Это был город, грезившийся Виктору Гюго, Эптону Синклеру, Синклеру Льюису. Это был Лондон 632 года после Форда и 1984 года после рождества Христова; это был Чикаго из «Джунглей»; это был Нью-Йорк из «Тысячелетия». Это был Стокгольм 1432 и 1974 года — король Кристиан II Тиран смотрел на стокгольмскую "кровавую баню" с почетной трибуны; м-р Джордж Ф. Бэббит взирал на нее, возможно, из более укромного уголка. И м-р Леопольд Блум, мелкий служащий из Дублина, тоже был здесь, хотя в его ушах все еще отдавался шум, колокольный звон и автомобильные гудки родного города.

Любойград. Это были все города, собранные в единое людское море, огромная опухоль, расползавшаяся метастазами по окружающей равнине, заражая воздух черным дымом; тысячи пылающих печей, миллионы снующих по асфальту автомобилей, миллиарды человеческих существ — работающих, мечтающих, влюбляющихся, голодающих, умирающих… Земля изрыгала свои воспоминания и лепила из них здания, улицы, парки, людей. Начиналась война — люди толпились на улицах и кричали «ура». Война кончалась — люди толпились на улицах и кричали «ура». Только калек становилось больше. Первые космические корабли стартовали к Марсу, к Венере, к Альфе Центавра, на Луну. Небо пылало в неоновом зареве. Вильгельм Завоеватель готовил свои войска к походу; испанская Непобедимая Армада поднимала паруса. Город прорезали сверхскоростные автострады. Город попал в осаду, город не выдержал штурма, город пал. На цитадели взвились новые знамена. В подвале с незапамятных времен терпеливо ждал сказо. чный богатырь Хольгер Данске; когда над страной нависнет смертельная опасность, он снова появится на свет во всем своем чудесном могуществе. Любойград пульсировал, словно живое сердце, то расширяясь, то сжимаясь под голубым отравленным небом. Он родился на островке и назывался Стадсхольм, Иль де ля Сите, Сити. Берега острова были его первым укреплением, река — неприступным рвом, окружавшим крепость. Из города вели в мир всего два моста — Северный и Южный, и город вырвался из своих стен по их каменным аркам. Поднялись новые стены и башни на обрывистых берегах; их обступили дома, в гуще строений проросли небоскребы, и вскоре от старинных укреплений не осталось следа. Жилые кварталы лепились друг к Другу и, столкнувшись, выплескивались вверх каменными волнами. Улицы становились уже и глубже, артерии непомерного тела покрывались склеротическим налетом кирпича и бетона. Вновь возводились стены и вновь исчезали в море домов. От центрального дворца пролегли звездные проспекты. Вместо старинных башен встали фабричные трубы, над городом поползли тучи дыма. Любойград превратился в язву, сочащуюся ядом, жизнью и смертью. Это был Токио, Нью-Йорк, Лондон, Париж. Его жители пришли сюда из всех повествований, из разных снов и грез. Здесь короновали королей, здесь умирали нищие — под сенью дворцов из застывшего огня ютились лачуги батраков и прачек. Это был Запретный город, Валгалла, Шангри-Ла, Атлантида. Это были все города, это не был никакой город, это был любой город. Все и ничего. Любойград.

Огромный черный лимузин с ревом промчался мимо Монтейлера, едва не сбив его своим хромированным бампером. Проклятия и грубая брань, раздавшиеся из автомобиля, жестко хлестнули его по лицу. Только тут он обнаружил, что стоит посреди мостовой на оживленном проспекте, и стремглав бросился к тротуару, прочь из потока машин, мчавшихся в сизом тумане выхлопных газов. Неожиданно на его пути оказаласьКэт.

— Ну вот мы и попали в их город, — проворчал Монтейлер. — Странно, что мы не заметили его во время наших наблюдений с орбиты. Очень странно.

