Брюхошлеп
Самая хорошенькая девушка на борту оказалась замужем за человеком, настроенным столь мизантропически, что я узнал о его существовании лишь на вторую неделю полета. Он был средних лет, пяти футов и четырех дюймов ростом, но на плече его красовалась татуировка, изображавшая пламя и означавшая, что тридцать лет назад он участвовал в войне с кцинти, то есть был обучен убивать взрослых кцинти голыми руками, ногами, локтями, коленями и всеми остальными частями тела.
Когда мы узнали друг о друге, он честно сделал мне первое предупреждение и сломал руку в подтверждение того, что не бросает слов на ветер.
На следующий день рука болела, и все женщины «Ленсмэне» казались мне двухсотлетними старухами. Я в одиночестве пил, угрюмо уставясь в зеркало, висящее над полукруглой стойкой бара. Зеркало отвечало мне таким же угрюмым взглядом.
— Эй! Вы с Нашего-Успеха! А я?
Он сидел через два табурета от меня и смотрел на меня в упор.
Если бы не борода, его лицо было бы круглым и дерзким, даже наглым. Борода — черная, короткая и аккуратно подстриженная — делала его похожим одновременно на Зевса и на сердитого бульдога. Воинственный взгляд прекрасно сочетался с бородой. Толстые пальцы держали стакан мертвой хваткой. У него были широкие плечи, и, несмотря на круглый живот, он казался не толстым, а крепким.
По-видимому, он обращался ко мне. Я спросил:
— Что значит «а я»?
— Откуда я?
— С Земли.
До этого не трудно было додуматься. Его выдавал акцент и консервативная симметричная борода. Он очень естественно дышал в стандартной атмосфере корабля, и сложение его было рассчитано на стандартное тяготение.
— И кто я?
— Брюхошлеп.
Давление его взгляда усилилось. Очевидно, он пришел в бар гораздо раньше, чем я.
— Брюхошлеп! Черт возьми! Куда бы я ни попал, везде я брюхошлеп. А вы знаете, сколько часов я провел в космосе?
— Нет, но держать корабельный стакан вы научились.
— Смешно. Просто смешно. Везде, где живут люди, брюхошлепом считается дурачок, который не вылетал за пределы атмосферы. Везде, кроме Земли. Если ты с Земли, ты всю жизнь будешь брюхошлепом. Последние пятьдесят лет я не вылезал из космоса, и кто я? Брюхошлеп. Почему?
— «Землянин» — смешное слово.
— А какая репутация у людей с Нашего-Успеха?
— Я разбейнос. Я родился не в Разбейнос-Сити и даже не в его окрестностях, но тем не менее я разбейнос.
Кажется, он усмехнулся. Из-за бороды было плохо видно.
— Хорошо, что вы не пилот.
— Пилот. Раньше был.
— Вы шутите? Как можно доверить разбейносу корабль?
— Можно, если он хороший пилот.
— Не сердитесь, сэр. Позвольте представиться. Меня зовут Слон.
— Беовульф Шеффер.
Он заказал для меня коктейль. Потом я для него. Выяснилось, что мы оба играем в кункен, и мы понесли свои стаканы к карточному столу.
В детстве я часто приходил в космопорт и смотрел, как приземляются корабли. Пассажиры выходили из тамбуров и направлялись к таможенным пунктам. Мне казалось странным, что им трудно ориентироваться в пространстве. Большинство жителей других планет не могли идти по прямой, шатались и моргали слезящимися глазами. Вероятно, это оттого, что в иных мирах они привыкли к другому тяготению, другому составу атмосферы и солнцу другого цвета.
Потом я узнал, что это не так.
В пассажирских космических кораблях нет окон. Если бы они были, половина пассажиров сошла бы с ума. Нужно иметь очень крепкие нервы, чтобы, испытывая эффект слепого пятна в гиперпространстве, не дать мозгам расплавиться. Пассажирам не на что смотреть и нечего делать, и, если ты не хочешь читать шестнадцать часов в сутки, приходится пить. Пить лучше в компании. Ты меньше выпиваешь, потому что знаешь, что тебе нужно поддерживать беседу. Корабельный врач чаще лечит похмельный синдром, чем проделывает другие манипуляции, включая стрижку волос и ношей.
Через два дня после того, как я познакомился со Слоном, корабль приземлился в Лос-Анджелесе. Слон был хороший компаньон в выпивке и в картах. У него было чутье, а мне везло. Из беседы мы узнали друг о друге ровно столько, сколько полагается узнать из такой беседы. Мне стало жаль с ним расставаться.
— Вы записали мой номер?
— Да, но я уже сказал, что не знаю, чем буду заниматься, — я говорил правду. Исследуя цивилизованный мир, я люблю делать самостоятельные открытия.
— Все же позвоните, если у вас будет время и появится желание. Я хочу показать вам Землю.
— Спасибо, не нужно. До свидания, Слон. Было приятно с вами познакомиться.
Слон помахал мне рукой и вышел в дверь для местных. Я пошел к ловцам контрабандистов. Последний коктейль еще не выветрился из меня, но этим можно заняться в отеле. Я не думал, что встречусь со Слоном снова.
Девять дней назад я был на Джинксе. Я был богат и погружен в депрессию.
Богатство и депрессия имели общую причину. Кукольники, эти трехногие и двухголовые профессиональные трусы и бизнесмены, завлекли меня в корабль нового типа и отправили к центру Галактики. Я должен был пролететь двадцать тысяч световых лет. Полет был предпринят с рекламной целью: кукольникам нужны были деньги, чтобы устранить недостатки конструкции того самого корабля, на котором я летел.
Мне, наверное, следовало проявить больше благоразумия, но я этого не умею, а деньги мне предложили приличные. Вся беда была в том, что центр Галактики взорвался. Подлетев к нему, я увидел, что составляющие его звезды десять тысяч лет назад вступили в цепную реакцию сверхновых и волна радиации распространяется по Галактике (она и сейчас распространяется), приближаясь к Изведанному космосу.
Через двадцать тысяч лет мы окажемся перед угрозой смерти.
Вы не испугались? Я тоже не стал волноваться. Но кукольники исчезли в одну ночь, направившись в Финэгл знает какую галактику.
Я затосковал. Я скучал по кукольникам и злился на себя за то, что они исчезли из-за меня. У меня было время, деньги и черная меланхолия, которую нужно было разбить. А Землю я давно мечтал увидеть.
У Земли был приятный запах. Воздух имел какой-то привкус, вполне ощутимый, но ни на что не похожий. Точно так же вкус талой весенней воды отличается от вкуса дистиллированной воды. В каждом глотке воздуха присутствовали молекулы, которые вдыхали Данте, Аристотель, Шекспир, Хайнлайн, Картер и мои предки. А еще там были продукты жизнедеятельности промышленности предыдущих эпох: перегоревший бензин, уголь, табак, сигаретные фильтры, дизельное топливо, перебродившее пиво. Я вышел из таможни с полными легкими воздуха и удивленно распахнутыми глазами.
Я мог попасть прямо в отель, воспользовавшись телепортационной кабиной, но решил прогуляться пешком.
Наверное, все население Земли приняло то же решение.
По тротуару валила невообразимо густая толпа. Разнообразные фигуры, цвета кожи, странные, фантастические наряды. У меня зарябило в глазах и закружилась голова. На любой планете в освоенном людьми космосе — на любой, кроме одной, — ты безошибочно узнаешь коренного жителя. Вундерленд? Аристократа украшает асимметричная борода, простолюдин поспешно уступит аристократу дорогу. Наш-Успех? Летом и зимой у нас бледная кожа; осенью и весной, когда утихают ураганные ветры, мы все рвемся наверх, из погребенных под землей городов в цветущую пустыню, погреться в лучах солнца. Джинкс? Там живут приземистые, широкие в кости, сильные люди; добрая старушка, здороваясь с тобой, раздавит тебе руку. Даже на Белте, в пределах Солнечной системы, и мужчины и женщины носят особую стрижку. Но Земля!
В толпе нельзя было найти двух похожих друг на друга людей. Красные, синие, зеленые, желтые, оранжевые, в клеточку, в полоску. Я говорю и о коже, и о волосах. Всю жизнь я принимал таблетки, стимулирующие пигментацию, чтобы защитить себя от воздействия ультрафиолетовых лучей, поэтому цвет моей кожи изменялся в пределах от характерного для меня бело-розового (я альбинос) до черного, как вакса (под лучами бело-голубых звезд). Однако я не знал, что существуют средства окрашивания кожи в другие цвета. Я прирос к движущейся дорожке — пусть везет, куда вывезет. Вокруг бурлила толпа: бесчисленные локти и колени. Завтра я буду весь в синяках.
— Эй!
Девушка была небольшого роста, нас разделяли четыре головы. Я не заметил бы ее, если бы наши соседи тоже не были коротышками. Брюхошлепы редко дорастают до шести футов. Эта девушка, с бледно-зеленым лицом, черными, как космос, бровями и губами, с волосами, собранными в оранжево-серебряную прическу, похожую на топологический взрыв, махала мне рукой и что-то кричала.
Она размахивала моим бумажником.
Я стал проталкиваться к ней, и только тогда, когда мы оказались рядом, я расслышал, что она говорит:
— Глупый! Где ваш адрес? У вас даже нет места для марки!
— Что-что?
— О! Да вы из другого мира, — она испугалась.
— Ну да! — Я скоро охрипну, перекрикивая такой шум.
— Слушайте. — Она подобралась еще ближе ко мне. — Слушайте, не ходите по городу со своим инопланетным бумажником. Кто-нибудь другой, кто обшарит ваши карманы, может спохватиться, когда потеряет вас из вида.
— Вы шарили у меня по карманам?
— Разумеется. Вы что, решили, что я нашла бумажник? Вот еще, стану я совать свои драгоценные ручки под все эти каблуки!
— А если я позову копа?
— Копа? А-а-а, кирпичную морду, — она весело рассмеялась. — Примите к сведению и не нервничайте, против карманников закона не существует. Посмотрите вокруг.
Я оглянулся и поскорее обернулся к девушке, боясь, что она убежит. В бумажнике лежали не только все мои наличные, но и чековая книжка Банка Джинкса на сорок тысяч звезд — все мое состояние.
— Видите эту толпу? Только в Лос-Анджелесе живет шестьдесят четыре миллиона человек, а на всей планете восемнадцать миллиардов. Представьте, что примут закон против карманников? Как его осуществить? — Она проворно извлекла из бумажника деньги и протянула его мне. — Купите себе новый бумажник, и поскорее. Там будет место для адреса и окошко для десятицентовой марки. Следующий, кто вытащит бумажник у вас из кармана, вынет оттуда деньги и бросит его в ближайший почтовый ящик — без проблем. Иначе вы лишитесь чековой книжки, документов — всего.
