1
X. Р. Джайеру, мастеру зловещих сюжетов, который рассказал о нас больше, чем мы хотели бы знать о себе.
Двое спят. Они разнятся внешне, но все же это существа одного мира. Тот, что побольше – женского пола, поменьше – мужского. Во рту у первого – и острые и тупые зубы, что свидетельствует о его всеядности, тогда как резцы и клыки второго явно предназначены для того, чтобы кусать и разрывать жертву. Когда-то предки и одного и другого были кровожадными убийцами. Сородичи первого постепенно смирили в себе врожденное желание убивать, сородичи второго так и остались самыми настоящими хищниками.
Больше, чем внешность, разнились сны этих существ. Первое спало неспокойно, воспоминания о недавно пережитых немыслимых кошмарах вырывались из глубин его подсознания и мешали обычно очень спокойному гиперсну. Если бы капсула не ограничивала движения, а мышечный тонус не был сведен к минимуму, существо беспокойно металось бы и ворочалось, что опасно в состоянии гиперсна. А сейчас существо проделывало все это мысленно, не осознавая того. В гиперсне никто ничего не осознает.
Время от времени ужасные воспоминания прорывались из подсознания – как порой прорываются на городскую улицу сточные воды – и нарушали спокойный сон. В такие моменты существо стонало, его пульс учащался. Компьютер, охранявший подобно электронному ангелу его покой, отмечал повышение физиологической активности и немедленно принимал меры, еще на градус понижая температуру тела и усиливая поток успокаивающих препаратов. Стоны прекращались, существо успокаивалось. Проходило немало времени, пока кошмары возвращались.
Маленький хищник, что лежал рядом, беспокойно подергивался в тревожные для большого существа моменты, потом снова успокаивался. Ему снились еще меньшие теплокровные существа – если вонзить в них зубы, потечет горячая кровь. Еще ему снилось приятное общество своих сородичей. Каким-то образом хищник знал, что он или проснется вместе с большим существом, или не проснется никогда. Впрочем, он был уверен, что снова вернется к жизни.
Возможность никогда не проснуться не нарушала покой маленького хищника. Он был терпеливее своего соседа по капсуле и реальнее ощущал свое положение в космосе. Сейчас он пребывал во сне, зная, что после пробуждения – если оно наступит – он снова будет охотиться и убивать. А пока он спал.
Время шло. Кошмары оставались.
В бесконечном космическом пространстве большие светила в лучшем случае кажутся песчинками, безымянный белый карлик вообще едва ли привлечет чье-то внимание, а небольшому спасательному кораблю с пропавшего без вести межзвездного буксира «Ностромо», можно сказать, просто было отказано в праве на существование. Он дрейфовал в пустоте необъятного космоса подобно свободному электрону, сорвавшемуся со своей атомной орбиты.
И все же даже свободный электрон может привлечь внимание, если рядом окажется тот, кто располагает соответствующими приборами, чтобы его обнаружить. Сложилось так, что траектория спасательного корабля проходила вблизи населенной звездной системы. Но даже и здесь его заметили лишь по счастливой случайности. Он оказался вблизи большого корабля – в далеком космосе «вблизи» означает любое расстояние, которое меньше светового года. Изображение спасательного корабля на экране было на пределе чувствительности приемного устройства.
Кто-то из астронавтов, заметивших изображение, счел его не стоящим внимания. Объект был слишком мал для космического корабля и, по мнению экипажа, не принадлежал ближайшей звездной системе. Начались споры. Попытки связаться со странным объектом не дали результатов. Его сочли заблудившимся астероидом, куском железоникелевого сплава, удравшим со своего астероидного пояса, чтобы полюбоваться на Вселенную. Будь то корабль, он непременно посылал бы сигнал бедствия.
К счастью, капитан проходившего мимо корабля был любознательным парнем. Достаточно чуть отклониться от курса, решил он, и можно проверить, что представляет собой этот молчаливый космический странник, а отчитаться перед владельцами корабля за небольшой крюк будет совсем нетрудно. Он отдал необходимые распоряжения, и компьютеры принялись рассчитывать новый курс. Когда корабль подошел вплотную к объекту, надежды капитана оправдались: странник оказался крохотным спасательным шлюпом с какого-то большого космического корабля.
Шлюп не подавал признаков жизни, не отвечал на вежливые запросы. Даже бортовых огней на нем не было. Потом выяснилось, что кораблик не совсем мертв. Как организм истощенного животного в морозную погоду, его энергетическая установка напрягала последние силы, чтобы сохранить жизнь тем, кто лежал в капсуле.
Капитан приказал трем членам своего экипажа перейти на борт дрейфующего кораблика, носившего гордое название «Нарцисс». Словно орел, настигающий оброненное перо, большой корабль подошел к «Нарциссу», их металлические корпуса, лязгнув, соприкоснулись – и вот уже захваты прочно держали шлюп. Сопровождавшие стыковку звуки разносились по обоим кораблям.
Три астронавта в герметических скафандрах вошли в воздушный шлюз большого корабля. Они взяли с собой фонари, необходимые инструменты и терпеливо ждали, когда воздух их шлюза, слишком драгоценный, чтобы его выбрасывать в космический вакуум, будет перекачан в корабль. Затем наружный люк шлюза отошел в сторону.
Первым впечатлением астронавтов от встречи со спасательным шлюпом было разочарование. Они заглянули в иллюминатор люка: внутри было совсем темно, никаких признаков жизни. Когда астронавты включили наружную систему управления, входной люк отказался повиноваться – очевидно, он был заблокирован изнутри. Убедившись, что на корабле нет воздуха, спасатели включили автоматическое устройство для резки металла. В темноте ярко вспыхнули два факела, которые вонзились в люк с обеих сторон и прорезали его до основания, и затем астронавт, поддерживаемый товарищами, отбросил ногой вырезанный кусок металла.
Внутри спасательного шлюпа было темно и тихо, как в гробнице. На полу лежал обрывок троса с захватом. Вблизи кокпита горела тусклая лампочка. Астронавты направились туда.
В полутьме блеснул знакомый астронавтам купол капсулы для гиперсна. Спасатели обменялись взглядами и подошли ближе. Двое склонились над толстой стеклянной крышкой прозрачного саркофага. Третий стал проверять показания своих приборов.
– Воздух в капсуле есть, – сказал он. – Допустим, корпус и системы исправны. Вроде бы никаких поломок, освещение выключено для экономии энергии. Давление внутри капсулы в норме, подводка питания тоже, хотя готов побиться об заклад, что аккумуляторы почти разредились. Смотрите, показания приборов едва видны. Вы когда-нибудь видели такую капсулу для гиперсна?
