29
Дверь в библиотеку распахнулась.
— Пора идти, Том, — сказал Бирн спокойным голосом. — Как по-вашему?
Не без колебаний Том опустил карандаш.
— Еще немного, — проговорил он. Лицо Бирна едва заметно. Наступила почти полная темнота, и все освещение в библиотеке производит обычная лампа на письменном столе. Свет неровно ложится на лицо Бирна, подчеркивая глубокие морщины.
— По-моему, уже пора идти. — Бирн показывал глазами на потолок. — Прислушайтесь. Разве вы не слышите?
Слабый шелест колес доносится из длинного коридора, выкатывает на площадку, огибает угол.
Том поджал губы, побелевшие по краям.
— Не понимаю… — Звякнула дверца лифта, запели блоки. — Кто это? — Он еще не продумал эту мысль. Имя Джона Дауни даже не приходило ему в голову.
— Пошли! — Бирн схватил юношу за руку и потянул в сторону одного из французских окон.
Вздрогнув, остановился лифт, заскрипела дверца.
— Подождите минутку… Не понимаю. Здесь кто-то есть.
— Дверь заперта! — Бирн сражался с задвижкой.
— Не может быть, я никогда не закрываю ее.
— Ключ с другой стороны.
Том тоже увидел его — снаружи в замке. Воздух вокруг него наполнился странным запахом, чем-то химическим и едким. Тут только он вспомнил этот звук и понял его природу. Колеса оставили холл и медленно покатили в сторону библиотеки, истинный ужас и паника охватили его.
— Господи! Он едет к нам!
Кулак Бирна пробил стекло, пальцы ухватили за ключ, повернули. Дверь открылась, аммиачная вонь ударила в нос, наполнила пазухи.
Они вывалились на террасу — слишком близко, совсем рядом с домом. Запах аммиака уже проникал в тихий ночной сад.
Позади что-то звякнуло, и перекосившийся на мгновение свет выхватил их напряженные бледные лица; не оглядываясь назад, они поняли, что лампа погасла. Он — кем бы он ни был — уже находился возле французских дверей. И всю террасу окружали рампы, спускающиеся с уровня на уровень…
Спотыкаясь, они сбежали по ступеням на лужайку и, поднырнув под нижние ветви деревьев, бросились к дорожке. Неровный хруст гравия под ногами радовал душу. Ноги их цеплялись за мелкие камни, сердца грохотали, в ушах гудело.
Тихие деревья вокруг них внимательно наблюдали.
Они остановились, только оказавшись в коттедже. Когда дверь захлопнулась за ними, Том услышал, что Бирн с неразборчивым ругательством потянулся к выключателю.
— Боже мой, что это было? — Том отметил необычайную бледность лица Бирна. Нетрудно было догадаться, что и сам он выглядит не лучшим образом. Бирн сунул руку под кухонный кран, потом перевязал ее платком. На хлопковой ткани немедленно проступило ярко-алое пятно, продолжавшее расползаться.
Ощутив, что губы его пересохли, Том облизнул их языком — без особого успеха.
— Я думаю… я думаю, что это был призрак Джона Дауни. Если вы верите в подобные вещи.
— А вы?
— Другой возможности не остается. — Голос его прозвучал неожиданно сухо. — Решать не мне. Всем этим кто-то распоряжается. — Том еще раз посмотрел на побагровевшую ткань на руке Бирна. — Надо бы показать вашу руку.
— Все будет в порядке. — Бирн возился с повязкой. Холод в его голосе сделал последующие слова почти невозможными. — Итак, вы думаете, что это был призрак? Существо сверхъестественное?
— А что же еще? — Том взглянул прямо ему в лицо. — Подумайте сами. Вы согласитесь немедленно вернуться в поместье? Рискнуть, предположив, что мы ошиблись — и в источнике шума, и в запахе? Увидели один и тот же сон. — Он подошел к окну и посмотрел вдоль дорожки, на опутанное паутиной деревьев поместье. — Итак, вернемся?
— Нет, — ответил Бирн. — Ни за что.
— Боже, что за вечер! Отдам все что угодно за пиво! — с пылом проговорил Том.
— Пабы как раз закроются, пока мы до них доберемся, — сказал Бирн. — Придется ограничиться кофе. Или вы хотите чаю?
— Лучше кофе, — вздохнул Том. — Крепкого и черного.
Бирн взял кувшин и наполнил чайник.
— Я тут… кое-что экспроприировал в поместье.
Том остался на своем месте.
— Вижу, вы устроились как дома.
— Часть сделки, — кротко ответил Бирн, — жилье и пансион. Так же как и у вас.
