Год 1500. Некоторые жестокосердные персоны признают мою значимость

— При отсутствии указаний я сделал то, о чем меня и просили. В конце концов его святейшество платит мне и предоставляет крышу над головой. Это больше, чем делали для меня Феме. — Акустика подземного зала превратила голос адмирала в зловещий шепот. Публики в этот раз собралось много меньше, чем во время его посвящения. Света тоже поубавилось.

Услышав подобную неблагодарность, трибунал пришел в негодование.

— Брат Солово, — сказала председательствующая строжайшим тоном, Священный Феме подарил тебе жизнь!

— Она была у меня и до вас, — ответил Солово. — Я полагал, что в вашей власти лишь отобрать ее.

Адмирал не желал проявлять почтительность. Он был совершенно недоволен тем, что путешествие к границам Германии пришлось предпринять едва ли не сразу после многотрудного возвращения из Англии и ледяного прощания с ее королем. Солово рассчитывал на долгое духовное отдохновение среди своих книг и стилетов… коллекции хранились и в римской, и в каприйской виллах. Более того, некая генуэзка перебралась поближе к первой из вилл, давая ему понять, что будет готова выполнить все его сексуальные фантазии в манере, из-за которой местные дамы пользовались дурной славой. Теперь же вместо столь богатых перспектив он вновь оказался в той части света, в которой цивилизация считалась излишней прихотью. Действительно, есть о чем пожалеть.

Ну что в конце концов могут сделать ему Феме? — размышлял он. Повесить на дереве возле уединенного перекрестка? Пронзить его сердце мечом? Что ж, пусть себе тешатся, если хотят. Ему все равно не остановить их.

Тройка судей недолго пошепталась.

— Мы полагаем, что вашему явному нежеланию разговаривать с нами вежливее есть некоторое оправдание, — наконец произнесла председательница. — К сожалению, наши вестники из всех способов исполнения поручения используют лишь один.

— Свиток был приколот к моей подушке кинжалом, и паук на лице… Согласитесь, просыпаться так неприятно.

— Вам следует избавиться от ненужной чувствительности, адмирал, вставил другой судья, бледнолицый северянин, насколько можно было видеть в тусклом свете под капюшоном. — Тогда жизнь сделается много проще.

— Начнем с того, — возразил адмирал Солово, — что при всех неудобствах пиратской работы я всегда старался культивировать в себе некоторую чувствительность.

— Ну, как хотите, — последовал ответный выпад. — Дело ваше. Я просто хотел дать совет.

— Что, к счастью, близко к истинным целям вашего пребывания здесь, адмирал, — добавил третий судья, кондотьер с холодными глазами (более типичного Солово не видел). — Мы хотим поделиться с вами своими думами.

Солово хотел было сказать, что можно просто отправить письмо, но решил, что и без того перегнул палку в своем негодовании.

— Тогда я в вашем распоряжении, — на всякий случай он глянул на закрытые двери огромного зала и охраняющие их статуи. — Разве не так?

— Именно так, — согласилась председательница трибунала, показывая, что не опасается грубых истин. — Объявляю закрытое заседание, на котором не будут присутствовать другие сестры и братья, однако можете не сомневаться — не из-за нехватки средств и возможностей. Ни одно собрание Феме не происходит, если не обеспечена его безопасность в ближайшей округе. Но откуда этот бунтарский дух? Когда наконец покоритесь вы нашему великому предприятию?

— Быть может, когда вы поведаете, в чем оно состоит?

Трое судей одновременно издали короткие звуки, свидетельствующие о возмущении.

— Мы сообщаем то, что вам следует знать, — сказал кондотьер. — Где же ваша вера?

На это у адмирала не было готового и безопасного ответа, посему он промолчал.

— Мы слыхали, — отозвалась председательница, — что аргументация благословенного Гемиста убедила вас. Разве этого недостаточно?

— Откровенно говоря, нет, — ответил Солово. — Довольно жидкий фундамент, чтобы строить на нем жизнь альтруиста. Зачем мне общаться с английскими варварами или рисковать жизнью в обществе Борджиа ради книги, с которой согласен мой интеллект? Подобных томов в моей библиотеке отыщется немало.

— Назовите их, — приказал кондотьер. — Естественно, «Размышления» упоминать незачем.

— Не сомневаюсь, что ваши шпионы уже переписали все мое имущество, но если вы настаиваете.

— Настаиваем, — подтвердил кондотьер.

— Хорошо, я назову грека Гераклита, который утверждает, что огонь основа Вселенной и что все происходит в вечном потоке между светом и тьмой, голодом и насыщением, войной и миром. Истина в гармонии этих противоположностей. Потом есть еще Сократ, который учит, что жизнь следует переживать непосредственно, не пропуская сквозь фильтр рассудка и учености. Платон предлагает правление философов, а наставления Трибад Филениса Левкадийского своей изобретательностью возбуждают во мне плотские желания. Довольно этого?

Трибунал решил, что довольно.

— Этого достаточно, — проговорила дама, руководившая судилищем, — чтобы подтвердить справедливость наших первых предположений. Ваше путешествие сюда не было напрасным. Снова мы пренебрегли вами, адмирал; признаем свою вину. Не имея доказательств нашей благосклонности и доверия, ваш энтузиазм — если стоику позволительно обладать таковым — ослабел. Там, где мы ждали от вас целеустремленности, вы безумно разбрасывались, адмирал. Подобная рассеянность не красит вас, но и мы со своей стороны не будем более проявлять к вам пренебрежения и безразличия. Вы будете участником наших советов.

Подчинив разуму желание жить, Солово решился, поскольку мог рискнуть предположением.

