Книга: Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник)
Назад: Глава X Воды Леты
Дальше: Глава XII Воздаяние

Глава XI
Прочида

До отъезда Просперо они больше не встречались. И только на следующее утро, когда Амброзио провожал его к садовой калитке, где красный крест все еще предупреждал горожан, что лучше держаться отсюда подальше, Просперо передал старому слуге записку для госпожи. Она содержала его двенадцатый сонет «Прощание с радостью», который начинался словами: «Amando men’, l’onor saria men’ caro». Ловеласы могут знать, а могут и не знать его. В «Прощании с Лакастой», однако, не звучит такой глубокой ноты безнадежности, как в сонете Просперо, и нет горечи, свойственной его последней строке: «Возьми себе эти несколько последних перлов, сорвавшихся со струн моей души».
Прежде чем оседлать лошадь, раздобытую стариком для него, Просперо вложил в ладонь Амброзио вместе с запиской пять золотых дукатов.
Он поскакал прочь, оставив в этом доме свое сердце и увозя с собой еще более глубокую ненависть к роду Дориа, ибо на счету, по которому им рано или поздно придется платить, теперь было и его разбитое сердце.
В пути он изменил свое мнение о монне Джанне, поняв, что она воздвигла между ними барьер лишь потому, что была прелестной женщиной, которую он обожал. А поскольку он уже успел обнаружить, что в ее душе соединились достоинство, прямота и нежность, он обязан как должное принять этот барьер.
Стоял августовский вечер, моросил дождь, когда Просперо без приключений прибыл во Флоренцию, в бедный дом на набережной Арно, где благодаря милости Строцци жила его мать – в положении, вряд ли приличествовавшем дочери такого знатного аристократического рода.
Она встретила сына с восторженной нежностью. Она ни на миг не переставала ждать его. Альфонсо д’Авалос написал ей, что Просперо спасся. Но время шло, и росла тревога за его безопасность. После того как первая радость встречи немного улеглась, мать принялась горько сетовать из-за неудобств, на которые сама себя обрекла.
Когда Просперо поведал ей об унижении, которому подверг его Филиппино, посадив на галеры, она сочла это пустяком в сравнении с лишениями, испытанными ею самой из-за условий, недостойных женщины ее возраста и положения. В конце концов, выпавшее ему было в какой-то степени уделом солдата, превратностью войны. А ее страдания, заунывно причитала она, – итог ее собственных ошибок, ибо она, на беду свою, вышла замуж за слабохарактерного человека и родила сына, который, увы, пошел в отца.
Ее упреки Просперо выслушал в молчании, но возмутился, когда мать начала порочить память отца.
– Я говорю о мертвом лишь то, что могла бы сказать о живом, – совершенно искренне ответила монна Аурелия и напомнила сыну, что принадлежит к числу людей, всегда говорящих то, что думают.
В ответ он заметил, что такие люди редко думают правильно и еще реже придерживаются хорошего мнения о других. Он считает, что они лишь выставляют напоказ злобную прямоту. В продолжение разговора мать сперва яростно ругала всех Дориа, а потом стала бранить Просперо за медлительность в сведении счетов с ними. Напрасно он оправдывался тем, что не было подходящего случая. Энергичный человек, твердый в своих намерениях, – отвечали ему – не ждет удобных случаев: он сам создает их. Но поскольку он наслаждался вольготной жизнью, добавила она с бессердечным эгоизмом, она допускает, что, должно быть, ему ничуть не больно видеть свою мать живущей в изгнании.
Однако, когда настал час разлуки, эта сохранившая остатки былой красоты женщина страстно прижала сына к груди и горько зарыдала, не желая столь быстро расставаться с ним.
Просперо провел с ней всего два дня, и по отъезду его душевные раны саднили еще больнее, чем сразу же после приезда.
Он поехал в Ливорно, чтобы найти корабль, который отвез бы его в Неаполь, прорвав блокаду бухты в одну из темных ночей. Это было нетрудно, поскольку осада велась уже не так рьяно. Лотрек мог бы с бесполезным упорством продолжать ее, но у его отрядов, выкошенных чумой, перекинувшейся из города в его грязную штаб-квартиру, не было сил, чтобы плотно стянуть кольцо окружения. И экипажи венецианских галер, под командованием Ландо охранявших бухту, утратили бдительность, поняв по настроению командира тщетность своих усилий.
В Кастель-Нуово высокий белокурый принц Оранский при встрече с Просперо выказал одновременно и радость, и удивление. Просперо прибыл как нельзя кстати, признал вице-король. Транспортные корабли уже загружались в Пьомбино, а императорский капитан дон Рамон Варгас тайно собирал небольшую эскадру галер, ремонтируя и одновременно укомплектовывая их за неимением рабов наемными гребцами. Пять таких судов уже были готовы и хорошо снаряжены для сопровождения транспортных кораблей. Но не было опытного командира. Дон Рамон не знал моря, и принц вынужден был отклонить его кандидатуру, не найдя пока никого, кому он мог бы доверить это рискованное предводительство. И он предложил его Просперо.
