22. ЗАРЯ

Ричард Уэйкфилд быстро опускался в почти полной темноте. Он уже миновал половину лестницы „Альфа“; здесь гравитация, порожденная центробежной силой вращения Рамы, возрастала до одной четверти земной. Свет из лобового фонаря освещал ближние окрестности. Он заканчивал сборку очередного пилона.

Ричард проверил запас воздуха — его оставалось менее половины. К этому времени ему следовало дальше углубиться в Раму, туда, где можно было дышать атмосферой корабля. Экипаж землян недооценил время, потребовавшееся на установку легких кресельных лифтов. Их конструкция была крайне проста, к тому же космонавты несколько раз проводили сборку на тренировках. Вверху трапов, где практически существовала невесомость, все шло куда быстрее. Но теперь установка каждого пилона давалась труднее — мешало все возраставшее тяготение.

На высоте в тысячу ступенек над Уэйкфилдом Янош Табори крепил анкерные тросы к металлическим перилам, шедшим вдоль лестницы. Почти четыре часа скучной и однообразной работы утомили его. Ричард вспомнил аргумент, которым технический директор отклонил их с Яношем предложение — предусмотреть автоматическое устройство для установки лифтов: „Робот для одноразовой операции не оправдает затрат на разработку и изготовление. Место роботов там, где действия повторяются“.

Янош глядел вниз, но различал лишь ближайший пилон в двухстах пятидесяти ступеньках от себя.

— А перекусить еще не время? — спросил он Уэйкфилда по переговорному устройству.

— Должно быть, — отозвался тот. — Но учти — мы отстаем от графика. Яманака с Тургеневой вышли на лестницу „Гамма“ только в 10:30. При такой скорости нам едва ли удастся сегодня закончить сборку легких лифтов и приступить к развертыванию лагеря.

— А мы с Хиро уже едим, — откликнулась Ирина с другой стороны чаши. — Мы проголодались. Причал и верхний двигатель установили полчаса назад. Сейчас мы уже у 12-го пилона.

— Хорошо потрудились, — похвалил Уэйкфилд. — Впрочем, обязан предупредить — вы пока еще в хорошем месте: на трапах и в верхней части лестницы работать гораздо легче, собирать подъемники в невесомости — одно удовольствие. А вот когда гравитация будет изменяться от пилона к пилону, дело пойдет иначе.

— Судя по лазерному дальномеру, Уэйкфилд находится точно в 8,13 километра от меня. — Услыхали все голос вмешавшегося в разговор Такагиси.

— Профессор, эти цифры мне ни черта не говорят, я не знаю, где вы находитесь.

— Я сейчас на карнизе, как раз рядом с нашей ретрансляционной станцией у подножия лестницы „Альфа“.

— Ох, Сигеру, когда на вашем востоке научатся идти в ногу со всем светом? „Ньютон“ находится наверху Рамы, а вы — сверху лестницы. Как можно надеяться понять друг друга, если мы не можем договориться даже о том, где верх, а где низ. Тут шахматы не помогут.

— Благодарю вас, Янош. Хорошо. Я — наверху лестницы „Альфа“. Кстати, что вы делаете? Расстояние между нами быстро увеличивается.

— Скольжу по поручню вниз к Ричарду, чтобы вместе поесть. В одиночестве рыба с чипсами мне в глотку не лезет.

— Я тоже спускаюсь, — отозвалась Франческа. — Только что закончила съемку превосходного примера действия кориолисовой силы с участием Хиро и Ирины. Специально для начинающих изучать физику. Буду у вас через пять минут.

— Эй-эй, синьора, — позвал ее Уэйкфилд, — а не хотите ли действительно поработать? Иначе мы с Яношем вам больше не позируем… Ну как, согласны на переговоры?

— Охотно помогу, но только после ленча, — ответила Франческа. — А сейчас для съемки не хватает света. Вы не посветите фонарями, чтобы я могла заснять ваше с Яношем пиршество на Лестнице Богов?