— Почему? — спросил он. — Чего вы боитесь?

И сразу же понял, что попал в цель. На какую-то долю секунды лица фемистов перестали быть их абсолютными рабами — как бывает со всеми, кто замахивается на великое. Мгновенная оплошность сказала Солово больше, чем все, что он слышал той ночью. Неспособность же трибунала ответить на его вопрос даже после очередных перешептываний тоже свидетельствовала о многом.

Дама-фемистка отвечала, вновь овладев интонациями ученой римской речи.

— Например, если вы хотите открыто поговорить с нами о вашем недавнем поручении, мы готовы к этому. Теперь мы хотим, чтобы вы служили нашим интересам разумным оружием.

Солово заглянул внутрь себя и обнаружил, что среди воспоминаний об английском приключении кое-что оставалось еще неулаженным.

— Очень хорошо. Позвольте мне испытать наши новые взаимоотношения. Должен ли я, исходя из отсутствия альтернативных указаний, считать, что вы разделяете стремление папы Александра сохранить в Англии династию Тюдоров?

— Можете, — ответил кондотьер. — Однако мы полагаем, что папство однажды пожалеет об этой политике. Мы хотим, чтобы Британские острова подчинялись самой твердой и централизованной власти. У нас есть виды именно на эту конкретную расу, и мы хотим, чтобы она сплавилась в современное национальное государство.

Шея Солово уже начинала ныть, поскольку ему все время приходилось задирать голову к трибуналу, восседавшему перед ним на помосте. Однако он заставил молчать протестующее тело.

— Странно выходит. При посвящении мне говорили, что вы стоите за возобновление старинных и лучших порядков. Восстание кельтов, безусловно, сулило возвращение античности.

— От нас не следует ждать обязательного постоянства, — промолвила дама-фемистка со лживой улыбкой. — Постоянство — служанка рационализма и ведет к предсказуемости. Не все старинное лучше и не все хорошее уже рождено. Мы выбираем и оставляем. Иногда, чтобы вернуться назад, приходится идти вперед.

— Что предусмотрено для меня в ваших планах? — спросил адмирал.

— Они… текучи, брат Солово, — произнес кондотьер. — Пока продолжайте в том же духе.

Солово поглядел на фемистов, они ответили ему тем же. Поединок как будто неравный: трое против одного, амбициозная тайная организация неведомого размера против простого смертного… однако каким-то образом дело обстояло не так. Солово ощущал, что трибунал не вправе применить к нему ряд крайних мер, и в известном смысле воспринимал себя в этом судилище господином, выносящим собственное решение.

Обдумывая сей парадокс, он позволил неловкому молчанию затянуться, а потом, сделав очередной интуитивный скачок, приземлился в весьма интересных краях.

— Выходит, я значусь в вашей Книге, не так ли?

— В Книге?

Трибунал принял скорбный вид.

— Мы предполагаем это, — подтвердила председательница после короткой паузы. — В ней есть аллюзии, которые могут относиться к вам.

— А можно взглянуть?

— Нет, это может исказить подробности пророчеств.

— Вы всегда так считали? И завербовали меня именно поэтому?

— Снова нет. Это лишь недавно ученые-аналитики в наших тайных университетах установили соответствие между писаниями и вашей карьерой. Во время вашего посвящения каменные боги, в которых мы влили немного божественной эссенции, признали вас. Мы всегда приглядываем за ними, однако подобные события случаются не каждое столетие. Тогда-то мы впервые всполошились.

— Я помню античных колоссов, — сказал Солово, оглядываясь на статуи, но…

— Они в основном молчат, адмирал, — сказал кондотьер. — С помощью чародейства мы можем сохранить какую-то долю тех богов, что могут еще протянуть, и мы храним их божественность в камне, чтобы переждать эру исламо-христианского монотеизма. Они, естественно, благодарны и помогают нам изо всех сил.

— Боги без почитателей, — прокомментировал Солово. — Как скорбно звучит!

— Мы намерены это изменить, — со спокойной уверенностью проговорил кондотьер. — Мы можем выступать в союзе с атеистами и эльфами, радикальными гуманистами и теми, кто страдает от ностальгии по Римской империи… да со всеми, кто не удовлетворен нынешним положением дел. Однако мы ни на миг не теряем из виду наши древние цели. Ну вот, адмирал, теперь вы знаете наш «великий секрет»! Мы хотим, чтобы старинные боги разорвали свои каменные пределы, вдохновленные молитвами миллионов!

Открывшиеся глубины заставили Солово изобразить на лице потрясение вкупе с удовлетворением, но он не поверил ни слову.

— И в достижении этой цели я должен сыграть свою роль — в соответствии с книгой ваших предсказаний?

— Похоже, что так, — согласилась дама-фемистка. — И, возможно, критическую. Однако любые подробности могут лишь исказить линии судьбы, предначертанные благословенным Гемистом. Уверьтесь, великие события… предметы, которых даже мы не в силах предвидеть, вращаются вокруг вас.

— И поэтому вы позаботитесь обо мне? — сказал адмирал, не устояв перед соблазном поддразнить.

— На какой-то момент да, — призналась фемистка с достойной одобрения откровенностью. — Если, как предполагает наша Священная книга, от вас зависит спасение мира, мы не можем поступить иначе.

Позади адмирала вдруг послышался грохот. Как раз вовремя оглянувшись, он увидел, как падают вперед и ударяются о землю — чудесным образом невредимые — оба упомянутых изваяния. Когда улеглась пыль, он заметил, что головы и руки лежащих, словно в мольбе, простерты к нему.

— Похоже, — с достойной восхищения прохладцей проговорил кондотьер, остававшийся в своем кресле, — так считаем все мы.