Она сунула двести с лишним звезд за пазуху и одарила меня прощальной улыбкой.
— Спасибо! — крикнул я ей вслед. Я был ей на самом деле благодарен. Я еще не все понял, но она, без сомнения, задержалась для того, чтобы помочь мне. Она могла бы унести бумажник со всем содержимым.
— Не за что, — ответила она и пропала в толпе.
Я остановился у ближайшей телепортационной кабины, опустил в прорезь ползвезды и набрал номер Слона.
Я оказался во внушительных размеров вестибюле, куда и рассчитывал попасть. Кто захочет ставить телепортационную кабину прямо в квартире, куда грабитель может проникнуть, всего лишь набрав номер? У кого есть деньги, чтобы арендовать частную телепортационную кабину, у того должно хватить и на аренду вестибюля с замком на двери и системой радиосвязи.
Итак, я попал в вестибюль размером с гостиную, оборудованный массажными креслами и роботом, торгующим мелочами. Там была система связи, плоский видеофон, какие выпускали лет триста назад. Его ремонт стоил раз в сто больше, чем сам аппарат. Была и дверь с замком, двойная, по-видимому из полированной меди, в пятнадцать футов высотой, с огромными резными ручками.
Я догадывался, что Слон не бедствует, но это было слишком. Я вспомнил, что за все время не видел его трезвым, что отказался от его помощи, когда он вызвался быть моим гидом. Излечившись от похмелья, он забудет обо мне. Может, мне уйти? Я ведь хотел исследовать Землю самостоятельно.
Но я не знаю здешних обычаев.
Я вышел из кабины и глянул на противоположную стену. Ее всю занимало окно, в котором ничего не было, кроме голубого неба, по которому бежали кудрявые облака. Странно, подумал я и подошел ближе к стене. И еще ближе.
Слон жил на горе. На крутом утесе в милю высотой.
Зазвонил телефон.
Я ответил на третий оглушительный звонок, в основном для того, чтобы прекратить шум. Подозрительный голос спросил: «Здесь кто-нибудь есть?»
— Боюсь, что нет, — ответил я. — Здесь живет кто-нибудь по имени Слон?
— Я посмотрю, сэр, — ответил голос. Экран не загорался, но у меня складывалось впечатление, что меня хорошо видят.
Ползли секунды. Я почти решился вскочить в кабину и набрать первый попавшийся номер. Почти — в том-то и дело. Загорелся экран, на нем появился Слон.
— Бей! Ты передумал!
— Да. Ты не говорил мне, что богат.
— Ты не спрашивал.
— Об этом не спрашивают.
— Как можно узнать о чем-то, не спрашивая? Можешь не отвечать. Подожди, я сейчас выйду. Ты позволишь мне проводить тебя по Земле?
— Да, я боюсь ходить по ней один.
— Почему? Не отвечай, расскажешь с глазу на глаз, — он повесил трубку.
Через несколько секунд большие бронзовые двери с гулким звуком распахнулись — просто убрались с дороги Слона. Он втащил меня внутрь, не дав даже раскрыть рта от удивления, сунул в руку стакан и спросил, почему я боюсь ходить по Земле.
Я рассказал ему, как мне обшарили карманы, и он рассмеялся. Он рассказал мне, как однажды летом на Нашем-Успехе пытался подняться на поверхность, и я засмеялся, хотя слышал, что приезжих, которые не вовремя выходят на поверхность, часто сдувает. Нам снова было хорошо. Когда рассказ Слона подходил к концу, я почувствовал себя как на корабле.
— Разумеется, меня назвали глупым брюхошлепом.
— Я об этом думал, — сказал я.
— О чем?
— Ты говорил, что мечтаешь совершить экстравагантный поступок, чтобы, если тебя назовут брюхошлепом, загнать собеседника в угол и заставить его выслушать рассказ о твоих приключениях. Ты не раз это говорил.
— Именно этих слов я не говорил, но я бы хотел, чтобы мне было о чем рассказать, о чем-нибудь вроде твоего полета к нейтронной звезде, но чтобы это было мое. Чтобы глупый инопланетянин об этом ничего не знал, а я знал.
Я кивнул. О нейтронной звезде я рассказывал за картами, у меня вошло в привычку развлекать этой историей карточных партнеров. На Слона мой рассказ произвел должное впечатление.
— Я придумал для тебя парочку приключений, — сказал я.
— Выкладывай!
— Первое. Слетать на родную планету кукольников. Там никто не был, но все знают, что такая планета существует и ее очень трудно найти. Ты можешь стать первым, кто там побывал.
— Здорово! — он немного подумал. — Здорово! И кукольники мне не станут мешать, потому что их нет. Где находится их родная планета?
— Не знаю.
— Твоя вторая идея?
— Спросить об этом у аутсайдеров.
— Что?
— В Галактике нет системы, о которой бы у аутсайдеров не было подробнейших сведений. Мы не знаем, в каких границах располагалась империя кукольников — а она выходила далеко за пределы изведанного космоса, — зато мы многое знаем об аутсайдерах. Они знают Галактику как свои пять, или сколько у них там, пальцев. Они торгуют информацией; это едва ли не единственное их занятие. Нужно спросить у них, какой из миров в пределах досягаемости самый чудной.
Слон кивал, глядя перед собой застывшим взглядом. Я не думал, что он всерьез стремится к приключениям. Оказалось, я ошибся.
— Загвоздка в том, — продолжал я, — что понятия аутсайдеров о странности могут не совпадать… — я не договорил, потому что Слон вскочил и бросился к телефону.
Я не огорчился: у меня появилась возможность спокойно поглазеть вокруг. Я бывал в больших домах, чем дом Слона, в гораздо больших. Я вырос в огромном доме, но никогда не видел такой уютной комнаты, как гостиная Слона. Это была не просто гостиная, это был оптический обман вроде прыгающих черно-белых изображений, которые демонстрируют на лекциях, раскрывающих механизм зрения, только наоборот. Эти ремесленники создают иллюзию движения, а в гостиной Слона создавалась иллюзия покоя. Звукоизоляция покорила бы любого физика. Специалист по интерьеру, наверное, прославился, оформив эту комнату, а если он успел прославиться раньше, то здесь он разбогател. Разве может казаться удобным высокому и тонкому Беовульфу Шефферу кресло, сделанное по фигуре коренастого Слона? Однако я привольно развалился в кресле, блаженно расслабив мускулы, кроме тех, которые держали стакан с двойными стенками, наполненный освежающим, странным на вкус напитком под названием Тцлотц.
Стакан не опустевал. Где-то в хрустале был спрятан крохотный телепортационный механизм, связанный с баром. Его не было видно, мешало преломление света. Очередной оптический обман, наверняка вводящий честных людей в грех тяжелого опьянения. У меня будет возможность это проверить.
Вернулся Слон. Он двигался тяжело, словно весил несколько тонн, и решительно, как будто мог пройти сквозь кцинти, который окажется настолько глупым, что преградит ему дорогу.
— Готово, — сказал он. — Дон Крамер займется поисками аутсайдерского корабля и расспросами. Через несколько дней мы что-нибудь узнаем.
— О’кей, — сказал я и спросил, что это за гора.
Оказалось, что мы находимся среди Скалистых Гор и что Слону принадлежит весь отвесный склон утеса до последнего квадратного дюйма. Зачем он забрался сюда? Я вспомнил о том, что на Земле живут восемнадцать миллиардов человек, и подумал, что в другом месте они не дали бы Слону покоя.
Вдруг Слон вспомнил, что некая Дайана уже должна быть дома. Я прошел вслед за ним в телепортационную кабину, где Слон набрал код из одиннадцати цифр, и мы оказались в другом вестибюле, гораздо менее просторном и более современном.
Дайана сомневалась, впускать Слона или нет, но он рявкнул, что он не один и пусть она не валяет дурака.
Дайана была маленькая миловидная женщина с темно-красной, как марсианское небо, кожей и волосами цвета жидкой ртути. Глаза ее были того же серебристого цвета, что и волосы. Она не хотела впускать нас, потому что наша кожа имела естественный цвет, но, впустив, уже не заговаривала об этом.
Слон представил меня Дайане и тут же сообщил ей, что собирается вступить в контакт с аутсайдерами.
— Что такое аутсайдеры? — спросила она.
Слон развел руками, смутился и беспомощно взглянул на меня.
— Это трудно объяснить, — сказал я. — Они похожи на девятихвостые плетки с толстыми рукоятками.
— Они живут в холодных мирах, — добавил Слон.
— В маленьких, холодных, безвоздушных мирах, таких как Нереида. Нереиду они арендуют, это их база, правда, Слон? Они колесят по Галактике в больших негерметичных кораблях, у которых нет гиперскоростных двигателей, а только термоядерные.
— Они торгуют информацией. Они могут рассказать мне о мире, который я хочу найти, — о самой необычной планете в изведанном космосе.
— Они все время гоняются за звездными семенами.
— Зачем? — спросила Дайана.
Слон смотрел на меня, я посмотрел на Слона.
— Слушайте! — воскликнул Слон. — Давайте позовем четвертого и сыграем в бридж.
Дайана задумалась. Потом сфокусировала на мне взгляд своих серебристых глаз, осмотрела меня с ног до головы и, кивнув самой себе, сказала:
— Шеррол Янсс. Нужно позвонить ей.
Пока она звонила, Слон сказал мне:
— Неплохая мысль. У Шеррол есть привычка создавать себе кумиров. Она работает программистом в «Донованз Брейн, Инкорпорейтед». Тебе понравится.
— Ладно, — сказал я, а про себя подумал: о бридже он говорил или о чем-то другом.
Неожиданно мне пришло в голову, что я у Слона в долгу.
— Слон, когда ты свяжешься с аутсайдерами, я полечу с тобой.
— Да? Зачем?
— Тебе нужен пилот, а кроме того, я уже имел с ними дело.
— О’кей, годится.
Зазвонил внутренний телефон. Дайана пошла открывать и вернулась с четвертым для бриджа.
— Шеррол, со Слоном ты знакома, а это Беовульф Шеффер с Нашего-Успеха. Бей, это…
— Вы! — воскликнул я.
— Вы! — сказала она.
Это была девушка, которая залезла ко мне в карман.
Я наслаждался отдыхом всего четыре дня.
Я не знал, когда кончатся мои каникулы, хотя знал как, поэтому предавался наслаждениям и душой, и телом. Если выдавалась свободная минутка, я старался использовать ее для сна, но все равно не высыпался. Слон, по-моему, пребывал в таком же состоянии. Он стремился взять от жизни побольше, очевидно, он, как и я, подозревал, что опасность не является для аутсайдеров критерием оценки. У них не те этические ценности, что у нас. Вполне возможно, что это были наши со Слоном последние дни.