– Конструкция конца двадцатых годов, – отозвался один из астронавтов. Он склонился над капсулой и пробормотал в микрофон: – Настоящая красавица.
– В самом деле красавица. – В голосе астронавта звучало искреннее сочувствие. – На приборах, следящих за жизненно важными процессами, горят зеленые индикаторы, значит, она жива. Ребята, здесь пахнет крупной премией за спасение.
Другой астронавт, показав на капсулу, удивленно воскликнул:
– Эй, она не одна. Тут еще какое-то существо. Сразу не поймешь, что это за зверь. Ее волосы мешают. Оно оранжевое.
– Оранжевое? – Старший группы растолкал товарищей и нагнулся так, что лицевой щиток его скафандра уперся в прозрачную крышку капсулы. – Да еще с когтями.
– Слушай, – астронавт локтем подтолкнул товарища, – может, это неизвестная форма жизни? Тогда нам светит премия покрупнее.
Именно в этот момент Рипли чуть заметно вздрогнула. Прядь ее волос упала на подушку, немного приоткрыв плотно прижавшееся к ней спящее создание. Старший группы выпрямился и недовольно покачал головой:
– Не повезло. Это обыкновенный рыжий кот.
Слушать было невыносимо тяжело. О том, чтобы открыть глаза, не могло быть и речи. Пересохшее горло, казалось, дышало последний год только угольной пылью. Мысли отказывались повиноваться. Во рту стоял неприятный резиновый привкус. Непослушный язык бесцельно шевелился, забыв, для чего предназначен. Рипли пыталась заговорить. Ее рот открылся. В легких, отвыкших от активной работы, каждый вдох отзывался болью. Она долго силилась совладать с губами, языком, небом, вздохнула и, наконец, выдавила из себя единственное слово:
– Пить.
По ее губам скользнуло что-то гладкое и холодное. От давно забытого ощущения влаги во рту она испытала блаженство, но какие-то смутные воспоминания заставили ее почти выплюнуть трубку. Очень давно и где-то совсем далеко отсюда просунутая в рот трубка привела к страшной гибели человека. Но на этот раз из трубки текла всего лишь вода. Тихий спокойный голос посоветовал:
– Не торопитесь. Пейте медленно.
Рипли повиновалась, хотя ей ужасно хотелось пить большими глотками, не останавливаясь ни на секунду. Странно, но она ощущала только жажду, а не обезвоженность всего организма.
– Хорошо, – хрипло прошептала она. – У вас есть что-нибудь посущественнее?
– Немного потерпите, так быстро нельзя, – ответил тот же голос.
– К черту. Дайте фруктовый сок.
– Лимонная кислота вас погубит. – Голос нерешительно замолчал, потом предложил: – Попробуйте вот это.
Снова блестящая металлическая трубка скользнула в рот Рипли. Она с удовольствием глотала приятный напиток. Холодный сладкий чай утолял жажду и притуплял чувство голода. Рипли напилась и подала знак рукой, чтобы убрали трубку. Она услышала новый звук – трель какой-то экзотической птицы.
Итак, Рипли уже слышала и ощущала вкус. Настало время попытаться снова обрести зрение.
Она открыла глаза и увидела девственные джунгли. Зеленые кроны огромных деревьев уходили высоко в небо. С ветки на ветку порхали крылатые создания, яркое оперение которых переливалось всеми цветами радуги. Птицы с длинными хвостами, напоминавшими след инверсии, тянущийся за самолетом, парили в воздухе или пикировали, нагоняя насекомое. Из гнезда, устроенного в дупле большой смоковницы, на Рипли недовольно косился большой квезал.
В нижнем ярусе джунглей цвели орхидеи, на листве и свалившихся стволах суетились жуки, поблескивая, словно драгоценные камни. Откуда-то появился агути, заметил Рипли и снова скрылся в кустах. На ветке высокого стройного дерева повисла обезьяна-ревун, нежно поглаживая своего отпрыска.
Для Рипли вид этих девственных джунглей, этот истинный праздник жизни, оказался слишком большой нагрузкой. Она закрыла глаза.
Потом (через час или через день?) в корнях огромного дерева появилась трещина. Она быстро расширялась, скрыв веселую обезьянку. Из трещины вышла женщина, заслоняя собой разрыв, нажала скрытую кнопку, и джунгли исчезли.
Изображение джунглей было блестящим, признала Рипли. Только теперь она увидела скрывавшееся за ним сложное медицинское оборудование. Слева от кровати располагался медицинский робот. Именно он так внимательно отнесся к ее первым желаниям, дал ей воду, а потом холодный чай. Сейчас он неподвижно висел на стене; робот знал все, что происходит в организме Рипли, всегда был готов ввести нужный препарат, дать воду и пищу, а в затруднительных ситуациях вызывал на помощь человека.
Появившаяся так неожиданно из «джунглей» женщина улыбнулась Рипли, нажала кнопку на пульте дистанционного управления, который был прикреплен к нагрудному карману ее халата, и изголовье кровати приподнялось. На ослепительной белой форме ярким пятном выделялся отличительный знак старшей медсестры. Рипли настороженно рассматривала женщину, гадая, улыбается та по обязанности или искренне, от души. Заботливым, приятным голосом, лишенным обычной для врачей слащавости, медсестра сказала:
– Действие транквилизаторов заканчивается. Думаю, они вам больше не понадобятся. Вы меня слышите?
Рипли согласно кивнула. Медсестра изучающе посмотрела на нее, потом предложила:
– Давайте попробуем что-нибудь новое. Почему бы нам не открыть окно?
– Действительно, почему бы вам не открыть окно?
Улыбка, погасшая было в уголках рта медсестры, появилась снова. Значит, улыбается по обязанности, а не от души, решила Рипли. Впрочем, так и должно быть. Медсестра совсем не знала ее, а она, в свою очередь, сестру, так что нечему удивляться. Сестра направила пульт дистанционного управления на дальнюю от Рипли стену.
– Смотрите внимательно.
Это уж мне решать, как смотреть, подумала Рипли, но в предчувствии яркого света заранее прищурилась.
Мягко загудел мотор, подвижный экран поднялся и скрылся в потолке. Комната наполнилась резким светом. Он был смягчен светофильтрами, и тем не менее для истощенного организма Рипли оказался тяжелым испытанием.
Перед Рипли открылся давно забытый мир. Слева петлей располагались жилые пластиковые модули космической станции Гейтуэй. Они стояли друг на друге, как детские кубики. В поле зрения Рипли попали верхушки двух антенн системы связи. Но главным элементом открывшейся картины была ярко освещенная полусфера Земли. На ней выделялось коричневое, с белыми прожилками огромное пятно Африки. Оно плавало в голубом океане, а Сахару венчала сапфировая тиара Средиземного моря.
