, ясно было, почему мужчины сходят по ней с ума. Даже в этом сумасшедшем доме она выглядела как секс-богиня в клетчатой мини-юбке.
— Нет больше никакой девушки, — ответил Терри.
В Грейс было нечто, что ему всегда нравилось, — с ней он не чувствовал необходимости быть самоуверенным и дерзким. Возможно, он просто считал, что с ней у него нет никаких шансов. А может, думал, что она играет в другой лиге. В конце концов, Грейс была знаменитостью.
Она подняла руки, и Терри помог ей забраться на стул. Теперь они оказались на одном уровне, лицом к лицу, и все еще держались за руки. Как детки на праздничных огоньках, подумал он.
— Укатила с Дэгом? — полюбопытствовала Грейс, и он взглянул на сцену через ее плечо.
От унижения у него горело лицо.
Грейс покачала головой.
— Мисти, ох уж эта чертова Мисти, она меня просто поражает! Святоша в белом платьице! Мисс-не-растаю-никогда. А потом она поступает вот так с тобой.
Грейс крутанулась на своем стуле и посмотрела на сцену, где Билли блевал пивом в толпу. Она покачнулась вперед, и Терри поддержал ее, обхватив двумя руками за талию.
Он так и не убрал руки, оставаясь сидеть, как на заднем сиденье мотоцикла. И внезапно почувствовал, как твердеет его член. Талия девушки была почти невидима, он почти мог обхватить ее ладонями. А таких коротких юбок, как у нее, он еще не видел. И он восхищался ею — она была сильной девочкой из Нью-Йорка, которая осмелилась пройти через толпу Дэгенхэмских Псов в таком наряде.
— Ну а что ты думаешь? — спросила Грейс.
Терри лишился дара речи.
Он почувствовал ее теплую ладонь у себя между ног.
— О Билли, я имею в виду, — рассмеялась Грейс. — Думаешь, он провалился?
Она убрала руку. Терри перевел дух.
— Этот парень все еще смотрит. — Он указал на Уорвика Ханта, который жался к периметру толпы. — Билли планку перегнул, но, возможно, и это прокатит.
Грейс наполовину отвернула голову. Прикоснулась рукой к его лицу. Терри нравилось то, как она к нему прикасалась. Одно прикосновение, и его штаны начинали трещать по швам.
— Ты достал наркоту? — спросила Грейс, и он кивнул.
Она блаженно зажмурилась. Грейс была девушкой, которая очень любила наркотики.
— Тогда пошли отсюда, — сказала она.
Уорвик Хант отвернулся, с него явно было довольно, и Терри понял, что хеппи-энда Билли не видать как своих ушей. — Здесь слишком много посторонних. — Грейс повернулась лицом к сцене, но протянула руку и ласково ущипнула его за ягодицу. — Если бы мне нужны были накачанные пивом бездельники, я бы осталась в Нью-Джерси!
Музыка внезапно оборвалась. Билли злобно тыкал пальцем в кого-то из слушателей и требовал перестать швырять вещи. Это стало своего рода условным сигналом, по которому на сцену градом посыпались стаканы, банки и стулья.
Билли подобрал пивной стакан, приземлившийся на микрофон, и швырнул его со всей оставшейся силой в толпу. Терри проводил стакан взглядом — тот просвистел над толпой и влетел прямо в голову Уорвику Ханту. Продюсер рухнул на пол в брызгах крови и осколках разбитого стекла. Банки и бутылки посыпались, как залпы с «Эджинкорта». Билли Блитцен и «Пи-45» поспешно уносили ноги со сцены.
— Да, пошли, — наконец отозвался Терри, — Раздрай полный.
Полагалось ломать барьеры между сценой и залом! Им полагалось отличаться от предыдущих поколений!
И в самом начале это было осуществимо — в «Вестерн уорлд» царила какая-то совершенно экстравагантная демократия. Но вскоре это стало всего лишь удобным предлогом для того, чтобы распуститься и вести себя как полный кретин. Терри когда-то любил это место. Теперь же все, что он любил, — он потерял. Ему хотелось поскорее выбраться отсюда и взять с собой эту потрясающую девочку.
Терри спрыгнул со стула. Грейс спрыгнула вслед за ним и упала прямо в его объятия, будто случайно коснувшись его рта своими злыми губами, и он хотел ее все сильнее, но она отстранилась, смеясь:
— Полегче, тигр!