В течение этих четырех дней происходили события, наблюдая которые я удивлялся, зачем Слону искать странный мир. Самый странный мир — это Земля.
Я помню, что, закончив игру, мы решили отправиться куда-нибудь пообедать. Это было не так просто, как кажется. Слон не имел возможности переодеться в брюхошпепа, да и никто из нас не выглядел так, чтобы прилично показаться на людях. Дайана дала нам свою косметику.
Я поддался неожиданному искушению и выкрасился в альбиноса. Именно выкрасился, потому что Дайана дала нам краски, а не таблетки. Когда я закончил, из высокого зеркала на меня взглянул человек, каким я был много лет назад. Красные, как кровь, радужные оболочки глаз, снежно-белые волосы, белая кожа с розоватым оттенком: подросток, которого не стало давным-давно, когда он повзрослел настолько, что мог принимать танниновые таблетки. Мои мысли невольно обратились в прошлое, в то время, когда я сам был брюхошлепом, мои ноги ходили под землей, а голова никогда не поднималась над песчаной пустыней выше чем на семь футов…
Компания, застав меня у зеркала, объявила, что в таком виде мне можно появляться в обществе.
Я помню вечер, когда Дайана сказала мне, что знает Слона всю жизнь.
— Это я назвала его Слоном, — похвасталась она.
— Это прозвище?
— Ну конечно, — сказала Шеррол. — Его настоящее имя Грегори Пелтон.
— О-о-о! — И все стало ясно.
Грегори Пелтон известен во многих мирах. Ходят слухи, что он владеет территорией, занимающей в космосе сферу диаметром тридцать световых лет, то есть тем, что называют человеческим космосом, и имеет доход за счет ренты. Ходят слухи, что «Дженерал Продактс», вселенская компания кукольников, прекратившая свое существование с их уходом, служила для него вывеской. Его прапрапрабабка изобрела телепортационные кабины, и он богат, богат и еще раз богат.
— Почему Слон? — спросил я. — Почему именно такое прозвище?
Дайана и Шеррол с напускной серьезностью разглядывали скатерть.
— Включи свое воображение, Бей, — сказал Слон.
— А что такое Слон? Это какое-то животное?
У всех на лицах появилось досадливое выражение. Я не понял шутку.
— Завтра, — пообещал Слон, — мы сводим тебя в зоопарк.
В зоопарке Земли семь телепортационных кабин. По этому можно судить, насколько он велик. Но он еще больше. Между кабинами курсируют две сотни такси, — кабины располагаются так далеко одна от другой, что ходить между ними пешком неудобно.
Перед нами были серые толстые животные, менее крупные, чем звездные семена или бандерснатчи, но более крупные, чем другие животные, которых мне пришлось видеть.
— Понял? — спросил Слон.
— Да, — ответил я.
Животные были такими же массивными, крепкими и казались такими же неуязвимыми, как Слон. Я засмотрелся на одно из них, которое стояло в грязной луже. С помощью полого щупальца, растущего надо ртом, оно обливало себя водой. Я смотрел на его щупальце, смотрел…
— Эй, смотрите! — закричала Шеррол, показывая на меня пальцем. — У него уши покраснели!
Я ей это простил только в два часа утра.
Я помню, как перегнулся через Шеррол, потянувшись за сигаретой, и увидел ее кошелек, лежащий поверх груды вещей.
— А что, если я сейчас залезу к тебе в карман? — спросил я.
Оранжево-серебряные губы растянулись в ленивой улыбке:
— Я не ношу карман.
— Тогда я вытащу деньги у тебя из кошелька. Это прилично?
— Да, если ты сумеешь спрятать их на себе.
В маленьком кошельке оказалось четыреста звезд. Я сунул его в рот.
Шеррол не позволила мне вынуть кошелек изо рта. Вам не приходилось заниматься любовью, держа во рту кошелек? Это незабываемо. Если у вас астма, даже не пытайтесь.
Я помню Шеррол. Помню гладкую, теплую голубую кожу, серебряные выразительные глаза и оранжево-серебряные волосы, уложенные в прихотливую прическу, которую невозможно было расстроить. Ее волосы всякий раз возвращались в прежнее положение. Когда я осторожно отобрал две пряди и связал их двойным крепким узлом, она засмеялась серебристым смехом. А когда я подпрыгивал и бормотал чепуху, она серебристо ворковала, а пряди ее волос, связанные в узел, расходясь, шевелились, как змеи на голове Горгоны.
Я помню дороги. Это первое, что видишь, подлетая к Земле. Если бы мы приземлились ночью, то увидели бы огни городов, но мы, разумеется, опустились на дневную сторону. Иначе зачем планете три космопорта? Сети шоссе, автострад и автобанов, как вуали, лежали на лицах континентов.
С высоты нескольких миль ты не видишь, что они разрушены: лопнули покрытия, искривились формы. Люди поддерживают в рабочем состоянии только два шоссе. Оба находятся на одном континенте. Это Пенсильвания — Тернпайк и Санта-Моника — Фривей. Остальные дороги — бесполезные руины.
Кажется, есть люди, которые собирают старые наземные машины и устраивают на них гонки. Среди этих автомобилей есть реставрированные, в которых заменено от пятидесяти до девяноста процентов деталей, есть и собранные заново по старой модели. На абсолютно гладкой поверхности они развивают скорость от пятидесяти до девяноста миль в час.
Я рассмеялся, когда услышал об этом от Слона, но слышать и видеть — не одно и то же.
Гонщики начали собираться перед рассветом. Они съезжались к концу Санта-Моника — Фривей, туда, где когда-то Санта-Моника впадала в Сан-Диего — Фривей. То, что осталось в этом месте от дороги, напоминало кучу спагетти. Огромные завитки и петли прежде напряженного бетона за долгие годы утратили прочность и провисли до самой земли. Однако по верхней петле еще можно выехать на гоночную дорогу.
Повиснув над дорогой в воздушном такси, мы смотрели, как автомобили выстраиваются в ряд.
— Пользование дорогой обходится гораздо дороже, чем сам автомобиль, — сказал Слон. — Когда-то я тоже здесь гонял. У тебя волосы встанут дыбом, если я скажу тебе, сколько стоит обслуживание и ремонт этого участка дороги.
— Сколько?
Слон сказал. У меня волосы встали дыбом.
И вот они тронулись. Я никак не мог понять, зачем гнать старомодную машину по ровному бетону, если можно лететь по воздуху. Но вот автомобили тронулись, стройные ряды слегка искривились, потом вовсе ссыпались. Автомобили двигались с разными скоростями, то безрассудно приближаясь друг к другу почти вплотную, то пытаясь вырваться на простор. Я начал понимать, в чем дело.
В этих автомобилях не было радаров.
Они управлялись с помощью рулевого колеса, установленного в кабине и соединенного передачами с четырьмя колесами, бегущими по земле. Неверное движение рулевого колеса, и автомобили врежутся один в другой или в бетонный бордюр. Их направляет или тормозит сила человеческих мускулов, но они поворачиваются или останавливаются только тогда, когда четыре резиновые шины плотно соприкасаются с гладким бетоном. Когда контакт шин и бетона нарушается, срабатывает третий закон Ньютона, и хрупкое металлическое тело движется по прямой, пока его не остановит бетонный бордюр или другая машина.
— В такой машине можно убиться!
— Не бойся, — успокоил Слон. — Обычно никто не убивается.
— Обычно?
Гонка закончилась через двадцать минут у другой кучи мятого бетона. Я был весь мокрый. Мы приземлились и поговорили с гонщиками. Один из них, худой парень с жирными, спутанными зелеными волосами, с белым костлявым лицом и багровыми губами, растянутыми в широкой улыбке, пригласил меня прокатиться. Я поблагодарил и отказался, попятился от него, жалея, что у меня нет с собой оружия. Этот тип был явно не в себе.
Я помню, чем меня кормили брюхошлепы, такой вкусной еды нет во всем изведанном космосе, помню странный, слегка хмельной напиток под названием Тейтингер Конт де Шампань’59. Помню, как мы ввалились в бар для инопланетян и вчетвером приставали с профессиональными разговорами к девушке из рудокопов, с рыжей, шириной в ладонь, гривой до самой поясницы. Помню, как летел над землей на воздухоплавательном поясе, не видя под собой ничего, кроме города, в котором изредка встречались сельскохозяйственные угодья. Помню подводный отель у берегов Ньюфаундленда и посольство дельфинов в Средиземном море, где группа дельфинов и брюхошлепов занимались обсуждением проблемы разумных существ, не имеющих рук (таких видов много, и, вероятно, будут обнаруживаться новые). Конференция была больше похожа на беседу за чашечкой кофе, чем на серьезное собрание.
Вечером четвертого дня, когда мы собирались спать, зазвонил триофон. Дон Крамер нашел аутсайдера.
— Мы едем сию минуту? — спросил я, не веря своим ушам.
— Конечно, — сказал Слон. — Вот, прими таблетку. Не захочешь спать, пока мы не вылетим.
Дал слово — держи, а я многим был обязан Слону. Я принял таблетку. Мы поцеловали на прощание Дайану и Шеррол; Дайане, чтобы поцеловаться со мной, пришлось забраться на стул, а Шеррол залезла на меня, как на дерево, обвив ногами мою талию. Я был на полтора фута выше их всех.
В Калькутте был день. Мы со Слоном отправились туда по телепортационной линии и обнаружили, что «МБ» уже ждет нас в космопорте.
Полное название корабля было «Медленнее бесконечности». Он был изготовлен по модели номер два «Дженерал Продактс» и представлял собой веретено длиной в триста футов с осиной талией ближе к хвосту. Я вздохнул с облегчением, так как боялся, что Слон летает на роскошной, но ненадежной яхте. Жизненное пространство поначалу показалось мне тесным, но потом я увидел, что кроме зала управления, рассчитанного на двоих, в носу корабля есть еще одна комната. Внутри корабля размещался термоядерный двигатель мощностью в одно g, бак с топливом, гиперскоростной двигатель, гравитационный тормоз и шасси для приземления на брюхо. Все это было хорошо видно сквозь прозрачный корпус.
На корабле имелся запас топлива, пищи и воздуха. «МБ» был давно готов к отлету. Мы взлетели через двадцать минут после прибытия.
Если бы мы включили термоядерный двигатель в атмосфере Земли, то очень скоро оказались бы в банках органов, разорванные на части. Законы брюхошлепов очень строги в отношении загрязнения воздуха. Нас вывел на орбиту робот-буксир с огромными крыльями, использующий в качестве движущей силы воздух, сжатый до степени вырожденной материи. Уже на орбите мы включили двигатель.