Он с возрастающим недовольством разглядывал улицу, неистовое движение транспорта.

— Где-то здесь должен быть какой-нибудь административный центр. И наверняка в населенном пункте таких масштабов не может не быть вычислительного комплекса…

— Ну почему же обязательно вычислительный комплекс? — спросила Кэт. В ее голосе слышалась затаенная насмешка.

— Потому что все люди на этой планете свихнулись, и нам надо найти разумную ЭВМ, которая могла бы разобраться в происходящем. Что касается меня, то я уже не в состоянии различить, где тут правая сторона, а где левая, где верх и где низ. Мне нужны прямые и понятные ответы на мои вопросы…

Он на мгновение замолчал.

— Проклятие! Эта планета просто непостижима! Ничего не известно, ничего не понятно. Только заглянешь под чертово покрывало — и опять все путается. У меня такое ощущение, будто…

Монтейлер посмотрел на плотную массу рычащих машин, проносившуюся мимо, и вдруг удивленно воскликнул:

— Смотри!

Он показал рукой на оживленный перекресток. Там виднелось пятно вялой пожелтевшей травы, и в полуметре над поляной висел разведывательный космический корабль, сверкая черным металлом в солнечных лучах и грозно поводя по сторонам орудийными стволами. У открытого люка, уставившись на бурное море автомобилей, сидел робот — одинокий Робинзон на своем островке, окруженном предательскими волнами, где скрывались жадные акулы.

Монтейлер не сводил глаз с корабля, который появился самым невероятным образом и достигнуть которого было невозможно.

— Ну теперь я во всяком случае знаю, где он находится, — сказал он.

— Да ведь это наш корабль! — воскликнула Кэт. — Но как…

— Я больше не задаю вопросов, — проговорил Монтейлер. — Я только воспринимаю происходящее и стараюсь ничего не упустить. Меня здесь ничто не удивляет. Ничто.

"Пусть появится дракон, стометровый живой дракон, — подумал он, — пусть появится что угодно, но пусть это будет настоящим, осязаемым, доступным. Что угодно, только не это!"

— Может быть, корабль летел за нами, — нерешительно произнесла Кэт. — Он обладает необходимым интеллектом, это вполне допустимо.

Но в ее голосе не было уверенности.

— Правильно, — подтвердил Монтейлер, — он летел за нами. Конечно.

"Если это так, то такая реакция корабля для меня новость, ничего подобного прежде не случалось, — кружились мысли в его голове. — Но когда-нибудь что-то происходит впервые, почему бы не сделать такое допущение?"

"Почему?"

"Потому что это совершенно исключено, невозможно. Вот почему!"

— Если нам когда-нибудь снова удастся добраться до нашего корабля, — сказала Кэт, — я уже больше не выйду из него. Но как нам перейти эту улицу?

На противоположной стороне появился бородатый юноша с длинными волосами. Он держал в руках огромный транспарант с призывами бороться против загрязнения окружающей среды. Едва он ступил на проезжую часть, плакат качнулся и вместо с юношей скрылся в потоке машин. На мгновение показалась рука, судорожно хватавшая воздух. Никто даже не притормозил.

— Так как же? — спросила Кэт.

— Похоже, вернулись давно минувшие времена автомобилизма, — сказал Монтейлер. — Попробуем где-нибудь в другом месте.

И он пошел по тротуару.

Старый человек с седой бородой сидел на скамье посреди тротуара и смотрел на поток ревущих автомобилей, бурливший прямо перед ним, почти касаясь его костлявых колен. Он беседовал с еще более глубоким старцем, лицо которого украшала белоснежная борода под перебитым носом. Старец опирался на потертую черную трость.

— Господи, какой шум! — произнес тот, что помоложе.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что тут невероятный шум. Теперь только и слышишь, как громыхают эти проклятые автомашины. Я не в состоянии даже думать.

— Не слышу, что ты говоришь. Тут невероятный шум.

