Нейтронная звезда
Папе и Хоуп, которые первыми поняли, что я знаю, что делаю.
«Скайдайвер» вынырнул из гиперпространства за миллион миль до нейтронной звезды. Мне потребовалась минута, чтобы определить координаты корабля, и еще минута, чтобы вычислить искажение, о котором говорила Соня Ласкина перед смертью. Звезда величиной с нашу Луну находилась слева от меня. Я развернул корабль прямо на нее.
Я летел сквозь звездный компот, нет, сквозь звездную кашу. Нейтронная звезда находилась прямо по курсу, но я ее не видел, да и не рассчитывал увидеть: она была маленькая — одиннадцать миль в диаметре — и холодная. Вот уже миллиард лет, как на ней прекратился ядерный синтез. А с тех пор, как с BVS-1 произошла катастрофа, во время которой звезда испускала рентгеновское излучение и имела температуру пять миллиардов градусов по Кельвину, прошло, по крайней мере, несколько десятков миллионов лет. Теперь у нее осталась единственная примета — масса.
Корабль стал разворачиваться сам собой. Я ощущал тягу двигателя, работающего за счет энергии ядерного синтеза. Без моей помощи мой верный металлический конь выводил меня на гиперболическую орбиту, двигаясь по которой я должен был в какой-то момент оказаться на расстоянии мили от поверхности нейтронной звезды. Сутки туда, сутки обратно, и в течение этих сорока восьми часов что-то постарается меня убить, как уже убило Ласкиных.
Их выводил на орбиту тот же автопилот, по той же программе. Корабль Ласкиных не упал на звезду — автопилоту можно доверять. А можно и не доверять. Пожалуй, стоит внести изменения в программу.
И как меня угораздило ввязаться в эту историю?
Десять минут маневрирования — и двигатель отключился. Все, я привязан к орбите множеством факторов. Я знал, что будет, если попытаюсь с нее сойти.
Все началось с того, что я пошел в аптеку за батарейкой к зажигалке.
Посреди аптеки, на постаменте, сооруженном из прилавков, стояла внутрисистемная яхта новой модели «Синклер 2603». Я пришел только за батарейкой, но задержался, чтобы полюбоваться яхтой. Она была прекрасна: компактная, изящная, обтекаемой формы, совершенно непохожая на предыдущие модели. Я ни за что на ней не полетел бы, но не мог не признать, что она красива. Просунув голову в люк, стал разглядывать панель управления. Никогда я еще не видел столько приборов!
Оглянувшись, обнаружил, что все посетители смотрят в одну сторону. В аптеке стало необычайно тихо. Среди посетителей было несколько инопланетян, пришедших за сувенирами, и они смотрели туда же, куда и все остальные. Трудно их за это осуждать: кукольник уникальное зрелище. Представьте себе безголового кентавра на трех ногах, с надетыми на руки тряпичными куклами, тогда вам станет ясно, что такое кукольник. Но на самом деле его руки — это тонкие, гибкие шеи, а куклы — маленькие, безмозглые головы с широкими, подвижными ртами. Мозг располагается наверху туловища, там, откуда растут шеи. На кукольнике не было ничего, кроме его собственной бурой шерсти, которая над хребтом образовывала густую гриву, служащую защитой для мозга. Я слышал, что форма гривы соответствует у кукольников положению в обществе, но не сумел бы отличить докера от ювелира или президента крупной фирмы вроде «Дженерал Продактс».
Вместе со всеми смотрел, как кукольник идет по аптеке, — не потому, что я никогда не видел кукольников, а потому, что мне нравится смотреть, как они ходят, грациозно переступая тонкими ногами с крошечными копытцами. Кукольник шел прямо ко мне. Остановившись в двух шагах от меня, он окинул меня взглядом и сказал:
— Вы Беовульф Шеффер, в прошлом старший пилот компании «Накамура Лайнз».
Он говорил красивым контральто, без малейшего акцента. Рот кукольника — не только совершеннейший орган речи, но и исключительно чувствительный орган осязания. Язык у кукольника острый и раздвоенный, а на краях толстых губ имеются небольшие выросты, похожие на пальцы. Представьте часового мастера, у которого на пальцах вкусовые рецепторы…
Я прокашлялся и ответил:
— Верно.
Он разглядывал меня с двух сторон:
— Вас не интересует высокооплачиваемая работа?
— Очень интересует.
— На своей планете я занимаю положение, которое по вашим меркам соответствует положению президента дочерней компании «Дженерал Продактс». Пойдемте со мной, поговорим подробнее.
