Спустившись по лестнице, рабы остановились перед одной из комнат первого этажа, выходившей во двор, и пригласили герцогиню войти.

В тот самый миг, когда она уже собиралась перешагнуть порог и миновать тяжелую парчовую портьеру, которую приподняли негры, у нее за спиной вдруг раздался знакомый голос:

– Эфенди!

Герцогиня обернулась, а оба раба схватились за ятаганы, висевшие на широких перевязях лазурного шелка. Должно быть, они получили от хозяйки приказ обеспечивать безопасность гостя.

– А! Это ты, Эль-Кадур? – спросила Элеонора, увидев, как он идет к ней сквозь колоннаду.

Потом, заметив, что слуги не опустили поднятые ятаганы, она властно сказала им:

– Остановитесь! Этот человек – мой верный слуга, и он привык спать под моей дверью. Ступайте: здесь нечего опасаться.

– Госпожа приказала охранять тебя, эфенди, – осмелился робко заметить один из рабов.

– В этом нет нужды, – отвечала герцогиня. – Беру ответственность на себя. Оставьте меня одного.

Оба негра поклонились до земли и поднялись обратно по лестнице.

– В чем дело, Эль-Кадур? – спросила Элеонора, когда стихли шаги рабов.

– Я пришел получить твои приказания, госпожа, – ответил араб. – Никола Страдиот беспокоится и хочет знать, что нам делать дальше.

– Пока ничего. Однако надо послать кого-нибудь на наш галиот и предупредить матросов, чтобы завтра были готовы к отплытию.

– Куда? – с тревогой спросил араб.

– В Италию.

– Значит, мы уходим с Кипра?

– Завтра Л’Юссьера освободят, и моя миссия закончится.

– Господина освободят?

– Да, Эль-Кадур.

Араб скорчился, словно получил в спину заряд из аркебузы, и уронил голову на грудь.

– Хозяин будет свободен! – прошептал он. – Свободен!

Его лицо словно свело судорогой.

– Все кончено, – сказал он себе, – Эль-Кадур не сможет увидеть счастья своей хозяйки.

Он быстро выхватил из-за пояса ятаган и наставил острие себе в грудь.

Элеонора, не сводившая с него глаз, остановила его руку.

– Ты что делаешь, Эль-Кадур? – властно спросила она.

– Проверяю, госпожа, достаточно ли остро заточен клинок, чтобы убить турка.

– Какого турка?

– Прежде чем покинуть Кипр, я хочу снять кожу с одного неверного и увезти ее с собой! – с недоброй улыбкой отвечал араб. – Я обтяну его шкурой свой боевой щит.

– Ты говоришь неправду, Эль-Кадур. Уж слишком мрачно горят твои глаза.

– Я хочу убить этого человека, госпожа. А потом Мустафа убьет меня. Но что за важность? Он уничтожит простого раба!

В словах Эль-Кадура прозвучала такая горечь, что герцогиню пробрала дрожь.

– Ты снова задумал какое-нибудь безумство?

– Может быть.

– Имя человека, которого ты задумал убить!

– Не могу сказать, синьора.

– Я приказываю!

– Мулей-эль-Кадель.

– Тот самый благородный мусульманин, который меня спас? Так-то вы, арабы, благодарите тех, кто вырвал вас из когтей верной смерти? Вы кто – гиены или шакалы? Но уж не львы, это точно!

Ничего не ответив, Эль-Кадур понурил голову. Из груди его вырвалось глухое рыдание.

– Говори! – приказала герцогиня.

Араб с яростью отбросил назад свой белый плащ и ответил с глубокой горечью:

– Однажды твой отец обещал мне свободу. Но он умер, и я, как верный пес, остался в твоем доме. Я должен был охранять его дочь, и никакие опасности, даже самая ужасная смерть, не смогли бы помешать мне поехать за тобой на этот проклятый остров. Синьора, я выполнил свою миссию: завтра ты и синьор виконт, свободные, счастливые, на всех парусах помчитесь в вашу прекрасную страну, и я уже буду вам больше не нужен. Позволь же бедному арабу следовать своей печальной судьбе. Пророк, видно, не создал меня для радости. У меня одно желание: найти свою смерть, и чем страшнее она будет, тем лучше, раз уж презренный мусульманин не отличается великодушием. Позволь мне убить этого человека, госпожа. Он на тебя заглядывался, он втайне любит тебя. Не забывай, ты христианка. Хоть чему-то послужит жизнь бедного раба: он убьет соперника своего господина.