Теперь было достаточно времени для сна. С тягой в одно g нам потребовалась неделя, чтобы удалиться от центра гравитации Солнечной системы на расстояние, позволяющее запустить гиперскоростной двигатель. В один из дней этой недели я снял личину альбиноса — это была личина, потому что я продолжал принимать танниновые таблетки, спасаясь от земного Солнца, а Слон вернул себе смуглую кожу и черные волосы. Четыре дня он был Зевсом, с мраморно-белой кожей, золотистой бородой и горящими желтыми глазами. Ему так подходил этот облик, что я не сразу заметил перемену.
Три тягучие, долгие недели в гиперпространстве. Мы по очереди несли вахту у индикатора массы, хотя на гиперскорости первого порядка мы замечали массу по меньшей мере за двенадцать часов до того, как она становилась опасной. Наверное, ни один человек, кроме меня, не знает, что существует гиперскорость второго порядка. Это один из секретов кукольников. Корабль аутсайдеров ждал нас у границы изведанного космоса, где-то за Тау-Сети.
— Номер четырнадцать, — сказал Слон. — Другого не нашлось.
— Четырнадцать? С этим кораблем я уже имел дело.
— Вот как? Хорошо. Это может пригодиться.
Через несколько дней он спросил:
— Как ты с ними встретился?
— Очень просто. Номер четырнадцать тогда находился у противоположной границы изведанного космоса и прислал предложение об обмене информацией. Я случайно принял их сообщение по дороге к Вундерленду и, высадив пассажиров, полетел к аутсайдерам.
— У них было что-то стоящее?
— Да. Они нашли «Лейзи-Эйт 11».
«Лейзи-Эйт 11» был один из старых, низкорослых кораблей, которые по круговому маршруту доставляли колонистов на Джинкс. В последний раз на «Лейзи-Эйт 11» что-то разладилось, и корабль не повернул, а полетел дальше в космос, унося на борту пятьдесят пассажиров в состоянии, близком к летаргическому сну, и четверых членов экипажа, предположительно погибших. Корабль был оснащен термоядерным двигателем, потребляющим космический водород, и мог лететь вечно. К тому времени он был в пути пятьсот лет.
— Помню-помню, — сказал Слон. — Его не могли догнать.
— Не могли. Но мы знаем, где его можно будет найти, когда техника позволит догнать.
А это будет нескоро, подумал я. Корабль с гиперскоростным двигателем не только должен развить значительную скорость, чтобы покрыть отставание, но и нести на борту запас горючего. А «Лейзи-Эйт 11», несясь со скоростью чуть меньшей скорости фотона, летит уже пятьсот лет и покрыл расстояние, равное семнадцати диаметрам изведанного космоса.
— У вас были трудности?
— У них хороший переводчик, но с ними следует быть осторожным. Покупая информацию, ты никогда не знаешь, что получишь, пока не получишь. Аутсайдеры не могли просто продать мне текущие координаты «Лейзи-Эйт 11». Мы проследили бы их курс с помощью телескопа, увидели бы пламя термоядерного двигателя и получили информацию бесплатно.
Пришло время, когда в центре индикатора массы загорелась зеленая точка. Звезде соответствовала бы линия, пустоте — пустота. Я вышел из гиперпространства и, включив глубинный радар, принялся искать аутсайдеров.
Аутсайдеры нашли нас раньше.
На их корабле, где-то рядом с центром тяжести, а может быть, в самом центре, установлен нереакционный двигатель. Всем известно, что его можно купить и что он стоит триллион звезд. Нельзя сказать, что это баснословная цена, но ни один из цивилизованных народов не может себе позволить купить такой двигатель. За две или три минуты, пока мы искали аутсайдеров, этот двигатель помог их кораблю преодолеть расстояние в девять десятых светового года и вплотную приблизиться к нам.
Только что вокруг ничего не было, кроме звезд, и вот — рядом корабль аутсайдеров.
В основном это было пустое пространство. Я знал, что число обитателей корабля сравнимо с населением небольшого города, но корабль может вместить гораздо больше; он рассчитан на то, что обитатели будут размножаться. В центре располагалась капсула с двигателем, казавшаяся крохотной, на конце отходящего от нее шеста в две с половиной мили находился источник света. В остальном корабль представлял собой переплетение металлических лент, завитых одна вокруг другой в разных направлениях, образующих узлы и петли разнообразной формы. Концы лент присоединялись к капсуле двигателя. Таких лент было около тысячи, и каждая из них была шириной с улицу в человеческом городе.
— Как елочная игрушка, — сказал Слон. — Что дальше, Бей?
— Сейчас они свяжутся с нами по радио.
Через несколько минут появился отряд аутсайдеров. Они напоминали черные девятихвостые плети с толстенными рукоятками, в которых располагался мозг и невидимые органы чувств, а в хлыстах, свитых из подвижных длинных щупалец, были газовые пистолеты. Шестеро аутсайдеров остановились у дверей тамбура. Заговорило радио.
— Добро пожаловать на корабль Четырнадцать. Выйдите, пожалуйста, наружу, и мы проводим вас в наш офис. Ничего с собой не берите.
— Что будем делать? — спросил Слон.
— То, что сказано. Аутсайдеры — прежде всего честный народ.
Мы вышли. Шестеро аутсайдеров протянули нам каждый по щупальцу, и мы ступили в открытый космос. Мы двигались медленно. Газовые пистолеты давали небольшое, даже слишком маленькое ускорение. И сами аутсайдеры слабые существа: они не прожили бы и часа в тяготении земной Луны.
Мы лавировали среди путаницы серебряных лент и наконец остановились на одном из витков у выпуклой стены капсулы двигателя.
Если бы я сказал, что мы заблудились в огромной кастрюле макарон, то выразился бы не совсем точно. Ленты располагались слишком далеко одна от другой. Высоко над нами был источник света, такой же маленький, яркий, бело-желтый, как земное Солнце, если на него смотреть с луны Нептуна. В межзвездном вакууме и его свете металлические ленты-улицы отбрасывали одна на другую резкие черные тени. У каждой границы тени и света лежали аутсайдеры. Подобно своим полурастительным предкам, жившим миллиарды лет назад в неизвестном мире недалеко от центра Галактики, аутсайдеры поглощали световую энергию. Их ветвистые хвосты лежали в тени, а головы на свету, таким образом их биохимические батареи заряжались термоэлектрической энергией. Некоторые лежали окунув щупальца в мелкие кормушки; батареи, поддерживающие их жизнь и обеспечивающие рост, плавали в жидком гелии.
Направляясь вслед за проводником к двери в стене, мы осторожно переступали через них, светя себе под ноги фонарями, включенными на минимальную мощность.
В помещении было темно до тех пор, пока дверь за нами не закрылась. Свет, напоминавший обычный солнечный, исходил неизвестно откуда и освещал тесное и совершенно пустое помещение. Единственным предметом обстановки здесь была прозрачная полусфера, в которой сидел аутсайдер, — очевидно, она защищала его от избытка света.
— Добро пожаловать, — сказала комната.
То, что говорили аутсайдеры, не выражалось в механических колебаниях.
— Воздух здесь пригоден для дыхания. Можете снять шлемы, скафандры, ботинки, пояса и все остальное.
У них был хороший переводчик, отлично знал идиомы и говорил приятным баритоном.
— Спасибо, — сказал Слон, и мы разделись.
— Кто из вас Грегори Пелтон?
— Вот дерьмо!
Комната ничуть не смутилась.
— Как утверждает ваш агент, вы хотите знать, как попасть на планету, которая является самой необычной в сфере диаметром шестьдесят световых лет, которую вы называете изведанным космосом, или в пятимильной ее окрестности. Это верно?
— Да.
— Нам нужно знать, полетите ли вы туда сами или пошлете агентов. Нам также необходимо знать, собираетесь ли вы садиться на планету или будете обращаться вокруг нее по дальней или ближней орбите.
— Мы хотим высадиться на нее.
— Мы должны заботиться о безопасности вашей жизни?
— Нет, — суховато произнес Слон. Ему было не по себе в гостях у аутсайдеров.
— На каком корабле вы полетите?
— На том, который вы только что видели.
— Вы собираетесь организовать на планете колонию? Разрабатывать недра? Выращивать съедобные растения?
— Я хочу только посетить ее.
— Мы подобрали подходящую планету. Это будет стоить миллион звезд.
— Дорого, — сказал Слон.
Я тихонько свистнул. Да, дорого, но дешевле не будет. Аутсайдеры не торгуются.
— Согласен, — сказал Слон.
Переводчик указал три координаты — примерно двадцать четыре световых года от Земли на галактический север.
— Звезда, которая вам нужна, — это протосолнце, вокруг которого обращается одна планета на расстоянии полутора миллиардов миль. Система движется со скоростью, равной восьми десятым скорости света в направлении, — он указал координаты. По всей видимости, протосолнце прочерчивало хорду у края изведанного космоса. В населенном людьми космосе оно не появится никогда.
— Не годится, — сказал Слон. — Туда не долетит ни один корабль, даже на гиперскорости.
— Можете лететь с нами, — сказал переводчик. — Пришвартуйте свой корабль к нашей капсуле.
— Пожалуй, — ответил Слон.
Ему становилось все больше не по себе. Его глаза бегали по комнате, отыскивая источник звука. На аутсайдера, сидящего в вакуумной камере, он старался не смотреть.
— Плата за проезд составляет один миллион звезд.
Слон досадливо сплюнул.
— Минутку, — вмешался я. — Предлагаю информацию на продажу.
Наступила долгая пауза. Слон смотрел на меня с удивлением.
— Вы Беовульф Шеффер?
— Да. Вы меня помните?
— Мы нашли вас в наших записях. Беовульф Шеффер, у нас есть для вас сообщение, уже оплаченное. С вами хочет связаться президент филиала «Дженерал Продактс» на Джинксе. Он оставил номер телепортационной кабины.
— Эта информация устарела, — сказал я. — Кукольников больше нет. А все-таки зачем я понадобился этому двухголовому хитрецу?
— Я не имею сведений об этом. Мне известно, что не все кукольники покинули эту область. Вы запишете номер кабины?
— Конечно.
Я записал восемь цифр. И тут Слон завизжал, как будто у него перед глазами на самом интересном месте прервалась телепередача.
— Черт возьми, что здесь происходит?
— Простите, — сказал переводчик.
— В чем дело? — спросил я.
— Я ничего не слышу! У этого чу… у аутсайдера к тебе личное дело?
— Вроде того. Потом расскажу.
Переводчик сказал:
— Беовульф Шеффер, мы не покупаем информацию. Мы ее продаем, а на вырученные деньги покупаем территории и плодородные земли.