Я последовал за ним в телепортационную кабину. Посетители аптеки провожали меня взглядами. Стыдно, когда в общественном месте к тебе подходит двуглавое чудовище. Может быть, кукольник об этом знал и проверял, насколько сильно я нуждаюсь в деньгах.
А мне очень нужны были деньги. С тех пор как наша компания закрылась, прошло восемь месяцев. В последние годы я жил на широкую ногу, зная, что жалованья, задержанного фирмой, хватит, чтобы покрыть все долги. Жалованья не получил: компания «Накамура Лайнз» лопнула. У респектабельных пожилых бизнесменов вошло в обычай прыгать из окон без воздухоплавательных поясов. Я тратил по-прежнему много. Если бы сократил расходы, мои кредиторы стали бы меня проверять… и я провел бы остаток жизни в долговой тюрьме.
Кукольник языком набрал код из тринадцати цифр. Мгновение — и мы оказались в другом месте. Я открыл дверь кабины, и воздух с шумом устремился наружу. Я глотнул, чтобы прошла боль в ушах.
— Мы находимся на крыше здания «Дженерал Продактс».
Его глубокое контральто волновало воображение, и я одернул себя: со мной говорит инопланетянин, а не хорошенькая женщина.
— Вы осмотрите корабль, а я тем временем расскажу, что от вас требуется.
Я осторожно ступил на крышу, но сезон ветров еще не начался. Крыша была вровень с землей. Так строят дома на планете Наш-Успех, — наверное потому, что летом и зимой, когда ось вращения планеты проходит через центр орбиты (Наш-Успех обращается вокруг Проциона), здесь дуют ветры в полторы тысячи миль в час. Ветры — единственная достопримечательность нашей планеты, которая может привлечь туристов, и глупо преграждать ветрам дорогу, строя небоскребы. Серый квадрат бетонной крыши лежал посреди бескрайней пустыни — не такой, как пустыни других необитаемых миров, а абсолютно безжизненной, покрытой слоем мелкого песка, в который так и хочется посадить декоративный кактус. Мы сажали, но ветер их сдувает.
Корабль лежал на песке рядом с крышей. Изделие «Дженерал Продактс», модель номер два, — цилиндр в триста футов длиной и двадцать футов диаметром, с заостренными донцами и перетяжкой у хвостового конца, почему-то он лежал на боку, со свернутыми шасси.
Вы не задумывались о том, что в наши дни космические корабли очень похожи один на другой? Добрые девяносто пять процентов современных кораблей строятся по одной из четырех моделей, разработанных «Дженерал Продактс». Так легче и безопаснее, но в результате получаются безликие поделки.
Корпуса кораблей выполняются из прозрачного материала, а потом, где нужно, закрашиваются. Этот корабль был почти весь прозрачный, ему закрасили только носовую часть, где располагается жизненное пространство. Вместо одного большого двигателя корабль оснастили десятком маленьких, вмонтировав их в бока корпуса таким образом, чтобы они могли выдвигаться и поворачиваться. Кроме того, в корпусе имелось множество гнезд различной формы для приборов наблюдения. Сквозь прозрачную стену корабля мне было видно, как они блестят.
Кукольник направился к носу корабля, а мне почему-то захотелось подойти к хвосту и взглянуть на шасси. Оно оказалось кривым. Неведомая сила смяла металл, как разогретый воск, и прижала к корпусу изнутри.
— Как это получилось? — спросил я.
— Мы не знаем, но очень хотим выяснить.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы слышали о нейтронной звезде BVS-1?
Мне пришлось подумать.
— Это первая и пока единственная нейтронная звезда, обнаруженная учеными. Два года назад кто-то вычислил ее координаты по смещению соседних звезд.
— Ее обнаружил Институт Знаний планеты Джинкс. Мы узнали от посредника, что Институт хочет исследовать звезду. Для этого требуется корабль, а Институт не имел достаточно денег. Мы предложили Институту корабль, а взамен потребовали гарантию, что нам представят данные, собранные во время экспедиции.
— Вполне справедливо. — Я не стал интересоваться, почему они не организовали собственную экспедицию. Как большинство разумных вегетарианцев, кукольники считают деликатность единственным достоинством сознательного существа.
— Лететь к BVS-1 вызвались двое людей — Питер и Соня Ласкины. Они рассчитывали по гиперболической орбите пройти на расстоянии мили от поверхности звезды. В какой-то момент их полета неизвестная сила, очевидно проникшая в корабль из космоса, раздавила шасси и, по-видимому, убила пилотов.
