Через три года после появления Эстер рождается Уильям. С самого начала у него прилипчивый обаятельный нрав. Его родители навсегда останутся при своем мнении: всего лишь через несколько часов по выходе из утробы он подмигнул им из роддомовской люльки. Когда ему исполнилось четыре года, на свете билось очень мало сердец, которые он оставил совсем равнодушными. Есть какая-то прелесть в вопросах, какие он задает, в играх, которые он затевает, и в повторяемых им предложениях руки и сердца собственной сестре.

Рабих скучает по детям особенно сильно, когда он на работе. В вечно напряженной обстановке сама мысль об их доверчивости и незащищенности щемит душу. Его сердце разрывается, когда он вспоминает, что есть на свете (не слишком далеко от офиса) место, где знают, как по-настоящему заботиться друг о друге, где слезы и смятение способны вызвать глубокую озабоченность, не говоря уж о меню обеда.

Уильяма радуют вещи, любоваться которыми забывают окружающие его взрослые: муравейники, воздушные шарики, фломастеры сочных цветов, улитки, ушная сера, рев самолета на взлете, ныряние под воду в ванне… Он ярый поклонник целого класса простых вещей, которые успели (несправедливо) стать скучными для взрослых. Подобно великому артисту, он мастерски возрождает у своей аудитории понимание так называемых мелочей жизни. Особенно ему по душе, к примеру, прыжки на кровати. Надо, объясняет он, разбег начинать из коридора и прыгать на кровать, укрытую громадной кучей обычных и диванных подушек. Крайне важно правильно держать руки в воздухе, когда бежишь к цели. Когда старые люди, как мама и папа, начинают разбегаться, они обычно сдерживаются и держат руки по бокам вниз, а то еще и выкидывают такую нерешительную штуку: стискивают кулаки и держат их у груди. И то и другое умаляет удовольствие. Потом есть много важных вопросов, которые надо задать в течение дня: «Для чего пыль?», «Если обрить детеныша гориллы, будет он похож на человеческого малыша?», «Когда я наконец перестану быть ребенком?» Вызвать любопытство может что угодно, если ты не достиг еще той удушающей стадии предположительного знания. Уильяма не тревожит, что он кажется ненормальным, ведь в его воображении еще (слава богу) нет такой категории. Его чувства по-прежнему не знают удержу. Его не пугает – в данное время – унижение. Ему неведомы понятия респектабельности, даровитости или мужественности – этих гибельных усмирителей таланта и полета духа. Раннее детство Уильяма похоже на лабораторию для изучения того, что случилось бы с человечеством в целом, если бы не было такого действия, как осмеяние. Иногда, под настроение, ему нравится носить мамины туфли на высоком каблуке и ее бюстгальтер и требовать, чтобы к нему обращались как к леди Уильям. Его восхищают волосы его одноклассника Арджуна, и однажды вечером с большим воодушевлением он признается Кирстен, как сильно ему хочется их погладить. Арджуна было бы очень приятно иметь в мужьях, добавляет он. Его рисунки добавляют ему прелести. В частности, их неуемный оптимизм. Солнце всегда сияет в небе, люди улыбаются. Нет никаких попыток заглядывать под поверхность и обнаруживать компромиссы и увертки. По мнению родителей, нет совершенно ничего банального в таком воодушевлении: надежда – это достижение, и их маленький мальчик ее явный поборник. Есть очарование в его полном безразличии к тому, чтобы картины выглядели «правильными». Позже, когда в школе начнутся уроки живописи, его научат правилам рисования и посоветуют поточнее обращать внимание на то, что у него перед глазами. Пока же ему незачем беспокоиться, как ветка соединяется со стволом или как выглядят у людей руки и ноги. Он радостно не обращает внимания на подлинные и зачастую скучные факты Вселенной. Его интересует только то, что он чувствует, и то, что в данный конкретный момент кажется забавой: он напоминает родителям, что возможна и хорошая сторона в несдерживаемом эгоизме.

Даже страхи Уильяма и Эстер милы, поскольку их так легко унять и они так не связаны с тем, что действительно страшит в этом мире. Их пугают волки и чудовища, малярия и акулы. Детям, конечно же, нужно пугаться: просто у них в сознании нет верных объектов – пока. Им не сообщают о подлинных ужасах, ожидающих их во взрослой жизни: эксплуатации, обмане, крушении карьеры, зависти, одиночестве и смерти. Детские тревоги – это предчувствие истинных взрослых страхов, но когда им придется с ними столкнуться, то мир не станет их утешать или по-родительски обнимать. Эстер все время приходит в спальню Рабиха и Кирстен около двух часов ночи, неся с собой Добби и жалуясь на плохие сны про драконов. Она ложится между ними, закинув по ручонке на каждого родителя и касаясь ногами их ног. Ее беспомощность внушает им ощущение силы. Спокойствие дочери целиком в их власти. Они убьют глупого дракона, осмелившегося здесь появиться. Они следят за тем, как она вновь засыпает, слегка подрагивая веками и прижав к себе Добби. Сами родители еще какое-то время не спят, взволнованные, поскольку знают: их маленькая девочка непременно вырастет, покинет их, будет страдать, будет отвергнута, и сердце ее будет разбито. Одна в большом мире, она будет тосковать по утешению, но окажется не досягаемой для них. Объявятся в конце концов и настоящие драконы, а мама и папа будут не в силах прогнать их.