21
Вторник, 7 февраля
Нетбол против Королевской школы, Тонтон, VII/1 и VII/2 (H), 16:30;
ежегодный обед с Полком стрелков Кум-Эбби: почетный гость – кавалер ордена «За боевые заслуги» подполковник Уэльского гвардейского полка Стивенс (для учительского состава), комнаты Бэзила Пилкингтона, 20:00.
Марине нужно немногое: все ее мечты – о мистере Вайни, который спасает ее из капеллы в духе финальной сцены из «Офицера и джентльмена», или о дружелюбном письме от его жены. Днем ее желания прямолинейны, но стоит занять горизонтальное положение, как они оживают, мраморными шариками выкатываются из мозга и образуют странные комбинации.
Возможно, отчасти в этом виноват кофеин. На время приготовления уроков им запрещено посещать кухню, и Марина перебивается быстрорастворимым кофе, который заваривает горячей водой из-под крана, а также курагой и лакричными леденцами. Она не выносит, когда за ней наблюдают, поэтому читает, пока Хейди не погасит настольную лампу, и лишь затем принимается за работу. И не только за работу. Марина стала восприимчивей к знакам. В семье язвительно относятся к суевериям; дома она отмахивалась от них, как от приставучей собаки, но в школе они тут как тут. Даже изучая свойства сжиженных газов или раздумывая над сочинением об иронических приемах в «Отелло», Марина настороженно ловит признаки надвигающейся беды.
В этом триместре выяснилось, что с помощью «Малого оксфордского словаря» в двух томах, подаренного гордой семьей, можно контролировать или, по крайней мере, угадывать будущее. Случайные слова исполнены смысла. Они в основном касаются здоровья и болезней в Вестминстер-корте, но иногда дают и другие подсказки: что думает о ней миссис Вайни, поступит ли Марина в Кембридж и позовут ли ее когда-нибудь в нетбольную команду, хотя бы во вторую лигу. Хотя бы в третью.
Однажды начав, остановиться непросто. Вдобавок к этой привычке Марина приохотилась проверять этимологию четырехсложных, трехсложных, а потом и некоторых двухсложных слов; а поскольку почти каждое слово греческого или англосаксонского происхождения, если взглянуть на него под определенным углом, означает что-нибудь плохое, приходится тут же искать другие, чтобы уравновесить дурное воздействие.
Сегодня это затянулось дольше обычного. В два часа ночи окоченевшая и вконец перепуганная Марина заставляет себя захлопнуть словарь, но уснуть не может. Она хочет домой, к маме – вся горит от тоски по ней. Она думает: «Позволь мне вернуться».
Внезапно в розоватом полумраке комнаты материализуется мистер Вайни. «Неприметная жизнь», – говорит он. Об этом она мечтает? Лаборатории? Больничные койки? В его голосе был намек – больше, чем намек, – будто в науке есть что-то… неприглядное. Низкое. Возможно, он прав. Если подумать о запахе формальдегида, о некрасивых учебниках, даже о фотографиях в медицинских проспектах из Кембриджа, то что в них такого волнительного? Разве не сильней бьется сердце при мысли о классе истории, о мистере Вайни, который наставляет Марину в изучении Тюдоров? Если бы он в самом деле помог ей измениться…
Однако биологию не бросишь – мистер Понд не позволит.
А химию?
Марина думает: химия ей даже не нравится. Мистер Кендалл одной ногой в могиле. Представь, что вместо ядерного деления ты изучаешь эпоху Елизаветы Первой, вообрази себя частью этого мира, мира семейства Вайни, где все такое старое и красивое. Что ты сейчас? Маленькая уродливая дешевка. А мистер Стеннинг…
Сердце на секунду замирает, а потом разгоняется с новой силой. Мистер Стеннинг, главный школьный историк, – друг семьи. Друг миссис Вайни.