Все это Рипли видела и раньше – сначала на экране в школе, потом и собственными глазами, – поэтому открывшееся зрелище не потрясло ее. Она была просто рада, что здесь все осталось по-прежнему. Память о недавних событиях подсказывала, что всего этого могло уже и не быть, что преследовавшие ее кошмары имели реальную почву, а приветливая планета была только иллюзией. Она казалась такой уютной, родной, успокаивающей, как старый, потрепанный плюшевый мишка. Картину завершал медленно плывущий по звездному небу бледный диск Луны, который вместе с полусферой Земли походил на заблудившийся в космическом пространстве восклицательный знак. Уютная планетная система…
– Ну, как мы сегодня?
Рипли не сразу поняла, что медсестра обращается к ней, а не к кому-то другому.
– Ужасно.
Когда-то ей говорили, что у нее очень своеобразный приятный голос. В конце концов он должен восстановиться, подумала Рипли. Пока что ни одна часть ее тела, ни один орган не действовал в прежней мере. Интересно, буду ли я чувствовать себя как раньше? Сейчас она ничем не походила на прежнюю Рипли, которая когда-то, очень давно, ступила на борт обычного космического буксира, теперь уже не существовавшего. Из того рейса возвратилась совсем другая женщина – она-то и лежала сейчас на больничной кровати, изредка поглядывая на медсестру.
– Так уж и ужасно?
Медсестрой можно только восхищаться, размышляла Рипли. Ее не так просто сбить с толку.
– По крайней мере сегодня вы заметно лучше выглядите, чем вчера, – продолжала медсестра. – Мне кажется, ваше сегодняшнее «ужасно» сильно отличается от вчерашнего «очень плохо».
Рипли зажмурила глаза, потом медленно открыла их. Земля была на месте. Время, на которое ей еще вчера было решительно наплевать, вдруг снова приобрело значение.
– Я давно на станции?
– Всего лишь два дня, – с той же казенной улыбкой ответила сестра.
– А мне кажется, намного дольше.
Медсестра отвернулась. Любопытно, задумалась Рипли, ей просто надоел мой пристальный взгляд или он ее всерьез раздражает?
– Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы принять посетителя?
– А если я не захочу, то могу и не принимать?
– Конечно. Вы – больная. После врачей первое слово за вами. Если хотите побыть в одиночестве, никто не нарушит ваш покой.
Рипли пожала плечами и немного удивилась, что мышцы послушались ее.
– Я и так слишком долго была в одиночестве. Какого черта! Кто хочет меня видеть?
Сестра подошла к двери.
– В сущности, их двое.
Рипли обратила внимание на то, что сестра снова улыбнулась.
Вошел мужчина. В руках он что-то держал. Мужчина был незнаком Рипли; зато она сразу узнала его ношу – толстого рыжего кота с невозмутимым взглядом.
– Джонс!
Рипли неожиданно для себя выпрямилась. Оказывается, она уже не нуждается в подушках и может приподниматься без посторонней помощи. Мужчина, улыбаясь, передал ей животное. Рипли прижала к себе Джонса.
– Иди ко мне, Джонси… Ах ты, старая уродина, ах ты, мой пушистый котик!
Джонс перенес эти столь типичные для людей и неизменно смущающие всех его собратьев бурные проявления чувств с типичным кошачьим достоинством, лишний раз продемонстрировав присущую котам терпимость по отношению к человеку. Окажись здесь разумное создание внеземного происхождения, оно ни на секунду не усомнилось бы, что из этих двух существ именно кот обладает более развитым интеллектом.
Мужчина, что принес больной ее рыжего друга, придвинул стул к кровати и терпеливо ждал, когда она обратит на него внимание. Ему было немного за тридцать. Его внешность не бросалась в глаза, но располагала к себе. На нем был скромный деловой костюм. Он улыбался более естественно, чем сестра, хотя, возможно, просто дольше упражнялся перед зеркалом. В конце концов Рипли удостоила мужчину кивком, но продолжала разговаривать только с котом. Посетитель понял: если он не хочет, чтобы его приняли за простого посыльного, ему придется начать разговор самому.
– У вас приятная комната, – сказал он, хотя на самом деле так не думал.
Похож на деревенского парня, пронеслось в голове у Рипли, но выговор совсем не деревенский. Мужчина придвинул стул ближе.
– Меня зовут Берк, Картер Берк, – представился он. – Я работаю в Компании, но в остальном я – отличный парень. Рад видеть, что вы чувствуете себя лучше.
По крайней мере последняя фраза прозвучала достаточно искренне.
– Кто вам сказал, что я чувствую себя лучше?
Рипли гладила Джонса, а тот довольно мурлыкал. Уже повсюду на стерильном постельном белье была рыжая шерсть.
– Ваши врачи и приборы. Мне сказали, что слабость и дезориентация скоро пройдут, хотя и сейчас, признаться, вы не выглядите как человек, не способный ориентироваться. Просто все это побочные эффекты необычайно длительного гиперсна или что-то в этом роде. Биология никогда не была моим любимым предметом. Я больше интересуюсь людьми. Мне кажется, вы скоро поправитесь, несмотря на очень долгое путешествие. – Кивком он указал на одеяло.
– Надеюсь, я выгляжу лучше, чем чувствую себя, потому что у меня ощущение, будто я – содержимое египетской мумии. Вы сказали «необычайно длительного гиперсна». Сколько же времени я спала? – спросила Рипли и жестом показала на медсестру. – Они мне ничего не говорят.
– Ну, может быть, вам пока не стоит задумываться об этом… – покровительственно ответил Берк.
Мгновенно выпростав руку из-под одеяла, Рипли схватила Берка за кисть. Быстрота ее реакции и сила, с которой она сжала запястье, удивили посетителя.
– Нет. Я в здравом уме. Не нужно меня обманывать. Сколько?
Берк бросил взгляд на сестру. Та пожала плечами, отвернулась и занялась приборами – сетью трубок и мигающих огоньков непостижимого для непосвященного назначения. Берк снова повернулся к Рипли. Она словно гипнотизировала его, и он был не в силах отвести от нее взгляд.
– Хорошо. Хоть это и не входит в мои обязанности, но интуиция мне подсказывает, что вы достаточно окрепли и благополучно перенесете известие. Пятьдесят семь лет.
Его слова потрясли Рипли. Пятьдесят семь лет! Удар был сильнее, чем при пробуждении от гиперсна и первом взгляде, брошенном на Землю. Побледнев, она без сил упала на подушку. Ей вдруг показалось, что искусственная сила тяжести на станции невыносимо велика, в два-три раза больше земной и вдавливает ее в постель. Наполненный воздухом матрац, казалось, вот-вот задушит ее. Сестра обеспокоенно посмотрела на показания приборов, но не заметила ничего тревожного.
