Книга: Навигатор Пиркс ; Голос неба
Назад: XIV
Дальше: XVI

XV

Историю эффекта Экстран мы собирались доложить на Научном Совете только через три дня — нужно было время, чтобы систематизировать результаты, подготовить более детальные протоколы наблюдений и увеличить некоторые снимки. Но уже назавтра в полдень я отправился к Бэлойну. Он принял новость удивительно спокойно; я недооценивал его выдержку. Больше всего он был задет тем, что мы хранили от него нашу тайну до конца. Я много распространялся на эту тему, словно поменявшись с ним ролями — ведь когда я приехал в поселок, то именно Бэлойн тогда изо всех сил старался объяснить, почему меня не пригласили раньше. Но теперь речь шла о деле, несравненно более серьезном.
Я попытался подсластить пилюлю всевозможными доводами; Бэлойн на все отзывался ворчанием. Он долго сердился на меня — и его можно было понять, — хотя под конец разговора будто бы согласился с нашими доводами. Дональд таким же неофициальным образом предупредил Дилла; и единственный, кто обо всем узнал только на заседании, был Вильгельм Ини. Хоть я его терпеть не мог, но невольно восхищался — он и глазом не моргнул во время сообщения Дональда. Я непрерывно наблюдал за ним. Этот человек был прирожденным политиком. Только, пожалуй, не дипломатом, ибо дипломат не должен быть слишком злопамятным. А между тем Ини почти через год после этого заседания, когда Проект уже перестал существовать, передал в печать через подставное лицо целую кучу сведений — и в первую очередь о нашей с Дональдом затее, в соответствующем свете и с соответствующими комментариями. Если б не Ини, эта история вообще не приобрела бы того сенсационного характера, который заставил различных высокопоставленных людей, включая Раша и Мак-Магона, взять меня и Дональда под защиту.
Читатель мог убедиться, что если мы и были в чем виноваты, то лишь в непоследовательности, ибо наша секретная работа в конечном счете так или иначе должна была пройти через жернова Проекта. Но дело изобразили как весьма опасный саботаж с гнусной целью повредить Проекту — мы-де не обратились сразу к компетентным специалистам (то бишь к ядерным баллистикам Пентагона), а работали кустарными средствами, в малом масштабе, и тем самым давали «противнику» возможность обогнать нас.
Я забежал столь далеко вперед, чтобы показать, что Ини был совсем не таким безобидным, каким старался выглядеть. Во время заседания он позволил себе лишь бросить несколько взглядов в сторону Бэлойна, которого он наверняка считал соучастником нашего заговора; хоть мы и старались сформулировать предварительное сообщение так, будто секретность нашей работы была продиктована требованиями методики и неуверенностью в успехе (под «успехом», понятно, подразумевалось то, чего мы больше всего боялись); однако все эти оправдания ни чуточки не обманули Ини.
Затем завязалась дискуссия, в ходе которой Дилл довольно неожиданно заявил, что осуществление Экстрана могло принести человечеству не гибель, а мир, ибо тогда рухнула бы доктрина «своевременного предупреждения», которая базируется на существовании интервала между запуском межконтинентальных ракет и появлением их на экране оборонительных радаров. Глобальное оружие, разящее со скоростью света, исключало возможность «своевременного предупреждения» и ставило обе стороны в положение людей, которые приставили друг другу револьверы к виску. Это могло бы привести к всеобщему разоружению. Дональд ответил ему, что с равным успехом это может закончиться и совершенно иначе.
С этого момента Ини перестал притворятся, будто он всего лишь нейтральный представитель или наблюдатель от Пентагона; это проявлялось по-разному, но всегда самым неприятным образом. Так, нашествие армейских специалистов-ядерщиков и баллистиков, начавшееся сутки спустя и походившее на оккупацию вражеской территории (вертолеты налетели, как саранча), было уже в полном разгаре, когда Ини наконец удосужился известить об этом Бэлойна по телефону. Вместе с тем приезд обещанных сотрудников Контрпроекта отсрочили. Я был абсолютно уверен, что армейские ядерщики, которых я учеными ни в каком смысле не считал, только подтвердят наши результаты на опытах в масштабе полигона, но бесцеремонность, с которой у нас изъяли все данные, забрали аппаратуру, ленты, протоколы, развеяла остатки моих иллюзий, если я их вообще питал.
Дональд, которого едва пускали в собственную лабораторию, относился к этому философски и даже объяснял мне, что иначе и быть не может; в лучшем случае могли бы соблюсти внешние приличия, а это ничего не меняет — ведь подобные действия логически вытекают из положения дел в мире… и так далее. В определенном смысле он был прав; но человека, который явился ко мне поутру (я еще лежал в постели) и потребовал все мои расчеты, я все-таки спросил, есть ли у него ордер на обыск и не собирается ли он меня арестовать. Это несколько умерило его прыть, и я хоть смог почистить зубы, побриться и одеться, пока он ожидал в коридоре. Все это было порождено ощущением полнейшего бессилия. Я только твердил себе, что должен радоваться — каково бы мне было, если б пришлось отдавать расчеты, предсказывающие finis terrarum.
