ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ДУХАМИ ВОЖДЕННЫ
Глянь, Джеральдина, в глубь моих камней —
Я для тебя кладу на бархат руки.
Дитя, приблизься, попытайся сведать
Перстней моих загадочный язык.
Смотри, мерцают на молочной коже
Берилл, и изумруд, и хризопрас —
Подарки знати. Мной они ценимы,
Но не за цену, а за то, что немо
В них говорит о тайном Мать-земля.
Моим под стать, как шёлк твои ладони.
Я их коснусь – и между нашей кожей
Проскочит электрическая искра.
Что, чувствуешь?.. Теперь смотри, как в камне
Свет зыблется – не будет ли тебе
Лик явлен в актиническом мерцаньи?
Иль может, то ветвей переплетенья
В Саду Желаний дивном, богоданном?
Что видишь там? Сиянья паутинка
Прокинулась? То лишь начало. Вскоре
Мир духов нам подаст благие вести,
Чрез эти огоньки с сознаньем нашим
Он связан; столь же трудно постижима
Сознанья сила, как игра живая
Камней – и цвет их вечный – синева
Сапфира, зелень изумруда, – или
Зачем одето горло птицы Феникс
Всей радугой цветов в песках пустынных,
Но серым – средь полей, и белым – в дебрях
Полярных. Речь имеют эти камни
В Божественном Саду. А здесь – немоту
Мы их толкуем, и познать стремимся
Нетленны формы в теле минерала.
Возьми мой шар хрустальный, Джеральдина.
Смотри, как в сфере правый с левым край
И с верхом низ местами обменялись,
А в глубине, как будто под водою,
Пылающий – вниз пламенем! – чертог.
То комната уменьшенным подобьем
Перевернулась. Там, под сенью зренья
Духовного, всё смутно, всё подвижно;
Там вдруг проглянет из-за грани тайной
Чего здесь нет. Моё лицо, вниз бровью,
Сияньем облачится розоватым,
Как анемона в нише каменистой
Лученьем одилическим. И следом
За Формою моей, другие Формы,
В других лучах, тебе в глаза вохлынут,
Я в том ручаюсь! Будь лишь терпелива
И не спугни случайно сил капризных.
Ведь искра та, что в Медиуме вспыхнет,
В каналах путь для дружественных
Духов Отважных озаряя – на болотный
Похожа огонёк, блуждает, гаснет…
Я призвала тебя, чтоб обучить.
Начало было славным, все признали.
Твой транс в субботу полным был, глубоким.
Твоё едва дыханное держала
Я тело у груди, толпились Духи
У губ твоих девических и тихо
Вели благую речь; иные, впрочем,
Пытались изрекать чего невинность
Дремавшая не знала бив помине;
«Изыдите!» – я им велела. В ухе
Моём прилежном Духов голоса
О том звенели, что кристальной чашей
Ты избрана для них, Сосудом силы,
Откуда черпать свежесть даже мне,
С моей усталой мудростью, пристало.
То значит – избираю я тебя
Помощницею для моих сеансов,
Товаркой милой. А потом, как знать,
Не станешь ли сама ты Духов жрицей?..
Тебе знакомы дамы, что сегодня
Придут. Вниманья жаждет баронесса.
Она скорбит о мопсе опочившем,
Что бегает в полях извечно-летних
И лай знакомый шлёт. Будь осторожна
С судьёю Хольмом, в нём живёт неверье
И, даже усыплённое, воспрянет
При поводе малейшем. Обещает
Других всех больше – в смысле благ духовных! —
Графиня молодая Клергров, скорбью
Объятая: ужасной лихорадкой
Был сын её единственный похищен
В вояже год назад, двух лет от роду.