Он взял Грейс за руку, и она послушно последовала за ним, сексуальная и застенчивая одновременно, и Терри подумал о Мисти в чьих-то объятиях, подумал о Салли и шансе, который он упустил, но сейчас — сейчас он собирался поехать к себе домой с очень влиятельной фигурой, он собирался заняться любовью с одной из тех женщин, о которых фантазировали мужчины. И Терри казалось, что стоит только этой женщине оказаться в его постели, и все встанет на свои места, и мир снова станет лучше.
Но сначала ему нужно было проведать друга.
Билли сидел в гримерке, сгорбившись и зарывшись глубоко носом в пакетик с амфетамином. Когда он поднял голову, он был похож на Снеговика. «Пи-45» были сплошь в кровоподтеках, обозленные, и бурно спорили с менеджером по поводу денег.
Билли уже поздно было спасать. Он слизывал белый порошок с губ и подбородка.
— Дружищща! — захохотал он, увидев Терри, затем его глаза снова закатились, и он исступленно начал рвать на себе костюм, рубашку, галстук. Одежда, казалось, душила его. — Мой британский товарищщ!
— Господи Иисусе, — выдохнула Грейс и отвела взгляд.
И Терри знал, что так будет всегда. У Билли Блитцена в характере было какое-то упрямое безрассудство, какая-то неуемность, — а если вы так неуемны, тогда вы не подпишете контракт с Уорвиком Хантом и не отправитесь записывать альбом с Филом Спектором в Нассау.
Если вы будете жить вот так — вы разрушите себя. Вы погибнете, подумал Терри, и чуть не зарыдал.
Все эти песни Билли, которые так любили в «Вестерн уорлд», — все они были лебедиными, и это разбивало ему сердце.
— Надо сделать еще один выход… Может, ты напишешь… К черту этого Уорвика Ханта… а потом устроим вечеринку.
Один из членов «Пи-45», барабанщик — который чуть не придушил Умника ранее этим же вечером, а казалось, что несколько световых лет назад, — резко повернулся к лидеру группы. Терри видел, что под крашеными волосами и яркой одеждой он был действительно стариком.
— Вечеринка окончена, чертов кретин! — гаркнул тот в одурманенное лицо Билли.
Терри в два шага пересек гримерку и прижал барабанщика к стене.
— Оставь его в покое, урод! — крикнул он, а затем сел рядом с другом на скамеечку, обнял его рукой за худые плечи. Между ними стояло облако белой пыли.
— Билли, мне надо идти, — тихо сказал Терри и побоялся смотреть в несчастные глаза друга. И когда он вспомнил ту ночь несколько лет спустя, когда до него только дошли слухи о смерти Билли Блитцена, Терри понял, что из всех предательств той ночи хуже всего было то, что в ту минуту он бросил Билли Блитцена в гримерке клуба «Вестерн уорлд».
— Пойдем, Терри, — сказала Грейс, и они в обнимку вышли из здания.
Ночной воздух был наполнен странным звуком, и сначала Терри не мог понять, что это было. А затем вдруг понял. Музыки не было. Никто не играл на сцене, и рэггей закончилось. Музыка оборвалась.
Грейс не выразила абсолютно никакого удивления по поводу машины, которая была припаркована поблизости.
Ох уж эти американцы, подумал Терри, ничем их не удивишь.
«Форд капри» для них ничто.
Рэй выскользнул из постели в поисках балкона, и все казалось ему непривычным.
На кофейном столике величиной со стол для пинг-понга стояла лампа в форме яйца Никогда таких раньше не видел, подумал Рэй. Кругом были расставлены пепельницы размером с собачью миску. Вот это тема! Золотые пластинки в стеклянных рамках. Такие Рэй видел только на стенах звукозаписывающих студий, но никогда — у кого-нибудь дома. С низкой и вытянутой мебели все еще не сняли целлофан, и она напоминала гигантские презервативы. К чему все это? Книжный шкаф с приставленной к нему деревянной лесенкой — хочешь верь, а хочешь нет: все книги — любопытным образом одинаковые, с непогнутыми корешками, словно их закупили оптовой партией. Н-да, чтоб мне провалиться!
И замужняя женщина под теплым одеялом.
Это было непривычнее всего.
У него были девушки. Много девушек. Потому что он им нравился — впрочем, как и мужчинам, хотя последние не входили в сферу его интереса. И потому что он начал активную жизнь совсем в юном возрасте — когда Уайт впервые разрешил ему написать о концерте, Рэй был пятнадцатилетним девственником, которого до сих пор волновала только музыка. Но у него никогда прежде не было замужней женщины, и эта мысль возбуждала и пугала его одновременно.
Где сейчас был менеджер одной из самых популярных в мире групп? Где этой ночью был ее муж? Где этот извращенец, купивший вибратор? И что он сделает с Рэем, если застанет его здесь?