Лоре несказанно повезло. Воровства никто не заметил. День за днем она всматривалась в лицо Марг: не появится ли там что-то помимо обычного сочетания презрительной скуки, раздражения от изжоги и недовольства больными людьми, которые почем зря донимают здоровых.
– Слушали бы лучше специалиста, – любит та повторять, а Лора с улыбкой кивает, пытаясь представить, что бы Марг посоветовала в ее случае.
Скоро, утешает она себя, рассеянно глядя на сутулую секретарскую спину, я окажусь там, где меня не настигнет ни чувство вины, ни тем более наказание. И все-таки каждый раз, когда Марг встает (она любительница чаевничать), у Лоры екает сердце. Она потеет, волнуется, ерзает, как обычный человек, который хочет жить и быть свободным. Что ж, по крайней мере, ее мысли теперь не заняты Петером, а он больше не пытается с ней связаться. Да, нисколько не заняты. Он последний, о ком она думает.
Как людям удается найти время и место, чтобы покончить с собой? Нет, это решительно невозможно. Я, думает Лора, не могу. Завтра четверг, она возьмет на работе отгул и поедет с семьей в Кум-Эбби, на день рождения Марины. А затем – короткие каникулы, вся семья соберется вместе. Может, после них появится больше времени.
В среду вечером, когда Лора упаковывает Маринины подарки, появляется Жужи в пондьюле.
– Дорогуша, – хрипло шепчет она. – Нам нужно поговорить.
Лора глубоко вздыхает.
– Вообще-то я как раз думала… – говорит она, – те клипсы, они очень милые, но, по-моему… я хочу сказать, она может пораниться.
– Не будь смешной. Нет, это мальчик.
Скрестив на груди руки, Жужи яростно хмурится, но в ее лице есть что-то еще: триумф? интерес?
– Мальчик? – повторяет Лора. – Который?
– А есть еще?
– Нет! Я имела в виду… ох, лучше начнем сначала.
Выясняется какая-то несуразица. По всему выходит, что с мальчиком, который был на дне рождения у Рози, не все ладно: Жужи он больше не нравится.
– Передай ей, – настаивает она, – это запрещено.
Почему? Жужи не скажет. Для Фаркашей и Каройи в этом нет ничего удивительного, но Лоре что прикажете делать?
В день рождения Марина надеется получить: подарочный купон на прокол ушей, увлажняющий крем, слегка обтягивающие джинсы, аудиокассеты, велосипед, канцелярские принадлежности, темно-розовую блузку, носочки с цветным ромбовидным узором от «Астона», домашнего питомца, прозвище, Саймона Флауэрса и обратно ее старую жизнь.
Они приехали рано, чтобы сделать Марине сюрприз. В этот день семнадцать лет назад в общей палате госпиталя королевы Шарлотты на свет появилась Лорина дочь.
В Лондоне они продрогли от холода. В Кум-Эбби их встречает весеннее солнце.
– Какая по-года, – говорит Рози.
Лора, накутавшаяся и навьюченная, как мул, бежит вслед за ней по краю двора, или каре, или как это здесь называется. У нее зудит кожа на лбу. Ни высокие мальчики во фраках, без пяти минут мужчины, ни девочки – златогривые, как лошадки, в отвратительных акриловых блейзерах – не обращают на нее внимания. Прошлой ночью, когда остальные спали, Лора, распластав свои посиневшие конечности по полу в темной гостиной, потратила несколько минут на различные упражнения. И какой в этом прок? Посмотри на их лица, на их молодую кожу. Рядом с ними ты все равно что покойница.
– Марина, наверное, на уроке. Вообще, нам никто не разрешал ее искать… и ей может не понравиться…
– Не будь глупой, – отвечает Рози, расстегивая дождевик стремительным движением, как охотник, свежующий кабана.
