Отец Гарсиа, который, как всегда, оторвался от земли и повис в воздухе, что происходило с ним при таинственном озарении или в пылу спора, исчезновение кошек объяснил так:

– Друзья мои! Да, нам было сказано: боги и святые не примут участия в этой войне, поскольку не могут в ней разобраться; но правда и то, что наших преданных и доверчивых кошек попы изгнали как нечистую силу – я видел это собственными глазами, когда был пьян, но соображать мог, что подтвердит граф Помпейо Ксавьер де Эстремадура. Как же это объяснить? Неужели святые наврали Парланчине, передавшей нам через Аурелио их послание? Или Парланчина не так их поняла? А может, под видом Парланчины скрывался бес?

Нет, и еще раз нет! Действительно, боги и святые не вмешиваются. Кто же тогда влез в это дело? Советую вспомнить мое учение, истинность которого эмпирически подтвердилась прошлой ночью. Как я не раз говорил, сей мир порочен, потому что Бог, сотворивший его, – само зло, или, другими словами, на самом деле Господь – это дьявол. Я многажды четко объяснил, что Бог, сотворивший дух, – не тот Бог, который создал материю. Из чего следует, что священники, расположившиеся за стеной, – невольные пособники сатаны, поскольку верят, что идут за Создателем Духа, тогда как в действительности они следуют за Творцом Мира, ниспославшим множество дурных указаний и вредных предписаний. Он поселил в их душах зло, сказав, что оно есть добро. Там, где всходило сострадание, сатана посеял жестокость. Где были праздничное веселье и радостное соитие, он сеял уныние, порицание и фригидность, поскольку желал опорочить любовь и запятнать радость. Он одел своих священников в черное, ибо черный – цвет траура, а души их запеленал каменным саваном, чтобы лед фанатизма выжег свет благоразумия и счастливую мудрость домысла. И тем самым он заменил скромность размышления железной клеткой определенности.

Все объясняется просто, друзья мои. Святые не захотели сражаться, ведь Создатель Духа не воюет, он выказывает свою Любовь, а не Силу. Но Творец Мира не отказался от войны, и после дьявольского обряда мы лишились кошек.

И прежде я говорил вам, что Духовный Создатель счел за благо начать в нас новое творение, а потому не следует падать духом. Мы не можем потерять наш Новый Мир сейчас, когда все только начинается, а потому должны смело идти дальше и верить, что все утраты будут восполнены нашим мужеством и предприимчивостью. Вы же знаете, наши кошки – не просто звери из плоти и крови. Их создали из небесной материи, а это вам не мешанина крови и костей – нет, это зримый сгусток бесплотного и неземного. Этим объясняется их любовь к шоколаду и сластям, и вот почему им не требовалось другой еды. Они, незваные, непостижимо появились среди нас, а теперь ушли, но это не повергнет нас в уныние и не испугает. Deo Gratias. Dominus Vobiscum. Аминь.

Хекторо подъехал на лошади к парящему отцу Гарсиа и вплотную сунулся физиономией:

– Слушай, приятель, Создатель Духа сможет, наверное, и террасы починить, а то англичане растаскивают с них камни на баррикады да еще собирают наш урожай и сами его жрут.

Отца Гарсиа так ошарашило это сообщение, что отрешенное ясновидение внезапно прервалось, и он грохнулся на землю, больно подвернув лодыжку.

– Сколько раз тебе говорить – не делай так, когда я парю, – попенял он. – Когда-нибудь это плохо кончится, и я разобьюсь.

Хекторо сказал правду. Голодные крестоносцы растаскивали урожай гречихи, бобов и картофеля. Генерал Фуэрте глядел со стены в бинокль и информировал о происходящем. Скоро и другие захотели увидеть своими глазами, как разрушаются андены, что ступенями поднимались по склонам и удерживали на себе плодоносный слой ила, притащенный туда при раскопках города. Бинокль передавали из рук в руки, и возмущение жителей возросло, когда выяснилось, что крестоносцы не только забирают урожай, но и сбрасывают вниз камни террас для постройки временных укреплений.

