В глубине души
I
Я не мог решить, как назвать это произведение искусства — картиной, рельефом, скульптурой, овощным рагу, — но оно стало лауреатом в секции изобразительного искусства на выставке, организованной Институтом Знаний планеты Джинкс. Странно устроены глаза у кдальтино, подумал я. У меня глаза слезились. Чем дольше я смотрел на «ФТЛ-космос», тем меньше видел.
Я уже решил, что картина задумана так, чтобы расплываться перед глазами, когда на моей руке повыше локтя осторожно сомкнулись зубастые челюсти. Я подпрыгнул на целый фут.
— Беовульф Шеффер, какой вы расточительный! — прозвучало нежное, волнующее контральто.
Имея такой голос, можно сделать состояние. Мне даже показалось, что я его где-то слышал. Нет, не может быть — это было на Нашем-Успехе, очень далеко отсюда. Я обернулся.
Кукольник отпустил мою руку и продолжал:
— Что вы думаете о Хродену?
— Глаза от него болят.
— Разумеется. Кдальтино не видят ничего, кроме радиоволн. «ФТЛ-космос» нужно не рассматривать, а ощупывать. Проведите по картине языком.
— Языком? Нет, спасибо.
Я провел по картине рукой. Если хотите знать, что я почувствовал, садитесь на корабль и летите на Джинкс — картина до сих пор там. Я категорически отказываюсь описывать свои ощущения.
Кукольник с сомнением склонил голову набок.
— Я уверен, что ваш язык гораздо чувствительнее, чем пальцы. На нас никто не смотрит.
— Не будем об этом. Знаете, ваш голос очень напоминает мне голос президента филиала «Дженерал Продактс» на Нашем-У спехе.
— Неудивительно. Мы обучались английскому языку у одной и той же учительницы. Он передал мне ваше досье, Беовульф Шеффер. Я президент филиала «Дженерал Продактс» на Джинксе, что вы, без сомнения, определили по форме моей гривы.
В гривах я как раз не силен. Копна бурой шерсти над черепной коробкой, расположенной между двумя шеями, определяет принадлежность кукольника к той или иной касте — для того, кто разбирается в прическах. Чтобы различать прически кукольников, нужно быть кукольником.
Не желая обнаруживать свое невежество, я спросил:
— В этом досье написано, что я расточителен?
— За последние четыре года вы потратили более миллиона звезд.
— Зато сколько удовольствия я получил!
— Конечно. Скоро опять наделаете долгов. Может быть, вы напишете что-нибудь? Я был в восторге от вашей статьи о нейтронной звезде BVS-1. «Утыканное иглами дно гравитационного колодца…», «Голубой звездный свет падал на меня, как мелкий град…». Премило!
— Спасибо. Мне за это хорошо заплатили, но я больше пилот.
— Как удачно, что мы встретились! Я собирался вас разыскивать. Вам не нужна работа?
Он задал провокационный вопрос. Прошлый раз был единственным случаем, когда я согласился выполнить работу для кукольника, — я знал, что рискую жизнью. Едва не погиб. Я не держал за это зла на президента филиала «Дженерал Продактс» на Нашем-Успехе, но позволить им еще раз воспользоваться мной…
— Отвечу уклончиво: смотря какая. Вы думаете, что я профессиональный пилот-самоубийца?
— Вовсе нет. Вы можете обещать, что, если я посвящу вас в подробности, все останется между нами?
— Обещаю, — ответил я, зная, что обещание придется выполнить. Устное соглашение накладывает такие же обязательства, как и зафиксированное документально.
— Хорошо, пойдемте, — он танцующей походкой направился к телепортационной кабине.
Телепортационная кабина доставила нас в одну из вакуумных областей Джинкса. Стояла ночь. Высоко в небе виднелась ослепительно яркая точка Сириуса В. Гористый ландшафт был залит ее холодным голубым светом. Я огляделся, но не нашел на небе Байнари, огромную оранжевую планету, компаньона Джинкса. Значит, мы на внешней стороне.
Над нами что-то висело.
Модель номер четыре, выпускаемая «Дженерал Продактс», — это прозрачная сфера в тысячу с лишним футов диаметром. Большего корабля в Галактике нет. Только государству под силу приобрести такой корабль, и используются четверки только для колонизации планет.
Этот корабль использовался в других целях: он был полон приборов. Наша телепортационная кабина стояла между лапами шасси, как мышь между лапами совы. От двери кабины к люку корабля сквозь вакуум проходил туннель.
— «Дженерал Продактс» уже занимается оснащением кораблей? — спросил я.
— Мы хотим отделиться, но испытываем определенные трудности.
Давно пора разделиться, тем более что компанией владеют кукольники. «Дженерал Продактс» выпускает девяносто пять процентов корпусов для космических кораблей, в основном — потому, что больше никто не знает, как построить неуязвимый корабль. Но то, что я увидел, нельзя было назвать хорошим началом. Помещение, которое, по моему мнению, могло предназначаться для экипажа, груза или пассажиров, располагалось у дна, сразу над люком, и могло вместить лишь одного пилота: в нем было несколько кубических ярдов.
— Вам нелегко будет его продать, — заметил я.
— Верно. Вы заметили что-нибудь еще?