– Если вы сможете прорвать блокаду, – убеждал его принц, – вы поможете императору в Неаполе; на этот раз у нас есть свежие подкрепления, и нам будет легче продержаться до полного духовного разложения французов.
На этом разговор окончился. Радуясь, что дела отвлекут его от тяжких дум, Просперо тотчас же уехал. Через два дня он встретился с Варгасом в Пьомбино, где все уже было в полной готовности. К пяти галерам, о которых говорил принц Оранский, Варгас в последний момент добавил шестую. Они были хорошо оснащены и полностью укомплектованы наемниками. Транспортных кораблей тоже было шесть: две бригантины и фелюга, загруженные зерном, да три неповоротливых, набитых добычей и почти перегруженных галеона.
С этим флотом Просперо немедленно покинул Пьомбино и, подгоняемый попутным ветром, благополучно достиг укрытия на северной стороне острова Прочида, у северного побережья Неаполитанского залива. Это произошло на рассвете седьмого дня после расставания с вице-королем и принятия командования флотом. К концу плавания ветер ослаб, и последнюю ночь галеры тащили на буксире нагруженные корабли. Просперо настоял на этом, ибо хотел прибыть на место под покровом ночи, чтобы никто не смог предупредить венецианцев. В его тщательно продуманном плане большую роль играло местонахождение островка Прочида, лежащего между материком на востоке и крупным островом Искья на западе, на другой стороне пролива, имевшего около двух миль в ширину.
Укрывшись за островом, Просперо дал гребцам пять часов на сон. Сам он тем временем сошел на берег и с холмов, возвышавшихся позади замка на мысе Россио, осмотрел весь широкий залив, который простерся перед ним от города Баи, воспетого Горацием, до туманного мыса Позилипо, заслонявшего от глаз Неаполь, и еще далее, до вершины Везувия, над которым в голубом небе почти неподвижно зависло плотное белое облако. Справа от Просперо, чуть ниже по склону холма, будто лезли вверх домики с плоскими крышами. Городок Прочида, окруженный виноградниками и садами, только начинал просыпаться.
С возвышенности Просперо изучил узкий пролив между островом и материком. Море, залитое багрянцем наступающего рассвета, искрилось, как опал. На западе, в паре миль за плоским полумесяцем островка Вивара, круто поднимался берег Искьи. Потухший вулкан Эпомео, который греки называли Эпопус, возвышался над зеленым островом. На Искье родились друг Просперо дель Васто и великий Пескара. Но сейчас Просперо интересовал узкий пролив, отделяющий остров от Прочиды, как будто специально предназначенный для игры в прятки, в которую он собирался сыграть с венецианцами.
Он стоял неподвижно, как часовой, пока наконец не заметил в девять часов блокадную флотилию, направлявшуюся в обход мыса Позилипо. Он насчитал десять галер, идущих в патруле развернутым строем. По оценке Просперо, их скорость вряд ли превышала два узла.
Затем он быстро спустился вниз через виноградник, по малонаселенному северному склону холма, к бухточке, в которой, по-прежнему не замеченный, стоял его флот. Поднявшись на борт, он вызвал Варгоса, поручил ему командование дивизионом из трех галер и дал подробные указания, как действовать.
Через час или чуть позже, в начале одиннадцатого утра, один из капитанов Ландо, к своему изумлению, заметил с кормы выплывающую из пролива Прочида в трех милях позади него бригантину, подгоняемую южным бризом, и три галеры, по-видимому ее сопровождающие.
– Если это испанцы, направляющиеся в Неаполь, – сказал он, – то позвольте мне выразить восхищение их дерзостью.
Просперо, должно быть, держался того же мнения, поскольку в этот миг с флагманской галеры протрубили сбор.
– Поворачивай! – понеслось от галеры к галере, и рабы по левому борту сели лицом к носу кораблей, гребя назад, тогда как рабы правого борта продолжали грести вперед. Тяжелые корабли повернулись кругом, как на шарнирах, и пошли к Прочиде, вытянувшись в полумесяц, чтобы окружить неприятеля.
Бригантина, подходившая восточным галсом к мысу Мизено, будто внезапно осознав, в какую ловушку она угодила, развернулась и направилась на запад, забирая чуть к северу. Теперь ее прежде весьма вялый ход слегка ускорился благодаря попутному ветру. Галеры конвоя поспешно и суетливо развернулись, чтобы последовать за ней и прикрыть отступление.