Седобородый с нескрываемой злостью посмотрел вдоль улицы.

— И чего мы сидим тут каждый день? Хоть бы кто-нибудь объяснил мне. Тут же с ума сойти можно.

— Мы всегда сидели здесь.

— Всегда, — откликнулся седобородый.

— Раньше все было лучше. Чистый воздух и вообще. Ты помнишь лошадей, подводы?

— Лошадей? О да. Их били, стегали, этих проклятых кляч. Я никогда не мог понять, почему, но их здорово стегали. Иногда даже до крови.

— Хорошее было времечко, — сказал старец, мечтательно глядя вдаль.

— И нищие. Иногда били и нищих.

— Теперь почти не встретишь нищего.

— Они вымерли, — сказал седобородый. — Из-за загрязнения воздуха. И из-за этого проклятого шума. А еще потому, что им приходилось переходить улицу.

— Во всяком случае от них не было никакого проку, — проворчал старец и крепче сжал свою трость, будто собираясь задать трепку какому-нибудь нищему.

— Но в живописности им нельзя было отказать, — возразил седобородый. — По воскресеньям я обычно подавал им милостыню. Господи, как они дрались за каждую монету! Отец с сыном, сын с матерью, муж с женой. Никакой совести, никакого стыда! А потом появлялся полицейский и разгонял всех дубинкой. И поделом! Почему они не брались за честный труд, не искали себе работу? Вот я — нашел же я себе место и жил неплохо.

Он мрачно выругался, не сводя глаз с проносившихся мимо машин.

— Они были просто лентяями, вот и все, — сказал его собеседник. — Впрочем, их уже давно нет в живых.

— Не перенесли выхлопных газов. Мерли как мухи.

— И промышленных выбросов в атмосферу.

— И движения на дорогах. Они так и не сумели понять, что выходить на улицу — это все равно что сразу лечь в гроб.

— И радиоактивных осадков.

— И синтетических добавок в пищевые продукты.

— Если у этих лентяев были деньги на продукты.

— Бедность, — угрюмо сказал седобородый, — это преступление, которое карается смертью.

— Господи, я уже двадцать лет не видел неба! — вздохнул старец. — Не помню даже, как оно выглядит.

— А я помню, — гордо сказал его собеседник. — Оно было голубое. Вот такое голубое.

И он сделал жест, который, по его мнению, должен был изображать незамутненную, слепящую голубизну.

— Теперь уже ничего нет, кроме чертова смога.

— И радиоактивных осадков.

— И загрязнения среды.

— И теперь страшно переходить эту проклятую улицу.

— Господи, вот пойду и утоплюсь! — воскликнул седобородый.

— Не надо, — возразил старец. — Вода тоже отравлена.

Седобородый заплакал.

Монтейлер, который стоял чуть поодаль, с удивлением слушал эту беседу. Наконец он подошел и присел на скамью.

— Простите, пожалуйста, — сказал он.

— Это наша скамейка, — проворчал седобородый. — Проваливайте!

— Я бы только хотел задать вам один вопрос, — сказал Монтейлер.

— Не слышу, что вы говорите. — Седобородый отер слезы костлявым кулаком. — Этот проклятый шум…

— Оп-ля, — воскликнул его товарищ, вынимая из кармана плоскую бутылку и любовно глядя на нее. — Сто граммов лечат целый килограмм неприятностей. Кто хочет попробовать?

Монтейлер показал на разведывательный корабль.

— Скажите, пожалуйста, что надо сделать, чтобы попасть через улицу вон к тому кораблю?

— Вы ничего не можете сделать, — ответил седобородый с торжеством. — Тут же попадете под колеса.

— Вас раздавят как котенка, из вас сделают котлрту, — одобрительно подтвердил его собеседник.

— Зачем вам переходить улицу? — спросил седобородый.

— Мой корабль находится на той стороне, — ответил Монтейлер.