— Ну…
Машины, которыми был занят корабль, стояли очень тесно. Складывалось впечатление, что племя гигантов в десять миль ростом изо всех сил стремилось к миниатюризации. Я не увидел коридоров, по которым можно было бы подобраться к приборам. Выходит, ремонт в полете не предусмотрен. Дно пронизывали огромные ноздри четырех термоядерных двигателей. Реактивных поворотных двигателей не было, значит, внутри должен находиться гигантский гироскоп. Иначе…
— Похоже, что это все — гиперскоростные двигатели. Зачем это нужно? У вас возникла необходимость передвигать луны?
— Когда-то вы работали в компании «Накамура Лайнз», занятой коммерческими перевозками. Скажите, сколько занимает полет с Джинкса на Наш-Успех?
— Если ничего не случается, то двенадцать дней.
Ровно столько, сколько требуется, чтобы выяснить, какая из пассажирок самая хорошенькая, а пока ты выясняешь, автопилот выполняет за тебя всю работу, разве что фуражку не надевает.
— От Сириуса до Проциона четыре световых года. Наш корабль покроет расстояние за пять минут.
— Вы сошли с ума.
— Нет.
Ведь это почти световой год в минуту! Я не мог такого даже представить. Но вот представил, и у меня отвисла челюсть: я понял, что передо мной открывается Галактика. Мы ведь не знаем о Вселенной ничего, кроме того, что видим в ее небольшом обитаемом районе. А с таким кораблем!
— Это чертовски быстро!
— Вот именно. И, как видите, оборудование занимает много места. Корабль обошелся нам в семь миллиардов звезд, не считая нескольких столетий, ушедших на разработку, но он способен увезти только одного человека. Значит, корабль плохой. Давайте войдем.
II
Жизненное пространство состояло из двух круглых комнат, расположенных одна над другой. Выход был только один. В нижней комнате размещались пульты управления — выключатели, циферблаты, лампочки, — над которыми нависал огромный сферический индикатор массы. Верхняя комната была совершенно пуста, сквозь прозрачные стены просвечивали трубы, по которым в комнату должен поступать воздух и пища.
— Это комната отдыха, — сказал кукольник. — Мы решили, что пилот оборудует ее самостоятельно.
— Почему так?
— Погодите, скоро все станет ясно.
Кукольник принялся мерить шагами комнату, а я, присев у стены на корточки, наблюдал за ним. Мне нравится смотреть, как ходят кукольники. Даже на тяжелом Джинксе их тела, похожие на тела оленей, кажутся невесомыми. Кукольник небрежно переступал крохотными копытцами.
— Область, колонизированная людьми, занимает в космосе сферу диаметром в тридцать световых лет, не так ли?
— Почти так. Это не совсем сфера.
— Владения кукольников гораздо меньше. Сфера влияния кдальтино вдвое меньше вашей, сфера влияния кцинти чуть больше. Все это крупные цивилизации, способные путешествовать в космосе. Аутсайдеров не будем брать в расчет: у них нет кораблей. Некоторые сферы влияния совпадают или перекрываются. Некоторым, чтобы попасть из одной сферы влияния в другую, никуда не нужно лететь. Другое дело мы: наше влияние распространяется на все территории, где покупают наши корабли. Сложите их протяженность, и получится шестьдесят световых лет. Этот корабль преодолеет такое расстояние за семьдесят пять минут. Прибавим шесть часов на взлет и шесть на посадку, предположим, что у места назначения не будет транспортных пробок, и получим корабль стоимостью в семь миллиардов звезд, который доставит одного пилота и ноль груза в любое место минимум за двенадцать и максимум за тринадцать часов.
— А если использовать его в исследовательских целях?
— Кукольники не видят смысла в абстрактном знании, а кроме того, мы сами не можем заниматься исследованиями, — он имел в виду, что кукольник не станет рисковать жизнью и не полетит один, а значит, результаты исследований будут принадлежать той цивилизации, подданным которой является пилот. — Нам нужны деньги и специалисты, которые сумеют создать пусть не такой быстрый, но зато не такой громоздкий аппарат. «Дженерал Продактс» не желает тратить деньги на то, что может не иметь успеха. Нам потребуются лучшие умы, которые имеются в разумных цивилизациях, и огромные капиталовложения. Мы хотим привлечь к себе внимание, Беовульф Шеффер.
— Рекламный полет?
— Да. Мы хотим отправить пилота к центру Галактики и обратно.
— Господи! Это долго?
— Приблизительно двадцать пять дней туда и столько же обратно. Если вам нужна аргументация…
— Нет-нет, все в порядке. Почему вы решили пригласить именно меня?
— Мы хотим, чтобы пилот написал о своем путешествии. У меня есть адреса и фамилии нескольких пишущих пилотов. Те, к кому я уже обращался, не изъявили достаточной готовности. Они говорят, что писать, сидя на земле, гораздо спокойнее, чем испытывать новые корабли. Я согласен с их рассуждениями.
— Я тоже.
— Вы полетите?
— Что вы за это предлагаете?
— Сто тысяч звезд за полет и пятьдесят тысяч за рассказ плюс та сумма, за которую вы его продадите.
— Согласен.
Тревожился я только о том, что мой новый босс выяснит, что статью о нейтронной звезде писал не я. Поначалу я не понимал, почему «Дженерал Продактс» мне доверяет. В первый раз, когда я на них работал, хотел украсть их корабль; тогда это казалось мне более выгодным, чем честное выполнение задания. В этот раз корабль, который я назвал «Лонг-Шот», не стоило красть. Потенциальный покупатель понял бы, что корабль краденый, и не захотел бы со мной связываться. На этом корабле можно было бы отправиться исследовать шаровидное скопление звезд, другим его применением может стать реклама.
