Глава 1. Часть 2
Профессор вскоре уехал и поручил ее заботам Джона Флеминга.
— Может быть, вы подвезете ее до «Льва», Джон, когда поедете в Болдершоу? Она остановилась там, — пояснил Рейнхарт. Они вышли на крыльцо проводить его.
— Он очень милый, — сказала Джуди. Флеминг хмыкнул.
— Мягко стелет… Он извлек из заднего кармана флягу и отхлебнул из нее. Затем протянул Джуди. Когда она отказалась, он приложился еще раз. Джуди смотрела, как он стоит под фонарем, запрокинув голову, и его кадык двигается в такт глоткам. В нем чувствовалась отчаянная напряженность; может быть, как сказал Рейнхарт, его действительно заездили? Но было и другое — в нем как будто непрерывно работала динамомашина, заряжая его внутренней энергией.
— В кегли играете? — Флеминг, казалось, позабыл о своем прежнем безразличии. Может быть, на него подействовало содержимое фляги. — В Болдершоу есть приличная площадка. Не хотите ли присоединиться к нашим забавам? Она колебалась.
— Да ну же, соглашайтесь! Я не собираюсь оставлять вас на растерзание этим полоумным астрономам!
— А разве вы сами не астроном?
— Ну что вы! Криоген, счетные машины — вот моя настоящая специальность, а не эти сказочки про звездочки. Они направились к маленькому бетонному пятачку, где стояла машина Флеминга. На верхушке радиотелескопа горел красный сигнальный огонь, из темном небе за ним уже загорались звезды. Некоторые из них просвечивали сквозь переплетения опор, как будто человек уже поймал их в сеть. Когда Флеминг с Джуди подошли к машине, он обернулся и посмотрел вверх.
— Знаете, я вот все думаю, — сказал он спокойно и совсем мирно, без следа былой агрессивности. Я думаю, что мы находимся на грани решающего скачка в физике. Он начал снимать брезентовый тент своего маленького спортивного автомобиля. Джуди зашла с другой стороны.
— Давайте я помогу вам, — предложила она, но Флеминг, казалось, не слышал ее слов.
— В один прекрасный момент мы где-то прорвем границы наших знаний и — ж-жах! — выскочим наружу. Прямо в новые пределы. И это может произойти здесь благодаря вон той штуке, — он запихнул брезент за сиденье. — «Философия начертана на страницах огромной книги, которая всегда открыта нашим взорам. Я говорю о Вселенной». Кто сказал это?
— Черчилль?
— Черчилль! — он расхохотался. — Галилей! «И написана она на языке математики» — вот что сказал Галилей. Не пригодится ли вам для репортеров? Джуди смотрела на него, не зная, как к этому отнестись. Он распахнул дверцу.
— Поехали!
С холма, где была расположена обсерватория, дорога спускалась в одну сторону к Лаи-Каширу, а в другую — к Йоркширу. Они свернули в сторону Йоркшира, поехали по долине, где через каждые несколько миль темнели над речкой высокие старые кирпичные фабрики, и наконец добрались до Болдершоу. Флеминг ехал быстрее, чем следовало бы, и ворчал:
— Они у меня вот где сидят… Да пропади она пропадом, эта церемония открытия, с министром вместе!.. Наш старик потеет над списком почетных гостей, а министерство тем временем собирает все, к чему можно было бы придраться и прицепиться. А ведь на самом деле это обыкновенный инструмент для научных исследований. Но только потому, что он большой и стоит бешеных денег, он становится общественной собственностью! Я не виню старика. Он влип в это дело, надавал обещаний, и теперь ему придется выдавать результаты.
— Ну, а разве их не будет?
— А черт их знает.
— А я думала, что это ваша аппаратура.
— Моя и Денниса Бриджера.
— А где доктор Бриджер?
— Там, на площадке. Надеюсь, он уже занял дорожку. И ждет нас с флягой.
— Но ведь у вас уже есть одна фляга.