— Согласитесь, что это невозможно.
— Но результат налицо. Пойдемте со мной, — кукольник засеменил к носу корабля.
Да, результат был налицо. Однако сквозь корпус корабля, построенного в «Дженерал Продактс», не может проникнуть ничто, кроме того, что есть ничто. Только свет и никакое другое электромагнитное излучение. Для частиц вещества, будь это метеор или элементарная частица, корпус корабля совершенно непроницаем. Компания заявляет об этом в рекламных объявлениях, и результаты экспертиз подтвердились. Я всегда этому верил и ни разу не слышал, чтобы какое-то орудие или явление повредило корабль «Дженерал Продактс».
С другой стороны, корабли «Дженерал Продактс» настолько же некрасивы, насколько функциональны. Предприятие кукольника сильно пострадает, если найдется что-то, что способно проникнуть сквозь корпус корабля. Но при чем здесь я?
Эскалатор повез нас в носовую часть.
Жизненное пространство делилось на два отсека. Ласкины выкрасили стены составом, отражающим свет. В кабине пилота они оставили окна, а комнату отдыха полностью закрасили. В задней стене комнаты отдыха открывался выход в узкий коридор, ведущий на корму. От главного коридора ответвлялись ходы к различным приборам и двигателям. В кабине пилота были установлены перегрузочные кресла, оторванные от ножек, они были прижаты к носовой панели управления, как две смятые салфетки. Их густо покрывали ржаво-коричневые пятна. Такие же пятна были повсюду: на стенах, на окнах, на приборах, — будто кто-то с силой швырял о стены бумажные пакеты с краской.
— Это кровь, — сказал я.
— Правильно. Жидкость, циркулирующая в человеческом организме.
До нижней точки орбиты двадцать четыре часа. Первые двенадцать часов я провел в основном в комнате отдыха, пытаясь занять себя чтением. За это время не случилось ничего достойного внимания, кроме того, что я несколько раз наблюдал явление, о котором упоминала Соня Ласкина в последнем сообщении. Когда невидимая BVS-1 оказывалась между мной и другой звездой, я видел гало. BVS-1, обладая значительной массой, отклоняла свет, смещая соседние звезды в сторону, если же какая-то звезда оказывалась позади нейтронной звезды, свет отклонялся во все стороны. В результате вокруг BVS-1 вспыхивало тонкое кольцо, которое исчезало, едва я успевал его заметить.
В тот день, когда встретил кукольника, я почти ничего не знал о нейтронных звездах. Сейчас я в этом дока, а отправляясь в полет, даже не представлял, что меня ожидает.
Материя, с которой ты сталкиваешься в жизни, имеет нормальное строение, то есть состоит из атомов, в ядрах которых находятся протоны и нейтроны, а вокруг вращаются электроны в определенных энергетических состояниях. В центре любой звезды материя пребывает в другом состоянии. Масса звезды разрушает электронные оболочки. Материя вырождается: гравитация прижимает ядра друг к другу, а более или менее непрерывный электронный «газ», окружающий их, не дает им слиться. При определенных обстоятельствах материя может перейти в третье состояние.
Дано: выгоревший белый карлик, масса которого превышает массу Солнца более чем в одну и сорок четвертую раза, то есть превышен предел Чандразехара, был в Америке в двадцатом веке такой астроном индийского происхождения. При этом давление электронной массы не сможет удерживать электроны между ядрами, электроны сольются с протонами, образуя нейтроны. Ослепительная вспышка, и звезда из сдавленного куска вырожденной материи превратится в сплошную нейтронную массу — в кусок нейтрония, теоретически самого плотного вещества во Вселенной. Та небольшая часть материи, которая останется в нормальном или вырожденном состоянии, уносится потоком освобожденной энергии.
В течение двух недель после вспышки, остывая от пяти миллиардов до пятисот миллионов градусов по Кельвину, звезда испускает рентгеновские лучи. После этого она представляет собой светящееся тело диаметром от десяти до двадцати миль, то есть практически невидимый объект. Поэтому нет ничего удивительного в том, что до BVS-1 люди не обнаруживали нейтронных звезд; как и в том, что Институт Знаний планеты Джинкс потратил на BVS-1 столько времени и сил. До BVS-1 нейтроний и нейтронные звезды существовали только теоретически. Изучение настоящей нейтронной звезды могло вывести науку на новый уровень — раскрыть истинный механизм гравитации.