— Если вы смогли загнать корабль туда, — сказал седобородый, — то сможете, наверно, и вытащить его оттуда. Я-то тут причем?

Он сердито фыркнул. "Уж эти иностранцы!"

— Я думал, вы обрадуетесь нашему возвращению, — сказал Монтейлер. — Или вы не понимаете, что означает этот корабль?

— Я чертовски рад, — сказал седобородый. — Но ведь здесь город, а городским жителям ни до чего нет дела. Прочтите любую книгу, там черным по белому написано, что горожанам на все плевать.

Он взглянул на Монтейлера и презрительно улыбнулся, обнажив пожелтевшие зубы.

— Вам нужен был город? Вот он перед вами. Чего же вы еще пристаете? Вы хотели, чтобы все это было повеселее? Так знайте, что я чуть не помираю от веселья. А все эти автомобили — разве это не интересно, разве не захватывает дух? Если вам хотелось еще песен и танцев, то нужно было сразу сказать об этом.

— Мне не кажется все это веселым, — сказал Монтейлер.

— Только паршивой свинье все это может показаться веселым, — проворчал седобородый. — Или члену городского муниципалитета. На всей планете не найти другого такого городского города, как этот, уж можете мне поверить. Перенаселенность, грязь, повышенная радиоактивность, море автомобилей — все, что хотите.

Он устало откинулся на спинку скамейки. Монтейлер обменялся взглядом с Кэт, которая продолжала стоять в стороне. Он решил изменить тактику:

— А вы выглядите необычайно хорошо для своего возраста. Уверен, что вы могли бы многое порассказать об этом городе.

— Мне сорок шесть лет, — ответил седобородый, — и я уже вполне созрел для того, чтобы меня отправили в переработку на удобрение. Кроме того, я никогда не выходил за пределы этого квартала. Никогда не делал ничего другого — только всегда сидел на этой скамейке и болтал вот с тем идиотом.

— Лучше списать, чем починять, — торжественно произнес его собеседник. — Слава тебе, Форд!

— Ты действуешь мне на нервы, — сказал седобородый и обернулся к Монтейлеру. — Меня зовут мистер Джойбой. Вам это что-нибудь говорит?

— Нет.

— Я так и думал. Очевидно, вы не интересуетесь литературой. Когда-то я работал на кладбище. Изысканное место: мраморные храмы, статуи, в которых поддерживалась температура живого тела с помощью змеевиков, наполненных теплой водой, классическая музыка в склепах. Кладбище, или Мемориальный парк, называлось "Шелестящий дол". Я занимался мертвыми телами, прихорашивал их, чтобы на них приятно было посмотреть. Хорошая работа.

— О небо! — прошептал Монтейлер.

— Нет, не так, — сказал мистер Джойбой. — Книга называется «Незабвенная», автор Ивлин Во. У меня была невеста, но она покончила с собой. Бедная, маленькая Эме…

Он вздохнул.

— Не было ни гроша и вдруг ни шиша, — мечтательно заметил его товарищ.

— Заткнись! — прикрикнул мистер Джойбой. — Мне и после ее смерти выпало немало хлопот. Надо было действовать весьма осторожно, без шума. Я договорился с одним знакомым, который работал в похоронном бюро для домашних животных, мы кремировали ее и похоронили вместе с собаками, кошками и канарейками. Да, трудное было время.

Он порылся в карманах и вытащил небольшую белую открытку.

— Они посылают мне такие поминальные карточки каждый год, в годовщину похорон.

Монтейлер взял карточку и прочел надпись:

"Твоя маленькая Эме виляет сегодня хвостиком на небесах, вспоминая о тебе".

Он вернул карточку владельцу и заметил:

— Несколько необычно.

Мистер Джойбой сердито выхватил карточку из его рук и сунул ее в карман.

— Я же сказал, что похоронное бюро было для домашних животных. Что же там должны были печатать для меня специальные карточки, да? А у собак и кошек есть хвостики, с этим вы не станете спорить?