— Простите, но я ни в коей мере не осуждаю вас. — Глупые слова. Том вернулся в комнату и заставил себя сесть за стол. Оба не хотели говорить о поместье, которое было так близко — как раз в конце дорожки. Но что еще могло там сейчас находиться? Разговор вышел скомканный и неловкий. Процветали нейтральные темы — политика, музыка, образование. Никому из них даже не пришло в голову лечь в постель и попытаться уснуть.
— А у вас есть братья или сестры? — спросил Бирн спустя какое-то время.
— Нет, я единственный ребенок. Моя мать… я не знаю своего отца. Они разъехались до моего рождения.
— А вы знаете, кто это был?
— Какой-то знакомый мамы по университету. Прогостивший у нее одну ночь, как сказала она, особа незначительная. Не такая, чтобы можно было рассчитывать на совместную жизнь.
— Тем не менее он сумел начать вашу жизнь…
— Именно так. — Том допил кофе. — А как насчет вас? Откуда вы?
— Я родился в Лондоне, хотя до недавних времен жил в Йоркшире.
— И что же вы делаете здесь?
Бирн откинулся на жесткую спинку кухонного стула.
— Провожу время, устроил себе перерыв…
— Я бы сказал, что быть садовником в поместье — это не отдых.
— Смотрите, кто говорит! Знаете что, это должны были делать вы. Кейт попросила меня остаться, чтобы дать вам свободу.
— Боже, а я провожу все время в этой проклятой библиотеке… Я действительно не понимаю, что происходит. — Том взъерошил пальцами волосы. Здесь он чувствовал себя скованно, вокруг было слишком неопрятно, слишком грязно. — Я хочу сказать, что всякий может попытаться написать книгу; и почти все, кого я знаю (сотни человек… и вы тоже), считают, что все это выдумано, однако нельзя сказать, нельзя сказать наверняка…
Бирн посмотрел на напряженное лицо Тома, на его угрюмые глаза.
— А чем же еще вы заняты?
— Это… это какое-то нагромождение совпадений. Мне все время кажется, что я имею дело с альтернативным ходом событий, с неким нелинейным, холистическим подходом к прошлому…
— Противоречие в терминах. Время прямолинейно, по крайней мере таким мы воспринимаем его. Рождаемся, живем, умираем. Что бы вы ни делали, из этой последовательности не выпрыгнуть. Но все это несколько… старомодно, правда? А я никогда не замечал в вас склонности к кристаллам и гороскопам.
Но Том ничего не ответил, даже не улыбнулся на легкий укол.
Бирн попробовал снова.
— Почему вы не уезжаете из поместья? Что держит вас здесь?
— Вся беда в этой работе. — На миг глаза Тома закрылись. — Слова текут, повествование приобретает форму. Здесь обитает нечто реальное, такое, о чем должны узнать люди…
— Итак, вы здесь не из-за Кейт?
— Кейт? — На мгновение Том отвлекся. — Я… я не знаю. Она целиком впутана в эту историю, и я еще не способен освободить ее…
— А Питер Лайтоулер?
— Жестянка с червями, древними и гниющими, но все еще ползающими, шевелящимися…
Бирн спросил:
— Но что вы собираетесь делать со своими записями, Том? Неужели ваше повествование способно каким-то образом все уладить?
— Боже мой, я не знаю! Я надеюсь на это, но хотелось бы знать… Боюсь, что одной книги не хватит. Мне почему-то кажется, что я связан с происходящим более непосредственным образом.
— Как это может быть?
— Не знаю. Похоже, я говорю непонятно. — Том вздохнул. Утомление после трех бессонных ночей наконец одолело его. — Не знаю, как насчет вас, но с меня на сегодня довольно.
— Согласен. — Бирн указал на софу. — Вам не надо укрыться?
— Нет, — ответил Том, распрямляясь на ней во весь рост. Глаза его немедленно закрылись, и через считанные секунды он уснул.
Том думал, что утром ему будет трудно вернуться в поместье, однако на деле все оказалось наоборот. Он торопливо проглотил завтрак, кивком распрощался с Бирном и едва ли не бегом бросился к дому.
Торопливо поприветствовав Кейт и Рут, он сразу направился в библиотеку, где его терпеливо ожидали стол, листок и карандаши, выстроившиеся возле бумаги. Кто-то убрал разбитое стекло и собрал лампу, хотя к ремонту еще не приступали.
Этим займется Бирн, подумал Том рассеянно. В конце концов, его собственная работа…
Запах аммиака выветрился; ничто не напоминало о случившемся, если не считать разбитого окна. Неужели остальные тоже слыхали это? — подумал он. Неужели тень Джона Дауни прикоснулась вчера не только к нам?
Но он уже сидел за столом с карандашом в руке, и чистый лист бумаги манил его ровной поверхностью.
Том начал.