Рэй бродил по огромному дому, отдавая себе отчет в том, что он полностью обнажен, и прислушиваясь к малейшему шуму, — но тем не менее не переставая удивляться. Он никогда прежде не видел такой роскоши.
Завернув в гостиную, он утопал пятками в ворсистом ковре и слушал, как за окнами во всю стену безмятежно журчит река.
Рэй с трудом мог представить, что это была та же самая река, которая протекала под окнами их редакции, — вечная река, у которой они забивали косячок-другой с утра пораньше, стоя в тени высотки, а у унылых вымерших причалов пыхтели буксиры.
Здесь была другая Темза — мещанская река, протекающая мимо жилищ людей, которые сколотили себе состояние, купили гигантские особняки и хранили в них золотые пластинки и скучающих, обделенных вниманием жен. Как ту, чей запах остался на липкой коже его тела.
Она была властной, подумал Рэй с улыбкой. Властной, но милой.
— Не надо заниматься со мной любовью, — потребовала миссис Браун. Его неторопливая техника не произвела на нее должного впечатления. — Не занимайся со мной любовью — просто трахни меня.
Какие вещи она ему говорила! Но ему нравилось. Ему нравилась она сама. Зачастую секс, которым ему доводилось заниматься, был чисто механическим. Словно девушка, с которой вы спите, могла бы делать то же самое с кем угодно. Но миссис Браун было не все равно. По крайней мере, так Рэю казалось. И он не возражал против того, что она его направляет. Он был не прочь учиться.
Рэй засек ванную и некоторое время просто таращился на шеренгу флаконов с парфюмом. И как люди могут докатиться до такой жизни?
И тогда он услышал шум.
Задержав дыхание. Рэй обернул полотенце вокруг талии и вышел из ванной. Причудливая короткошерстная кошка потерлась о его голую ногу, и он с облегчением выпустил воздух из легких. Затем услышал, как миссис Браун зовет его.
Когда он вернулся в спальню, миссис Браун притянула его к себе, целуя его лицо так, словно никак не могла им насытиться. Они рассмеялись — поражаясь тому, что по-прежнему хотят друг друга, рассмеялись, а затем вновь принялись раскачивать водяную кровать. Их кожа была влажной, волосы прилипали к лицу — ее длинные темные локоны спутались с его светлыми. Заниматься сексом на водяной кровати, с гордостью думал Рэй. Это что-то новенькое! Он с трудом мог поверить своему счастью.
Затем Рэй, должно быть, уснул, потому что следующее, что он помнил, — это момент своего внезапного пробуждения. Он проснулся с отчетливым осознанием того, что ему пора. Каким-то невероятным образом секс с этой женщиной убедил его в том, что он может найти Джона Леннона. Секс с этой женщиной подарил ему необыкновенную уверенность в своих силах, словно он способен был сделать все, что угодно. И, натягивая трусы, Рэй вдруг подумал, как бы здорово было жить с ней вместе.
Опершись на локоть, миссис Браун попыталась сесть на кровати, но провалилась. Он улыбнулся. Не так-то просто сидеть на водяной кровати.
— О, не уходи, — прошептала она в темноте, хриплым голосом. В нем уже не было тех жестких ноток, которые Рэй уловил во время их беседы в «Спике». — Останься на ночь. Он не вернется сегодня.
Рэй натянул джинсы.
— Не в этом дело. Мне нужно сделать это интервью. Иначе меня вышвырнут.
На мгновение в комнате повисла тишина.
— Если бы я тебе понравилась, ты бы остался.
Он рассмеялся.
— Конечно ты мне нравишься! — Рэй прилег на кровать рядом с ней, чтобы видеть ее лицо четче. И чтобы она видела его лицо. — Я без ума от тебя.
Она надулась, всем своим видом демонстрируя, что его слова звучат неубедительно. Рэй поднялся, надел футболку, собрался с духом.
— Я вот подумал — ты здесь несчастна. Здесь офигенно, но ведь это не приносит тебе счастья. Поэтому, может, нам стоит найти что-нибудь. Чтобы жить. Вместе. Ты и я.
Ее заливистый смех задел его за живое.
— И что же мы будем делать? — поинтересовалась она, и прежняя жесткость вернулась в голос. — Жить с твоими родителями?
Рэй пожал плечами. Он об этом как-то не подумал.
— Ну, снимем квартиру. Комнату. — Комнату? Что — как ночлежку? — Она порылась в столике у кровати, затем чиркнула спичкой и зажгла сигарету. — Есть идеи?
Рэй схватился за ботинки. Истинная правда. У него не было работы, у него не было квартиры, и у него не было идей.
— Нет, наверно, нет.