Пятьдесят семь лет. Значит, за те полвека с лишним, что она провела в гиперсне, оставшиеся на Земле друзья состарились и ушли из жизни, семья распалась, весь мир изменился до неузнаваемости. Менялись правительства, новые открытия потрясали человеческое воображение, потом выходили из моды, забывались. До сих пор никому не удавалось выжить, проведя в гиперсне больше шестидесяти лет. Через шестьдесят пять организм начинал необратимо разрушаться, и никакое устройство уже не могло поддерживать жизнь. Она вплотную подошла к границе человеческих возможностей, осталась в живых – но только для того, чтобы понять, что пережила свое время.
– Пятьдесят семь лет!
– Ваш спасательный корабль дрейфовал через центральные звездные системы Галактики, – пояснил Берк. – Радиомаяк на нем давно не работал. Вам невероятно повезло, что спасательная команда заметила вас в далеком космосе, когда… – Увидев, что Рипли побледнела и зрачки ее расширились, Берк спохватился: – С вами все в порядке?
Рипли кашлянула раз, потом второй – сильнее. Все ее тело напряглось. Выражение озабоченности сменила маска ужаса. Берк хотел было дать ей воды, но Рипли оттолкнула его руку. Стакан упал на пол и разбился вдребезги. У Джонса шерсть встала дыбом; злобно шипя, он спрыгнул на пол, царапая острыми когтями гладкое пластиковое покрытие, и бросился прочь от кровати. Рипли схватилась за грудь, судорожно дернулась. Казалось, она задыхается.
Сестра закричала в микрофон:
– Голубой код четыреста пятнадцатому! Голубой код, четыре-один-пять!
Они с Берком схватили Рипли за плечи, прижали к постели. Рипли корчилась в судорогах. Громко топая, в палату вбежали врач и две медсестры.
Такого не могло случиться! Не могло!
– Нет… Не-е-е-е-ет!
Сестры старались удержать ее за ноги и за руки. Рипли неудержимо металась. Одеяло сползло на пол. Одной ногой больная оттолкнула медсестру, другой разбила стеклянный «глаз» контрольного прибора. Из-под шкафа, испуганно шипя, выглядывал Джонс.
– Держите крепче! – приказал врач. – Дайте кислород! И пятнадцать кубиков…
Вдруг на верхней простыне проступило огромное алое пятно. Простыня стала подниматься, словно под ней что-то очень быстро росло. Ошеломленные, люди отпрянули, а простыня все поднималась.
Рипли отчетливо видела, как она соскользнула. Одна из медсестер свалилась без сознания, врач сдавленно вскрикнул, а из разорванной грудной клетки Рипли показался безглазый зубастый червь. Он медленно разворачивался, пока его усеянная острыми зубами пасть не оказалась всего лишь в футе от лица женщины, потом зловеще завизжал. Этот визг заглушил все другие звуки, он неотвязно стоял в ушах Рипли, эхом отозвался во всем ее существе, заполнил ее оцепеневший мозг, пока она…
… не вскрикнула, приподнявшись в постели. В полутемной больничной палате Рипли была одна. На панели медицинского робота, будто глаза насекомых, сверкали разноцветные огоньки. Прижав руки к груди, Рипли старалась восстановить дыхание, резко участившееся после ночного кошмара.
Она цела и невредима, все на месте и нормально функционирует – и грудная клетка, и мышцы, и сухожилия, и связки. Значит, это кошмарное, способное довести до безумия существо не вырывалось у нее из груди. Она подозрительно осмотрела комнату. Никто не притаился на полу, никто не спрятался за шкафом, подстерегая момент, когда она потеряет бдительность. В комнате были лишь бессловесные приборы, поддерживавшие ее жизнь, и удобная кровать. Несмотря на приятную прохладу, Рипли обливалась холодным потом. Она снова прижала руку к груди, чтобы еще раз удостовериться – все ли в порядке, не случилось ли чего страшного.
Ожил подвешенный над ее кроватью видеомонитор, и Рипли вздрогнула. С экрана на нее озабоченно смотрела пожилая женщина, очевидно, ночная сиделка. На ее лице нетрудно было прочесть неподдельное сочувствие. Рипли поняла, что эта женщина не просто исполняет свой долг, но искренне хочет помочь ей.
– Опять дурной сон? Хотите, дам успокоительное?
Слева к Рипли с легким гудением придвинулась механическая рука робота. Рипли с отвращением взглянула на лекарство.
– Нет. Я уже выспалась.
– Хорошо. Вам видней. Если передумаете, нажмите кнопку на пульте.
Сиделка выключила монитор, и экран потух.
Рипли медленно опустилась на приподнятое изголовье кровати и нажала на одну из многочисленных кнопок на боковой стенке тумбочки. И снова экран, открывавший окно в стене, поднялся к потолку. В окно Рипли увидела освещенную огнями станцию, а за ней – земной шар, укутанный в темное покрывало ночи. Облака скрывали огни далеких городов, с живущими там в блаженном неведении счастливыми людьми, не задумывавшимися о том, что их окружает безразличный к человеческим судьбам Космос.
Что-то шлепнулось на постель рядом с Рипли, но на этот раз она не вздрогнула. Существо было явно необходимо человеку, и женщина крепко прижала его к себе, не обращая внимания на негромкое протестующее «мяу».
– Все в порядке, Джонс. Все позади, мы в безопасности. Извини, что напугала тебя. Теперь все будет хорошо. Должно быть хорошо.
Но только вот теперь ей придется заново учиться спать.
Сквозь тополиную рощу пробивался солнечный свет. За рощей виднелась лужайка, на зеленой траве тут и там яркими пятнами выделялись колокольчики, маргаритки и флоксы. Под деревом, занятая ловлей насекомых, прыгала малиновка. Она не замечала, что за ней внимательно следит ловкий хищник, уже приготовившийся к прыжку. Птичка повернулась к хищнику хвостом, и тот прыгнул.
Джонс врезался в твердую стенку. На изображении леса и малиновки прыжок кота никак не отразился: мнимая птичка так же весело продолжала охотиться за мнимыми насекомыми. Шатаясь и свирепо потряхивая головой, кот побрел прочь.
Рипли сидела радом на скамейке и наблюдала за игрой животного.
– Глупый кот. Теперь понял, что это только изображение?
Наверно, не стоило его ругать. За последние пятьдесят семь лет стереодизайн стал куда более совершенным. Все стало совершеннее. Все и вся, кроме нее и Джонса.