Полет к центру Галактики — это шедевр рекламы.
Смотрите: на обычном корабле от Джинкса до Нашего-Успеха можно добраться за двенадцать дней, а на «Лонг-Шоте» за двенадцать часов. Какая разница? Деньги на такую поездку нужно копить двенадцать лет. Но центр Галактики! На своем первом корабле я летел бы туда триста лет, не считая остановок для заправки топливом и пополнения запасов провизии. Ни одно разумное существо еще не видело центра Галактики, спрятанного в чередующихся слоях разреженного газа и космической пыли. О центральных звездах написаны бесчисленные тома, но они содержат лишь общие места и научные предположения, основанные на результатах наблюдения за другими Галактиками, такими как, например, Андромеда.
И вдруг три столетия превращаются в три недели! Вполне обозримый срок. И все будет видно!
Жизненное пространство оборудовали за две недели. Я велел полностью закрасить стены синим цветом в комнате отдыха и совсем не красить в зале управления. К тому времени, когда все было готово, я успел запастись видеокассетами и другими развлечениями, которые помогают человеку, на семь недель запертому в помещении чуть более просторном, чем чулан, не сойти с ума.
В последний день перед вылетом мы с кукольником обсуждали окончательную версию контракта. Мне давали четыре месяца на то, чтобы достичь центра Галактики и вернуться обратно. Наружные камеры будут работать непрерывно, я не должен их отключать. Если корабль получит механические повреждения, могу вернуться, не побывав в центре Галактики, в ином случае я должен долететь до центра. Предусматривались штрафы. Копию записи я оставил у адвоката.
— И последнее, — сказал кукольник, когда контракт был заключен. — Термоядерные двигатели и гиперскоростные моторы работают в противоположных направлениях.
— Как это?
Кукольник не мог подобрать слов.
— Если вы включите их одновременно, то перед кораблем сквозь гиперпространство будет лететь пламя.
Я представил себе картину: корабль, как рак, пятится в неизведанное. А если учесть, что зал управления располагается у дна корабля, это приобретает какой-то смысл. Особенно для кукольника.
III
И вот я в полете.
Я взлетел при двух стандартных g, потому что люблю комфорт. В течение двенадцати часов я летел только на термоядерных двигателях. Не стоит нырять в гиперпространство в близком соседстве с центром тяготения, особенно в экспериментальном полете. Пилоты, которые так поступают, потом не выходят из гиперпространства. Когда раздался звонок, я смотрел фильм в комнате отдыха. Я соскользнул в зал управления, привязался, чтобы не болтаться в невесомости, отключил реакторы, потер руки и включил гиперскоростные двигатели.
Получилось не совсем то, чего ожидал.
Выглянуть наружу я, разумеется, не мог. Когда ты находишься в гиперпространстве, тебе кажется, что на корабле нет окон. Нельзя сказать, что ты ничего не видишь, — ты забываешь, что можно что-то увидеть. Например, если между репродукцией «Испании» Дали и пультом управления кухней находится окно, твое зрение и сознание поместят картину рядом с пультом, не замечая пространства между ними. Постепенно человек к этому привыкает; бывает, сходит с ума, но меня это не тревожило. Я провел в космосе тысячи человеко-часов. Мое внимание привлек индикатор массы.
Индикатор массы — это большая прозрачная сфера, из центра которой расходятся в стороны голубые линии. Направление линии соответствует направлению на звезду, длина линии соответствует массе звезды. Если бы можно было встроить индикатор массы в автопилот, не нужны были бы люди-пилоты, но, к сожалению, такое невозможно. При всей своей точности и надежности это псионический прибор. Он не работает, если им не управляет сознательное существо. Я так привык к индикаторам массы, что воспринимаю линии как настоящие звезды.
Ко мне приближалась звезда, и я свернул в сторону. Потом увидел, что еще одна линия, направленная на меня, удлинилась до опасных размеров, и снова свернул. Передо мной оказался голубой карлик. Опять свернул и огляделся, ища дроссель. Я хотел затормозить.
Повторяю: я хотел затормозить.
Разумеется, дросселя не было. Управление скоростью в гиперпространстве являлось частью исследовательской программы кукольников. Ко мне потянулась длинная размытая линия — протосолнце…
Попытаюсь объяснить, на что это похоже. Представьте себе скоростную автостраду на Земле. Вы, наверное, видели их из космоса — сплетения изгибающихся бетонных лент. Сейчас они стоят пустые и заброшенные: какие-то разрушены, какие-то застроены; новые, с резиновым покрытием, используются как дорожки для верховой езды. Представьте, как такая автострада могла выглядеть в шесть часов утра в будний день, скажем, в тысяча девятьсот семидесятом году. Сплошной поток наземных машин. Возьмем все машины и отключим у них тормоза. Теперь установим регуляторы на акселераторах так, чтобы максимальная скорость автомобилей находилась в пределах шестидесяти-семидесяти миль в час, но не была у всех одинаковой. Теперь представим, что все регуляторы разом испортились и скорость, которую мы считали максимальной, является минимальной. На дороге начнется паника.
Представили? А теперь представьте, что вы сидите в одной из этих машин, окна и лобовое стекло в ней закрашены черным, а в вашем распоряжении радар. Ваша задача — ни с кем не столкнуться.
Вот в каком положении я оказался.