— Подумаешь — одна! Здешние места засушливы. Пока машина петляла по темной, извилистой дороге, он рассказывал ей о Бриджере и о себе. Оба они учились в Бирмингемском университете, а затем работали в кавендишских лабораториях. Флеминг был теоретик, а Бриджер — практик, отличный математик и инженер. Бриджер стремился сделать научную карьеру; он собирался выжать из своей темы все что возможно. Флемингу, чистой воды исследователю, было наплевать на все, кроме фактов. Но оба они презирали ту академическую систему, которая их взрастила, и держались вместе. Несколько лет назад Рейнхарт переманил их на строительство нового радиотелескопа. А так как он был, пожалуй, наиболее выдающимся и признанным астрофизиком Запада и, кроме того, прирожденным организатором и собирателем талантов, они пошли к нему без колебаний. Он же всячески поддерживал и ободрял их и по-отечески опекал на длинном и ухабистом пути научного становления. Несмотря на грубоватую манеру рассказа, нетрудно было понять, что Флеминга и старого ученого связывает взаимное доверие и симпатия. Что же касается Бриджера, тот скучал и томился. Он уже сделал здесь свое дело. Ведь они выдали старику, как без ложной скромности, но и без хвастовства сказал Флеминг, лучшую в мире аппаратуру. Флеминг ни о чем не расспрашивал Джуди, а она помалкивала. В баре гостиницы он ждал, пока она сбегает в свой номер, и к тому времени, когда они добрались до площадки, успел изрядно нагрузиться. Кегельбан находился в помещении кинотеатра, залитом неоновым светом и сияющем каскадами огней среди старого и темного фабричного городка. Да и посетители, казалось, собрались сюда из какого-то иного мира, а не с этих мощенных булыжником улиц. В основном это была молодежь. Мелькали джинсы, курточки, коротко остриженные головы и расписанные лозунгами рубашки. Трудно было представить себе этих ребят в кругу семьи — в старых домах на склонах прокопченных йоркширских долин. Их местный выговор заглушался раскатами музыки, грохотом катящихся по деревянным лоткам шаров и стуком падающих кеглей. Лотков было с полдюжины: на одном конце десяток кеглей, на другом — корзинка с шарами, столик для записи очков, скамейка и четверо игроков. Когда пущенный шар попадал в цель, автоматически действующая сетка подымала кегля и возвращала шар к верхнему концу дорожки. В перерывах между бросками, требовавшими определенного внимания и усилий, играющие, казалось, совсем не интересовались происходящим на лотках: они слонялись по залу, болтали и потягивали кока-колу из бутылочек. Все это выглядело куда более по-американски, чем прежде, когда здесь был кинотеатр: казалось, американский образ жизни вырвался с экрана и завладел залом. Впрочем, как сказал Флеминг, все это было «чертовски типично» для нынешнего времени. Они разыскали Бриджера, долговязого, узкоплечего человека примерно одних лет с Флемингом, игравшего с довольно пышной девицей в алой блузке и ярко-желтых брючках в обтяжку. Волосы и бюст девицы были подтянуты кверху, насколько возможно, физиономия раскрашена, как у балерины, а двигалась она, словно голливудская хористка. Но едва девица открыла рот, как уже нельзя было усомниться, что она родилась и выросла в йоркшире. Пустив шар с немалой силой и ловкостью, она подбежала к Бриджеру и повисла на его руке, сунув в рот палец.
— Ой, я палец ободрала…
— Знакомьтесь, это Грейс, — сказал Бриджер, который, казалось, немного ее стыдился. У него было нервное лицо, изрезанное ранними морщинами; одет он был скромно, в темный спортивный костюм, и походил на почтового служащего в субботнее утро. Бриджер вяло пожал Джуди руку; когда же она сказала: «Я о вас слышала», он бросил на нее быстрый, настороженный взгляд.