Итак, BVS-1: масса приблизительно в одну и треть десятых раза больше массы Солнца; диаметр (по оценкам) одиннадцать миль — нейтрониевое ядро, полмили — слой вырожденной материи и около двенадцати футов обычной материи.
Больше об этой маленькой темной звезде ничего не было известно, пока к ней не полетели Ласкины. Теперь Институту известно еще одно: звезда вращается вокруг своей оси.
— Такая большая масса, вращаясь, искажает пространство, — сказал кукольник. — По искривлению гиперболической орбиты Ласкиных мы вычислили, что период вращения звезды составляет две минуты двадцать семь секунд.
В здании «Дженерал Продактс» был бар. Я не знаю точно где, но мне это и не было нужно — отыскал его с помощью телепортационной кабины. За стойкой я увидел кукольника. Только кукольник мог согласиться принять стакан из рук бармена-кукольника, потому что всякое двуногое существо содрогнется при мысли, что его коктейль будет приготовлен при помощи рта. Я решил пообедать в другом месте.
— Понимаю ваше беспокойство, — сказал я. — Ваше предприятие пострадает, если выяснится, что какая-то сила может проникнуть в ваш корабль и размазать пилота по стене. Только при чем здесь я?
— Мы хотим повторить эксперимент Сони и Питера Ласкиных. Мы должны выяснить…
— Я должен лететь?
— Да. Мы должны выяснить, что это за сила, для которой не являются препятствием стены наших кораблей. Разумеется, вы можете…
— Не хочу.
— Мы готовы заплатить вам миллион звезд.
Я очень скоро преодолел искушение.
— Не хочу.
— Вам дадут возможность построить собственный корабль, на основе модели номер два «Дженерал Продактс».
— Благодарю, но я хочу еще пожить.
— Уж не в долговой ли тюрьме? Я недавно выяснил, что на Нашем-Успехе восстановили этот институт. Если «Дженерал Продактс» обнародует ваши счета…
— Погодите-ка…
— Ваш долг составляет порядка пятисот тысяч звезд. Мы заплатим вашим кредиторам до того, как вы полетите. Если вы вернетесь, — я восхитился его честностью, ведь он мог бы сказать «когда вы вернетесь», — мы выплатим вам остальное. Вам, скорее всего, придется давать интервью информационным агентствам, а это тоже деньги.
— Вы сказали, мне можно построить собственный корабль?
— Конечно. Это не просто исследовательская экспедиция. Мы хотим, чтобы вы благополучно вернулись.
— Это дело, — сказал я.
Он посмел меня шантажировать! Что ж, пусть сам и расхлебывает.
Мой корабль был готов через две недели. Корпус выполнили по модели номер два, как и для Института Знаний; жизненное пространство устроили как для Ласкиных, и на этом сходство кончалось. Приборов наблюдения не было. Мощный термоядерный двигатель, какие устанавливают на военных кораблях, мог в обычном рабочем режиме развивать тягу до тридцати g. Большая лазерная пушка могла пробуравить дыру в луне Нашего-Успеха. Кукольник хотел, чтобы я чувствовал себя в безопасности, и все для этого сделал. Я был спокоен: я мог и защищаться, и удирать. Особенно удирать. Корабль получил имя «Скайдайвер».
Я несколько раз прослушал запись последнего сообщения Ласкиных. Их безымянный корабль вынырнул из гиперпространства на расстоянии миллиона миль от нейтронной звезды. Продвинуться к ней ближе по гиперпространству они не могли: не позволяли гравитационные эффекты. Питер пополз по узкому коридору проверять приборы, а Соня связалась с Институтом Знаний. «Мы ее еще не видим без приборов, но мы знаем, где она. Каждый раз, когда BVS-1 оказывается между нами и другой звездой, вспыхивает световое кольцо. Подождите немного, Питер настраивает телескоп…»
На этом гиперпространственная связь оборвалась, так как мешала масса звезды. Это было в порядке вещей, поэтому никто не встревожился. А после, должно быть, тот же гравитационный эффект не позволил Ласкиным скрыться в гиперпространстве от того, кто на них напал. Когда люди, назвавшие себя спасателями, обнаружили корабль, на нем работали только радар и кинокамеры. Из их показаний удалось узнать не много. В кабине камеры не было. В той, что была установлена на носу корабля, обнаружили «смазанный» снимок нейтронной звезды — ровный диск, оранжевый, как угли в камине. Вы сумеете это представить, если знакомы с кем-нибудь, кому по карману жечь дерево. BVS-1 давно стала нейтронной звездой.