Пришел охотник Педро с винтовкой, и толпа наблюдателей оживленно загомонила. Педро всегда охотился с древним мушкетом, обмотанным проволокой, и пули к нему охотник отливал сам в таком же старинном шаблоне. Но на этот раз он держал в руке винтовку Серхио «Ли-Энфилд», ту самую, которую однажды Федерико стащил у отца, когда убежал из дома, чтобы мстить военным. Об этой винтовке ходили легенды: из нее Федерико убивал горных рейнджеров, рыскавших по сьерре в поисках партизан; говорили, из нее невозможно промахнуться, потому что стрелка направляет дух Федерико. Дальность стрельбы у нее больше, чем у современного оружия, длинный ствол обеспечивал точность боя, а утяжеленные пули не только пробивали тело, но и дробили кости. Оставалась всего одна коробка патронов, и Педро решил с толком истратить каждый. Он улегся на стене, поднял прицельную рамку и подрегулировал ее колесиком с насечкой. Выцелил крепкого человека, который не двигался, а руководил переброской камней. Все затихли, ожидая грохота выстрела. С учетом особенностей характера винтовки Педро сместил прицел чуть правее и выстрелил.

Генерал Фуэрте потом уверял, что видел в бинокль, как пуля виляла, делала горки, ныряла и скрылась в центре спины того человека. В толпе же видели, как крохотная фигурка вдалеке всплеснула руками, крутанулась на месте и, не закончив оборота, упала ничком. Видели, что остальные крестоносцы опрометью бросились искать, где бы укрыться, переползая из одного неподходящего места в другое. Ликующе потрясая стиснутыми кулаками, жители Кочадебахо де лос Гатос кричали:

– Молодец, Педро! Да здравствует Педро!

Впредь крестоносцы обирали андены только по ночам при свете луны и звезд, а днем прятались за возведенными стенами да иногда уводили доверчивые безнадзорные стада овец и коз, что паслись в долинах и ложбинах по соседству. Однажды ночью под предводительством монсеньора Рехина Анкиляра крестоносцы пробрались к карте мира, что с такой дотошностью создавали Дионисио Виво и учитель Луис, и лопатами срыли те части, где не исповедовалась католическая вера. Карта превратилась в неглубокую стоялую лужу; там, где раньше лежали целые континенты, остались поросшие цветами земляные заплатки. Крестоносцы тотчас сожрали всю рыбу и водоплавающую дичь и, завалив сточные каналы, превратили свой лагерь в чавкающее болото.

– Мне вот интересно, не добьется ли успеха дипломатия там, где сила терпит неудачу, – заявил на военном совете отец Гарсиа. – Дону Сальвадору это тоже весьма любопытно. В конце концов, я был посвящен в сан, а Сальвадор похож на священника. По-моему, есть смысл испробовать переговоры с братией.

– Ты с ума сошел, – сказала Ремедиос. – Как раз вот из-за твоих дурацких идей их сюда и принесло. Забыл, что калека рассказывал?

– Согласен, это безумие, – вступил в разговор дон Сальвадор, – но в моем распоряжении имеется секретное оружие, которое подкрепит мои доводы.

– Секретное?

– Именно так, секретное оружие, – Сальвадор, загадочно улыбаясь, кивнул.

– Позвольте узнать, что же это за оружие такое?

Дон Сальвадор пожал костлявыми плечами и беспомощно развел руками:

– Если я вам скажу, оно перестанет быть секретным. Кроме того, мне об этом говорить неловко.

– Два идиота! – заключила Ремедиос.

Но все же подъемный мост опустили, и приятели отправились в опасный поход. Отец Гарсиа выкопал из сундука все, что осталось от церковных одеяний, а дон Сальвадор вырезал себе новый воротничок из белого картона. Первый нес с собой четки, на случай если придется потянуть время для спасения, а второй – потрепанный любимый сборник стихов и эпиграмм Катулла. Они шли молча; длинная сухопарая фигура и выразительные черты дона Сальвадора забавно контрастировали с хрупким телосложением и заячьей мордочкой отца Гарсиа.

– Мы пришли переговорить с человеком, который называет себя Непорочный, – объявил дон Сальвадор угрюмым небритым людям, поднявшимся им навстречу, когда приятели миновали первую линию временных заграждений из высохшего ила, служивших крестоносцам защитой от пуль Педро. – Насколько я понимаю, он ваш предводитель.

Отца Гарсиа и дона Сальвадора бесцеремонно обыскали, проверив, нет ли оружия, и под охраной оставили ждать.