Поначалу было не так уж страшно. Звезды надвигались на меня, я уворачивался от них. Постепенно я к этому привык. У меня был большой опыт, и я на глаз определял массу звезды и расстояние до нее и оценивал опасность. Однако, летая на кораблях компании «Накамура Лайнз», я смотрел на индикатор массы четыре-пять раз в сутки, а здесь я не решался отвернуться от него. Я устал и начал подпускать звезды все ближе и ближе. Через три часа я сдался.
Звезды выглядели несколько непривычно. Я вздрогнул: корабль залетел в совершенно незнакомую область космоса. Если я увижу Сириус или Антарес, то не узнаю их. Неизвестно, видимы ли они отсюда. Я отогнал эту мысль и связался с хозяином.
— «Лонг-Шот» вызывает «Дженерал Продактс», «Лонг-Шот» вызывает…
— Беовульф Шеффер?
— Я вам никогда не говорил, что у вас очень красивый, прямо-таки обольстительный голос?
— Нет. Все в порядке?
— Боюсь, что нет. А если честно, я поворачиваю назад.
Молчание.
— Почему?
— Я не могу все время лавировать между звездами. Когда-нибудь я замешкаюсь и врежусь в звезду. Ваш корабль летит слишком быстро.
— Да. Нужно сконструировать менее быстроходный.
— Конечно, жаль отказываться от такого хорошего заработка, но мне в глаза словно песку насыпали. Я весь разбит. Придется поворачивать назад.
— Хотите послушать запись нашего соглашения?
— Нет, а что такое?
— Согласно контракту, вы можете вернуться лишь в том случае, если корабль получит механические повреждения. Иначе вам придется платить неустойку, превосходящую обещанное вам вознаграждение вдвое.
— Механические повреждения? — переспросил я.
Где-то на корабле есть ящик с инструментами, в котором лежит молоток…
— Я не сказал об этом раньше, потому что счел это невежливым. В жизненном пространстве установлены две кинокамеры. Мы собирались использовать фильм в целях рекламы, но…
— Понятно. Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос, всего на один: когда президент филиала компании на Нашем-Успехе передавал вам мое досье, он не говорил, что мне известно, что в вашем мире нет луны?
— Говорил. Он сообщил, что заплатил вам за молчание миллион звезд и что у него имеется запись соглашения.
— Ясно.
Вот почему выбор пал на Беовульфа Шеффера, известного писателя.
— Путешествие продлится дольше, чем я рассчитывал.
— За каждый просроченный день вы заплатите штраф. Две тысячи звезд за день.
— В вашем голосе появились неприятные скрипучие нотки. До свидания.
Я продолжал полет. Каждый час я выходил из гиперпространства в обычный космос, чтобы десять минут отдохнуть и выпить чашку кофе. Я делал перерыв на обед и на ночь. Двенадцать часов я сидел у пульта, а двенадцать пытался восстановить силы. Я был обречен на поражение.
К концу второго дня я понял, что не уложусь в четыре месяца. Мне потребуется хотя бы шесть. Уплатив сто двадцать тысяч звезд штрафа, я останусь почти ни с чем. И поделом: нечего связываться с кукольниками!
Вокруг было море звезд. Они заглядывали в кабину сквозь пол и в просветы между приборами. Под ногами, излучая призрачное белое сияние, проходил Млечный Путь. Звезд становилось все больше. Чем ближе к центру, тем их будет больше, и в конце концов я врежусь в какую-нибудь из них.
Идея! Как вовремя!
Певучий голос ответил незамедлительно:
— Беовульф Шеффер?
— Радость моя, здесь больше никого нет. Я тут кое-что придумал. Вы не могли бы…
— Какой-нибудь из приборов вышел из строя, Беовульф Шеффер?
— Нет, пока все в порядке. Послушайте…
— В таком случае что вынуждает вас обращаться именно ко мне?
— Радость моя, пришло время принять решение. Вы хотите мести или предпочитаете получить свой корабль обратно?
После недолгого молчания он ответил:
— Можете говорить.
— Я могу попасть в центр Галактики гораздо скорее, если полечу в один из промежутков между ее ветвями. Достаточно ли у нас сведений о Галактике, для того чтобы вычислить, где кончается наша ветвь?
— Я свяжусь с Институтом Знаний и выясню это.
— Хорошо.
Через четыре часа, когда я вовсю спал, зазвонил гиперфон. Говорил не президент, а какой-то мелкий служащий. Вчера, усталый и в очередной раз обманутый очаровательным голосом президента, я назвал его «моя радость» и, наверное, оскорбил его кукольничьи чувства. Может быть, «он» самец. Пол кукольника — одна из его маленьких тайн. Служащий сообщил мне направление и расстояние до ближайшего промежутка между звездами.
Чтобы попасть туда, я потратил еще один день. Звезды стали реже, но я уже не мог этому поверить. Я вышел из гиперпространства — это правда. Звезды отстояли одна от другой на десятки и сотни световых лет. А вон и центр Галактики — яркий ободок вокруг тусклого плоского облака пыли и звезд.
IV
С этого момента дела пошли лучше. Я мог смотреть на индикатор массы не чаще, чем раз в десять минут. Я забыл о жестком режиме первых дней и, наблюдая за линиями на индикаторе массы, мог обедать, ужинать и проверять показания других приборов. Восемь часов в сутки я спал, в течение оставшихся шестнадцати — летел. Я продвигался к центру Галактики по коридору между ее ветвями, повторяя его повороты.