— Не нужно закрашивать стены, — сказал я президенту фирмы.
— Нельзя отправляться в такое путешествие с прозрачными стеклами. Вы сойдете с ума.
— Это не первый мой полет. Вид открытого космоса, сводящий новичков с ума, у меня вызывает лишь легкое любопытство. Хочу знать, что происходит вокруг.
Накануне отлета я сидел в баре «Дженерал Продактс», позволив бармену-кукольнику смешивать коктейли ртом. У него это хорошо получалось. За столиками по двое и по трое сидели кукольники, попадались и люди. Время коктейля еще не подошло, и в баре оставалось много свободных столиков.
Я был доволен собой. Все мои долги были выплачены, но это не влияло на мое решение. Я полетел бы и без гроша кредита, не имея ничего, кроме корабля.
Короче говоря, я ловко выпутался из неприятного положения. Мне даже нравилось быть богатым изгнанником.
За мой столик кто-то сел, и я вскочил. Напротив меня сидел незнакомый пожилой человек, в дорогом строгом костюме черного цвета, со снежно-белой асимметричной бородой.
— Садитесь, мистер Шеффер.
— В чем дело?
В ответ он показал мне голубой диск — удостоверение личности правительственного чиновника Земли. Я принялся его разглядывать — не потому, что хотел проверить, настоящее оно или поддельное, а для того чтобы показать, что понимаю что к чему.
— Меня зовут Зигмунд Аусфаллер, — сказал чиновник. — Я хочу поговорить с вами о поручении, которое вы взялись выполнить для «Дженерал Продактс».
Я молча кивнул.
— Как и положено, мы получили запись вашего устного соглашения. Мне не все понятно. Мистер Шеффер, неужели вы идете на такой риск всего за пятьсот тысяч звезд?
— За миллион.
— Вы получите только половину. Другая половина идет на уплату долгов. Далее: налоги… Впрочем, неважно. Важно другое: космический корабль — это космический корабль, а ваш хорошо вооружен и быстро бегает. Его можно продать как прекрасный боевой корабль.
— Он мне не принадлежит.
— Найдутся люди, которые не станут об этом спрашивать. Например, каньонцы или изоляционисты с Вундерленда.
Я молчал.
— Может быть, вы решили стать пиратом? Я не принимаю эту возможность всерьез, потому что пиратство — рискованный промысел.
Мне такое даже в голову не приходило, а вот Вундерленд — это мысль.
— Я хочу сказать следующее, мистер Шеффер. Единственное достаточно нечестное предприятие, осуществленное человеком, может нанести непоправимый урон репутации человечества во Вселенной. Большинство цивилизаций осуществляют надзор за нравственностью своих подданных, и мы не исключение. Я подумал: «Что, если вы не полетите к нейтронной звезде? Что, если вы отправитесь в другой мир и продадите там корабль? Кукольники не строят неуязвимых военных машин: они пацифисты. Ваш «Скайдайвер» единственный. Поэтому я попросил у «Дженерал Продактс» позволения установить в «Скайдайвере» бомбу с дистанционным управлением. Сегодня я установил ее. Поскольку бомба находится внутри корабля, его корпус не спасет вас.
Запомните: если в течение недели от вас не будет сообщений, я взорву бомбу. В радиусе недельного гиперпространственного полета отсюда находятся несколько миров, и все они признают власть Земли. Если вы решите скрыться, вам придется в течение недели оставить корабль, поэтому вы едва ли приземлитесь в необитаемом мире. Вам все ясно?
— Все.
— Если вы считаете, что я говорю неправду, можете проверить меня на детекторе лжи. Если докажете, что я лгал, можете дать мне по морде, и я вежливо извинюсь.
Я покачал головой. Он поднялся, откланялся и вышел, а я остался за столиком совершенно трезвый.
Камеры, установленные на корабле Ласкиных, отсняли четыре фильма. В оставшееся время я несколько раз просмотрел их, но не увидел ничего необычного. Если корабль натолкнулся на газовое облако, Ласкиных могло убить силой толчка. В перигелии они двигались со скоростью всего лишь вдвое меньшей, чем скорость света. Но при этом возникло бы трение, а в фильмах не было и намека на то, что корпус корабля разогрелся. Если на них напало какое-то живое существо, то оно было невидимым для радара и для огромного диапазона световых частот. Что, если загорелись двигатели? — я хватался за соломинку. Нет, огня нет ни в одном из фильмов.