— Да, да, конечно, — подтвердил Монтейлер.

— И они виляют ими, верно?

— Пустое, — проворчал его товарищ, — пустая болтовня.

— Заткнись, атеист проклятый! — закричал мистер Джойбой и повернулся к Монтейлеру. — Не совсем в своем уме. Так уж сложилась его судьба в книге, где он — один из героев.

Монтейлер непонимающе заморгал.

— В книге? При чем тут книги?

— Все на этой проклятой планете взято из той или иной книги. А вы этого не знали?

Монтейлер натянуто улыбнулся.

— Есть тут какие-нибудь власти?

— Если вам нужны власти, — сказал старец с белоснежной бородой, — поищите полицейского. Но будьте осторожны, они слишком торопятся стрелять.

— И не любят пешеходов, — добавил мистер Джойбой. — Пешеходы мешают движению. Полицейские сначала разряжают револьвер и только потом задают вопросы.

— Мир есть война, — торжественно произнес его собеседник. — Боже храни королеву! Аминь.

— Старик совсем помешался, — злорадно усмехнулся мистер Джойбой. — А когда-то дон был молодцом хоть куда. Я, молодой человек, помню, как он…

Грохот и скрежет, перекрывшие уличный шум, избавили Монтейлера от воспоминаний старика. Подняв голову, он увидел, как шесть-семь машин, столкнувшись, превратились в груду искореженного дымящегося металла. Из пробоин текла смесь бензина и крови. Крики ужаса и боли заглушал гром новых ударов — это автомобили один за другим сходу врезались в образовавшуюся кучу. Гул моторов сменился ревом тысяч нетерпеливых автомобильных гудков.

— Кто ищет, тот всегда найдет, — изрек мистер Джойбой, равнодушно глядя на происходящее.

Над разбитыми машинами вскинулись языки пламени. Крики становились все пронзительнее, но их заглушал треск и шипение огня. Мистер Джойбой плюнул на ближайший раскаленный автомобиль.

— Что же вы не идете к своему кораблю, пока движение не восстановилось? Как только дорогу расчистят, вам придется долго ждать подходящего случая.

При этих словах Монтейлер, который уже направлялся к Кэт, обернулся.

— Так… так это случается каждый день?

— Каждый час, — уточнил мистер Джейбой. — Но не в часы пик. Тогда это случается не меньше двух раз в час. Вот почему здесь нет пешеходных переходов — они нам не нужны.

— Виски пить — не дрова рубить, — сказал белобородый старец, задумчиво глядя на горящий автомобиль, в котором, как в западне, оказалась зажатой семья из четырех человек.

— Но почему, почему же вы ничего не предпринимаете? — закричал Монтейлер, силясь перекрыть шум и грохот.

— Нам, горожанам, на все наплевать, — сказал мистер Джойбой.

Что-то сдвинулось в душе Монтейлера. Он оглянулся и вперил, взгляд в каменные громады домов, потом перевел его на верхние этажи небоскребов, еще только обретавшие контуры в белесом клубящемся тумане. Глаза его расширились.

— Неправда, — прохрипел он. — Все это неправда, этого не существует, этого нет и никогда не было, это только… только…

Он поднял глаза к свинцовому небу, откуда на него безмолвно смотрели тысячи существ.

— Неправда! — Его истеричный крик потряс воздух. — Неправда!

Небо над Монтейлером разверзлось. Протяжный стон заполнил весь мир и разбил его вдребезги. Хлынули потоки тьмы, сменившиеся ослепительным светом. Здания исчезли. Земная поверхность вспучилась, рождая новые формы. На миг Монтейлер увидел Кэт — она неподвижно стояла среди рассыпающихся зданий и смотрела на него большими непонимающими глазами.

И он побежал.

Любойград исчез, погребенный под рухнувшим небом.