Герцогиня быстро подошла к арабу, который забился в угол комнаты и весь сжался, словно зверь перед прыжком.

– Ты действительно так думаешь? – спросила она.

– Эль-Кадур все видит, Эль-Кадур наблюдает и не обманывается. Хараджа меня не волнует. Эта женщина сумасбродна, как и все турчанки. Меня беспокоит Дамасский Лев…

– Но почему, Эль-Кадур?

– Потому что раб прочел в сердце своей госпожи.

– Что? Христианка, любящая христианина, не может любить турка, врага своей расы!

Араб развел руками и ответил:

– Судьбы людские в руках Аллаха! Помешай ему, госпожа, если сможешь.

– Господь не Магомет, и его могущество намного превосходит силу пророка. Ты обманулся, Эль-Кадур.

– Нет, госпожа, глаза мусульманина задели твое сердце.

– Но не затронули его. Как мог ты допустить мысль, что я, женщина, покинула бы Италию и отказалась от всех жизненных удобств, чтобы надеть мужское платье и броситься в Фамагусту на бой с жестоким и безжалостным врагом, не щадившим христиан, если бы сердце мое не было целиком отдано виконту? Какая другая женщина осмелилась бы на такое? Скажи, Эль-Кадур. Я люблю Л’Юссьера, и никакие глаза Дамасского Льва не заставят меня его забыть.

– И все-таки, – сказал араб, слегка прикрыв веки, – я вижу: на твоем пути встретится мужчина, и это не виконт.

– Выдумки.

– Нет, госпожа, он носит тюрбан поверх шлема, и у него в руке кривая сабля.

– Чушь! – сказала герцогиня, но вид у нее был смущенный.

– Араб не ошибся, госпожа, вот увидишь. Турок одолеет христианина.

– Нет, ты действительно умом повредился, Эль-Кадур. Элеонора не изменит человеку, который ее любит.

– Я вижу тьму вокруг тебя, госпожа.

– Хватит, Эль-Кадур!

– Пусть будет так, госпожа.

Герцогиня принялась в волнении ходить взад-вперед по комнате.

Араб, не двигаясь с места, стоял как бронзовая статуя и пристально наблюдал, как менялось ее лицо.

– Где синьор Перпиньяно и Никола Страдиот? – неожиданно спросила герцогиня, остановившись.

– Их поместили в комнату, которая выходит во двор, вместе с моряками и слугой Мулея-эль-Каделя.

– Ты обязательно должен их предупредить, что назавтра мы выходим в море. Они ничего не знают о решении Хараджи?

– Нет, госпожа.

– Будет благоразумно послать кого-нибудь на наш галиот, чтобы греки удвоили охрану. Если хоть один турок сбежит, никто из нас не выйдет из рук Хараджи живым. Теперь я слишком хорошо знаю, на какую жестокость она способна. Ох ты!

– Что такое, госпожа?

– А как же шебека?

– Я тоже о ней сейчас подумал. Если племянница паши проследует за нами до бухты, как мы объясним исчезновение турецкой команды?

– Мы все можем пропасть из-за какой-то ерунды, – сказала Элеонора, побледнев. Я больше чем уверена, что Хараджа за нами увяжется, и, возможно, с приличным эскортом. Во дворе нет часовых?

– Нет, госпожа.

– Позови Николу. Надо, чтобы кто-нибудь немедленно вышел из замка и поспешил на рейд. Если мы хотим спастись, шебека должна исчезнуть.

Эль-Кадур осторожно и бесшумно прикрыл дверь и выглянул во двор, обведя взглядом аркаду.