В окрестности BVS-1 действуют мощнейшие магнитные силы, но они не могли причинить пилотам вреда. Корабли, построенные в «Дженерал Продактс», непроницаемы для них. Непроницаемы они и для теплоты, кроме той, что несет с собой свет, доступный восприятию инопланетных клиентов кукольника. У меня много претензий к изделиям «Дженерал Продактс», но все они относятся к их внешнему виду. А может, меня просто раздражает, что едва ли не единственным производителем космических кораблей во Вселенной является компания, не принадлежащая людям. Однако если бы мне пришлось вверить свою жизнь яхте, которую я видел в аптеке, я предпочел бы тюрьму.
Тюрьма — один из трех возможных путей. Но там я остался бы до конца своих дней — Аусфаллер позаботился бы об этом.
Можно бежать на «Скайдайвере», но ни один мир в пределах досягаемости не захочет меня принять. Если бы найти не открытый еще мир в пределах недели полета от Нашего-У спеха…
Ну уж нет! BVS-1 лучше!
Мне показалось, что световое кольцо, время от времени вспыхивающее вокруг BVS-1, становится шире, но я не был в этом уверен, так как вспышки появлялись редко. Звезда не была видна даже в телескоп. Мне надоело туда заглядывать, и я решил подождать.
Мне вспомнилось далекое лето, которое я провел на Джинксе. Несколько дней мы не могли выйти на улицу, потому что стояла ясная погода и улицы были залиты жестким бело-голубым солнечным светом. Мы развлекались, набирая воду в воздушные шарики и бросая их с третьего этажа на тротуар. Получались премилые кляксы, которые тут же высыхали. Мы стали добавлять в шарики чернила. Кляксы оставались на тротуаре.
Соня Ласкина была в кресле, когда оно сорвалось со своего места. Кровь на стенах говорит о том, что Питер полетел вдогонку и разбился, как шарик с водой, брошенный с большой высоты.
Что же могло проникнуть сквозь корпус корабля?
До перигелия десять часов.
Я освободился от привязных ремней и отправился осматривать корабль. Я скользил по туннелю в три фута шириной. Подо мной проходила труба реактора, слева находилась лазерная пушка, справа — боковые туннели, ведущие к гироскопу, батареям, генератору, вентиляционной установке и гиперскоростным моторам. Все было в порядке, кроме меня. Я то не допрыгивал до нужного поворота, то перелетал через него. В хвостовом конце туннеля негде было развернуться, и я пятился пятьдесят футов до первого бокового туннеля.
Оставалось шесть часов, а я до сих пор не мог увидеть нейтронную звезду. Наверное, увижу ее лишь мельком, пролетая мимо на скорости вдвое меньшей скорости света. Уже сейчас я должен нестись с бешеной скоростью.
Остается два часа, и я с уверенностью могу сказать: звезды становятся голубыми. Неужели я лечу так быстро? Тогда звезды, которые я оставил позади, должны казаться красными. Внутренности корабля заслоняли то, что было за кормой, и я включил гироскоп. Корабль развернулся удивительно неторопливо, а звезды сзади оказались не красными, а голубыми. Со всех сторон были бело-голубые звезды.
Представьте себе падающий свет. Он не будет ускоряться: свет не может двигаться быстрее собственной скорости. Он будет компенсировать скорость интенсивностью или частотой. Чем ниже я спускался по своей орбите, тем «тяжелее» становился падающий на меня свет. Я сказал об этом в диктофон. Диктофон был защищен лучше всех остальных приборов. Я решил, что буду с его помощью зарабатывать деньги, если только Соберусь. Сейчас меня интересовало, до каких пор свет будет усиливаться.
«Скайдайвер» тем временем вернулся в вертикальное положение. Его ось проходила через нейтронную звезду, но он повернулся к ней кормой. Мне казалось, что я остановил корабль в горизонтальном положении. Опять промахнулся. Я включил гироскоп. И снова корабль поворачивался неохотно. Пройдя полпути до горизонтального положения, он опять перешел в вертикальное. Похоже, ему больше нравится, когда его ось проходит через нейтронную звезду.
Мне это не понравилось.
Я повторил маневр и снова почувствовал сопротивление. В этот раз к сопротивлению «Скайдайвера» прибавилось что-то еще. Что-то давило на меня.