Прерывистое слышно лепетанье
Его нам на сеансах – о чудесных
Лугах, где он венки из маргариток
Плетёт невянущие, – но графиню
Не утешает это; бледну прядку
Она с собой повсюду носит. Жаждет
Лишь одного – на миг его ладошки
Коснуться, поцелуй ему единый
Отдать, чтоб знать доподлинно – он есть,
А не проглочен Хаосом и Тьмою…
Я говорю об этом, Джеральдина,
Поскольку… я хочу тебе поведать
О том, как мы, с кем речь имеют Духи,
Стараемся «явленьями» дополнить
Дары и знаки Духов непрямые,
Что посланы бывают осязанью,
И зрению, и слуху – да, дополнить
И подкрепить, чтоб не было сомнений,
Чтоб истинность их стала очевидной!..
Звонят, бывает, Гости в Колокольцы;
По комнате Огни танцуют;
Руки Небесные касаются нас, смертных.
Бывают и Аппорты – вин бокалы,
Цветы морские, и венки со смирной.
Порой же Силы не даруют знаков.
Но даже в дни пустые – когда тело
Моё болеет и не слышит ухо
Благие голоса – приходят люди
За утешеньем, иль за верой новой.
И я просила наставленья Духов,
Как быть в такие дни – и научили
Они меня, как… разыграть «явленья»,
Скорбящих тем утешив, озадачив
Всех маловеров подтвержденьем зримым.
Перчатки белые на «паутинках»
Сойдут за руки, что живут без тела;
Небесные венки на тонких нитях
Повиснут с люстры. Что один способен
Проделать Медиум, то двое смогут
Ещё улучшить. Так стройна, тонка ты,
Меж двух экранов, верно, проскользнёшь ты?..
А ручки твои в лайке пусть игриво
Промчат по кринолину, иль колена
Мужчины-подозрителя коснутся,
Благоуханьем бороду овеют…
Что ты сказала? Лгать ты не желаешь?
Позволь напомнить, кем была ты прежде:
Хорошенькой служанкой, что смотрела
На молодого господина томно
И угодила к госпоже в немилость.
Теперь спрошу я: кто пришёл на помощь?
Кто пищу, кров, одежду предоставил?
Открыл в тебе нежданные таланты,
И томность обратил на соисканье
Духовного и прочего богатства?..
Лепечешь благодарности?.. Ещё бы.
Пусть Благодарность приведёт к Доверью!
Обман наш малый – это род Искусства,
Простым иль сложным быть оно умеет.
Так женщины всё вкладывают сердце
В одежду кукол восковых (мужчины
Из мрамора ваяют херувимов),
Иль вышивают на подушках скромных
Цветы, что на холстах запечатлены
В дворцах вельмож… Ты ложью называешь
Те mises en scene, что на театре Духов
Я составляю. Та же в них искусность,
Что и в Искусстве. Истина в них скрыта,
Как в чудесах, представленных в Писаньи.
Искусству нужен Медиум, посредник —
Колоратура, темпера иль мрамор.
Посредством красок Образ Идеальный
Жены иль Матери себя являет
(Хотя моделью, может, послужила
Распутная какая-нибудь девка).
Через посредство языка вручают
Нам Идеал великие Поэты:
Стал прахом Дант, но Беатриче – с нами.
И вот, посредством Медиума плоти
С её животной дрожью, потом, стоном
Являются Тончайшие Сознанья
Для тех, кто с верой ждёт. И той же плоти
Приказывают тайно, научают,
Как фосфор зажигать, как нити свесить,
Иль как тяжёлый стул воздеть над полом.
Телесные покровы и одежды
Себе спрядают Духи из дыханья
Моей груди, – позволь, я поцелуем
Его частицу дам тебе. А коли
Не явятся Они, не облекутся —
То почему б нам не создать подобье —
Проворством пальцев и дыханьем тем же,
Вздымающим плоть бренную?.. Понятно?..
Порой вздыхает флейта неподдельно
Их голосом. Но коль Они забудут
Играть, пусть ту же музыку надежды,
Раскаянья, томленья – извлекают
Мои ль, твои ли губы… Говорит
Об истине Искусство, но однако ж
Все чудеса его предстанут ложью
В суде мирском, у химика в реторте…
Мы истину несём по воле Духов
И проявлять обязаны искусность.