Марину, впрочем, нигде не найти. Преподаватели и школьники, которые попадаются им на пути, ничем не могут помочь. «Можно было подумать, – мысленно рассказывает Лора Петеру, – будто мы туда на руины приехали поглазеть и вовсе не платим им тысячи фунтов за обучение».
Рози все сильнее прихрамывает, Ильди киснет на глазах; великолепная Жужи с фальшивой золотой лисой на шее начинает громко повторять: «Ужасно». Она способна и в класс ворваться.
«Но я не могу без Марины, – думает Лора. – Верните мне дочь».
– Вот что, – говорит она, – я сбегаю и найду Марину, а вы… может быть, посидите здесь? Я ее приведу.
Оставив их на скамейке причитать по-венгерски, Лора проносится под каменным сводом и утыкается в тупик; жмется к наружной стене Бьюта, пропуская двух стариков, которые, пришаркивая, несут голубые мешки с постельным бельем; замечает стайку совсем маленьких мальчиков, одетых как армейские офицеры и марширующих по двору, и наконец, разгоряченная и взъерошенная, добирается до Вест-стрит, где девицы в гостиной, ухмыляясь, объявляют, что Марину не видели.
– Что же мне делать? – в отчаянии спрашивает Лора. – Мне нужно знать…
– Я покажу вам ее комнату, – говорит бледная девочка с плохой кожей. – Мы соседки. – И она ведет Лору сквозь нескончаемый лабиринт пожарных дверей, попутно сравнивая Вест-стрит – бывшее общежитие для рабочих – с собственным милым домом в Суссексе, где есть лошадиный загон, двухместный гараж и водобойное озеро, что бы это ни значило.
Спальня, которую она делит с Лориной дочерью, ужасна. В ней три двери: одна ведет в коридор, другая – к пожарной лестнице, третья – «в комнату Билли и Симонетты; вы о них, конечно, наслышаны». Лора кивает. Девица, Хейди, не сводит жадного взгляда с ее лица. Половина комнаты – это сама Марина: пуховое покрывало от «Лоры Эшли», которое они покупали вместе, подушка, которую так хочется вдохнуть полной грудью, счастливая деревянная ложка от Урсулы, открытки на стене, наполовину загороженной столом.
Тут Лора кое-что замечает. Фотографии в изголовье кровати: Урсула, Кэтти и Кейт на каникулах, любимая мисс Кавердейл из Илинга – с цветами, которые ей дарили, провожая замуж в Канаду, откуда она позже вернулась. А где же снимки семьи?
В школе Марина смущенно помалкивала о своем дне рождения, но после того, как родные прислали ей открытку размером с поднос в специальном, проложенном пленкой конверте, новость быстро распространилась. Провести здесь этот священный день кажется кощунством, хотя некоторые одноклассницы с ней любезны: Ханна Норт, например, сделала для Марины открытку, а Дженнифер де лос Сантос настояла на том, чтобы именинница стала сегодня хранителем Тоффи, вест-стритского талисмана – бледно-голубого котенка в футболочке.
И все равно день рождения должен быть не таким. Марине семнадцать, а она все еще не рассталась ни с медициной, ни с девственностью. Семья прибудет к обеду, после сдвоенной биологии и новой пытки – лакросса, в котором, как оказалось, нет никакого очарования старины, зато есть тяжелый грязный мяч, летающий на уровне лица. Вполне возможно, что она не доживет до обеда; я даже не уверена, думает Марина сквозь слезы, что хочу. А еще Том Томсон, который то и дело ставит девочек на колени, – каждый раз эта сцена ужасно ее расстраивает, что лишний раз доказывает, как плохо Марина приспособлена к здешним порядкам. А еще Урсула и ее письмо с поздравлениями: оно состоит в основном из похвал в адрес остроумнейшей миссис Тайс; им так весело на уроках истории Нового времени, и они пили чай у нее дома в Рэйвенскорт-парке, и услышали от нее историю о девочке, чьей-то старшей сестре, совершенно им незнакомой, которая в свой последний день в школе, на церемонии вручения наград, пробежала голая сквозь толпу. «Наверняка она лесбиянка», – заключила Урсула.