От станции Гейтуэй комнату отделяли стеклянные двери. Дорогостоящее изображение лесов северо-американского умеренного пояса обрамляли настоящие растения в горшках, стоявших на плотной травяной подстилке. Изображение казалось более натуральным, чем они. Зато растения обладали ароматом. Рипли наклонилась к одному из них. Торчит что-то зеленое из грязи. Ей уже надоела станция. Земля была соблазнительно близко, и Рипли страшно захотелось, чтобы между ней и зловещим космосом оказалось надежное голубое небо родной планеты.
Одна из стеклянных дверей приоткрылась. Вошел Картер Берк. На секунду Рипли поймала себя на мысли, что смотрит на него, как на мужчину, а не на какого-то мелкого чиновника Компании. Возможно, это говорило о том, что она выздоравливает. Ее отношение к Берку отравляла мысль, что он родился лишь через двадцать лет после того, как «Ностромо» отправился в свой роковой рейс. Впрочем, подумала Рипли, сейчас это тоже не имеет значения. По физическому состоянию они теперь примерно одного возраста.
– Прошу прощения за опоздание, – как всегда улыбаясь, проговорил Берк. – Я все утро занимался всякой ерундой и только пять минут назад смог вырваться.
Рипли никогда не умела поддерживать светскую беседу, а тем более сейчас. Ей казалось, что жизнь слишком коротка, чтобы расходовать драгоценные минуты на ничего не значащую болтовню. Почему люди не говорят сразу того, что хотят, а сначала обязательно ходят минут пять вокруг да около?
– Вы нашли мою дочь?
– Я собирался сообщить вам о ней, когда расследование закончится, – сказал Берк смущенно.
– Я ждала пятьдесят семь лет. Мое терпение иссякло. Так что отступите от ваших правил.
Берк кивнул, поставил портфель на колени, раскрыл его, с минуту покопался в содержимом и наконец извлек несколько тонких пластиковых листков.
– Она еще?..
Берк взял один из листков.
– Аманда Рипли-Макларен. – прочитал он. – Вторая фамилия, очевидно, по мужу. В момент… э-э-э… смерти ей было шестьдесят шесть лет. Это случилось два года назад. Здесь вся ее биография. Ничего особенно примечательного. Детали жизни рядовой женщины, такой жизни, какую ведет большинство из нас. Примите мои искренние соболезнования, – он передал Рипли листки и не отводил от нее глаз, пока она бегло их просматривала.
Взгляд Рипли прирос к голографическому изображению на одном из листков. С портрета на нее смотрела полная бледноватая женщина лет пятидесяти. Походит на чью-то тетушку, подумала Рипли. Лицо самое обычное; знакомых, родных черт Рипли не уловила. Она никак не могла поверить, что эта пожилая женщина и та маленькая девочка, которую она когда-то оставила на Земле, – один и тот же человек.
– Эми… – прошептала Рипли.
Она продолжала рассматривать голограмму, а Берк, у которого осталось еще несколько листков, тихим голосом читал:
– Рак. Гм-м. Некоторые формы этого заболевания до сих пор неизлечимы. Тело кремировали. Прах захоронен в колумбарии Уэстлейк, Литл-Шут, штат Висконсин. Детей у нее не было.
Рипли смотрела поверх Берка на изображение леса, но не видела ничего, кроме своего прошлого.
– Я обещала вернуться ко дню ее рождения. К ее одиннадцатилетию. И вот опоздала. – Она еще раз взглянула на голографический портрет. – Что ж, она уже тогда научилась скептически относиться к моим обещаниям. Во всяком случае к тем из них, которые были связаны с полетами.
Берк кивнул, всем своим видом стараясь выразить сочувствие; это всегда было неприятным, а тем более сегодня. Слава Богу, подумал он, хватило ума помалкивать, а не бормотать вежливые банальности.
– Вы же понимаете, всегда надеешься, что потом успеешь наверстать, – Рипли глубоко вздохнула. – Но теперь мне уже ничего не наверстать. Никак не наверстать.
По щекам Рипли потекли запоздалые слезы. Запоздалые… на пятьдесят семь лет. Она сидела на скамеечке и тихо плакала, понимая, что теперь во всем мире осталась совсем одна.
Несколько минут прошло в тишине, потом Берк смущенно попытался утешить ее, похлопав по плечу, и наконец сообщил:
– Слушание назначено на девять тридцать. Вам не стоит опаздывать. Это произвело бы плохое впечатление, а от первого впечатления очень многое зависит.
Рипли кивнула и встала.
– Джонс, Джонси, иди сюда.
Кот мяукнул, подошел к хозяйке и позволил взять себя на руки. Рипли вытерла слезы.
– Мне нужно переодеться и привести себя в порядок. Это займет немного времени.
Она потерлась щекой о спину кота. Тот терпеливо вынес это небольшое оскорбление.
– Не возражаете, если я провожу вас? – спросил Берк.
– Конечно, не возражаю.
Берк повернулся и направился к выходу. Стеклянные двери распахнулись, пропуская их.
– Знаете, для вашего кота сделано особое исключение из правил. На станции не разрешено держать домашних животных.
– Джонс – не домашнее животное, – почесывая кота за ушами, возразила Рипли. – Если не считать меня, он – единственный, кто остался в живых из экипажа большого космического корабля.
Рипли, как и обещала, была готова намного раньше, чем началось заседание. Берк предпочел ждать ее в соседней комнате, где коротал время, просматривая свои бумаги. Рипли вышла, и Берк поразился ее преображению. Куда девалась бледная, будто восковая, кожа, куда девались выражение горечи на лице и неуверенная походка? Интересно, размышлял Берк, что ее так преобразило: решимость или только чудеса косметики?
До зала заседаний, располагавшегося уровнем ниже, они шли молча, и лишь у самых дверей Берк решился задать вопрос:
– Что вы собираетесь им рассказать?
– Я уже сообщила все, что хотела. Вы читали мои показания. Они достаточно полны и точны. В них ничего не приукрашено. Приукрашивать там ни к чему.
– Послушайте, я вам верю, но на слушание соберутся настоящие тяжеловесы, и каждый будет выискивать, к чему бы придраться в ваших показаниях. Там будут представители федеральной разведслужбы, комиссии по межзвездной торговле, колониальной администрации, ловкие парни из страховой компании…
– Представляю себе.
– Просто расскажите им все, что произошло. Без комментариев. Самое главное: сохраняйте спокойствие и хладнокровие.
Ну конечно, подумала Рипли. Никого из ее друзей, товарищей по экипажу и родственников уже нет в живых, а она безвозвратно потеряла пятьдесят семь лет в гиперсне. Попробуй после этого сохранять спокойствие и хладнокровие. Но само собой разумеется, сохранять спокойствие необходимо.