Уэйкфилд установил фонарик на вспышку с задержкой и отошел на восемьдесят ступеней к ближайшему карнизу. Космонавт Табори оказался в этой же точке за полминуты до того, как свет затопил ее. В двух километрах от них Франческа провела камерой вдоль трех маршей, остановила объектив на двух фигурках, скрестя ноги усевшихся на площадке. Издалека Янош и Ричард ничем не отличались от пары орлов в гнезде на отдаленной горной вершине.

Лифт „Альфа“ был собран и готов к испытанию.

— В честь окончания трудового дня вам предоставлено право открыть движение, — проговорил Ричард, — учитывая вашу любезную помощь. — Они стояли в самом низу — там, где тяготение уже было полным. Тридцать тысяч ступеней лестницы возносились над головой и исчезали в беспросветной тьме. На Центральной равнине уже работал сверхлегкий мотор и автономный переносный источник энергии для кресельного лифта. Космонавты на собственных спинах доставили блоки электрической и механической подсистем в разобранном виде; на сборку ушло меньше часа.

— Легкие кресла не присоединены к тросам, — поучал Уэйкфилд Франческу.

— Для присоединения кресел на каждом из них располагается специальный механизм, обхватывающий трос. Таким образом можно обойтись небольшим количеством сидений.

Франческа нерешительно уселась в пластиковое сооружение, первое в ряду подобных ему пластиковых корзинок, свисавших с бокового троса.

— А вы уверены, что подъем пройдет без приключений? — спросила она, вглядываясь во тьму.

— Конечно, — рассмеялся Ричард. — Все будет как на тренировках. Я поеду в следующем кресле, только через минуту — примерно в четырехстах метрах за тобой. На весь подъем снизу доверху уходит сорок минут. Средняя скорость — двадцать четыре километра в час.

— Я должна сидеть спокойно, — вспоминала Франческа, — ничего не делать, держаться руками и не забыть включить автономную дыхательную систему за двадцать минут до окончания подъема.

— Не забудь пристегнуться, — улыбнувшись, напомнил ей Уэйкфилд. — Если бы кабинка замедляла движение или останавливалась на самом верху, где ты не имеешь веса, инерция могла бы сбросить едущих позади прямо в пустоту Рамы. — Он улыбнулся. — Но подъемник неслучайно расположен на лестнице — в случае любой неисправности всегда несложно выбраться из корзины и самостоятельно добраться вверх по лестнице к ступице.

Ричард кивнул, и Янош Табори включил мотор. Кресло с Франческой устремилось вверх и скоро исчезло во тьме.

— Я перейду прямо на „Гамму“, как только передашь, что ты уже в пути, — сказал Яношу Ричард. — Второй подъемник мне собирать проще, общими усилиями сможем закончить к 19:00.

— Когда ты окажешься наверху, я уже подготовлю лагерь, — заметил Янош.

— Как ты думаешь, мы еще собираемся ночевать здесь?

— Особого смысла в этом нет, — сверху вступил в разговор Дэвид Браун. Они с Такагиси по очереди контролировали переговоры космонавтов. — Вездеходы пока не готовы, а мы надеялись уже завтра приступить к исследованиям.

— Если каждый из нас возьмется спустить вниз несколько узлов, — ответил Уэйкфилд, — мы с Яношем сумеем собрать один из вездеходов еще до сна. А второй скорее всего будет готов к завтрашнему полудню, если нам ничто не помешает.

— Вполне реальное предложение, — отозвался доктор Браун. — Только прежде посмотрим, что мы успеем сделать через три часа и насколько устанем.

Ричард вскарабкался в крошечное кресло и подождал, пока сработает автоматическое устройство, крепящее сиденье к тросу.

— Кстати, — проговорил он, начиная путь наверх, — спасибо тебе, Янош, за шутки. Без них мы, наверное, и не справились бы так быстро.