Как исследовательская экспедиция мой полет потерпел фиаско. Я ничего не видел. Все, на что стоило посмотреть, Осталось в стороне. Звезды, пылевые облака, аномальные скопления, пронизывающие темноту коридора пучками лучей, невидимые объекты, которые могли оказаться звездами, — все это мои камеры снимали с безопасного расстояния, фиксируя лишь пятнышки света. За три недели я продвинулся к центру Галактики почти на семнадцать тысяч световых лет.
К исходу трех недель закончился и коридор. Передо мной было безликое скопище звезд, а дальше — темные пылевые облака. До центра Галактики оставалось еще тринадцать тысяч световых лет.
Я сделал несколько снимков и нырнул в гиперпространство.
И снова десятиминутные перерывы на чашку кофе; завтраки, обеды и ужины, которые я намеренно растягивал, чтобы подольше отдохнуть, часы сна, не дающие отдыха утомленным глазам. Звезд вокруг было полным-полно, а пыли еще больше. Линии постепенно становились все менее яркими. Я стал делать перерывы каждые полчаса.
И так три дня.
После полудня четвертого дня я сидел перед индикатором массы, в котором сменялись оттенки синевы — это изменялась плотность пыли вокруг корабля. Вдруг туман в индикаторе рассеялся. Вот новости! Не хватало только, чтобы индикатор массы сломался! Но нет, линии, изображающие звезды, не пропали, как шипы, торчат в разные стороны. Я продолжал выруливать между ними. Зазвенел будильник, возвещая о перерыве. Я с облегчением вздохнул и вышел из гиперпространства.
Взглянув на часы, я увидел, что до ленча остается полчаса. Поначалу я решил есть, когда придется, но потом подумал, что лучше соблюдать режим. Это помогало держаться. Интересно, что там на небе. Я инстинктивно взглянул вверх, чтобы не смотреть через прозрачный пол кабины. Даже тренированным глазам тяжело смотреть в бескрайнее гиперпространство. Вспомнив, что я в обычном космосе, опустил глаза.
Некоторое время я сидел уставясь в пол, потом, не поднимая взгляда, потянулся к гиперфону.
— Беовульф Шеффер?
— Нет, Альберт Эйнштейн. Перед вылетом я спрятался, а теперь решил сдаться за вознаграждение.
— Сообщение ложных сведений является прямым нарушением условий контракта. Зачем вы позвонили?
— Я увидел центр Галактики.
— Это не причина для того, чтобы звонить. Согласно контракту, вы обязаны увидеть центр Галактики.
— Черт возьми, неужели вам не интересно? Вы не хотите узнать, на что он похож?
— Если вы хотите описать увиденное сейчас, чтобы застраховать информацию от несчастного случая, я включу диктофон. Однако, если ваш полет окажется неудачным, мы не станем публиковать эту запись.
Я сочинял достойный ответ, и тут раздался щелчок. Босс соединил меня с диктофоном. Я произнес короткое предложение и повесил трубку.
Центр Галактики.
Здесь не было ни пыли, ни газа. Миллионы лет назад они сгорели в лучах столпившихся здесь голодных звезд. Центр Галактики сиял, как огромный драгоценный камень. Я считал, что между центром и ветвями Галактики не существует четких границ, что звезды редеют постепенно. Я не увидел и намека на постепенность. В сердце Галактики находился плотный шар диаметром в пять-шесть тысяч световых лет, сложенный из разноцветных огней и четко отделенный от остальной Галактики пылевыми облаками. Десять тысяч четыреста световых лет отделяли меня от центра.
Самыми яркими и крупными были красные звезды. Некоторые даже выделялись на общем фоне, образованном смешанным, как краски на палитре, светом синих и зеленых звезд. Но красные… по сравнению с ними Альдебаран покажется пустым местом.
Как ярко они светили! Мне пришлось смотреть в телескоп, чтобы различить черные промежутки между ними.
Я помогу вам представить, какие в центре Галактики яркие звезды.
У вас сейчас ночь? Выйдите на улицу и посмотрите на звезды. Какого они цвета? Антарес может показаться красным, если вы недалеко от него. Если вы в Солнечной системе, вы увидите красный Марс. Сириус будет голубоватым, а все остальные звезды покажутся вам белыми точками. Почему? Потому что темно. Днем у нас цветное Зрение, а ночью черно-белое, как у собак.
Так вот, в центре Галактики настолько светло, что человеческий глаз различает цвета.
Отыскать бы здесь планету! Не в самом центре, а на границе пылевых облаков, которые, как занавес, отгораживают центр от остальной Галактики. Это просто сказка. Представьте, что каждое утро над вашей планетой восходит сверкающее сокровище, в несколько сот раз больше Байнари, которое светит над Джинксом. Но на Джинксе мне все время кажется, что огромная оранжевая звезда вот-вот упадет на меня, а здесь такого чувства нет, потому что центр Галактики — всего лишь свет, прекрасный и бесплотный. Я бы с удовольствием нашел и застолбил здесь планету, и когда кукольники проложат сюда дорогу, у меня будет самое красивое поместье в известной людям Вселенной. Найти бы только пригодную для жизни планету.
Найти бы ее и во второй раз.
Черт возьми, хорошо, если я найду дорогу домой. Я ушел в гиперпространство и принялся за работу.
V
Через час пятьдесят минут, то есть через пятьдесят световых лет, сделав перерыв для ленча и два перерыва для короткого отдыха, я заметил в центре Галактики новый объект.