Я высвободился из привязных ремней и полетел лицом вперед в нос корабля.
Давление было слабое — не больше одной десятой g. Я не падал, а словно тонул в меду. Снова вернулся в кресло, пристегнул ремни и, повиснув на них лицом вниз, включил диктофон. Я рассказывал о случившемся так подробно, что мои гипотетические слушатели могли выдвинуть гипотезу о том, что я не в себе.
— Я думаю, именно это случилось с Ласкиными, — заключил я. — Если давление увеличится, я сообщу.
Я думаю? Да я в этом уверен! Невозможно было объяснить это странное, едва заметное давление. Что-то необъяснимое убило Питера и Соню Ласкиных. QED.
Вокруг нейтронной звезды, все еще невидимой, звезды напоминали лучеобразно размазанные капли масляной краски. Они горели злобным, ослепительным светом. Я повис на ремнях лицом вниз и задумался.
Прошел час, и я мог с уверенностью сказать, что давление по-прежнему усиливалось, а до перигелия оставался еще час.
Какая-то сила давила на меня, не воздействуя на корабль.
Нет, это ерунда. Что может пробраться ко мне сквозь корпус изделия «Дженерал Продактс»? Дело в другом: что-то толкает корабль, отклоняя его от курса.
Если это будет продолжаться, я включу двигатель и уравновешу неизвестную силу. Корабль тем временем продолжал отталкиваться от BVS-1, теперь это было ясно.
А если нет, если корабль не отталкивается от BVS-1? Тогда ракетный двигатель столкнет «Скайдайвер» с одиннадцатью милями нейтрония.
Почему двигатель все молчит? Если корабль отклоняется от курса, автопилот должен выравнивать его. Акселерометр работает нормально. Он был в полном порядке, когда я его осматривал.
А может быть, это что-то воздействует не на меня, а на корабль и на акселерометр? Опять-таки невозможно: ничто не может проникнуть сквозь корпус изделия «Дженерал Продактс».
К черту теорию, сказал я себе. Выхожу из игры. В диктофон я сказал:
— Давление возросло настолько, что представляет опасность. Я пытаюсь изменить курс.
Конечно, если я поверну корабль прочь от звезды и включу двигатель, мое собственное ускорение прибавится к силе X. Возникнет перегрузка, но некоторое время нужно потерпеть. Если окажусь на расстоянии мили от BVS-1, я кончу как Соня Ласкина.
Она, должно быть, как и я, ждала, повиснув вниз лицом; ждала и не включала двигатель, а ремни врезались ей в тело. Потом они лопнули, и она упала в нос корабля, переломав кости, а потом сила X сорвала кресла с ножек и швырнула их на Соню.
Я включил гироскоп.
Ему уже не хватало мощности, чтобы развернуть корабль. Я включал его трижды, и всякий раз корабль поворачивался на пятьдесят градусов и застревал, а гироскоп без толку выл. Оказываясь без поддержки гироскопа, корабль тут же возвращался в прежнее положение. Ничего не попишешь: придется висеть носом к нейтронной звезде.
До перигелия остается полчаса, а сила X перевалила за g. Голова раскалывалась. Глаза налились, как спелые сливы, — вот-вот упадут. Не знаю, сумел бы я выкурить сигарету или нет, и попробовать не могу: пачка «Фортунадос» выпала у меня из кармана, когда я падал в нос корабля. Вот она лежит в четырех футах от моей протянутой руки, подтверждая, что сила X действует не только на меня, но и на другие предметы. Потрясающе!
Нет больше сил терпеть. Пусть я разобьюсь о звезду, но включу двигатель. И я его включил. Я увеличивал мощность до тех пор, пока не оказался в состоянии, близком к невесомости. Кровь, скопившаяся в конечностях, стала возвращаться туда, где ей положено находиться. На гравиметре значилось: одна и две десятых g. Лживый робот, подумал я.
Пачка сигарет запрыгала по пульту, и я подумал, что, слегка прибавив скорость, поймаю ее. Попробуем. Пачка поплыла ко мне, я протянул к ней руку, но она, как разумное существо, полетела быстрее. Я промахнулся. Еще раз попытался схватить ее, когда она пролетала мимо моего уха, но и тут оказалось, что пачка летит чересчур быстро. Она неслась как сумасшедшая, а я при этом был в невесомости. Набирая скорость, пачка проскочила через дверь в комнату отдыха и исчезла в туннеле. Через несколько секунд я услышал тяжелое: бб-бух!