— То, что я знаю, может вам пригодиться, — настаивал я. — Кроме меня, этого не знает ни один человек в пределах досягаемости.
— А представители других цивилизаций?
Кукольники могли им об этом рассказать, но рискнуть стоило.
— Вы собираетесь покинуть изведанный космос. Если вы откажетесь иметь со мной дело, вы не получите нужных сведений вовремя.
— Сколько вы хотите за это сообщение?
— Сколько вы дадите? У вас больше опыта в оценке информации, и вы честный народ.
— Что, если у нас не хватит денег?
— Это не дороже, чем стоимость поездки на нужную нам планету.
— Согласен. Говорите.
Я рассказал ему о взрыве в центре Галактики и о том, как я узнал об этом. Он попросил меня подробно рассказать все, что я видел: о ярком пятне сверхновых звезд, которое росло по мере моего приближения в более поздние слои света и в конце концов затопило весь разноцветный шар Центра.
— Вы узнаете об этом только тогда, когда попадете в Центр, но тогда будет поздно. Ведь вы не используете сверхсветовых двигателей.
— Мы знали от кукольников, что центр Галактики взорвался, но они не сообщили нам подробностей, потому что сами не видели взрыва.
— О! Ну вот. Мне кажется, что взрыв зародился на той стороне Центра, которая сейчас обращена в другую сторону от нас. Иначе он распространялся бы намного медленнее.
— Большое спасибо. Мы довезем вас бесплатно. А сейчас обсудим еще один вопрос. Грегори Пелтон, за дополнительные двести тысяч звезд мы сообщим вам, почему именно нужная вам планета является странной.
— Я могу выяснить это сам?
— Наверное.
— Тогда попытаюсь.
Настала тишина. Аутсайдер не ожидал такого ответа. Я сказал:
— Любопытно. Ваша галактика превращается в мышеловку. Что вы собираетесь делать?
— Это будет стоить вам…
— Не нужно.
Когда мы вышли, Слон сказал:
— Спасибо.
— Не за что. Интересно, что они станут делать?
— Может, они сумеют защититься от радиации?
— Возможно, но звездные семена, за которыми они гоняются, пропадут.
— Они им очень нужны?
Финэгл их знает. Звездные семена мигрируют по старому маршруту от центра Галактики по ветвям к ее границам и обратно в центр. Они обречены. Возвращаясь к центру, они попадут во встречную волну радиации, испускаемой сверхновыми звездами, и постепенно все погибнут. Что будут делать аутсайдеры без них? И что они делали с ними? Почему они за ними следят? Аутсайдерам нужны семена, или семенам нужны аутсайдеры? Аутсайдеры берут за ответы на эти вопросы и на вопросы, связанные с ними, по триллиону звезд. Ответы на вопросы личного характера стоят у них дороже.
Экипаж аутсайдеров уже пристыковал «МБ» к своему кораблю. Мы наблюдали за ними с порога, а у наших ног загорали другие аутсайдеры. Мы не волновались. Аутсайдеры обращались с нашим неуязвимым кораблем так, будто он был сделан из сахарной ваты и солнечного света. Когда «МБ» привязали к капсуле двигателя паутиной из тонких канатов, в наших наушниках раздался голос переводчика, который приглашал нас войти. По искусственному гравитационному коридору мы поднялись на несколько сот футов вверх, забрались в корабль и сняли скафандры.
— Еще раз спасибо, — сказал Слон.
— Еще раз не за что, — великодушно ответил я. — Я тебе столько должен, был твоим гостем в самом дорогом мире изведанного космоса. Сопровождая меня, ты тратил время, которое стоит…
— О’кей, о’кей, о’кей! А ты сэкономил для меня миллион звезд и скромничаешь. — Он хлопнул меня по плечу и поспешил в зал управления открывать кредит в миллион звезд для следующего аутсайдерского корабля, который встретится нам на пути.
— Больше не буду, — крикнул я ему в спину и сам не понял, что хочу этим сказать.
Позже не мог понять другого. Хотел ли Слон, чтобы я летел с ним в его мир? Может быть, он хотел лететь туда в одиночку, чтобы быть первым, кто его увидит, а не одним из двоих первых? После разговора с аутсайдерами было поздно что-то менять. Слон уже не мог меня высадить.
Я пожалел, что не подумал об этом вовремя, не хотел быть его денщиком, а собирался осторожно и тактично оберегать его от опасности, если это потребуется. Ведь, несмотря на его огромную самоуверенность, огромные богатства, широкую натуру и широкую спину, он всего лишь брюхошлеп, то есть довольно беспомощное существо.
Когда это произошло, мы сидели в комнате отдыха, предназначенной для того, чтобы убивать время. Там были надувные кресла, стол и круговой обзор, стены были полностью прозрачные. Меня не придавило к креслу, я не почувствовал ни тошноты, ни головокружения, но Слон, который рассказывал, как подцепил в чикагском баре девушку с Джинкса и она, обидевшись на какого-то идиота, собиралась разнести бар вдребезги, вдруг замолчал.
Кто-то тяжелый садился на Вселенную.
Он опускался медленно, как толстяк, который садится на надувной мячик. Из комнаты отдыха это выглядело так, будто все звезды и туманности вокруг нас слиплись и давят друг на друга. Аутсайдеры на лентах не шевелились, но Слон выругался, и я заставил себя выглянуть наружу. Звезды над нами горели сердитым бело-голубым огнем, вокруг нас они теснились толпой, под нами светились красным и, мигая, по одной гасли. Мы летели неделю, пока не вышли за пределы Солнечной системы, кораблю аутсайдеров потребовалось бы на это пять часов.
Заговорило радио:
— Господа, наш экипаж отсоединит ваш корабль от нашего, после чего вы будете продолжать полет самостоятельно. Нам было очень приятно вести с вами дела.
Толпа аутсайдеров протащила нас сквозь путаницу лент-соляриев и оставила одних. Аутсайдерский корабль отправился по своим делам и вскоре исчез, как проколотый мыльный пузырь.
В странном звездном свете Слон испустил долгий, прерывистый вздох. Некоторые люди не переносят инопланетян. Они считают кукольников не грациозными и красивыми, а страшными. Кцинти для них грязные мясоеды, единственное увлечение которых — война (что соответствует действительности). Такие люди не хотят замечать сурового кодекса чести, принятого у кцинти, их самообладания, которое позволяет кцинтскому послу проехать по улице человеческого города и не располосовать когтями наглые локти и колени, которые лезут под колеса. Слон был из таких.
— Ну, ладно, — сказал он с удивлением и облегчением. Они на самом деле улетели. — Первая вахта моя, Бей.
Он не сказал: «Эти мерзавцы вынут у тебя сердце в дополнительное обеспечение к займу в десять звезд!» — потому что не ставил аутсайдеров так близко к людям.
— Отлично, — сказал я и направился в зал управления. До Быстрого протосолнца неделя полета. Я давно не снимал скафандр, а в комнате отдыха имелся душ.
Если слабое место Слона — представители чуждых цивилизаций, то мое — относительность. Я привык летать сквозь гиперпространство, спокойно перенес то, что два маленьких окошка превратились в слепые пятна, в ничто, а предметы вокруг них сгрудились теснее. Слон тоже не нервничал, ему приходилось летать, хотя он предпочитал комфортабельные, роскошные лайнеры. Но даже лучшему из пилотов иногда нужно вынырнуть из гиперпространства, чтобы не поехала крыша, и доказать подсознанию, что звезды еще здесь.
И каждый раз они выглядели очень странно. Впереди — толпа голубых звезд, позади — редкие красные звезды. Четыреста лет назад люди не знали, что Вселенная может выглядеть по-другому, но с изобретением гиперскоростного двигателя это явление исчезло. Я никогда не видел Вселенную такой, и мне было не по себе.
— А мне все равно, — сказал Слон, когда я заговорил об этом. Нам оставалось лететь сутки. — Звезды есть звезды. Меня волнует другое. Бей, ты говорил, что аутсайдеры честные.
— Конечно. Им нельзя быть нечестными. Они должны быть выше всяких подозрений, чтобы народы, с которыми они имели дело, и через сотни лет помнили об их порядочности. Неужели ты не понимаешь? Они ведь не появляются чаще чем раз в несколько сот лет.
— Хм. Допустим. Тогда почему они пытались содрать с меня лишние две сотни килозвезд?
— Ну-у-у…
— Видишь ли, в чем штука: а что, если это было честное предложение? Что, если нам действительно необходимо знать, что необычного в системе Быстрого протосолнца?
— Ты прав. Зная аутсайдеров, можно предположить, что они предлагали полезную информацию. Ладно, мы осмотримся, прежде чем садиться. Это следует делать в любом случае, но мы будем смотреть особенно внимательно.
Что же необычного в системе Быстрого протосолнца?
К полудню седьмого корабельного дня короткая зеленая линия в индикаторе массы начала расти. Она была широкая, размытая, чего и следовало ожидать от протосолнца. Я подпустил ее к самой поверхности сферы и только тогда вышел из гиперпространства. В окна заглядывала сплющенная Вселенная, но впереди был круг темного неба, а на нем — яркие бело-голубые звезды. Из центра круга шел тусклый красный свет.
— Пойдем в комнату отдыха, — предложил Слон.
— Не стоит.
— Оттуда лучше видно. — Он повернул выключатель, и стены комнаты стали прозрачными. Само собой разумеется, в гиперпространстве мы отключали прозрачность.
— Еще раз говорю, не надо. Подумай, Слон. Зачем нам непроницаемый корпус, если большую часть времени мы проводим вне его? До тех пор пока мы не выясним, в чем дело, комнату отдыха следует сложить и убрать.
Он кивнул лохматой головой и отвернулся к пульту управления. Раздалось пыхтение, из комнаты отдыха выкачивались воздух и вода. Слон выглянул в окно.
— Ты когда-нибудь видел протосолнце?
— Нет, — сказал я. — По-моему, в человеческом космосе нет протосолнц.
— Может быть, странность системы именно в этом?
— Может быть. Скорость системы странностью считать нельзя. Аутсайдеры обычно летают гораздо быстрее.
— Аутсайдеры, но не планеты и звезды. Бей, может, протосолнце прилетело из другой галактики, и в этом его необычность?
Мы составили список параметров. Я нашел блокнот и с важным видом записал скорость движения звезды, ее природу и возможное внегалактическое происхождение.
— Вижу нашу планету, — сообщил Слон.
— Где?
— На противоположной стороне протосолнца. Мы скорее доберемся туда по гиперпространству.
Оттуда, где Слон вынырнул из гиперпространства, планета казалась едва заметной точкой, и протосолнце тоже.