– Похоже, все разошлись, я никого не вижу. Да и чего бояться этой крепости теперь, когда рычание Льва Святого Марка стихло?

– Приведи Николу.

Араб бесшумно исчез под сводами аркады.

Несколькими минутами позже грек-отступник, который, видимо, еще не ложился, предстал перед герцогиней.

– Вы уже знаете, о чем пойдет речь, Никола? – спросила герцогиня.

– Да, ваш слуга мне все рассказал.

– И что вы об этом думаете?

– Я думаю, шебека должна исчезнуть навсегда. Мы ее отбуксируем в открытое море и потопим. А племянница паши и ее капитаны пусть думают, что она снялась с якоря и отправилась обследовать берег.

– Кто пойдет предупредить ваших людей?

– Есть у меня один шустрый матрос, ловкий, как обезьяна, и очень смелый, – ответил Никола. – Его я и пошлю на рейд.

– А как он сможет выйти из замка? Подъемный мост наверняка стерегут янычары.

– А он пойдет не через подъемный мост, синьора. Надо рвом есть множество амбразур, и Олао не составит труда выбраться наружу. Я за него отвечаю.

– Вы отдадите приказ потопить шебеку?

– Ничего другого нам не остается, да она нам и ни к чему. Отдыхайте спокойно, синьора, и ни о чем не волнуйтесь. Мой матрос через пять минут будет за пределами крепости. Спокойной ночи.

Едва грек ушел, герцогиня заперла дверь и, не раздеваясь, бросилась на кровать, прошептав:

– Завтра я наконец увижу его. Господи, помоги нам.

Ночью ничто не потревожило сон гарнизона крепости. Должно быть, Олао удалось выбраться, не привлекая внимания часовых, расставленных возле башенных зубцов, потому что в ночной тишине не раздалось ни одного крика тревоги.

Когда при первых лучах рассвета герцогиня вышла во двор к беседкам, ее уже почтительно ждали двое рабов, а посередине двора, под тентом, пили кофе и оживленно беседовали слуги ее свиты.

– Госпожа ожидает тебя, эфенди, – сказал герцогине слуга.

– Христианина доставили? – спросила Элеонора, и голос ее дрогнул.

– Не знаю, эфенди, но кто-то входил в крепость нынче ночью: я слышал, как гремели цепи подъемного моста.

– Подождите меня минуту. Я должен отдать распоряжения своим людям.

Она пересекла двор и направилась к своим. Никола и Перпиньяно, увидев ее, быстро встали и пошли ей навстречу.

– Вашему матросу удалось выйти? – вполголоса спросила она у грека, пожав руку венецианцу.

– Сейчас шебека уже должна быть на дне, – ответил Никола. – Я своими глазами видел, как Олао вылез из амбразуры и спрыгнул в ров. Ни один часовой тревогу не поднял.

– А что виконт? – спросил Перпиньяно.

– Похоже, он уже здесь, – отозвалась герцогиня.

– Итак, еще немного – и вы его увидите.

– Конечно.

– А вы не задумывались, синьора, об опасности, которой себя подвергаете?

– Какой опасности, Перпиньяно?

– Он ведь может сразу вас узнать и непроизвольным возгласом выдаст и себя, и вас.

Герцогиня побелела как полотно. Замечание венецианца ее потрясло.

Вполне возможно, что француз, увидев ее перед собой после долгих месяцев разлуки, не сможет удержаться от крика и рванется к ней. Что же тогда будет?

– Мне страшно, – произнесла герцогиня. – А нельзя его как-нибудь предупредить?

– Предоставьте это мне, синьора, – сказал грек. – Я ведь принадлежу к вашему эскорту и вполне могу взглянуть на пленного. Здесь нам уделяют много внимания и считают почетными гостями. Можно воспользоваться расположением этих турецких псов. Ступайте к племяннице паши и положитесь на меня. Я хорошо знаю мусульман.

– Вы предупредите его, Никола?

– Я попрошу его быть осторожнее.