Центр не показался мне намного больше, но зато стал ярче. Я пролетел последние клубы последнего пылевого облака. На некотором расстоянии от центра звездного шара появилось белое пятно, такое яркое, что свет голубых, зеленых и даже красных звезд казался по сравнению с ним тусклым. Во время очередного перерыва оно стало чуть ярче, потом еще ярче.
— Беовульф Шеффер?
— Да. Я…
— Почему вы сказали в диктофон, что я двухголовое трусливое чудище?
— Я не мог сказать это вам в глаза, вы бросили трубку.
— Логично. Нам, кукольникам, трудно понять отсутствие у вас естественной осторожности, — босс сердился, хотя в звучании его голоса это не проявлялось.
— Постараюсь исправиться, но я не поэтому звоню.
— Почему же?
— Я целиком и полностью за осторожность. Осмотрительность — мать смелости и все такое. Вы даже можете быть удачливыми бизнесменами, — когда имеешь деньги, легче бороться с обстоятельствами. Но вы так озабочены борьбой за выживание, что не проявляете ни малейшего любопытства по отношению к тому, что вам не угрожает. Никто, кроме кукольника, не отказался бы послушать, как выглядит центр Галактики.
— А кцинти?
— Ах, да!
Кцинти. От них трудно ожидать разумного поведения. Они нападают, ты отражаешь нападение и делаешь над собой усилие, чтобы их не уничтожить. Они восстанавливают силы и снова нападают, и снова ты их бьешь. В перерывах между войнами ты продаешь им продукты питания и покупаешь у них металлы, и нанимаешь их на работу, когда тебе нужны специалисты в области теории игр. Они не представляют реальной опасности, потому что всегда нападают, не успев подготовиться.
— Кцинти плотоядное племя. В тех ситуациях, когда мы боремся за выживание, они борются за мясо. Они завоевывают миры для того, чтобы покоренные народы снабжали их провиантом. Они не умеют работать на земле, не в ходу у них и скотоводство. Если их не будут обслуживать рабы, они, как дикари, будут бродить по лесам в поисках мяса. Какое им дело до того, что вы называете абстрактным знанием? Ни одному сознательному существу не нужно знание, если оно не приносит выгоды. Только всеядному существу было бы интересно выслушать ваш рассказ о центре Галактики.
— Блестящее доказательство, только вы не учли, что большинство разумных племен всеядны.
— Мы об этом долго и напряженно думали.
Ну и типы! Вот о чем мне не мешает подумать.
— Зачем вы позвонили, Беовульф Шеффер?
Ну конечно!
— Послушайте, я знаю, что вы не хотите знать, как выглядит центр Галактики, но я заметил кое-что, что может представлять для меня опасность. Вы располагаете сведениями, которыми я не располагаю. Можно продолжать?
— Продолжайте.
Х-ха! Я привыкаю думать как кукольник. Хороша это или плохо? Я рассказал боссу о сияющем белом пятне, которое увидел в центре Галактики.
— Я едва не ослеп, когда навел на него телескоп. Через светозащитное стекло номер два не видны детали. Видно бесформенное белое пятно, настолько яркое, что звезды вокруг него кажутся черными кружочками с цветными каемками. Я хочу знать, в чем тут дело.
— Звучит очень странно. — Пауза. — Скажите, цвет пятна однороден? Его яркость везде одинакова?
— Минутку, — я заглянул в телескоп. — Цвет однороден, а яркость не везде одинакова. Внутри есть менее яркие участки, как будто середина холоднее.
— Отыщите с помощью телескопа нову. В такой большой массе звезд найдется хотя бы одна.
Я занялся поисками новы и вскоре нашел что-то похожее: ослепительно яркий диск характерного бело-голубого цвета, а на его фоне небольшой красный диск, не такой яркий. Наверное, это и есть нова. В центре галактики Андромеды и в центре нашей Галактики красные звезды ярче и крупнее других.
— Нашел.
— Что вы можете сказать?
Через несколько секунд я понял, что он имел в виду.
— Она того же цвета, что и пятно, которое привлекло мое внимание. И яркость та же. Интересно, отчего несколько сверхновых звезд погасли одновременно?
— Вы видели их в центре Галактики. Звезды, составляющие его, отстоят одна от другой в среднем на половину светового года. У самого центра расстояние между ними еще меньше. Пылевые облака не ослабляют их яркость. Находясь в такой близости, звезды своим светом разогревают одна другую. Они быстрее стареют и быстрее сгорают.
— Понимаю.
— Поскольку в центре Галактики звезды стареют быстрее, чем в ее ветвях, в центре гораздо больше звезд, близких к состоянию сверхновых. Кроме того, в соответствующем возрасте они горячее. Допустим, что звезду от периода сверхновой отделяют несколько тысяч лет, а на расстоянии светового полугода взорвалась сверхновая звезда. Оцените вероятности…
— Они обе могут взорваться, спровоцировав третью, а три могут захватить еще пару.
— Точно. Поскольку сверхновая звезда живет не более стандартного года, цепная реакция вскоре прекратится. Пятно света, которое привлекло ваше внимание, скорее всего, возникло именно так.
— Прекрасно. Я хотел сказать, хорошо, что я все выяснил. Когда подлечу ближе — сделаю снимки.
— Как хотите. — Щелк.