Марина только что пережила утренние классы и идет в кондитерскую за утешительным шербетным леденцом, как вдруг оборачивается – женский инстинкт. Из Северных ворот появляется Саймон Флауэрс: папка для нот в руке, трогательно-худые плечи. Рядом с ним шагает одноклассница, при виде которой Марина впадает в такое отчаяние, что не сразу замечает третьего человека позади парочки. Это Лора, ее мама.
Когда Лора возвращается, Жужи подновляет губную помаду.
– «Эсте Лаудер», – сообщает она проходящим мимо школьникам. – Тоже Венгрия.
Лора растерянно кивает. До чего глупо вышло – Марина разозлится за то, что она позволила родне свалиться ей на голову.
– Может, нам лучше… – говорит она, и тут сердце чуть не выпрыгивает из груди: ее дочь, ее кровинка, смущенно бежит к ним по краю газона.
Лора, чудом не выронив сумки, торопится ей навстречу. В школьной форме девочку не узнать. Лора сама себя пытается убедить, что Марина счастлива их видеть. Только ради этого и стоит жить.
– Вот она, – говорит Рози. – Лора, ты купила эту юбку? Ужасно. Дорогуша, – пронзительно кричит она через газон, – мы ждем!
Марина, словно губка, которую окунули в краску, стремительно пунцовеет.
– Я… А почему вы так рано? Что-то случилось?
– Смешно, – говорит Ильди. – С днем рождения!
Марина целует бабушек, потом маму. Лора неуклюже наклоняется и кладет руку дочери на плечо, пытаясь подбодрить ее, излить на нее свою большую, неуправляемую любовь – и с тем упуская шанс вдохнуть запах ее волос, о котором мечтала с самого Рединга.
– Но почему…
– Мы, – говорит Лора, – Рози… Решили, что неплохо приехать пораньше. Они решили. Это же ничего, солнышко? Если нет, мы запросто можем…
– Потрясающе, – сияет Ильди, извлекая на свет второстепенные дары: недельный запас морковки, брошюру о первой помощи, баночку шпината со сливками и экземпляр «Интересной жизни» с автографом автора, леди Ренаты Кеннеди, прославленной хрустальными ежиками.
– Дело в том, – поворачивается Марина к Рози, – что я не могу…
– Дорогуша! Я, Жужи, Ильди и Лора приехали из Лондона. Сейчас мы идем в город, находим милое кафе и что-нибудь немного едим.
– Но… Мне нельзя. Я правда не могу. У меня… испанский язык – я теперь учу испанский, ведь здорово?! – и другие уроки, и репетиция пьесы, и домашние задания…
Сумка качается у Лоры в руках. Почему она не рада нас видеть? А еще эта странная история с миссис Добош…
Марина всегда была патологически честной – Лора прежде в этом не сомневалась. К тому же в Вестминстер-корте дети уважают взрослых и никогда, никогда не лгут. Она смотрит на дочь и видит по лицу: та знает, что Лора знает. «Но что я знаю?» – думает Лора. И что будет дальше?
Дело ведь не в том, что ей обо мне известно? Или именно в этом? Боже! Что, если Марина как-нибудь видела родителей вместе?
– Я думала, мы встречаемся в «Марио», – говорит Марина. – Так мне отпрашиваться у мистера Дэвентри?
– Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, – хмурится Лора.
– Не будь смешной! – встревает Рози. – Я ему скажу.
– Нет! – протестует Марина.
– Солнышко, – говорит Лора, – мы были бы только рады, но если ты думаешь…
Не так-то легко занимать высоты морали, извалявшись в грязи; когда не прошло еще и недели с тех пор, как ты напилась с бывшим (а формально – нынешним) мужем и предала всех, кого знаешь и любишь, когда…
– Мам, – говорит Марина.
