25. ДРУГ В БЕДЕ
Ему снилось, что он лежит на футон в гостинице-райокан, построенной в XVII веке. Комната была очень большая — в девять татами. Слева за отодвинутой ширмой во дворике виднелись крошечные деревья миниатюрного сада и наманикюренный ручеек среди них. Он ждал прихода юной женщины.
— Такагиси-сан, вы не спите?
Он протянул руку к переговорному устройству.
— Алло! — в голосе японца чувствовалась слабость. — Кто это?
— Николь де Жарден, — ответил голос. — Прошу прощения за столь раннее вторжение, но мне необходимо срочно вас видеть.
— Через три минуты, — сказал Такагиси.
Ровно через три минуты в дверь его комнаты постучали. Поприветствовав его, Николь вошла в комнату. В ее руках был кубик с данными.
— Не возражаете? — спросила она, указывая на пульт компьютера. Такагиси покачал головой.
— Вчера у вас произошло с полдюжины крупных отклонений, — серьезным тоном проговорила Николь, указывая на зубчатую линию на экране, — в том числе два самых крупных из тех, что я видела в имеющихся у меня материалах о вас. — Она строго поглядела на него. — А вы гарантируете, что вместе с доктором предоставили мне полную информацию о вашем сердце?
Такагиси кивнул.
— Тогда у меня есть причины для беспокойства, — продолжила она. — Вчерашние отклонения позволяют заподозрить ухудшение вашего состояния. Может быть, в клапане открылась новая течь. Возможно, длительное пребывание в невесомости…
— Скорее, — возразил Такагиси с мягкой улыбкой, — я переволновался и излишнее выделение адреналина все испортило.
Николь глядела на японского ученого.
— Случается и такое, доктор Такагиси. Один из двух серьезных приступов произошел сразу после того, как погас свет. Наверное, тогда вы и услышали тот странный звук.
— А другой случайно не совпал со спором с доктором Брауном? Если так, то моя гипотеза справедлива.
Тронув несколько клавишей на пульте, космонавт де Жарден включила другую подпрограмму. Теперь данные были представлены на двух половинках экрана.
— Да, — согласилась она, — похоже на правду. Второй приступ случился за двадцать минут до того, как мы направились к выходу из Рамы. Вы как раз заканчивали этот спор, — она отодвинулась от экрана. — Но, даже если вы были просто взволнованы, хаотичный трепет вашего сердца беспокоит меня.
Несколько секунд они молча глядели друг на Друга.
— Что вы хотите этим сказать, доктор, — негромко проговорил Такагиси. — Неужели вы собираетесь уложить меня в постель на „Ньютоне“? Это сейчас-то, в самый важный момент моей профессиональной карьеры?
— Я действительно подумываю об этом, — без экивоков ответила Николь. — Ваше здоровье мне дороже вашей научной карьеры. Я уже потеряла одного члена экипажа. И не уверена, что смогу простить себе потерю другого.
Она заметила мольбу на лице своего коллеги.
— Конечно, я понимаю, насколько важны для вас эти вылазки внутрь Рамы. Мне и самой хотелось бы иметь основания, позволяющие пренебречь вчерашними фактами. — Николь присела на его постель, — но говорю вам как врач, не как коллега по „Ньютону“ — найти их весьма сложно.
Она услышала легкую поступь Такагиси и почувствовала на плече его руку.
— Я знаю, насколько трудными были для вас последние дни, — проговорил он. — Но это не ваша вина. Все мы знаем, что вы не могли предотвратить смерть генерала Борзова.
В глазах Такагиси Николь прочла понимание и дружелюбие. Она поблагодарила его взглядом.
— Я в долгу перед вами уже за то, что вы сделали для меня перед стартом, — продолжил он. — Я не стану возражать, если вы сочтете необходимым ограничить мою активность.
— Ну знаете ли, — возразила Николь, вставая, — это не так просто. Я уже целый час изучаю ночные показания датчиков. Поглядите сюда. Все последние десять часов ваше состояние почти идеальное. Нет даже признаков каких-нибудь аномалий. Их не было много недель. До вчерашнего дня. Сигеру, что с вами? У вас больное сердце или просто странное?
Такагиси в ответ улыбнулся.
— О том, что у меня странное сердце я слыхал от жены. Правда, я полагаю, что она имела в виду нечто другое.
Николь включила сканер и вывела текущие показания на монитор.
— Вот, смотрите. — Она покачала головой. — Идеально здоровое сердце. Ни один кардиолог на свете не станет оспаривать это, — она направилась к двери.
— Каков же ваш вердикт, док? — спросил Такагиси.
— Пока не решила, — ответила она. — Помогите мне. Случись еще один приступ в ближайшие несколько часов — и все будет совершенно ясно. До завтра, — она жестом простилась.
Выйдя из комнаты Такагиси, Николь почти сразу столкнулась с появившимся из собственной каюты Уэйкфилдом и решила безотлагательно переговорить с ним о работоспособности программ „Рохира“.
— Доброе утро, принцесса, — обратился он к ней. — Что-то вы поделываете здесь в столь ранний час? Нечто весьма увлекательное, надеюсь…
— По правде говоря, — ответила Николь в том же игривом тоне, — я шла, чтобы переговорить с вами. — Он остановился. — Найдется минутка?
— Для вас, мадам доктор, — сказал он с преувеличенной любезностью, — и двух не жалко. Но не более того. Учтите — я голоден. А когда меня вовремя не покормят, превращаюсь в кровожадного людоеда. — Николь усмехнулась. — Так что вас интересует? — непринужденно продолжил он.