Табори улыбнулся и помахал другу. Глядя вверх с движущегося кресла, Ричард Уэйкфилд едва мог различить слабый огонек лобового фонаря Франчески. „Теперь она в ста этажах над моей головой, — подумал он. — Это всего лишь два с половиной процента расстояния отсюда до ступицы. Невероятно огромное помещение“.

Опустив руку в карман, он извлек переносную метеостанцию, которую попросил его взять с собой Такагиси. Профессор желал иметь точный профиль всех атмосферных параметров в чаше Северного полюса Рамы. В его моделях атмосферной циркуляции Рамы особую роль играли зависимости плотности и температуры воздуха, учитывающие удаление от входного шлюза.

Уэйкфилд следил за давлением, оно постепенно снижалось в ходе подъема начиная с 1,05 бара — почти как на Земле. Температура держалась равной -8 градусам по Цельсию. Ричард откинулся назад и закрыл глаза. Странное это дело — ехать в неустойчивой корзине в полной тьме. Он приглушил звук одного из каналов передатчика; переговаривались Тургенева с Яманакой, хотя обоим в общем сказать было нечего. Включил погромче шестую симфонию Бетховена.

Слушая музыку, Ричард не без удивления ощутил в сердце тоску по Земле, порожденную внутренним зрением при звуках мелодии… ручейки, зеленые поля и цветочки. И он вдруг словно потерялся — был не в силах даже восстановить невероятную цепь событий, приведших стратфордского мальчишку из родительского дома сперва в Космическую академию в Колорадо и наконец сюда на Раму… в эту шаткую корзинку, возносившую его вверх по Лестнице Богов.

„Нет, Просперо , — сказал он самому себе, — никакой маг не смог бы придумать подобного“. Он вспомнил, как впервые мальчиком смотрел „Бурю“ и как был испуган картинами мира, выходящими за пределы нашего понимания. Магии нет, уверял он себя тогда. „Есть только естественные явления, которым люди не знают еще объяснения. — Ричард улыбнулся. — Разве Просперо — маг? Он просто разочаровался в науке“.

Но уже миг спустя Ричард Уэйкфилд окаменел, потрясенный невиданным доселе зрелищем. Кресло, как и прежде, бесшумно скользило вверх, вдоль лестницы… но внутрь Рамы ворвался рассвет. В трех километрах под Ричардом врезанные в Центральную равнину длинные прямые долины, что тянулись от края чаши до Цилиндрического моря, вдруг взорвались светом. Шесть линейных солнц Рамы, по три в каждой половине цилиндра, тщательно и продуманно освещали чуждый мирок. Сперва Уэйкфилд ощутил головокружение, а вместе с ним и дурноту. Он висел в воздухе на тонком тросе, в тысячах метров над поверхностью. Уэйкфилд закрыл глаза и попытался привести в порядок собственные чувства. „Ты не можешь упасть“, — напомнил он себе.

— Ай-и-и! — услышал он вопль Яманаки.

Из последовавших слов японца Ричард понял, что, вздрогнув от внезапной вспышки света, Хиро сорвался с середины трапа „Гамма“. Он пролетел уже метров двадцать или тридцать, когда, ловко и небезуспешно извернувшись, сумел ухватиться за поручень.

— С вами все в порядке? — спросил Дэвид Браун.

— Кажется, — безжизненным голосом отвечал Яманака.

Когда этот краткий кризис завершился, все сразу заговорили.

— Чистая фантастика! — кричал доктор Такагиси. — Потрясающий уровень освещенности. И все это происходит до вскрытия моря. Вот и различие. Крупное различие!

— Подготовьте мне новый блок с пленкой, принесите прямо к лестнице, — проговорила Франческа. — Я почти все отсняла.