Несмотря на принятое решение, к середине дня Рипли никак нельзя было назвать хладнокровной и спокойной. От бесконечного повторения одних и тех же вопросов, идиотских сомнений по поводу рассказанного, бессмысленного копания во второстепенных деталях и преднамеренного замалчивания главного Рипли была буквально взбешена.
Во время разбирательства на большом видеоэкране показывали фотографии и документы. Рипли стояла лицом к мрачным инквизиторам, спиной к экрану, и это действовало на нее успокаивающе, потому что там мелькали портреты членов экипажа «Ностромо»: Паркера с его постоянной глупой ухмылкой, спокойного и даже скучающего Брета, Кейна, Ламберта, а потом и предателя Эша, на бездушном лице которого была написана запрограммированная доброжелательность. И, конечно, Далласа…
Даллас. Даже на портрете он выглядит лучше других, подумала Рипли. И в жизни он был такой же.
Ее терпение наконец иссякло.
– У вас что, уши заложило? – огрызнулась она. – Мы болтаем уже три часа. Какими такими словами я должна снова это вам пересказывать? Если вы считаете, что мой рассказ будет лучше на суахили, дайте мне переводчика, и вы услышите то же самое на суахили. Я могла бы пересказать все по-японски, но, боюсь, из-за отсутствия практики немного позабыла этот язык. Мое терпение лопнуло. Сколько времени вам нужно трепаться, чтобы вынести решение?
Ван Левен поднял руку, прерывая Рипли, и нахмурился. Его лицо стало почти таким же серым, как костюм. Другие члены комиссии смотрели на нее не более дружелюбно. Официальная комиссия по расследованию состояла из восьми человек – и ни один не смотрел понимающе. Чиновники. Администраторы. Специалисты по сглаживанию острых углов. Разве их можно в чем-то убедить? Их даже людьми назвать нельзя. Квинтэссенция чиновничьего недовольства. Фантомы. Рипли привыкла иметь дело с реальными вещами, и тонкие маневры политиканов были выше ее понимания.
– Все это не так просто, как вам, очевидно, кажется, – размеренным голосом сказал Ван Левен. – Попытайтесь поставить себя на наше место. Вы, не моргнув глазом, признаетесь в том, что взорвали силовую установку межзвездного космического корабля класса М, тем самым уничтожив и сам корабль, довольно дорогую собственность Компании.
Из всех членов комиссии самым несчастным был, пожалуй, представитель страховой компании.
– По страховому полису сорок два миллиона долларов. Разумеется, не считая стоимости груза. После взрыва силовой установки спасать обычно нечего, даже если через пятьдесят семь лет нам удастся отыскать обломки корабля.
Ван Левен рассеянно кивнул в знак согласия, потом продолжил:
– Не думайте, будто мы склоняемся к тому, что вы лжете. Записи в бортовом журнале спасательного челночного корабля подтверждают некоторые ваши показания. Во всяком случае наименее противоречивые из них. Например, о том, что в указанное вами время «Ностромо» произвел посадку на ранее не исследовавшейся и не посещавшейся человеком планете LV-426. Что там были выполнены работы по ремонту корабля. Что после краткосрочной задержки на планете корабль возобновил полет, а вскоре его силовым установкам был задан такой режим, который неминуемо должен был привести к уничтожению корабля, что фактически и произошло. Что этот режим задали именно вы. По неизвестным нам причинам.
– Послушайте, я же вам рассказала…
Ван Левен перебил Рипли, подчеркивая, что все это он уже слышал:
– Но в бортовом журнале нет ни одной записи о той враждебной форме жизни, которую вы якобы подобрали во время вашего недолгого пребывания на поверхности планеты.
– Мы ее не подобрали, – парировала Рипли. – Я вам уже говорила, она…
Рипли оборвала себя, не закончив фразу, и оглядела каменные лица членов комиссии. Зря я сотрясаю воздух, подумала она. Это не комиссия по расследованию, а поминки по усопшему. Они вовсе не стремятся выяснить истину и найти объяснение случившемуся, их единственное желание – сделать так, чтобы все подумали, будто ничего особенного не произошло. Теперь для нее стало очевидным, что она ничего изменить не может. А ее судьба была решена еще до того, как она вошла в зал заседаний. Расследование было лишь фарсом, вопросы – чистой формальностью. Чтобы было что зафиксировать в отчете.
– Возьмите вахтенный журнал и просмотрите записи. Мало-мальски соображающий техник сделает это за час. Кто имеет доступ к журналу?
В качестве представителя колониальной администрации в комиссию входила женщина, которой давно перевалило за пятьдесят. До последних слов Рипли она, казалось, скучала, теперь же выпрямилась и неодобрительно покачала головой.
– Вы бы послушали сами себя хотя бы минуту. Вы серьезно рассчитываете, что мы поверим всему, что вы тут нарассказали? Знаете, затянувшийся гиперсон порой проделывает с сознанием человека забавные штучки.
Взбешенная от собственного бессилия, Рипли бросила на нее испепеляющий взгляд.
– Хотите услышать кое-что забавное?
Ее прервал Ван Левен:
– Специальная группа тщательно изучила каждый квадратный сантиметр вашего спасательного корабля и не нашла никаких вещественных доказательств того, что на корабле было то существо, о котором вы нам рассказали, или что-либо подобное. Оборудование и приборы не повреждены. Нет никаких следов разъедания металлических поверхностей, которое могло бы быть вызвано неизвестным корродирующим агентом.
– Потому что я выбросила тварь через воздушный шлюз! – выкрикнула Рипли и осеклась, так как в ответ услышала лишь могильную тишину. – Я об этом уже говорила, – упавшим голосом добавила она.
Несчастный представитель страховой компании подался вперед и обратился к женщине из колониальной администрации:
– Есть ли на планете LV-426 местные формы жизни, напоминающие этот «враждебный организм»?
– Нет, – ни на секунду не задумавшись, уверенно ответила та. – Планета LV-426 – голая скала. На ней не может быть никаких живых существ, которые были бы больше и сложнее вирусов. Даже плоских червей. Никогда не было и никогда не будет.
Рипли стиснула зубы, стараясь не потерять самообладания.
– Я же говорила, это не местная форма жизни.
Она хотела было заглянуть в глаза членам комиссии, но те упорно смотрели на поверхность стола. Тогда Рипли сосредоточила внимание на Ван Левене и женщине из колониальной администрации.
– Мы перехватили сигнал, передававшийся с планеты. Его зарегистрировали приемные устройства «Ностромо». Потом нас вывели из гиперсна, как и полагается по инструкции. Мы искали источник сигнала и нашли чужой космический корабль совершенно неизвестной конструкции. Все это тоже зарегистрировано в журнале.
Команда давно покинула корабль. Причины этого мы так и не узнали. Корабль мы нашли по сигналу радиомаяка. В нем обнаружили пилота – тоже существо, какого раньше никто не видел. Он был мертв и сидел в кресле с такой огромной ямой в грудной клетке, что в ней свободно поместился бы футбольный мяч.