— Мисс Адамсон, — сказал Флеминг, налив виски в кока-колу Бриджеру, — наш новый трудолюбивый бобер, вернее трудолюбивая бобриха, — уполномоченная по связи с прессой.
— Как тебя зовут, дорогуша? — осведомилась девица.
— Джуди.
— А у тебя не найдется пластыря?
— Да пойди попроси у администратора! — нетерпеливо сказал Бриджер.
— Она из вашей группы? — спросила Джуди Флеминга.
— Да нет, местное дарование. Находка Денниса. У меня нет на это времени.
— Ах, как жалко, — сказала Джуди. Но Флеминг, казалось, не расслышал. Приложившись к фляжке еще раз, он нетвердой походкой направился к лотку. Бриджер повернулся к Джуди и доверительно спросил ее:
— Так что же вы слышали обо мне?
— Только то, что вы работаете с доктором Флемингом.
— Знаете, это дело не для меня. — Бриджер выглядел разочарованным, и кончик носа у него дернулся, как у кролика. — В промышленности я мог бы получать в пять раз больше.
— А вас интересует именно это?
— Как только эта махина на холме заработает, я отсюда сбегу, — он заговорщически поглядел в сторону Флеминга и снова повернулся к Джуди. — А старина Джон останется. Будет ждать золотого века. И, пока чего-нибудь дождется, успеет состариться. Будет старым и уважаемым. И бедным, как церковная крыса.
— И, вероятно, счастливым.
— Ну-у, Джон никогда не будет счастливым. Для этого он слишком много размышляет.
— Кто слишком много потребляет? — Флеминг, пошатываясь, подошел к ним и записал очки.
— Да ты.
— Ну и правильно, я пью слишком много. Нужно же человеку за что-то держаться.
— А почему не за перила? — спросил Бриджер, и кончик его носа дернулся.
— Послушай! — И Флеминг плюхнулся на скамейку рядом с ними. — Представь, что ты идешь вдоль этих твоих перил. Потом делаешь шаг, а их и нету. Кончились! Вот мы говорили о Галелее, а почему? Потому что он был Возрождение. Он, и Коперник, к Леонардо да Винчи. Это они тогда — ж-жах! — опрокинули все перила и оказались на собственных ногах посреди огромной неизведанной Вселенной! Флеминг неуклюже поднялся со скамьи и взял из корзинки тяжелый шар. Его голос перекрыл музыку, стук шаров и падающих кеглей:
— Потом люди поставили новые заборы, уже подальше. Но грядет новое Возрождение! И однажды, когда никто этого не заметит, когда все будут трепаться о политике, о футболе и деньгах, — он наклонился над Бриджером, — тогда — то вдруг все эти перегородки опять полетят к чертям — ж-жах! Вот так! Он широко взмахнул рукой с шаром и опрокинул стоявшие на столике бутылки кока-колы.
— Ой, да осторожнее, ты, дубина! — Бриджер вскочил и принялся поднимать бутылки и вытирать стол носовым платком. — Извините, мисс Адамсон. Флеминг откинул голову и захохотал.
— Джуди! Ее зовут Джу-уди! Бриджер, опустившись на колени, усиленно стирал пятно с юбки Джуди.
— Боюсь, что на вас немножко попало…
— Неважно, — Джуди не обращала на него внимания. Она присматривалась к Флемингу с недоумением и глубоким интересом. Тут радио объявило:
— Доктора Флеминга просят к телефону. Через минуту Флеминг вернулся, мотая головой, чтобы привести в порядок мысли. Он потянул Бриджера со скамейки.
— Пошли, Деннис, мой мальчик, мы понадобились. Харви в одиночестве сидел за пультом. Время от времени он подправлял настройку приемника. Окно перед пультом было как черная школьная доска, и в комнате стояла тишина, только негромкое потрескивание все время неслось из репродуктора. Снаружи не доносилось ни звука. Но вот послышался шум подъехавшего автомобиля. Флеминг и Бриджер толкнули вращающиеся двери и остановились, щурясь от света. Флеминг уставился на Харви затуманенным взглядом.