Мы ползали по поселку как мухи, а тем временем Армия все сбрасывала с неба свои, казалось, нескончаемые отряды и снаряжение. Эту операцию наверняка не импровизировали в последнюю минуту: ее подготовили заранее в каких-то общих чертах — ведь они не знали, что именно выскочит из Проекта. Им потребовалось всего три недели, чтобы непосредственно приступить к серии микротонных взрывов; меня нисколько не удивило, что мы и о результатах узнавали лишь благодаря тому, что просачивалось от младшего технического персонала, который соприкасался с нашими людьми. Впрочем, когда ветер дул в сторону поселка, взрывы слышны были всем. Из-за их ничтожной мощности радиоактивных осадков практически почти не было. Не приняли даже каких-нибудь особых мер предосторожности. К нам уже никто не обращался; нас игнорировали так, будто мы вообще не существовали. Раппопорт объяснял это тем, что мы с Дональдом нарушили правила игры. Возможно. Ини пропадал по целым дням, курсируя со сверхзвуковой скоростью между Вашингтоном и поселком.
В первых числах декабря, когда начались бури, установку в пустыне разобрали и упаковали; четырнадцатитонные вертолеты-краны, вертолеты пассажирские и всякие прочие в один прекрасный день поднялись в воздух, и Армия исчезла так же внезапно и слаженно, как появилась, забрав с собой нескольких научно-технических сотрудников, получивших лучевое поражение во время последнего испытания, когда был взорван заряд, эквивалентный, как утверждали, одной килотонне тротила.
И сразу же, словно с нас сняли заклятье, мы начали суетиться; в скором времени произошло множество событий. Бэлойн подал в отставку, мы с Протеро потребовали, чтобы нам разрешили выйти из Проекта, Раппопорт из лояльности — очень неохотно, по-моему, — сделал то же самое. Один лишь Дилл не устраивал никаких демонстраций, а нам советовал расхаживать по улицам с плакатами и выкрикивать лозунги, — наше поведение казалось ему легкомысленным. В известной мере он был прав.
Нашу мятежную четверку немедленно вызвали в Вашингтон; с нами разговаривали поодиночке и чохом; кроме Раша, Мак-Магона и нашего генерала (с которым я только теперь познакомился), тут были также советники президента по вопросам науки; и оказалось, что наше дальнейшее пребывание в Проекте прямо-таки необходимо. Бэлойн, этот политик, этот дипломат, во время одной из таких встреч заявил, что раз Ини пользовался полным доверием, а он лишь четвертью, то пусть теперь Ини и вербует подходящих людей и сам руководит Проектом. Когда подобные высказывания повторялись часто, с нами обращались как с избалованными, капризными, но любимыми детьми.
Однажды вечером в гостинице ко мне в номер пришел Бэлойн, который в тот день неофициально, с глазу на глаз, встречался с Рашем; он объяснил мне причины, крывшиеся за этими настойчивыми уговорами. Советники пришли к выводу, что Экстран — всего лишь случайная осечка в начавшейся серии открытий, что по существу это прямое указание на перспективность дальнейших исследований, которые являются теперь проблемой государственной важности, вопросом жизни и смерти. Я счел эти рассуждения бессмысленными, но, пораздумав, пришел к выводу, что мы действительно можем вернуться, если только администрация примет наши условия (которые мы тут же начали разрабатывать). Ибо я уяснил себе, что если эта работа будет продолжаться без меня, то я никогда уже не смогу со спокойной душой вернуться к своей чистой, незапятнанной математике. Ведь моя вера в полную безопасность, сопутствующую звездному сигналу, была только верой, а не абсолютно надежным знанием. Впрочем, Бэлойну я объяснил это короче: будем следовать афоризму Паскаля о мыслящем тростнике. Если уж мы не можем противодействовать, то будем хотя бы знать.
Посовещавшись вчетвером, мы докопались и до того, почему Проект не был отдан Армии. Военные воспитали для своих целей особый тип ученого — дрессированных специалистов, таких, которые решают элементарные задачи и способны к ограниченной самостоятельности; они делали свое дело превосходно — но только «от» и «до». А космические цивилизации, мотивы их действий, жизнетворное влияние сигнала — все это было для них черной магией. «Как и для нас, положим», — с обычным ехидством заметил Раппопорт.
В конце концов мы согласились продолжать работу. Доктор юриспруденции Вильгельм Ини исчез из Проекта, но его тут же заменили другой личностью в штатском, мистером Хью Фэнтоном. Иными словами, мы поменяли шило на мыло. Бюджет был увеличен, сотрудников Контрпроекта (мы о нем напомнили несколько смутившимся попечителям) включили в наши коллективы, а сам Контрпроект перестал существовать, — хотя по официальной версии он вроде никогда и не существовал. Накричавшись, насовещавшись, поставив условия, которые подлежали скрупулезному соблюдению, мы вернулись «к себе», в пустыню — и так начался, уже в новом году, очередной, последний этап Проекта «Голос Неба».
Назад: XIV
Дальше: XVI