Протосолнце — это зародыш звезды, облако разреженного газа и пыли, образованное неспешными водоворотами межзвездных магнитных потоков или действием троянской точки, расположенной в открытом звездном скоплении. Облако может рассеяться или уплотниться в зависимости от гравитационных условий. В корабельной библиотеке я отыскал материал о протосолнцах, но все это были математические выкладки, никто никогда не видел протосолнца вблизи. Теоретически быстрое протосолнце должно быть достаточно взрослым, если его центр светится.
— Вот она, — сказал Слон. — Два дня полета на одно g.
— Прекрасно. По дороге проверим приборы. Вперед!
Термоядерный двигатель плавно тянул корабль вперед; Слон сидел у телескопа, а я проверял приборы. Один из них мигал, как маяк.
— Слон! Ты не замечал за мной привычки ругаться для пущей выразительности?
— Нет, а что?
— Здесь чертовски высокий уровень радиации.
— Немного подробнее, сэр!
— Наши скафандры начнут пропускать радиацию через три дня, а стены комнаты отдыха меньше чем через сутки.
— О’кей, запиши в свой блокнот. Как ты думаешь, в чем причина?
— Не знаю. — Я сделал запись в блокноте и вернулся к работе. Мы были в безопасности: корпус, изготовленный в «Дженерал Продактс», защитит нас от чего угодно, кроме столкновения с чем-то большим.
— Астероидного кольца не видно, — докладывал Слон, — плотность метеоров ноль, насколько я могу судить. Других планет нет.
— На такой скорости межзвездный газ вытесняет мелкие объекты.
— Одно могу сказать точно, Бей, я не зря потратил деньги. Это чертовски занятная система.
— Ага. Слушай, мы пропустили ленч. Обедать будем?
— Мещанство!
Слон ел быстро. Я еще не налил себе кофе, а он уже убежал к телескопу. Я смотрел на него, и он все больше напоминал мне Джагернаута. На Земле я не видел его столь решительно настроенным. Если бы путь к телескопу преградил голодный кцинти, в его меху остались бы следы ботинок Слона.
Но здесь единственным предметом, который мог преградить Слону дорогу, был я.
— Не могу увеличить сильнее, — пожаловался Слон. — Планета кажется отполированной.
— Как бильярдный шар?
— Вот-вот. Следов атмосферы не видно.
— Кратеры есть?
— Нет.
— А должны быть.
— В системе нет метеоров.
— В окружающем космосе они есть, а на такой скорости…
— Ага. Запиши.
Я записал.
Мы спали на аварийных кушетках. Передо мной желтели огни пульта управления, с одной стороны в окно заглядывали бело-голубые звезды, с другой — красные. Я долго не мог заснуть, глядя в носовое окно на темно-красное протосолнце. Окно было непрозрачное, но я хорошо представлял себе тусклое красное свечение.
В течение следующего дня уровень радиации не изменился. Я провел еще ряд измерений, облучив протосолнце и планету глубинным радаром и сняв температурные показания. Каждый раз я сталкивался с новой аномалией.
— Эта звезда еще не должна светиться, она недостаточно плотна. В таком разреженном облаке невозможна реакция синтеза ядер.
— Температура достаточно высока для свечения?
— Да, но одной температуры мало.
— Может быть, теории о протосолнцах ошибочны?
— Если так, они вовсе никуда не годятся.
— Запиши.
Через час:
— Слон!
— Еще одна странность?
— Да.
Взгляд из-под насупленных бровей ясно говорил, что Слон устал от странностей.
— Согласно показаниям глубинного радара, эта планета не имеет литосферы. Литосфера стерлась, обнажив магму, которая на холоде затвердела.
— Запиши. Сколько получилось позиций?
— Девять.
— Хоть одна из них стоит того, чтобы платить двести кинозвезд за предупреждение?
— Разве что радиация, если бы мы летели не на корабле «Дженерал Продактс».
— Аутсайдеры знали, что наш корпус изготовлен в «Дженерал Продактс», — сказал Слон, буравя взглядом огромный темный диск. — Бей, скажи, что может проникнуть сквозь корпус, сделанный в «Дженерал Продукте»?
— Свет, например лазерное излучение. Тяготение, например сила прилива, которая швырнет тебя в нос корабля, если ты подлетишь слишком близко к нейтронной звезде. Механический удар не повредит корпус, но убьет тех, кто находится внутри.
— Может быть, планета обитаема? Чем больше я о ней думаю, тем сильнее убеждаюсь, что она откуда-то прилетела. Ничто в нашей Галактике не могло придать ей такую скорость. И потом, она пересекает плоскость Галактики, хотя не должна бы.
— Хорошо, что мы будем делать, если в нас пустят лазерный луч?
— Думаю, мы погибнем. Я выкрасил кабину, кроме окон конечно, зеркальной краской, но большая часть корпуса прозрачна.
— Отсюда еще можно уйти в гиперпространство, можно будет это сделать в течение ближайших двадцати часов. Потом мы окажемся слишком близко к планете.
В ту ночь я уснул как только лег. Я страшно устал, хотя ничего не делал. Через несколько часов я понял, что меня пристально разглядывают. Я видел это, не открывая глаз, чувствовал жар злобного, огромного красного глаза и силу разума, управляющего взглядом, попытался отвернуться, отмахнулся от кого-то рукой и проснулся, как от толчка.
Я лежал в красной темноте. Краешек протосолнца заглядывал в окно. Я ощущал его враждебный взгляд.
— Слон, — позвал я.
— М-м-м?
— Ладно, спи. — До утра осталось недолго.
Утром:
— Слон, сделай мне одолжение.
— Пожалуйста. Тебе нужна Дайана? Моя правая рука? Может, ты хочешь сбрить мне бороду?
— Спасибо, меня устраивает Шеррол. Надень, пожалуйста, скафандр.
— Разумное предложение. Тебе мало того, что мы закрыли комнату отдыха?
— Вот именно. А поскольку я убежденный мазохист, то сейчас собираюсь одеться. Ну, давай, я не хочу получать удовольствие один.
— Ты свихнулся?
— Слегка.
— Чего не сделаешь ради друга. Ты первый.
В зале управления было ровно столько места, чтобы мы по очереди могли надеть скафандры. Если бы была закрыта внутренняя дверь тамбура, мы вовсе не сумели бы одеться. Сначала мы откинули шлемы на спину, но они цеплялись за постели. Мы повесили их на окно.
Я почувствовал себя увереннее, но Слон явно решил, что я спятил.
— Ты и завтракать собираешься в шлеме?
— Нет, я не люблю пищевой сироп. Если нас пробьют, мы успеем надеть шлемы.
— Пробьют? Наш корпус изготовлен в «Дженерал Продактс»!
— Не забывай, аутсайдеры это знали.
— Мы уже это обсудили.
— Давай обсудим еще раз. Что, если они думали, что нас все равно убьют, если мы не примем нужных мер?
— Дерьмо!
— Они знали, что нас должны убить, когда мы выйдем в космос в скафандрах, или думали, что что-то проникнет внутрь корабля.
— Или и то, и другое. В этом случае скафандры нам ни к чему. Бей, когда в последний раз корпус «Дженерал Продактс» что-то пропустил?
— Я не слышал, чтобы такое случалось.
— Этого не случалось. Кукольники обещают невероятные деньги в качестве компенсации, если подобное произойдет. А если в результате этого кто-то погибнет, они должны будут заплатить несколько десятков миллионов.
— Ты абсолютно прав. Я дурак. Давай снимай скафандр.
— А ты? — Слон обернулся ко мне.
— Я посижу в скафандре. Ты веришь предчувствиям?
— Нет.
— И я не верю, но вот сегодня поверил.
Слон передернул косматыми бровями и отвернулся к телескопу. Мы находились на расстоянии шести часов полета от безымянной планеты и тормозили.
— Кажется, я обнаружил кратер, — сказал Слон.
— Дай посмотреть, — я взглянул в объектив. — Да, похоже, ты прав. Только он почти сгладился.
Слон отобрал у меня телескоп.
— Он достаточно правильной формы. Что же это как не кратер? Бей, почему он такой размытый?
— Наверное, это межзвездная пыль. Тогда почему здесь нет ни атмосферы, ни литосферы? Кроме того, пыль не бывает такой густой, даже на такой скорости.
— Запиши в…
— Пишу. — Я потянулся за блокнотом.
— Если мы обнаружим еще одну аномалию, я заплачу.
Через полчаса мы нашли жизнь.
К тому времени мы подлетели к планете достаточно близко для того, чтобы включить гравитационный тормоз. Его достоинство в том, что он потребляет очень мало энергии. Он превращает количество движения корабля по отношению к ближайшей значительной массе в тепло, и все, что тебе приходится делать, — избавляться от избытка тепла. Поскольку корпус «МБ» пропускает различные виды электромагнитного излучения (те, которые у различных клиентов считаются видимым светом), для отвода тепла из гравитационного тормоза вывели широкий плоский плавник Он тускло краснел у нас за спиной. Термоядерный двигатель мы остановили, и его белое пламя не мешало нам смотреть назад.
Слон настроил телескоп на максимальное увеличение. Взглянув в объектив, я не сразу понял, о чем он говорит. Передо мной был белый ровный ландшафт, украшенный редкими голубыми пятнами. Я не заметил бы их, если бы не однородность фона.
Вот одно из них зашевелилось. Пусть очень медленно, но оно двигалось.
— В самом деле, — сказал я. — Давай измерим температуру.
Температура поверхности в этой области соответствовала температуре гелия 11. В других районах планеты наблюдалось примерно то же. Протосолнце давало не много тепла, хотя на радиацию не скупилось.
— Это не похоже ни на один из известных мне видов жизни.
— Не знаю, — сказал Слон.
Он смотрел то в телескоп, то на библиотечный экран, на котором светился Сириус VIII.
— В этой книге описано двадцать различных видов гелиевой жизни, и все они выглядят совершенно одинаково.
— Не совсем. Они должны иметь противовакуумные покровы. А эти гранулы…
— Предпочитаю остаться невеждой по этой части, Бей. В этом мире мы все равно не встретим того, что нам известно. Даже семя ракетного дерева взорвется, едва приземлившись здесь.
Я не стал продолжать разговор на эту тему.
Слон еще раз окинул взглядом «свою» планету, отыскивая живые голубые пузыри. Они были великоваты для гелиевой формы жизни, но недопустимо большими не являлись. Во многих холодных мирах жизнь зародилась благодаря особым свойствам гелия 11, но, поскольку гелий не допускает усложнения, дальше амебы эволюция такой жизни не продвигается.
Я отметил одну особенность. Все животные собрались на оборотной стороне планеты по отношению к ее курсу в Галактике. Им не страшен был свет протосолнца, но они, по-видимому, боялись межзвездной пыли.
— Ты обещал заплакать.
— Это не так уж странно. Я подожду.