— Что случилось?
— Слушайте! — и Харви поднял руки. Они застыли, вслушиваясь. Среди треска, свиста и шипения в репродукторе слышался слабый повторяющийся звук. Он замирал, прерывался, но неизменно снова возникал.
— Морзянка, — сказал Бриджер.
— Знаки не группируются. Они снова прислушались.
— Длинные и короткие — вот что это такое, — сказал Бриджер.
— Откуда это приходит? — спросил Флеминг.
— Откуда-то из созвездия Андромеды. Как раз сейчас она в диаграмме направленности.
— Сколько это продолжается?
— Около часа. Максимум сигнала уже прошел.
— Можно двигать отражатель?
— Думаю, что да.
— У нас же нет разрешения на это, — возразил Бриджер. — Нам еще не позволили приступить к испытаниям системы слежения. Флеминг не обратил на него внимания.
— У сервомеханизмов есть кто-нибудь?
— Да.
— Тогда попробуйте последить за источником.
— Нет, послушай, Джон… — Бриджер тщетно тянул Флеминга за рукав.
— Может, какой-нибудь спутник — предположил Харви.
— Разве что-то еще запустили? — спросил Флеминг, высвобождая рукав.
— Насколько известно — нет.
— Может быть, кто-то забросил на орбиту… — начал Бриджер, но Флеминг прервал его:
— Деннис, — он пытался мыслить четче. — Будь другом, пойди включи самописец, ладно? И печатающую приставку тоже.
— Может, лучше сначала проверим?
— Потом, потом проверим. Стараясь ступать твердо, Флеминг вышел в вестибюль и, наклонившись над фонтанчиком для питья, подставил лицо под струю. Когда он вернулся, освеженный, сияющий и заметно протрезвевший, Бриджер уже возился с аппаратурой в соседней комнате, а Харви звонил дежурному инженеру. Когда включили электродвигатели, мигнул свет. Высоко вверху — неслышной незаметно для глаз — двинулся металлический отражатель, компенсируя вращение Земли. Звук в репродукторе стал чуть громче.
— Это все, на что вы способны?
— Но ведь и сигнал-то не очень сильный.
— Гм, — Флеминг выдвинул ящик и извлек оттуда каталог. — А за это время изменились ли хоть немного его галактические координаты?
— Трудно сказать. Я не следил. Во всяком случае, если и изменились, то очень немного.
— Так, значит, он не на орбите?
— Пожалуй, что нет, — Харви взволнованно наклонился над ручками аттенюаторов. — А может быть, это любительская морзянка, отраженная от Луны?
— На настоящую морзянку не похоже. К тому же и Луна еще не взошла.
— А может быть, от Марса или от Венеры? Во всяком случае, надеюсь, все-таки я не зря вытащил вас сюда?
— Андромеда, говорите? Харви кивнул. Флеминг перелистывал страницы каталога, читал и слушал. Он снова стал спокойным и тихим, каким был в машине с Джуди, и был сейчас похож на прилежного школьника.
— Вы его удерживаете в диаграмме направленности?
— Да, доктор Флеминг. Флеминг перешел к другому концу пульта и включил внутреннюю связь.
— Записывается, Деннис?
— Да, — голос Бриджера сопровождался металлическим отзвуком. — Но никакого смысла уловить не могу.
— К утру, может, что-нибудь прояснится. Я подумаю насчет расстояния до источника. Флеминг отпустил клавишу и с книгой в руке перешел к астрономическим картам на задней стене. Так все они работали некоторое время; только звук из пространства слышался в комнате. Флеминг пробовал отождествить источник, а Харви удерживал его в диаграмме направленности огромного телескопа.
— Что вы об этом думаете? — не выдержал наконец Харви.
— Я думаю, что сигнал приходит очень издалека. После этого они только работали и слушали. А сигнал все звучал, звучал и звучал. И не было ему конца.