Они прошли к югу от Прочиды, и вскоре стало ясно, что суда направились в пролив Искья с намерением ускользнуть этим путем.
Ландо пустился в погоню, но, заподозрив ловушку, остановился. Он понимал, что, имея преимущество почти в три мили, испанские галеры, даже идя не быстрее его собственных, опередят его на обходе острова, пройдя проливом Прочида, первыми попадут в бухту и, таким образом, смогут по чистой воде устремиться в неаполитанскую гавань, под защиту фортов. Поняв замысел, мессир Ландо развеселился. Задумано было остроумно, но недостаточно хитро. Дабы обречь на неудачу этот замечательный образчик стратегии, Ландо оставил в дозоре четыре галеры под командованием знающего и опытного капитана Феличани, а сам с шестью галерами продолжил преследование.
Бригантина, обогнув мыс Соннаро, вошла в узкую часть пролива между двумя островами и, подгоняемая ветром, дувшим теперь в корму, птицей полетела вдоль зеленого побережья острова Искья, обогнав три сопровождавшие ее галеры. Те с видимым усилием двигались следом.
Тем временем венецианцы достигли входа в западную часть пролива. Сторонников императора не было видно, значит они отклонились от курса и пошли к северной оконечности Прочиды. Итак, Ландо разгадал их маневр. Они увлекут его вокруг острова, чтобы открыть себе путь на Неаполь. Ландо порадовался, что ему достало проницательности расположить свои силы так, чтобы напасть на испанцев с тыла, тогда как впереди их задержит Феличани, обеспечив тем верный и скорый захват. Ландо наддал ходу.
Тем временем корабли Феличани медленно продвигались вперед и вскоре вошли в восточный пролив. Желая укрыться, Феличани жался к берегу острова и не видел трех галер, которые вошли в пролив со стороны мыса Чупетто. Он заметил их, лишь когда они оказались прямо по курсу. Галеры появились так быстро, что Феличани сразу понял: в пролив Искья входили не эти суда, а другие и не их преследовал Ландо. Ему стало ясно, что адмирал недооценил тактику противника. Застигнутый врасплох, он тем не менее раздумывал, как же отбить это наступление, столь дерзкое, что даже усиленный перевес венецианцев не смог остановить его. Галеры сторонников императора, идя кильватерной колонной, представляли собой узкую мишень, и Феличани впопыхах решил палить по ним из самых тяжелых пушек, размещенных на станинах посередине его кораблей. Его труба громко протрубила сигнал, и четыре галеры развернулись носами к суше.
Будь неприятель менее решителен и находчив, чем Просперо, этот маневр мог бы принести успех. Но поскольку Просперо мгновенно осознал свои преимущества, а команды его кораблей умели проворно исполнять приказы, пушки на носах трех императорских галер выпалили, как одна, по подставленным Феличани бортам. Просперо велел канонирам взять низкий прицел; эскадры разделяло не более трехсот ярдов, и результат был ужасен. Галера Феличани получила пробоину в самом уязвимом месте, а другое ядро, срикошетив от воды, попало в группу аркебузиров, собравшихся на палубе. В борту другой галеры зияла пробоина, и погибло столько гребцов, что судно мгновенно потеряло ход. Две оставшиеся галеры, получив повреждения, бросились наутек, но Просперо очень быстро настиг их.
Венецианцы встретили неистовый натиск залпами из мортир, возымевшими некоторый эффект. Но потом противник приблизился, и носы его галер протаранили палубы венецианских кораблей. Таран сопровождался жутким треском ломающихся весел и раскалывающихся корпусов. Аркебузиры Просперо первыми пошли на абордаж; его же гребцы, оставив весла, взялись за оружие и последовали за ними.
Сражение, за которым наблюдали жители островов, столпившись на вершинах холмов от Роччолы до Чупетто, еще продолжалось, когда, обогнув последний мыс, появились шесть транспортных кораблей, сопровождаемых тремя галерами под командованием Варгаса. Корабли продолжали движение, придерживаясь своего курса, как было условлено ранее, и направляясь прямо в гавань Неаполя. Две галеры поспешили к сражавшимся, и их участие предопределило исход битвы. Третья галера не мешкая занялась двумя менее поврежденными венецианскими кораблями, что пострадали первыми, но сейчас, как стало ясно, снова собирались драться. Что касается корабля Феличани, то попытка сбросить пушку, чтобы облегчить его и поднять пробоину выше поверхности воды, была предпринята слишком поздно. Корабль тонул.
Ландо все еще находился за островом, в добрых двух милях от места сражения. Но теперь ему было не до смеха. Орудийный залп уничтожил его злорадное удовлетворение; теперь Ландо со страхом понял, что его каким-то образом обманули, ибо грохот донесся, когда преследуемые им беглецы все еще находились в поле зрения к северу от Прочиды. В ярости он выколачивал из рабов последние силы. Судорожно дыша, обливаясь кровью, гребцы с трудом провели галеру вокруг Чупетто, и там, к своему ужасу, Ландо увидел перед собой шесть императорских галер в развернутом строю, тогда как из четырех галер Феличани видны были только три. Но и они были частично расснащены и явно захвачены неприятелем.