Я приближался к центру Галактики, а светлое пятно, по-прежнему бесформенное, как туманность, делалось все больше и ярче. Трудно было понять, что происходит. Расстояние, которое свет новых звезд проходил за пятьдесят лет, я покрывал за час, двигаясь навстречу свету со скоростью, на которой сама Вселенная кажется нереальной. Я сделал четвертый перерыв и, выйдя из гиперпространства, глянул в прозрачный пол кабины, чтобы своими глазами увидеть то, что снимают камеры. Когда я отвернулся от светлого пятна, перед глазами у меня поплыли цветные круги. Пришлось надеть светозащитные очки номер один. У каждого пилота есть набор из двадцати пар для работы вблизи звезд.
Я вздрогнул, когда подумал, что светлое пятно еще очень далеко от меня, на расстоянии около десяти тысяч световых лет, а уровень радиации таков, что все живое должно погибнуть. Приборы показывали, что уровень радиации равен солнечному.
Когда я вышел из гиперпространства в следующий раз, мне понадобились светозащитные очки номер два, затем номер три, затем номер четыре. Светлое пятно превратилось в огромную ослепительную амебу, запустившую изгибающиеся огненные отростки во внутренности центра Галактики. Продвигаясь по гиперпространству, я буквально протискивался между звездами, но не останавливался. Чем ближе был центр, тем сильнее пятно напоминало живое существо, растущее и требующее пищи. Мне кажется, что уже тогда я все понял.
Наступила ночь. Кабина была залита светом. Я спал в комнате отдыха, убаюкиваемый гулом машин, регулирующих температуру. Настало утро, и я снова принялся за работу. Радиометр выводил песню смерти, с каждым перерывом все громче. Если бы у меня раньше было намерение выйти в открытый космос, сейчас я отказался бы от него. Радиация не проникает сквозь корпус изделия «Дженерал Продактс», и ничто другое не проникает, кроме видимого света.
Я провел мучительные полчаса, пытаясь вспомнить, видит ли кто-нибудь из клиентов «Дженерал Продактс» рентгеновские лучи. Позвонить и спросить боялся.
В индикаторе массы появилась слабая голубизна. Это газы, которые выбрасывает пятно. Я все менял очки.
Утром следующего дня я остановился. Лететь дальше было бессмысленно.
— Беовульф Шеффер, вы влюбились в звук моего голоса? У меня есть более важные занятия, чем наблюдение за вашим полетом.
— Я хочу прочесть лекцию об абстрактном знании.
— Я подожду, пока вы вернетесь.
— Я не успею, Галактика взорвется.
Послышался странный шум, а затем:
— Повторите, пожалуйста.
— Я завладел вашим вниманием?
— Да.
— Прекрасно. Мне кажется, я понял, почему большинство разумных цивилизаций всеядны. Интерес к абстрактному знанию есть симптом чистого любопытства. А любопытство, наверное, признак, обеспечивающий выживание.
— Стоит ли это обсуждать? Ну, хорошо. Наверное, вы правы. Подобные предположения делали и до вас. В числе ваших предшественников были даже кукольники. Каким же образом наш вид сохранился?
— Наверное, у вас есть замена любопытству. Например, мощный интеллект. У вас достаточно древняя цивилизация, и вы успели подняться на высокий уровень развития. Разве можно сравнить наши руки с вашими ртами! Если бы наш часовой мастер имел на руках органы вкуса и обоняния, его кисть не была бы такой сильной, как ваши челюсти, а пальцы — такими точными, как отростки на ваших губах. Когда я хочу узнать, насколько древним является народ, я смотрю, какие у его представителей руки и ноги.
— Верно. Человеческие ноги еще не окончательно приспособились к выполнению своей задачи — к ношению человеческого тела. Итак, вы предполагаете, что наш интеллект усиленно развивался, чтобы обеспечить выживание вида без опоры на познание мира методом проб и ошибок, которым пользуетесь вы для получения знаний ради знаний?
— Не совсем так. Наш метод лучше. Если бы вы не послали меня в рекламное путешествие к центру Галактики, вы ничего не узнали бы.
— Вы сказали, Галактика взрывается.
— Ну да, она взорвалась где-то девять тысяч лет назад. Я надел светозащитные очки номер двадцать, но все равно глазам больно. Трети центра уже нет. Белое пятно растет со скоростью близкой к скорости света. Едва ли оно остановится, пока не выйдет за пределы Центра и не столкнется с газовыми облаками.
Ответа не было. Я продолжал:
— Сердцевина пятна уже выгорела, а на поверхности — молодые новы. И учтите, свету, который я вижу, уже девять тысяч лет. Сейчас я прочту показания некоторых приборов. На радиометре двести десять. Температура в кабине нормальная, но слышите, как воет терморегулятор? В индикаторе массы стоит голубая муть. Я поворачиваю обратно.
— На радиометре двести десять? На каком расстоянии от Центра вы находитесь?
— Я думаю, тысячи четыре световых лет. Я вижу фонтаны горящего газа. Они образуются на ближней стороне пятна и выбрасывают пламя на юг и на север Галактики. Это мне что-то напоминает. В Институте имеются изображения взрывающихся галактик?
— Имеются. Взрывы галактик происходили в прошлом. Это плохая новость, Беовульф Шеффер. Когда радиация, распространяющаяся из центра Галактики, достигнет наших миров, она стерилизует их. Нам, кукольникам, скоро понадобится значительное количество денег. Хотите, я освобожу вас от обязанностей, предусмотренных контрактом, но без уплаты вознаграждения?
Я так удивился, что не в силах был обижаться.