Но эта мысль не давала ему покоя — как здорово было бы проводить с ней каждую ночь. Да, она была замужем. Но она не любила мужа! И он ее не любил. Если бы у него была хоть капля любви в душе, разве смог бы он подарить ей вибратор на день рождения? Так что же ее здесь держит? Только все эти… вещи? Это и есть то, что сопутствует взрослению? Ты вырабатываешь эту отчаянную потребность в вещах? Но Рэй промолчал — миссис Браун и так была слишком зла на него за то, что он уходит.
Он сел на кровать и принялся натягивать свои ковбойские сапоги. Кровать раскачивалась под ним. Вздохнув, миссис Браун снова попробовала сесть, обнажив свою маленькую упругую грудь, а затем вдруг раздался еле слышный звонок, и телефон оказался у нее на коленях, и она набирала номер, который знала наизусть. И внезапно Рэй страшно на нее разозлился. За то, что она не хотела жить с ним. За то, что ей нужны были все эти гребаные вещи. За то, что она схватилась за телефон, не успел он выйти за порог спальни.
— Это я, — сказала она голосом, которым обычно разговаривала с ним. Рэй наблюдал за ней. Его лицо превратилось в каменную маску. Он просто ушел в себя — вот что он сделал. Люди его возраста часто срываются или становятся неуправляемы. Но только не он. Ему было гораздо легче вообще ничего не показывать.
— Нет, не знаю — я не ношу часов, — засмеялась она в трубку, бросив взгляд на Рэя и поспешно отводя глаза. — Что? Ничего, в самом деле, ничего особенного. — Рэй направился к двери спальни, ощущая на себе ее взгляд. Он не позволит себе расплакаться прямо перед ней, — Почему бы тебе не заехать? Да — сейчас. — Смех в темноте. — Давай же, ты знаешь, что хочешь этого…
В дверном проеме Рэй обернулся и посмотрел на нее, а затем поднес руку к губам и уронил ее — маленький прощальный жест. Его пальцы были все еще липкими. Он все еще ощущал на них ее аромат.
— Да, хм, ну что ж, — говорила она, — чего ж еще ждать от таких, как она?
Рэй вышел из дома, неслышно прикрыв за собой входную дверь. Поэтому не видел, как резко изменилось выражение ее лица.
— Послушай, — сказала в трубку миссис Браун, когда убедилась в том, что Рэй ушел. — Я тебе вот что скажу, я позвоню тебе на следующей неделе, ладно? Уже поздно. Вот что я скажу. Думаю, сейчас я лучше просто посплю.
Он стоял у дороги на Лондон и интенсивно голосовал приближающемуся грузовику. Грузовик даже не замедлил хода.
Вскоре рядом притормозил полицейский автомобиль, и два копа осмотрели его с ног до головы, с ухмылкой — ха-ха, всего лишь безобидный хиппи, опоздавший на последнюю электричку, — а затем уехали. Потом наступила полная тишина, только туман стоял над рекой, и все спали в своих кроватях, а он изучал небосклон в поисках первого предрассветного луча.
И в этот момент к нему подкатил спортивный автомобиль.
Желтый «лотус элан». Она распахнула дверь.
— Мне все равно спать не хочется.
Рэй никогда прежде не видел ее смущенной. Он улыбался ей так широко, что у него сводило скулы.
Она выжала педаль газа, и они рванули прочь, из пригорода к центру. А когда под колесами автомобиля замелькала пустынная автострада, ведущая к городу, миссис Браун опустила стекло и выбросила из окна пакет с лейблом «Арлекин рекордз».
Рэю и не нужно было спрашивать, что в нем. Он знал, что это подарок ко дню рождения.
Комнатка, в которой жил Терри, была совсем мала.
Матрас, придвинутый к окну, под которым пролегали железнодорожные пути и ходили поезда, электрический обогреватель и пластинки, разбросанные повсюду, а на стене — классический постер из фильма «Кулак дракона» с изображением Брюса Ли, обнаженного до пояса и сжимающего в кулаке нунчаки. Все в нем было совершенно, даже следы от когтей на лице и торсе.
Сосед сверху слушал «Моторхед» на полной громкости — он всегда это делал, когда его девушка уезжала погостить к маме. Ковер был усеян пятнами в память о сотне постояльцев. В одном углу лежала груда белых махровых халатов с разными надписями — «Глазго Хилтон», «Ньюкасл холидэй инн», «Лидс Драгонара». И повсюду были раскиданы вещи Мисти — платья, кипы книг о фотографии, мотки пленки и контактные линзы, вторая пара ботинок. Жилище, не тронутое уютом.