А вдали… возле Позилипо, беспрепятственно мчались под парусами к Неаполю три галеона и три судна меньшего размера.
– Sia scorre! – громоподобным голосом проревел Ландо. – Поворачивайтесь!
Но ни один из рабов не встал и не повернулся, чтобы сесть лицом к носу корабля. Большинство этих несчастных, доведенных до изнеможения безумной гонкой последнего часа, просто перестали грести и свалились у весел, тяжело дыша. Только самые сильные смогли дотянуться до ведер с водой, чтобы утолить жажду.
Надсмотрщики смотрели на капитанов в ожидании приказа; капитаны – на галеру Ландо. Ландо с тяжелым сердцем поднялся на корму, чтобы оценить, насколько угрожающе его положение. Команда не готова тотчас же вести корабли вперед. Никакие телесные наказания не смогут вернуть силы изнемогшим рабам, пока они не отдохнут, а поставить паруса было невозможно из-за встречного ветра. Шесть галер против его шести. Пройти вперед они, конечно же, ему не позволят, а раз он не мог двигаться немедленно и без боя, транспортные корабли неминуемо достигнут гавани. И Ландо понял, что это уже неизбежно. Его охватило бешенство. Оставалось только отомстить, уничтожив императорского капитана, так коварно перехитрившего его и покалечившего почти половину его флота. Но прежде чем думать об этом, надо дать отдых своей команде, что с отчаянными усилиями гребла на огромной скорости, делая по тридцать гребков в минуту. И если теперь неприятель решится на атаку, он не сможет дать достойный отпор. Адмирал отдавал себе в этом отчет.
– Подать вина, – приказал он дрожащим голосом. Его мертвенно-бледное, обрамленное черной бородой лицо исказилось.
Надсмотрщики и их помощники быстро забегали по палубе с наполненными вином мехами и кружками.
Однако Просперо не выказывал желания продолжать бой. Транспортные корабли уже были под защитой Позилипо, и он без колебаний оставил поле битвы за противником, поскольку выполнил поставленную задачу и победа была на его стороне.
Поэтому он отдал приказ развернуться и держать курс на Неаполь, захватив с собой три трофейные галеры и обязав своих матросов и надсмотрщиков приглядывать, чтобы гребцы налегали на весла. Решись Ландо преследовать Просперо, маловероятно, чтобы он смог настичь капитана раньше, чем тот доберется до гавани. Но если бы Ландо сделал это и стал слишком настойчиво теснить Просперо, тому хватило бы времени решить, стоит ли возобновлять боевые действия.
Но Ландо не пустился в погоню, и поэтому сразу после полудня Просперо проследовал за транспортными кораблями в гавань, чтобы удостоиться такой овации, какая нечасто выпадает на долю моряка. Его приветствовали не только люди, что выстроились на берегу и толпились на молу, привлеченные слухом о прибывающем подкреплении, но и экипажи транспортных кораблей, стоявших там на якоре. В то время когда их капитан проплывал мимо во главе развернутого строя возвращающихся домой галер, их экипажи выстроились вдоль фальшбортов и во весь голос прославляли его. Он причалил к молу у башни Святого Винченцо, охранявшей шлюзы рвов с водой; и здесь поджидавший его, чтобы оказать радушный прием, принц Оранский по-братски заключил Просперо в объятия, в то время как голодный люд с неистовым воодушевлением приветствовал героя, доставившего им продовольствие.
Но в сердце Просперо, как он рассказывал после, не было ликования. Его мысли все время возвращались к Джанне. Если бы она принадлежала ему, он мог бы положить славу к ее ногам и этот триумф был бы гораздо ценнее победы. Но ей, самой желанной из всех живых существ, больше не было места в его жизни. Просперо выбрал честь, пожертвовав любовью, и теперь это обернулось против него, ибо он убедился, что честь без Джанны не имеет смысла.
Молодой вице-король не скупился на выражения восторга:
– Невиданный доселе образчик исполнения своего долга. Отправиться с шестью галерами и вернуться с девятью, нанеся поражение флоту, вдвое превосходящему вас численностью! Этим можно гордиться. Искусство, с которым вы использовали остров, говорит о том, что вы знаток своего дела. Отчет о битве порадует императора, и я расскажу ему все. Это будет полезно нам обоим. Что касается меня, то я заработаю похвалу, что выбрал вас для этого трудного предприятия.
Назад: Глава X Воды Леты
Дальше: Глава XII Воздаяние