Прошло два часа.
Плавник-радиатор засветился ярче. Еще более подчеркнутым сделалось скучное однообразие поверхности планеты, к которой мы приближались. Она была видна как диск сквозь носовое окно корабля. Понаблюдав за диском некоторое время, можно было заметить, что он увеличивается. Гравитационному тормозу все равно, каким концом корабль повернут к планете.
— Клубок Ариадны, — сказал Слон.
— Не годится, занято. Это имя носит Бета Лиры 1.
— Тогда Пушечное Ядро.
— Слон, зачем ты сюда прилетел?
Он испуганно посмотрел на меня:
— Что ты имеешь в виду?
— Слушай, я все время был с тобой, но ничего не понял. Ты потратил миллион звезд, чтобы добраться сюда; потратил бы и два, если бы было нужно. Ты мог остаться дома, в Скалистых Горах, с Дайаной, или отправиться к Бета Лиры, это достаточно необычная звезда, к тому же более красивая, чем этот снежный ком. Ты мог развлекаться какими хочешь наркотиками в Крэшлендинге или искать на плато Демонов Тумана. Почему ты полетел сюда?
— Потому что моя цель здесь.
— Что это значит, черт возьми?
— Бей, был такой парень по имени Миллер. Шесть лет назад он поставил на корабле с термоядерным двигателем, потребляющим космический водород, еще один гиперскоростной двигатель, в расчете на то, что станет заряжать его энергией термоядерного, и отправился на край Вселенной. Наверное, он все еще летит. Он будет лететь вечно, если не столкнется с чем-нибудь. Зачем он это сделал?
— Ну, знаешь, я не психиатр.
— Он хотел, чтобы о нем помнили. Через сто лет после того, как ты умрешь, о тебе будет что вспомнить?
— Что я идиот, который полетел с Грегори Пептоном, который потратил два месяца и больше миллиона звезд, чтобы приземлиться на планете, которая не стоит и выеденного яйца.
— Дерьмо! Ладно, я прилетел сюда из чистого любопытства. Эта звезда через десять лет вылетит за пределы изведанного космоса. У нас больше не будет возможности исследовать ее. Что…
В воздухе возникло легкое движение, и в то же время у меня оборвалось дыхание и заложило уши. Не дожидаясь сигнала тревоги, я потянулся за шлемом и со стуком уронил его на горловину скафандра, привинтил и открыл рот. С громкой икотой воздух вырвался из желудка и с криком из легких.
Не было ни сил, ни времени думать, что происходит. Вокруг был вакуум, и в мой скафандр вливался холодный воздух. Мне в уши словно вгоняли иглы, но я спасся.
В легких стояла пугающая пустота, но я спасся и буду жить. Я обернулся к Слону.
На его лице был страх смерти. Он надел шлем, но не мог привинтить. Я с трудом оторвал от шлема его руки и привинтил шлем как следует. Шлем покрылся изнутри испариной, потом снова сделался прозрачным, в него набирался воздух. Спасет ли он Слону жизнь?
Я точно не умру. Боль уходит из ушей, и я дышу: вдох, выдох, вдох, выдох. Давление нормализовалось.
Я видел, что произошло. Теперь можно все это вспомнить, обдумать, проиграть.
Произошло невероятное.
Корпус корабля превратился в пыль. Вот и все. В мгновение ока вся оболочка корабля разложилась и развеялась по ветру. Я это видел.
Вот так, корпуса больше нет. Остались одни внутренности. Передо мной светился пульт управления. Чуть ниже располагался лаз в сложенную комнату отдыха и сама комната. Над пультом полумесяц загадочной планеты и звезды, слева звезды, справа Слон, полуживой, испуганный, а за его спиной звезды, позади меня кухонный робот и склад провизии, шасси, плавник-радиатор и звезды. От «МБ» остался скелет.
Слон встряхнулся и включил радио. В моем шлеме раздался щелчок.
В ожидании мы смотрели друг на друга. Сказать было нечего, кроме: «Смотри, Слон! У нас пропал корпус! Ну не странно ли это?»
Я вздохнул, обернулся к пульту управления и принялся воскрешать к жизни термоядерный двигатель. Насколько я понял, кроме корпуса, с корабля ничего не улетело. То, что крепилось к корпусу, крепилось и к другим предметам.
— Что ты делаешь, Бей?
— Хочу вытащить нас отсюда. Кстати, можешь плакать.
— Зачем? Я хотел сказать, зачем нам улетать?
Он спятил. Брюхошлепы от природы хрупкие существа. Я включил двигатель на малую мощность, отключил гравитационный тормоз и повернулся к Слону.
— Слон, послушай. Корпус пропал, — я развел руками. — Его нет.
— Но то, что осталось от корабля, по-прежнему мое?
— Да, конечно.
— Я хочу приземлиться. Сумеешь меня отговорить?
Он не шутил. Он говорил совершенно серьезно.
— Шасси исправны, — продолжал он. — Скафандры будут защищать нас от радиации в течение трех дней. Мы можем приземлиться, а через двенадцать часов тронемся обратно.
— Наверное.
— Мы добирались сюда два месяца.
— Правильно.
— Если я сейчас поверну назад, то буду чувствовать себя идиотом. А ты?
— Я тоже, но есть одно «но». Ты посадишь корабль только через мой труп.
— Ну хорошо, корпус рассыпался в порошок и разлетелся по ветру. Что это значит? Это значит, что у нас бракованный корпус, и я отсужу у «Дженерал Продактс» все задние ноги, когда вернусь домой. Ты знаешь, почему корпус рассыпался?
— Нет.
— Почему же ты считаешь, что нам что-то угрожает?
— Сказать, что я собираюсь делать? — Я развернул корабль хвостом к Пушечному Ядру. — Ну вот. Если ты настаиваешь, через три часа мы приземлимся. Как ты сказал, это твой корабль. Но я собираюсь отговорить тебя от этого.
— Это честная игра.
— Ты учился на курсах пилотов?
— Разумеется.
— Вам читали лекции по теории ошибок?
— Кажется, нет. Небольшой курс истории космоплавания мы прошли…
— Это уже что-то. Ты должен помнить, что в первых полетах использовалось химическое горючее и что первый корабль, запущенный к астероидам, строился на окололунной орбите.
— Ну да.
— А этого ты мог не знать. На корабле летели трое. Когда их запустили, они облетели вокруг Земли по орбите, которая находилась внутри лунной, потом они вышли за лунную орбиту и легли на свой курс. Через тридцать часов после запуска они заметили, что иллюминаторы делаются мутными. Концентрация пыли вокруг корабля была так велика, что частицы пыли царапали кварц. Двое астронавтов хотели продолжать полет, ориентируясь по приборам, и выполнить задание. Третий, командир, велел запустить ракеты и остановиться. Не забывай, что материалы в те дни были не так прочны, как сейчас, а техника, которой пользовались астронавты, не была как следует испытана. Они остановили корабль на окололунной орбите в двухстах тридцати тысячах миль от Луны, и, связавшись с базой, сообщили, что прервали полет.
— Ты так хорошо все помнишь. Как это тебе удается?
— Эти истории нам просто вдалбливали в головы. Все, чему нас учили, иллюстрировалось примерами из жизни. Знаешь, запоминается.
— Давай дальше.
— Они вызвали базу и сказали, что у них затуманиваются окна. Кто-то решил, что это пыль, а кто-то вдруг понял, что корабль прошел через одну из троянских точек Луны.
Слон засмеялся, потом закашлялся.
— Наглотался вакуума! К чему ты клонишь?
— Если бы корабль не остановили, он потерпел бы крушение. Пыль разорвала бы его на части. Мораль моего рассказа такова: все, чего ты не понимаешь, опасно, пока ты его не понимаешь.
— Параноидальная идея.
— Для брюхошлепа — да. Ты живешь на ручной планете, приспособленной к тебе настолько, что ты считаешь Вселенную уютной, как раковина улитки. Вспомни мое приключение с нейтронной звездой. Я погиб бы, если бы вовремя не понял, какая сила на меня воздействует.
— Поэтому ты считаешь, что все брюхошлепы дураки?
— Нет, Слон. Просто им недостает параноидальных настроений. Извиняться не стану.
— Кто тебя просит?
— Я приземлюсь, если ты объяснишь, почему наш корпус рассыпался в пыль.
Слон скрестил на груди руки и уставился прямо перед собой сердитым взглядом. Я молча ждал.
— Мы сумеем добраться до дома? — спросил он немного погодя.
— Не знаю. Гиперскоростной двигатель работает, гравитационный тормоз, когда потребуется, погасит скорость. Теоретически сумеем.
— О’кей. Поехали домой. Только учти, Бей, если бы я был один, обязательно приземлился бы, и черт с ним, с корпусом!
И вот мы повернули домой, хотя Слон и не дал полного согласия. Через четыре часа мы удалились от Пушечного Ядра на достаточное расстояние, чтобы можно было уйти в гиперпространство.
Я включил гиперскоростной двигатель, ахнул и поскорее выключил. Мы сидели и дрожали. Слон сказал:
— Можно надуть комнату отдыха.
— А как мы туда войдем? Там нет тамбура.
Все-таки мы вошли. В кабине был регулятор давления, и мы установили его на ноль. Электромагнитное поле, которое складывало комнату, теперь надует ее без давления. Мы вошли в комнату, создали в ней давление и сняли шлемы.
— Радиации нет, — сказал Слон, — я смотрел.
— Отлично.
Даже за несколько секунд полета в гиперпространстве можно пролететь большое расстояние.
— Теперь скажи мне вот что: ты не боишься отсюда выходить?
— А ты? — Слон пожал плечами и вздрогнул.
— Я нет. Могу взять все управление на себя.
— Все, что под силу тебе, под силу и мне.
— Ты не боишься, что сойдешь с ума?
— Нет.
— Тогда будем меняться. Если передумаешь, сразу же скажи. На Слепом Пятне свихнулось много хороших людей, а у них было всего-то по паре окон.
— Я тебе верю. В самом деле, сэр. Что будем делать?
— Мы полетим через область космоса, где плотность звезд наименьшая. Ближайший населенный мир — это Кцин. Очень не хочется просить помощи у кцинти, тем более что рискованно, но, возможно, придется.
— Слушай, Бей. Давай попробуем сразу на Джинкс. Поедем по твоему номеру и зададим кукольникам жару.
— Ладно. В крайнем случае свернем к ближайшему миру.
Около часа я потратил на разработку маршрута. Когда закончил расчеты, был уверен, что нам не придется выходить к индикатору массы чаще чем раз в сутки. Мы бросили жребий, кому первому идти, и я проиграл.
Мы надели скафандры и выпустили из комнаты воздух. Ныряя в лаз, я увидел, что Слон затемняет стены.