Когда…
Снова оно, это чувство: словно погружаешься в болото или зыбучий песок – такую смерть всегда было просто представить. Все безнадежно. Лучше уже не будет. Все ниже, и ниже, и я…
Тут она останавливается. Интересно, что сейчас делает Петер?
За обедом всё, как всегда, неспокойно. Жужи громко сообщает, что официант – идиот, они поют «С днем рожденья тебя», у Марины дрожат губы при виде подарочного книжного купона, но все это ерунда по сравнению с моментом в самом конце, когда Лора подает дочери школьный розово-синий шарф и видит на ярлычке слово «ВАЙНИ».
Она делает вид, что забыла перчатки, и возвращается в Вест-стрит вместе с Мариной. Та похожа на ходячий фейерверк – искрится и тлеет, – но вдаваться в расспросы опасно. Лора набирается смелости лишь у дверей общежития:
– Как дела?
– Ты знаешь. Мы говорили.
– А Гай?
– А что с ним?
– Ни… ничего. Кажется, милый мальчик. Просто…
– Что?
– Ну… – Лора мнется и, войдя в гостиную вслед за дочерью, смущенно улыбается ее одноклассницам. Те утыкаются в телевизор, по которому идет австралийская мыльная опера.
– Мы можем где-нибудь поговорить? – спрашивает Лора.
– Здесь негде, – отвечает Марина трагически монотонным голосом. – У меня нет своего места.
– Ладно. Может быть, здесь? – Лора открывает дверь на другом конце комнаты, где под лестницей стоит таксофон. – Уже почини… м-м-м. И не скажешь, что он был сломан.
– С чего ему быть… – говорит Марина и осекается. – То есть был, на прошлой неделе.
Холодные пальчики ужаса сжимают Лорин желудок.
– Но… солнышко. Есть что-то, о чем я не знаю?
– Нет. С чего вдруг?
Так начинается одна из худших и благодаря жилищным условиям в Вестминстер-корте немногочисленных ссор в их жизни. Лоре не удается ничего выяснить. Поскольку она понятия не имеет, отчего Жужи невзлюбила Гая, то не может запретить Марине видеться с мальчиком, который ходит с ней в одну школу. Когда она пытается узнать хоть что-нибудь об этом его отце, историке, возмущению Марины нет предела:
– Ты хочешь уничтожить единственный шанс твоей дочери…
– Шанс? – спрашивает Лора. – Какой шанс?
Однако Марина не хочет ничего объяснять, а Лора по ряду причин (ее ждут Фаркаши, ей мешают снующие по лестнице Маринины одноклассницы, а дочь не признаёт над собой ее власти) не может ее заставить. Не самый подходящий момент, чтобы выяснять, счастлива ли девочка в школе; а после нескольких темных намеков на то, что Марина дома никому не нужна («Вы меня просто спихнули»), и совсем уж туманных речей о филистерстве и противостоянии Искусства и Науки возможность упущена окончательно. Марина так похожа на Петера: глядя на ее лицо, невозможно сосредоточиться. Да и есть ли смысл ее ограничивать, когда Лора сама так неискренна?
– Я, может, и не собираюсь становиться врачом, – говорит Марина. – Медицина – еще не все. И вообще, если хочешь знать, это именно мистер Вайни…
– Подожди, – перебивает Лора, – ты что, говорила с ним?
– Разве это запрещено? – Марина краснеет, как рак. Лора наседает:
– Наедине?
По ответному молчанию становится ясно, что она зашла чересчур далеко.
– Если и так, ничего страшного. Для меня то есть. Рози – другое дело, сама понимаешь.
– Но…
– Проблема в том, что… Ты не могла бы держаться подальше от этого Алис… Александра Вайни?
– Но почему?
– Я, я не уверена, – бормочет Лора. – Может, это все пустяки. Ты же их знаешь.