Возможно, рассказ все-таки произвел впечатление на женщину из колониальной администрации. А может быть, ей просто наскучило в сотый раз выслушивать одно и то же. Как бы то ни было, именно она сочла своим долгом ответить Рипли:
– Говоря откровенно, мы исследовали более трехсот планет и ни разу не получали сообщений о существах, которые, по вашим словам, – она поднесла листок к глазам и прочла несколько строк из письменных показаний Рипли: «…созревают в организме живого человека», а «вместо крови в них циркулирует сильная кислота».
Рипли мельком взглянула на Берка. Тот молча сидел в конце стола. Он не входил в состав комиссии и поэтому за все время заседания не произнес ни слова. Впрочем, он все равно ничем не мог помочь. Все зависело от того, как члены комиссии воспримут ее слова. Подтверждающих записей в вахтенном журнале не было; комиссия располагала только показаниями обвиняемой, а с первых минут заседания стало ясно, что судьи не склонны ей верить. Интересно, подумала Рипли, кто подделал (а может быть вообще стер?) записи в вахтенном журнале и зачем? А вдруг записывающее устройство компьютера не работало? Ладно, сейчас это уже не важно. Ей наскучили эти игры.
– Послушайте, я понимаю, к чему вы клоните, – грустно улыбнулась Рипли. Раз это игра, она была настроена довести ее до конца, даже не имея никаких шансов на победу. – Я имею в виду историю с андроидом Эшем. Ведь только из-за него мы отклонились от курса и отправились искать источник сигнала. А дальше события развивались своим чередом. – Она оглядела всех членов комиссии и на этот раз широко улыбнулась. – Мне все понятно, хотя я и не могу ничего доказать. Кому-то выгодно, чтобы Эш был вне подозрений, поэтому вы заранее решили облить помоями меня. Ладно, пусть будет так. Но есть одно обстоятельство, которое вы не в силах изменить, один факт, который вам не удастся фальсифицировать.
Эти твари существуют. Вы не справитесь с ними так легко, как со мной. На этой планете остался брошенный космический корабль; в нем тысячи яиц. Тысячи. Вы понимаете? Вы отдаете себе отчет, к чему это может привести? Я предлагаю немедленно отправить туда экспедицию, найти корабль и истребить всех тварей, лучше всего термоядерным зарядом. С помощью бортового журнала вы легко найдете планету. Но это нужно сделать быстро, прежде чем какая-нибудь из ваших исследовательских бригад вернется на Землю с небольшим сюрпризом.
– Благодарю вас, уорент-офицер Рипли, – начал было Ван Левен. – Мы…
– Потому что одной из этих тварей, – перебила его Рипли, – хватило всего двенадцати часов, чтобы уничтожить весь экипаж «Ностромо».
Ван Левен встал. Очевидно, не только Рипли потеряла терпение.
– Благодарю вас. На этом закончим слушание. Все.
– Нет, не закончим! – Рипли свирепо посмотрела на него. – Вот если эти твари попадут на Землю, тогда будет все! Тогда, хотите вы этого или нет, придется закончить все! Все!
Женщина из колониальной администрации повернулась к Ван Левену.
– Мне кажется, у нас достаточно информации, чтобы вынести решение, – невозмутимо сказала она. – Пора закончить слушание и удалиться на совещание.
Ван Левен вопросительно оглядел членов комиссии. С тем же успехом он мог бы взглянуть в зеркало. Внешние данные явно не мешали единодушию.
Но говорить об этом вслух не принято. Это испортило бы отчет. Можно решить все до заседания, но документ должен строго соответствовать процедурным нормам.
– Леди, джентльмены?
Все согласно закивали. Ван Левен перевел взгляд на Рипли – объект их обсуждения. Скорее осуждения, чем обсуждения, желчно подумала она.
– Уорент-офицер Рипли, вы не будете возражать, если мы попросим вас удалиться?
– Какая разница, возражаю я или нет? – Рипли дрожала от негодования.
Она повернулась, собираясь уйти и больше сюда не возвращаться. На глаза ей снова попался портрет на видеоэкране. Лицо Далласа было безучастно. Капитан Даллас. Коллега Даллас. Друг Даллас.
Далласа больше нет. Рипли в гневе вышла из зала.
Все сказано, решено и подписано. Можно считать, ее уже признали виновной. Теперь они, скорее всего, официально передадут дело в суд. Формальность. Компания и ее друзья любят формальности. Любая трагедия будет выглядеть как рядовое происшествие, если из нее вытравить все эмоции. Так и с этим расследованием – вместо человеческих судеб, эмоций, переживаний, в отчете будут только аккуратные колонки ничего не значащих цифр. Ну и, конечно, должен быть вынесен приговор. Но не слишком громко, не то соседи услышат.
Все это не очень беспокоило Рипли. Даже неминуемый крах собственной карьеры ее не расстраивал. Но она не могла простить всемогущим членам комиссии их непроходимой тупости. Значит, они ей не поверили. Конечно, она могла бы их понять, учитывая отсутствие у нее веских доказательств и заскорузлость их мышления. Но они проигнорировали ее совершенно, отказались проверить ее показания. Нет, такого прощать нельзя. Ведь на карту поставлено нечто гораздо большее, чем одна паршивая жизнь или карьера скромного офицера коммерческого корабля. А им наплевать. Здесь не пахнет ни прибылью, ни убытками, поэтому им все безразлично. Рипли с досадой стукнула по стенке ногой.
Поблизости в автоматической закусочной Берк покупал кофе и пирожки. Автомат проверил его кредитную карточку, вежливо поблагодарил. Как почти все на станции Гейтуэй, разливаемая автоматом черная жидкость была совершенно лишена запаха. Что же касается так называемых пирожков, то они наверняка никогда и рядом не лежали с настоящими, из пшеничной муки.
– Все-таки вы заставили их выслушать себя, – попытался подбодрить Рипли Берк.
Она была благодарна ему за эту попытку, пусть и не совсем удачную. В любом случае не стоило срывать на нем зло. Кстати, если к эрзац-кофе добавить побольше сахара и искусственных сливок, получится почти терпимое пойло.
– Все было решено заранее. Я зря сотрясала воздух. Им следовало бы еще вчера отпечатать все выступления, в том числе и мое. Было бы намного проще – прочесть то, что они хотели услышать. А пытаться вбить в их головы правду – пустое занятие. – Рипли искоса взглянула на Берка. – Знаете, что они думают?
– Могу себе представить. – Берк принялся за пирожок.
– Они думают, что я не в своем уме.