Не надо на меня смотреть с вопросом
И со слезой во взоре. Дар сердечный
Прими, бокал вина, дитя-девица,
Тебя он успокоит; сядь поближе,
В глаза мои смотри, подай мне руку,
Мы дышим в лад. Когда тебя впервые
Подвергла я гипнозу и младая
Душа открылась мне, как цветик солнцу,
Я поняла – особый дар имеешь
Ты отзываться на моё внушенье,
Быть слепком мне… В моих глазах ты видишь
Любовь, расположенье (что бы Духи
Ещё ни показали). Без боязни
Моей отдайся власти. Я умерю
Твоё сердцебиение; на сильной
Руке твою я нежность упокою.
Я буду непреклонна, Джеральдина,
В моей любви, в моём добродеяньи.
Ты, верно, знаешь – Женщины бессильны
В том хладном мире, где всем правит Разум,
Где всё измерено и механично.
Там мы – предметы, штучки, безделушки,
Цветы, без корня ставимые в вазы,
Чтоб день процвесть и сгинуть. Но представь же,
Здесь, в комнате, завесами одетой
Из мягких тканей, освещённой еле
Свечи мерцаньем иль полумерцаньем,
Где очерки вещей нечётки, звуки
Двусмысленны, – здесь мы сильны и властны;
Здесь древнее Наитие, вздымаясь
Из Глубины, бьёт гальванизмом в струны
Природы женской; эти струны-нервы
Толкуют, сообщают дальше Волю
Незримых Сил. То мир наш супротивный,
В котором с нами – через нас – давая
Нам власть, беседуют те Силы, коим
Нет постижения и нет предела.
Войди в сей мир обратный, Джеральдина,
Где, как в хрустальной сфере, всё превратно:
Где кверху притяженье, лево – справа,
Где вспять часы идут, и восседают
На троне женщины в одеждах пышных,
В уборе роз душистых; в их короне
Агат и изумруд и камень лунный
Сияют, ибо здесь мы – Королевы
И Жрицы; всё течёт по нашей Воле.
Все маги – ловкачи. И в нас не больше
Ловкачества, чем в тех Жрецах верховных,
Которые толпу склоняли к вере
Шутихами и магией, чтоб отсвет
Небесного Огня явился в тусклых
Глазах, которым до речей священных
Нет дела… Успокоилась? Прекрасно.
По венам голубым твоим перстнями
Я проведу, в тебя вольётся сила.
Ты благо ощущаешь. Ты спокойна.
Моей рабой себя зовешь? Напрасно.
Поменьше вычурных словес и жестов,
Коль хочешь преуспеть на нашей сцене.
Моя ты Ученица и товарка!
Сибиллой Иле не станешь ли однажды?!
Пока же будь почтительной и кроткой
Пред дамами, и нежно молчаливой
Перед мужскими взорами; знай, чинно
Чай разноси (а ушки на макушке —
Нам в болтовне гостей немало проку!).
Смотри, вот кисея (у нас тайник тут!);
Цветы, что с неба хлынут; вот перчатки,
Что в воздухе летать, как руки, будут…
Помочь должна ты с сыном леди Клергров!
Она безумно жаждет прикоснуться
К нему хотя б на миг, к его ручонке.
Ты в темноте – вот этак – подползи к ней,
Упри на миг ей локоток в колено,
Тронь пальчиками щёку – (ведь не зря же
Рука твоя нежна, как в перевязках!)
Что? Вред?.. Какой? Одна лишь будет польза
Для Веры для её; и хитрость наша
Невинная, коль укрепляет Веру,
Полезна тож. На, прядь волос возьми-ка,
У горничной отрезана и цветом
Совсем как та, что от бедняжки сына.
Ты в темноте подбрось ей эту прядку
В ладони страждущие – будет Благом
То для неё и Счастьем столь великим,
Что мы с тобою словно бы под солнцем
Окажемся и ждёт нас процветанье,
Подарки… А её – надежда вечна…