— Какая красота! Что за невероятная красота, — добавил генерал О'Тул. Оставаясь на „Ньютоне“, они с Николь де Жарден видели все на экране. Расположенная в ступице релейная станция транслировала на корабль все, что снимала Франческа.

Ричард Уэйкфилд не говорил. Он молчал и просто смотрел, завороженный видом открывшегося под ним мира. Внизу, у подножия лестницы, маячили еле различимый Янош Табори, агрегаты лифта, полузавершенный лагерь. Но уже одно расстояние до них открывало истинный размер чуждого мира. Охватывая взглядом сотни квадратных километров Центральной равнины, в каждом направлении он различал удивительные формы. Но и воображение его, и зрение не знали ничего равного Цилиндрическому морю и заостренным массивным сооружениям, находящимся против него в Южной чаше в пятидесяти километрах отсюда.

И по мере того как его глаза привыкали к свету, гигантский центральный шпиль в середине чаши словно становился все больше и больше. Первооткрыватели так и назвали его — Большой рог. „Неужели его высота и в самом деле восемь километров?“ — спросил Уэйкфилд у себя самого. Большой рог шестигранником окружали шесть шпилей пониже, невероятной величины висячие переходы связывали их между собой и со стенками Рамы. Эти переходы превосходили размером все сотворенное человеком на Земле, но и они терялись возле располагавшейся по центру громады, протянувшейся вдоль оси вращения цилиндра.

Спереди на полпути между висевшим у Северного полюса Уэйкфилдом и гигантским сооружением на юге по поперечнику весь цилиндрический мир охватывала голубовато-белая полоса. Присутствие здесь заледеневшего моря казалось землянам и немыслимым, и неуместным. Земной разум твердил: „Море не должно таять, иначе вся вода хлынет к оси цилиндра“. Но вращение Рамы удерживало в берегах странное море. И любой член экипажа „Ньютона“ лучше чем кто-либо на Земле знал, что на берегах этого моря он будет весить столько же, сколько и у какого-нибудь земного моря.

Посреди Цилиндрического моря на острове высился город — здешний Нью-Йорк. С точки зрения Ричарда, в свете искусственных вспышек небоскребы имели куда менее броский вид, чем теперь. Но в лучах собственного солнца Рамы было ясно, что этот город играет в корабле центральную роль. Из любой точки внутри Рамы глаза тянулись к нему — к этому овальному островку, своими сооружениями в единственном месте нарушавшему бледно-зеленую гладь Цилиндрического моря.

— Только поглядите на Нью-Йорк, — голос доктора Такагиси ворвался в переговорное устройство Ричарда. — Не меньше тысячи зданий, каждое высотой более двухсот метров. — Японец умолк на секунду. — Придется искать их там. Я уверен. Наша истинная цель — это Нью-Йорк.

Начальное возбуждение и возгласы сменились долгим молчанием, пока каждый из космонавтов навечно впечатывал залитый солнцем мир Рамы в собственное сознание. Ричард отчетливо видел Франческу в четырех сотнях метров от себя. Она уже была в ступице, а его кресло пересекло грань между лестницей и трапами.

— Услышав советы доктора Такагиси, мы с адмиралом Хейльманом переговорили, — нарушил молчание Дэвид Браун, — и не обнаружили явных причин менять наши планы на сегодняшнюю вылазку. Во всяком случае, на столь ранней стадии. Если не будет никаких неожиданностей, действуем дальше в соответствии с наметками Уэйкфилда. Заканчиваем сборку обоих лифтов, спускаем вниз части вездехода для последующей сборки и ночуем в лагере у основания лестницы, как и собирались.

— Меня не забудьте, — крикнул Янош в микрофон. — Только мне, бедному, ничего и не видно.

Отстегнув пояс, Ричард Уэйкфилд ступил на карниз. Он поглядел вниз, туда, где вся лестница исчезла из виду.

— Прием, космонавт Табори. Мы на станции „Альфа“, по вашему сигналу мы можем поднять вас сюда.