Но Грейс была рокершей. Она гуляла в рваных лосинах по Нижнему Ист-Сайду и могла показать средний палец любому пропитому бродяге с Бауэри, осмелившемуся сделать замечание в ее адрес. Она привыкла к грязи. Терри стянул с нее юбку через голову, их языки сплетались в поцелуе, его лихорадочные руки пытались успеть везде сразу.
— У тебя есть дурь? — вдруг спросила она.
Терри кивнул, нашел бритву и зеркальце и высыпал на него свою заначку. Грейс сидела на кровати скрестив ноги, и ему приходилось заставлять себя не смотреть в ее сторону, чтобы сконцентрироваться на нарезании дорожек. В предвкушении сердце колотилось у него в груди. Его отделяло всего лишь несколько минут от самого незабываемого траха в своей жизни. Грейс легла. Лезвием бритвы Терри лихорадочно разделил амфетамин на четыре дорожки.
Неоспоримым достоинством этой комнатки было то, что ее окутывал полумрак. Помещение освещала одна-единственная лампочка в сорок ватт, без абажура, огненно-красное свечение от электрического калорифера и китайские фонарики, которые Мисти развесила над кроватью, когда переехала к нему. Он их так и не снял. Эта хибарка в Крауч-Энд обходилась Терри всего лишь в шесть фунтов в неделю; он снял ее у какого-то грека, который сообщил ему, что переезжает в Мельбурн, так как «с Англией покончено»; но эти китайские фонарики создавали в ней какую-то неповторимую, совершенно особенную атмосферу — атмосферу дома. А может, все дело было в том, что это Мисти их повесила.
Терри нашел красно-белую пластмассовую соломинку и втянул носом две дорожки из четырех. Грейс села на кровати, потянувшись за зеркалом, и Терри прижался ртом к ее рту, а потом пошел по коридору в направлении ванной комнаты. Ему хотелось ополоснуть лицо холодной водой.
Он был возбужден и очень нервничал. Ему хотелось, чтобы все прошло гладко. Он вспомнил о бойфренде Грейс, вокалисте ее группы. Они что, втихаря изменяли друг другу? Или у них была какая-то договоренность? Между мужчинами и женщинами существовало гораздо больше недоговоренностей, чем Терри себе представлял. И станет ли Грейс после сегодняшней ночи его девушкой? Вот тогда Мисти увидит! Они все увидят! Грейс Фери — его девушка! Ее хотели все как один! Барабанная дробь в грудной клетке участилась, и алчный внутренний голосок напомнил Терри: «Скоро эта Грейс будет твоей». Он ополоснул лицо водой и улыбнулся своему отражению в зеркале ванной комнаты. Терри был готов к приключению, которое ему не забыть никогда.
Когда он вернулся в комнату, Грейс уже ждала его. Она лежала в позе, предназначенной для того, чтобы разжечь в нем страсть, — позе, которую Терри наверняка бы предпочел всем остальным, если бы ему приходилось выбирать. На краешке кровати, без одежды, со скрещенными ногами, откинувшись назад. Но его внимание привлекло нечто другое, и кровь застыла у него в жилах. Она кололась.
Грейс не втягивала дорожки порошка через нос, как он того ожидал. Она приготовила свои инструменты — иглу и ремень, который туго затянула на предплечье, и, когда Терри вошел в комнату, надеясь увидеть мужскую фантазию во плоти, девушка мечты прощупывала вену. Словно предвкушая проникновение, Грейс вздохнула, а затем игла вошла в вену, а измельченный амфетамин быстро проник в кровь.
Она предложила ему ширнуться вместе, разделить с ней иглу, но Терри вежливо отказался — так, как отказываются от добавочной порции «имбирного ореха» к чаю. Ошеломленный, он наблюдал за тем, как девушка корчится от удовольствия — выгибая спину, жмурясь и вздыхая с каким-то эйфорическим неверием, — и готов был поспорить, что удовольствие, которое она испытывала сейчас, было гораздо большим, чем мог предложить ей он.
После этого Терри ничего уже не хотелось — ни наркотиков, ни девушки. И меньше всего ему хотелось принимать участие в действе, происходившем на его глазах. Иглы пугали его до смерти. Но Терри был еще очень молод, а останавливаться было уже слишком поздно, к тому же как он мог не хотеть девушку, которую хотели все!
Поэтому Терри сорвал с себя одежду и упал на старый бугорчатый матрас в протекающей комнатке, и был охвачен скорее отчаянием, чем возбуждением. Ее худое и бледное тело лежало под ним, вялое и полусонное, а игла делила их постель и поблескивала в свете рождественских фонариков почти празднично.