— Не могли бы мы зайти в вашу комнату? — спросила она.
— Понял, все понял, — ответил он, изобразив пируэт и бросаясь к собственной двери. — Наконец-то сбываются самые безнадежные мечты. Умная и прекрасная женщина пришла, чтобы признаться в вечной…
Николь не могла не фыркнуть.
— Уэйкфилд, — осадила она его, — вы безнадежны. Ну способны ли вы пробыть хотя бы минуту серьезным? У меня к вам дело.
— Проклятье, — трагическим тоном вымолвил Ричард. — Дело. В таком случае я ограничиваю вас лишь упомянутыми двумя минутами. Дела только рождают во мне голод и… раздражительность.
Открыв дверь, Ричард Уэйкфилд пропустил Николь внутрь. Предложил ей кресло, стоявшее перед компьютером, сам сел позади нее на кровати. Николь повернулась к нему лицом. На полке над его постелью было расставлено с дюжину фигурок, подобных тем, которые она видела в комнате Табори и на последнем банкете Борзова.
— Позвольте представить вам кое-кого из моих домашних, — проговорил Ричард, заметив ее любопытство. — Вы уже знакомы с лордом и леди Макбет, с Пэком и Основой. А вот неразлучная парочка — Тибальт и Меркуцио из „Ромео и Джульетты“. Рядом с ними Отелло и Яго, а за ними принц Хэл , Фальстаф и чудесная мистрис Куикли. Крайний справа — мой самый близкий друг, мудрец и бард, для краткости МБ.
На глазах Николь Ричард нажал на кнопку в изголовье постели, и МБ полез вниз с полки по лесенке. Осторожно переступая все складки на покрывале, 20-сантиметровый робот остановился, приветствуя Николь.
— А как ваше имя, прекрасная леди? — спросил МБ.
— Меня зовут Николь де Жарден.
— Французские слова, — немедленно отозвался робот. — Но внешне вы не схожи с француженкой. Во всяком случае, не с Валуа, — робот поглядел на нее. — Скорее вы дитя Отелло и Дездемоны.
Николь была изумлена.
— Как это у вас получается? — спросила она.
— Позже объясню, — ответил Ричард, махнув рукой, и поинтересовался. — Какой из сонетов Шекспира вы любите больше всего? Если помните, назовите номер или прочтите строчку.
— Я наблюдал, как солнечный восход… — припомнила Николь.
— …Ласкает горы взором благосклонным, — продолжил робот.
Потом улыбку шлет лугам зеленым И золотит поверхность бледных вод.
Кроха-робот читал сонет, сопровождая его соответствующими мимикой и жестами. И вновь Николь была потрясена творческими способностями Ричарда Уэйкфилда. Припомнив памятные с университетских дней последние четыре строчки сонета, она закончила вместе с МБ:
Так солнышко мое взошло на час,
Меня дарами щедро осыпая,
Подкралась туча хмурая, слепая,
И нежный свет любви моей угас.
Когда робот договорил последнюю строку, Николь, тронутая полузабытыми словами, невольно зааплодировала.
— И он может прочесть все сонеты до одного? — спросила она.
Ричард кивнул.
— И многие поэтические отрывки из трагедий. Но это не самый большой дар из тех, которыми он обладает. Стихи Шекспира занимают только часть его памяти. МБ — робот очень разумный; Он умеет поддерживать разговор лучше чем…
Ричард умолк не договорив.
— Извините, Николь, я увлекся — забыл про время. А вы ведь говорили, что у вас ко мне дело.
— Значит, вы сами и потратили предоставленные мне две минуты, — подмигнула ему Николь. — Ричард, а вы уверены, что не умрете с голоду, если придется уделить мне еще пять минут?
Николь быстро рассказала, что ей удалось выяснить, анализируя причины неправильных действий „Рохира“, и добавила, что, по ее мнению, алгоритмы защиты от внешнего вмешательства были отключены ручной командой. Призналась, что не может продвинуться дальше с анализом и просит у Ричарда помощи. Подозрений своих обсуждать не стала.
— Не дело — конфетка, — ответил он с улыбкой. — Только и работы — отыскать место в памяти, куда сбрасываются на хранение команды. Вообще на это требуется мало времени, если невелик объем, но, к сожалению, эти разделы памяти чаще организованы по неизвестной заранее логической схеме. Только я не понимаю, зачем вам эта детективная работа. Почему просто не спросить Яноша и остальных и узнать, кто ввел эти команды?
— В том-то и дело. Все дружно утверждают, что после загрузки и автоопробывания программы не прикасались к пульту „Рохира“. Когда Янош ударился головой, мне показалось, что пальцы его легли на клавиатуру. Но он не помнит, а я не уверена.
Ричард нахмурился.
— Просто невероятно, чтобы Янош мог одним прикосновением отключить систему защиты. Значит, программа составлена по-дурацки. — Он ненадолго задумался и продолжил. — Ну хорошо, не будем попусту размышлять. Вы пробудили во мне любопытство. Я займусь этим делом.
— Срочный сбор, срочный сбор, — услыхали они голос Отто Хейльмана из коммуникатора. — Всем немедленно собраться в научном центре на совещание. Есть новость. Внутри Рамы вновь зажегся свет.
Распахнув перед ней дверь, Ричард вышел следом за Николь в коридор.
— Спасибо за помощь, — сказала Николь. — Я очень рассчитываю на нее.
— Будете благодарить, если я чего-нибудь добьюсь, — улыбнулся в ответ Ричард. — Обещать я горазд… А что вы думаете о смысле этой игры со светом?