– Я на вас рассчитываю. Это куда большая опасность, чем шебека на рейде.

– Знаю, синьора. Здесь слишком много народу, чтобы затевать драку: около четырехсот матросов и янычар.

– Готовьтесь уходить.

– По вашему приказу, синьора, – сказал Перпиньяно, – мы будем готовы к любой передряге. Верно, Никола?

– Да, наше оружие соскучилось по мусульманской крови, – отозвался грек.

Элеонора жестом попрощалась с ними и направилась к рабам, которые поджидали ее на первых ступенях лестницы.

– Я готов идти за вами, – сказала она.

Поднявшись на верхний этаж, она не без опасения вошла в тот самый зал, где уже обедала и ужинала.

Хараджа, еще прекраснее, чем прежде, одетая в розовые шелка и широкие лазурные шальвары, ожидала ее за столом, где дымились чашечки с кофе.

Ее длинные черные волосы были перевиты нитками крупного жемчуга, в ушах сияли серьги с бриллиантами и сапфирами величиной с орех, а на ногах красовались сафьяновые туфельки на высоком каблуке, расшитые золотом и драгоценными камнями.

Голову венчал маленький тюрбан красного шелка, отделанный дорогим муранским кружевом, а через плечо был перекинут белый плащ из тонкой шерсти с широкой серебряной вышивкой.

– Ночью привезли христианина, – заявила она, едва завидев герцогиню. – Он нас ждет за пределами крепости.

Элеонора вздрогнула, но изо всех сил постаралась себя не выдать.

– Его доставили прямо с болот? – спросила она как можно равнодушнее. – Может быть, он болен?

– Тлетворный воздух болота никому не идет на пользу, – отвечала Хараджа. – Пей, мой милый капитан, и выбрось из головы этого нечестивца. Если Мустафа действительно собирается послать его в Венецию, то тамошний мягкий климат и нежные ветры Адриатики быстро вернут ему силы. Ты хочешь ехать сразу?

– Да, Хараджа, если ты ничего не имеешь против.

– Меня заботит не христианин, а то, что мне будет недоставать тебя. Никогда не забуду тот чудный вечер, что мы провели вместе. Мне казалось, нет больше никакого замка Хусиф! Ты ведь быстро вернешься, правда, эфенди? – порывисто сказала она. – Ты обещал.

– Да, если Дамасский Лев меня не убьет.

– Убить тебя! Нет, это невозможно! – вскричала Хараджа. И с тоской добавила, словно говорила сама с собой: – Неужели месть будет для меня роковой?

Она резко тряхнула головой, потом положила руку на правое запястье Элеоноры:

– Нет, Дамасский Лев никогда не сможет тебя победить, эфенди. Эту руку я видела в бою, и если она сразила лучшего фехтовальщика флота, то сразит и Мулея-эль-Каделя. Ты самый юный и самый доблестный боец мусульманской армии, и я берусь сообщить об этом самому султану.

Потом серьезно и грустно спросила, с трудом подавив вздох:

– Ты ведь не забудешь меня, эфенди, и скоро вернешься?

– Надеюсь, – ответила Элеонора.

– Ты мне обещал.

– Ты же знаешь, Хараджа, что жизнь человеческая в руках Аллаха и пророка.

– Аллах и Магомет не будут столь жестоки, чтобы уничтожить такое юное, полное жизни создание. Райские гурии тебя еще подождут. Ну что, едем? Я чувствую, тебе не терпится меня покинуть.

– Нет, я еду исполнить свой долг, Хараджа. Я солдат, и главный мой начальник – Мустафа.

– Ты прав, Хамид: прежде всего ты обязан повиноваться. Так поехали скорее. Кони и моя свита уже, должно быть, готовы.

Она набросила на себя широкий плащ из тончайшей шерсти с широкой, вышитой серебром каймой, подняла капюшон с кистями, закрыв голову и часть лица, и спустилась по лестнице. За ней шла герцогиня, а впереди два араба, стоявшие на часах у дверей зала.