– Более дикого и злобного людского стада я, пожалуй, еще не встречал, – заметил дон Сальвадор.

Вскоре появился монсеньор Рехин Анкиляр. Когда он подошел ближе, вид одного из парламентеров, того, что повыше, показался знакомым, и легат забеспокоился. Судорожно роясь в памяти, монсеньор приблизился и вдруг понял, кто этот высокий человек. У Анкиляра покраснели уши, потом побагровело все лицо. Он выискивал оправдания и уважительные причины для превышения своих полномочий, а в голове смутно замелькали кошмарные картины: его лишают сана и отдают под суд.

– Вы, ваше преосвященство? – все еще не веря, спросил он.

Дон Сальвадор усмехнулся:

– Правда, я очень похож на своего брата, кардинала? Нас часто путают.

Анкиляр решил, что его разыгрывают.

– Что привело вас сюда, ваше преосвященство?

– Меня зовут Сальвадор Трухильо Гусман, я брат кардинала, как уже было сказано, и мне нужно с вами переговорить.

Дон Сальвадор замолчал, подыскивая слова, монсеньор все не мог прийти в себя, а у отца Гарсиа от изумления отвисла челюсть. За всю долгую дружбу, когда в частых беседах они вырабатывали свое учение, дон Сальвадор ни разу не признался, что его родной брат – глава Церкви.

Дон Сальвадор посмотрел в глаза монсеньору и твердо сказал:

– Мой брат всегда был очень консервативен, особенно в том, что касается веры. Мое легкомыслие ему претило. Но в то же время я понимал, что промахов он совершает больше, чем я. Мы оба притворщики, но я притворяюсь открыто, а он скрывает это даже от самого себя. Я зарабатывал на жизнь, прикидываясь священником, но никого не обманывал, а он, изображая из себя духовное лицо, дурачил нужных людей, чтобы сделать карьеру. И все же, я знаю, у моего брата доброе сердце, и он никогда бы не разрешил вам творить зло и совершать зверства от имени Господа, Церкви или его собственного.

Не представляю, как вы собирались жить дальше после того, что натворили, монсеньор. По-моему, у такого человека вообще нет будущего, ему остается только погибнуть или дальше громоздить ужас. Познав бодрящий вкус вина кровопролития и власти, вы ведь не сможете жить в монастыре, правда? Вы же превратились в царька, каудильо…

– Должен ли я понимать суть ваших слов, если вы наконец до нее доберетесь, так, что вы сообщите своему брату о моих действиях, если я вам не воспрепятствую? – зло перебил монсеньор, полыхнув враждебным взглядом.

– Именно так, монсеньор. Прошу вас также распустить вашу банду мародеров и дикарей.

Скрывая тревогу, Рехин Анкиляр высокомерно заложил руки за спину. Он и впрямь ни разу не задумывался о том, как вернется к будничной жизни; сердце трепетало при мысли об этом, он понимал, что рано или поздно всплывут детали и на него станут показывать пальцем. Впервые вера легата в свою миссию была поколеблена, воображение назойливо подсовывало сцены предстоящих оправданий.

– Мои полномочия исходят не от вашего брата, но от Господа. Единственная моя цель – избавить души от дьявольских мук ада.

– А вы что, лично знакомы с Ним? – спросил Гарсиа. – Какое вам дело, отправлюсь я в ад или нет?

– Есть только один закон, – нравоучительно прибавил дон Сальвадор. – «Vivamus atque amemus».

– «Будем жить и любить»? Это из четвертого Евангелия? – спросил монсеньор; даже в таких обстоятельствах он не мог не уточнить источник цитаты.

– Из Евангелия от Катулла, – ответил дон Сальвадор.

Монсеньор будто бы отвлекся. На минуту задумался. Припомнил имена двух главнейших еретиков из Кочадебахо де лос Гатос в представлении Святой Палаты, и тут же придумал способ, чтобы история его подвигов никогда не достигла ушей кардинала. Возвысив голос, он обратился к толпе крестоносцев:

– Этого человека, – он ткнул пальцем, – зовут Сальвадор. А это – так называемый отец Гарсиа. Они – еретики и предводители еретиков. Убейте их, пусть более не оскверняют они нашу землю!