– Вы и так не в своем уме, – весело отозвался он. – Возьмите пирожок. Вам шоколадный или сливочный?
Рипли подозрительно воззрилась на пирожки.
– Вы ощущаете разницу? – поинтересовалась она.
– Пожалуй нет. Но цвета очень приятные.
Рипли не улыбнулась в ответ, но не стала и издеваться над собеседником.
Так называемое совещание не затянулось. Да и о чем им совещаться, когда все известно заранее, подумала Рипли. Она вошла в зал, заняла свое место. Берк сел в дальнем углу. Он хотел было подмигнуть ей, но передумал. Рипли угадала его намерение и обрадовалась, что он отказался от глупой затеи.
Ван Левен прокашлялся. На этот раз он не счел нужным оглядываться на других членов комиссии и сразу приступил к делу.
– Комиссия по расследованию установила, что уорент-офицер Эллен Рипли, идентификационный номер W5645022560H, принимала решения сомнительного характера и потому не может иметь патент офицера коммерческого космического флага.
Если в этот момент кто-то ждал от обвиняемой бурной реакции, то был разочарован. Рипли сидела молча, плотно сжав губы, и лишь вызывающе смотрела на членов комиссии. Но члены комиссии скорее всего испытывали облегчение. Протесты, эмоциональные выкрики тоже пришлось бы включать в отчет. Мысленно Рипли одела Ван Левена в черный плащ с капюшоном. Не ведая об этом, тот продолжал:
– Действие указанного патента приостанавливается на неопределенный срок. В дальнейшем решение комиссии подлежит пересмотру, дата которого будет установлена позднее. – Ван Левен еще раз прокашлялся, то ли для большей уверенности, то ли для того, чтобы успокоить собственную совесть. – Принимая во внимание, что обвиняемая провела необычно долгое время в состоянии гиперсна, и учитывая возможность неблагоприятного воздействия сверхдлительного гиперсна на психику человека, в настоящее время ей не предъявляется обвинения в совершении уголовного преступления.
В настоящее время, повторила про себя Рипли. На языке Компании это означало: «Держи язык за зубами и сторонись парней из средств массовой информации. Тогда, может быть, ты еще получишь свою пенсию».
– Вы освобождаетесь при условии, что обязуетесь в течение шести месяцев проходить полное психометрическое обследование, включающее ежемесячные проверки специальной комиссией космического коммерческого флота, а также постоянное терапевтическое или иное назначенное вам лечение.
Коротко, ясно и вовсе не сладко, но Рипли все проглотила, не проронив ни слова, пока Ван Левен не дочитал до конца и вся комиссия не покинула зал. Берк уловил возбужденный блеск в глазах Рипли и попытался удержать ее.
– Бросьте, это бесполезно, – шепнул он.
Рипли оттолкнула его и направилась в коридор.
– Поймите, все кончено, – настаивал Берк.
– Правильно, – ответила Рипли, ускоряя шаг. – Поэтому мне уже нечего терять.
Она догнала Ван Левена у лифта.
– Почему вы не хотите проверить планету LV-426?
Ван Левен повернулся к Рипли.
– Миссис Рипли, теперь это не имеет значения. Решение комиссии окончательное.
– К черту решение комиссии. Сейчас речь идет не обо мне, а о тех несчастных, которые найдут брошенный корабль. Объясните, почему вы не хотите проверить мои показания?
Ван Левен резко оборвал Рипли:
– Потому что я не вижу в этом необходимости. Люди, которые давно живут на этой планете, все проверили много лет назад. От них не поступало ни одного сообщения о «враждебных организмах» или о брошенном чужом корабле. Вы принимаете меня за полного идиота? Вы полагаете, что комиссия не стала докапываться до истины лишь потому, что нам не хочется лишних хлопот? Между прочим, эта планета теперь называется Ахеронт.
Пятьдесят семь лет. Долгий срок. За пятьдесят семь лет могли сделать многое. Многое построить, освоить новые планеты, основать новые колонии… Смысл слов Ван Левена с трудом доходил до Рипли.
– О чем вы говорите? Какие люди?
Ван Левен вошел в кабину лифта, но Рипли успела сунуть руку между дверями. Послушные сенсоры снова раскрыли двери и терпеливо ждали, когда освободится проем.
– Преобразователи планет, – объяснил Ван Левен. – Инженеры. Рипли, пока вы спали, у нас многое изменилось. Мы шагнули далеко вперед. Космос не назовешь гостеприимным, но со временем он станет другим. Мы создаем колонии. На Ахеронте уже установили преобразователи атмосферы, и через некоторое время там можно будет ходить без скафандра. Да, теперь мы с успехом делаем это, если только на планете есть хоть какая-то постоянная атмосфера, неважно какая – водородная, аргоновая, но лучше всего метановая. На Ахеронте метана с избытком, есть немного кислорода и достаточно азота, чтобы начать его биологическое связывание. Пока там ничего хорошего, и воздух едва ли пригоден для дыхания. Но дайте срок – и упорный труд преобразит планету. Там будет все необходимое для того, чтобы человек чувствовал себя уютно. Конечно, затраты велики. Мы не занимаемся благотворительностью, но работа, содействующая прогрессу человечества, приносит нам большое удовлетворение. Это титаническая задача. На ее выполнение уйдут десятилетия. Наши инженеры живут там уже больше двадцати лет. Живут мирно.
– Почему вы не сказали мне этого раньше?
– Высказывалось мнение, что такая информация могла бы повлиять на ваши показания. Лично я так не думаю. Очевидно, вы верите в то, что рассказали комиссии. Некоторые из моих коллег придерживались иного мнения. Полагаю, в любом случае мы пришли бы к тому же решению.
Двери лифта начали было снова закрываться, но Рипли решительно их раздвинула. Другие пассажиры стали проявлять нетерпение.
– Сколько там колонистов?
Ван Левен сдвинул брови.
– Насколько я помню, по последней переписи шестьдесят, может быть, семьдесят семей. Люди работают лучше, если живут вместе со своими близкими. Это обходится дороже, но в конце концов дополнительные расходы окупаются. Семья вселяет в человека уверенность, дает ощущение жизни в настоящей колонии, а не на инженерном аванпосту. Женщинам и детям иногда приходится нелегко, но зато по окончании контракта все получают большое вознаграждение и могут считать свою старость обеспеченной. В результате выигрывают и колонисты и мы.
– Боже милосердный, – прошептала Рипли.
– Вы не возражаете? – раздраженно спросил один из пассажиров.
Рипли рассеянно опустила руку, и двери лифта бесшумно сомкнулись. Ван Левен уже забыл о Рипли, а она – о нем. Рипли попыталась представить себе ту планету – какая она сейчас.
Воображение не подсказало ей ничего хорошего.