— Нет, — засмеялся я.
— Вы собираетесь лететь в самый Центр?
— Нет, конечно. Слушайте, почему вы…
— Тогда, согласно контракту, вы должны платить неустойку.
— Еще раз нет. Я сфотографирую приборы. Когда суд увидит шкалу радиометра и голубой туман в индикаторе массы, он поймет, что приборы повреждены.
— Ерунда. Вам введут наркотик, и вы все объясните.
— Разумеется, и судьи узнают, что вы заставляли меня лететь в эпицентр катастрофы. Знаете, что они скажут на это?
— Что может сказать суд против контракта?
— Все что угодно, если захочет. Может быть, суд решит, что мы оба лжем, а приборы действительно сломались. Может, он найдет способ доказать, что контракт является незаконным, но вынесет решение против вас. Хотите пари?
— Нет. Вы победили. Возвращайтесь.
VI
Центр Галактики снова превратился в сверкающий разноцветными искрами драгоценный камень, а потом скрылся за линзой Галактики. Неплохо бы слетать к нему через пару десятков тысяч лет, но машина времени еще не изобретена.
Я добрался до Центра примерно за месяц. Домой я летел не торопясь. От Центра я направился на галактический север и летел над линзой, где мне не мешали звезды. На это ушло два месяца. Всю дорогу я гадал, почему кукольник в самом конце решил меня надуть. Полет прославил бы «Лонг-Шот», а президент отказывается от славы, лишь бы разорить меня. Я не мог спросить его об этом, — на мои звонки никто не отвечал. Мои знания о кукольниках не помогали. Меня не оставляло чувство-, что за мной подглядывают.
Система наведения приземлила меня точно на базу. Меня никто не встречал. В телепортационной кабине я набрал код Сириуса-Матер, самого крупного города на Джинксе. Я собирался связаться с «Дженерал Продактс», сдать им корабль и получить деньги.
В городе я столкнулся с новыми неожиданностями.
— «Дженерал Продактс» перевела на мой счет в банке Джинкса сто пятьдесят тысяч звезд. Для меня оставили в банке письмо, в котором говорилось, что я не обязан писать рассказ о полете.
— Компания «Дженерал Продактс» исчезла. Она перестала продавать корабли. Всем клиентам были выплачены неустойки. Это произошло два месяца назад, одновременно во всех известных мирах.
— Бар, в котором я сижу, находится на крыше самого высокого здания в Сириусе-Матер, на высоте мили над землей. Даже сюда доносится шум, сопровождающий крушение очередной биржи. Кризис начался, когда на предприятия космической промышленности перестали поступать корпуса под оснастку. Вслед за этими предприятиями разорились сотни других. Проходит немало времени, прежде чем межзвездный рынок начинает лопаться по швам, но если этот процесс начался, то его нельзя остановить, как взрывы новых звезд в центре Галактики.
— «Дженерал Продактс» предложила на продажу секрет непроницаемых корпусов. Люди — сотрудники «Дженерал Продактс» в течение года будут собирать заявки, в которых предложена цена не менее триллиона звезд. Не зевайте, заявки рассматриваются на равных основаниях!
— Никто ничего не знает. Поэтому все суетятся. Вот уже месяц нигде не видно кукольников. Почему они так внезапно отошли от межзвездных дел?
Я знаю.
Через двадцать тысяч лет поток радиации зальет эту область космоса. На первый взгляд, двадцать тысяч световых лет — большое расстояние, но для такого мощного взрыва это ничто. Я спрашивал. Взрыв, произошедший в центре Галактики, сделает ее непригодной для жизни в любом ее проявлении.
Двадцать тысяч лет — большой промежуток времени. Он в четыре раза больше всей записанной истории человечества. К тому времени как нас настигнет взрыв, от нас не останется даже пыли. Не знаю, кто как, а я об этом беспокоиться не собираюсь.
Другое дело кукольники. Они испугались. Они бегут загодя. Им пришлось выплачивать неустойки по всем контрактам, покупать оборудование для своих пустых неуязвимых кораблей. На это потребовалось столько денег, что им стало жаль для меня мизерного вознаграждения по контракту. К черту межзвездный бизнес: отныне у кукольников нет времени на это, только на бегство.
Куда они отправятся? Галактику окружает кольцо небольших шаровидных скоплений. Возможно, взрыв не затронет те из них, что находятся у внешнего края кольца. А может быть, кукольники полетят в галактику Андромеды. Они могут вернуться и забрать «Лонг-Шот» для исследований неизвестного космоса, могут построить и новые корабли. За пределами нашей Галактики — пустой космос, достаточно пустой, чтобы сами кукольники не нашли в нем угрозы для своей цивилизации.
А жаль. В нашей Галактике будет скучно без кукольников. Эти двухголовые чудовища были не только надежнейшими партнерами в межзвездном бизнесе, они были как вода в пустыне гуманоидов. Как досадно, что они не такие храбрые, как мы.
Впрочем, что такое храбрость?
Я не слышал, чтобы кукольник закрыл глаза на какую-либо проблему. Он может рассчитывать, как быстро ему следует бежать прочь, но он не станет делать вид, что проблемы не существует. В пределах ближайших двадцати тысяч лет нам, гуманоидам, придется перемещать население, численность которого уже достигла сорока трех миллиардов. Как? Куда? Когда начинать думать об этом? Когда свет взрыва проникнет сквозь пылевые облака?
Наверное, в глубине души люди трусливы.