Оказавшись один среди звезд, я вжался в сиденье; когда я закончил маневр, впереди были голубые звезды, а сзади красные. Протосолнца я не увидел.
Звезды и черный космос. Поймал себя на том, что разглядываю тамбур — металлическую камеру, одиноко стоящую на краю палубы. Обе двери были закрыты. Внутренняя дверь захлопнулась, когда упало давление, и теперь автоматика поддерживала давление внутри тамбура. Некому дышать этим воздухом, но разве датчикам объяснишь?
Я тянул время: корабль выведен на курс. Сжав зубы, я нырнул в гиперпространство.
Этот эффект называют Слепым Пятном. Удачное название.
Есть несколько способов обнаружить слепое пятно в глазу. Закройте один глаз, нарисуйте на листе бумаги две точки, сфокусируйте взгляд на одной из них и поднесите бумагу к лицу. Если вы правильно держите бумагу, одна из точек пропадает.
Если корабль с прозрачными окнами входит в гиперпространство, окна пропадают. Пространство вокруг них тоже. Предметы, находящиеся вокруг, вытягиваются или приближаются друг к другу, замещая пропавшее пространство. Если смотреть долго, Слепое Пятно начинает расти. Стены и предметы, стоящие у стен, подтягиваются все ближе к исчезнувшему пространству и сами пропадают в нем.
Это всего лишь оптический обман, скажете вы. Конечно, но все же.
Я повернул ключ, и половина Вселенной превратилась в Слепое Пятно. Пульт управления вытянулся и поплыл перед глазами, индикатор массы попытался меня поглотить. Я протянул к нему руку и увидел, что рука искривилась. Я сделал над собой усилие, вытянул руки по швам и постарался успокоиться.
В искаженном гримасой индикаторе светилась одинокая размытая линия. Масса, соответствующая ей, находилась сбоку и сзади. До выхода Слона кораблем можно не управлять; я ощупью добрался до лаза и влез в комнату отдыха.
Гиперпространство — еще полбеды.
Конечно, это серьезная проблема. Каждые двадцать четыре часа один из нас должен был выходить к приборам, проверять, нет ли поблизости опасной массы, и переключаться в обычный полет, чтобы сориентироваться и уточнить курс. Я поймал себя на том, что за несколько часов до выхода становлюсь ужасно раздражительным. То же самое происходило со Слоном. В эти часы мы не решались заговаривать друг с другом.
В третий выход я случайно взглянул вверх — и больше чем ослеп. Слепое Пятно заняло все поле зрения.
Это хуже, чем просто слепота. Слепой человек, то есть человек, глаза которого не выполняют свою функцию, по крайней мере помнит, как выглядят окружающие его предметы. Человек, у которого поврежден зрительный центр мозга, этого не помнит. Я помнил, зачем вышел — посмотреть, нет ли вблизи массы, которая нам может угрожать, но не мог вспомнить, как это делается. Коснулся рукой округлой стеклянной поверхности и понял, что этот прибор может ответить на мой вопрос, если я сумею его задать.
Через некоторое время у меня затекла шея, и я опустил голову. Зрение вернулось ко мне.
Когда мы набрали в комнату отдыха воздух, Слон спросил:
— Что ты там делал целые полчаса?
— Слава Богу, что только полчаса. Не вздумай смотреть вверх, когда выйдешь.
— О!
Вторая половина беды была в том, что мы со Слоном перестали общаться. Ему не хотелось ничего говорить и неинтересно было слушать, что говорю я. Только через неделю понял, в чем тут дело. Тогда я к нему пристал:
— Слон, из нашего лексикона пропало одно слово…
Он оторвал глаза от экрана читающего аппарата. Если бы не читающий аппарат, мы не выдержали бы этого перелета.
— Больше, чем одно, — ответил он. — Мы все время молчим.
— Только одно. Ты так боишься произнести это слово, что вовсе ничего не говоришь.
— Что это за слово?
— «Трус».
Слон насупил брови и выключил читающий аппарат.
— Ну ладно, давай поговорим. Я не говорил этого слова, ты сам сказал, верно?
— Верно, но ты так думал.
— Нет, я думал эвфемизмами вроде «излишняя осторожность», «нежелание рисковать жизнью». Но если уж мы об этом заговорили, ответь, почему ты так хотел повернуть назад?
— Испугался. — Я подождал, пока он переварит это слово, и продолжал: — Люди, которые меня учили, допускали, что в определенных обстоятельствах я могу испугаться. При всем моем уважении к тебе, Слон, не могу не напомнить, что меня готовили к космическим полетам серьезнее, чем тебя. Мне кажется, твое желание приземлиться явилось результатом невежества.
— Мне кажется, — вздохнул Слон, — что с нами ничего не случилось бы, если бы мы приземлились. Ты считаешь по-другому. Спорить здесь бесполезно.
Вовсе нет. Один из нас прав, другой ошибается. Если ошибаюсь я, то наша дружба улетучилась вместе с воздухом.
Полет продолжался в молчании.
Мы вышли из гиперпространства недалеко от Сириуса, но это был еще не конец, потому что Вселенная вокруг нас была сдавлена относительностью. Нам потребовалось почти две недели, чтобы затормозить. Радиатор гравитационного тормоза все это время был накален почти добела. Я не знаю, сколько раз мы ныряли в гиперпространство, чтобы еще раз пройти через систему.
И вот мы направились к Джинксу на термоядерном двигателе.
Я нарушил многочасовое молчание:
— Ну что, Слон?
— Как только доберемся, я поеду по твоему номеру.
— А потом?
— Потом высажу тебя в Сириус-Матере и дам денег, чтобы ты мог добраться до дома. Я буду рад, если ты погостишь у меня до моего возвращения с Пушечного Ядра. Я куплю новый корабль и полечу туда.
— Я тебе для этого не нужен?
— При всем моем уважении к тебе, Бей, нет. Я хочу приземлиться. Ты ведь будешь чувствовать себя идиотом, если погибнешь при этом.
— Из-за этой дурацкой планеты я просидел в тесной надувной комнате три месяца и буду чувствовать себя идиотом, если ты покоришь планету без меня.
Какой у него был несчастный вид! Он набрал в легкие воздуха, собираясь говорить…
Это был один из тех случаев, когда я перебил человека вовремя.
— Погоди. Давай сначала поговорим с кукольниками. У нас еще будет время, чтобы это обсудить.
Слон кивнул. Еще немного, и он сказал бы мне, что я ему не нужен, потому что я излишне осторожен. Вместо этого он снял трубку телефона.
Джинкс пестрел впереди, как пасхальное яйцо. Сбоку от него виднелся Байнари, которому Джинкс приходится луной. Кажется, мы подлетели достаточно близко для того, чтобы позвонить кукольникам. Номер их телепортационной кабины совпадает с номером телефона.
Слон набрал номер.
Ответили приятным контральто. Изображения не было, но я знал, что это кукольник: ни у одной женщины нет такого красивого голоса.
Кукольник сказал:
— Восемь, восемь, три, два, шесть, семь, семь, ноль.
— У меня лопнул корпус вашего производства, — Слон не стал тратить время.
— Прошу прощения?
— Меня зовут Грегори Пелтон. Двенадцать лет назад я купил у «Дженерал Продактс» корпус модели номер два. Полтора месяца назад он лопнул. Все это время мы добирались домой. Я могу поговорить с кукольником?
Зажегся экран. На нас смотрели две плоские безмозглые головы.
— Это очень серьезно, — сказал кукольник. — Разумеется, мы заплатим вам компенсацию. Сделайте милость, расскажите о случившемся подробнее.
Слон сделал милость. Он говорил с жаром, я с удовольствием его слушал. Выражение глупых лиц кукольника не менялось, но, когда Слон умолк, кукольник учащенно моргал.
— Я вас понял, — сказал он. — Наши оправдания несостоятельны, но поймите — это естественная ошибка. Мы не предполагали, что в Галактике имеется антиматерия, тем более в таком количестве.
Он едва не рыдал. Его слова звенели у меня в ушах.
А громовый голос Слона вдруг сделался удивительно вкрадчивым:
— Антиматерия?
— Ну да. Я не пытаюсь оправдаться, но вы должны были сразу это понять. Межзвездный газ, то есть нормальная материя, отполировал поверхность планеты микроскопическими взрывами, поднял температуру протосолнца выше всех разумных ожиданий и создал невероятно высокий уровень радиации. Неужели вас это не насторожило? Вы знали, что система прилетела из-за пределов Галактики. Людям свойственно любопытство, ведь так?
— Корпус, — напомнил Слон.
— Корпус, изготовленный «Дженерал Продактс», — искусственно полученная молекула, связи между атомами которой усилены с помощью небольшой энергетической установки. Эти усиленные связи устойчивы к различным воздействиям: к ударам, к повышению температуры. Однако когда определенное количество атомов исчезает в результате аннигиляции, молекула распадается.
Слон кивнул. Я испугался, не лишился бы он дара речи.
— Когда вы приедете за компенсацией? Насколько понимаю, люди при этом происшествии не пострадали. Это хорошо, потому что наши фонды…
Слон бросил трубку, несколько раз судорожно глотнул и, обернувшись ко мне, посмотрел в глаза. Мне кажется, для этого ему пришлось собрать всю свою волю. Не знаю, что бы он сказал, если бы я не заговорил первым.
— Ага! — сказал я. — Ага! Я был прав, а ты ошибался! Если бы мы приземлились на твоей планете, то превратились бы в свет. А сейчас с радостью говорю: «Я тебя остановил».
— Ты меня остановил, — он слабо улыбнулся.
— Да, остановил. Сколько раз мне пришлось повторить: «Не приближайся к этой чудовищной планете! Это будет стоить тебе жизни!» Я тебе говорил, что у меня было предчувствие, что это нехорошее место.
— Ладно, не преувеличивай, сукин ты сын. Ты всегда прав. Не будем больше об этом.
— О’кей. Но хочу, чтобы ты запомнил: то, чего ты не понимаешь, опасно. Это единственное, что ты должен помнить, кроме того, что это сказал я.
На этом бы всему закончиться.
Но нет. Слон снова летит к своей планете. Он сделал флаг размером два на два фута, с символикой Объединенных Наций, на проволочной рамке, так что кажется, что он развевается на ветру. В древко поместил твердотопливную ракету, которая должна стартовать, когда флаг свернут. Он собирается сбросить флаг на антиматериальную планету с большой высоты, с самой большой, на которую я его уговорю.
Получится настоящий фейерверк.
И я лечу со Слоном. Я вооружился трехмерной телекамерой и заключил контракт с одной из крупнейших телекомпаний в изведанном космосе. На этот раз у меня есть повод для того, чтобы лететь!