С ума сойти! Сила X опять тянула кровь к лицу. Вынул из кармана зажигалку, вытянул руку и разжал пальцы. Зажигалка медленно опустилась в нос корабля. А пачка «Фортунадос» грохнулась, будто бросили ее с крыши небоскреба.
Ну ладно, еще прибавим скорость.
Шум реакции напомнил мне, что если продолжать в том же духе, то есть риск подвергнуть корабль серьезнейшему испытанию: столкнуть его с нейтронной звездой на скорости, составляющей половину скорости света. Я представил себе корабль: прозрачный корпус с острым носом, в самом кончике которого находится маленький конус из материи третьего типа.
Когда изолгавшийся гравиметр показал одну и четыре десятых g, зажигалка оторвалась от стены и поплыла ко мне. Я не стал ее ловить. Она долетела до двери в комнату отдыха, и было ясно, что она падает. Я сбавил скорость. Инерция швырнула меня вперед, но я успел отвернуться. Зажигалка притормозила и задержалась у входа в туннель. Потом все же решила войти. Я прислушался, а потом вздрогнул: корабль загудел, как гонг.
Акселерометр находился точно в центре тяжести корабля, иначе масса корабля влияла бы на его показания. Кукольники — фанатики точности.
Я почтил диктофон несколькими фразами и принялся вводить в автопилот новую программу. К счастью, того, что мне было нужно, нетрудно было добиться. Сила X по-прежнему оставалась для меня неизвестной, но я понял, как она себя ведет. У меня была реальная возможность остаться в живых.
Звезды вокруг того места, где находилась нейтронная звезда, превратились в штрихи свирепо-голубого цвета. Мне казалось, что я уже вижу BVS-1, маленький тускло-красный диск, а может, это была игра воображения. Через двадцать минут я обогну нейтронную звезду. За спиной рычал двигатель. Я высвободился из привязных ремней и выплыл из кресла. Дернулся по направлению к корме — и невидимые руки схватили меня за ноги. А руки, казалось, не отталкивались от спинки кресла, а держали десятифунтовую гирю. Это должно скоро пройти. Я запрограммировал автопилот так, чтобы он в течение двух минут убавил тягу от двух g до нуля. К тому моменту, когда тяга сойдет на нет, я должен попасть в центр массы корабля — в туннель.
Что-то проникло сквозь корпус изделия «Дженерал Продактс». Психокинетическая форма жизни, сидящая, как отшельник, на солнце диаметром двенадцать миль? Но как может живое существо переносить такую гравитацию?
Наверное, оно живет на орбите. В космосе есть жизнь: биомолекулы, споры и, может быть, что-то еще, чего мы до сих пор не обнаружили. Черт его знает, может, сама BVS-1 живая. Неважно. Я знал, чего добивается сила X. Она пыталась разобрать корабль на части.
Она отпустила мои пальцы. Я оттолкнулся от кресла и приземлился, согнув колени, на задней стене кабины. Стоя на коленях у входа в комнату отдыха, смотрел вниз, то есть на корму. Когда наступила невесомость, я переполз в комнату отдыха. Теперь смотрел вниз и в нос корабля.
Тяготение менялось быстрее, чем хотелось бы. Чем ближе был перигелий, тем больше делалась сила X, а уравновешивающая ее тяга двигателя ослабевала. Сила X стремилась разорвать корабль на куски: на носу она равнялась двум g со знаком плюс, на корме двум g со знаком минус, а в центре тяжести корабля сходила на нет. По крайней мере я на это рассчитывал. Пачка сигарет и зажигалка вели себя так, как будто по мере их продвижения к корме сила X увеличивалась с каждым дюймом.
Пятнадцать футов отделяли меня от задней стены. Я должен был преодолеть это расстояние при непрерывно изменяющемся тяготении. Я ударился руками о стену и отлетел назад. Опоздал! Тяга двигателя ослабевала, и зона невесомости перемещалась по кораблю, как волна. Она обогнала меня. Задняя стена и туннель оказались «вверху». Отягощенный чуть меньше чем половиной g, я прыгнул ко входу в туннель; на одно бесконечное мгновение заглянул в узкий туннель и понял, что остановился и сейчас упаду назад, а ухватиться не за что. Оказалось, достаточно сунуть в туннель руки и распластать ладони по стенкам. Я подтянулся, влез в туннель и пополз.
Диктофон остался пятьюдесятью футами ниже. Он был для меня недосягаем. Если у меня будет что сказать «Дженерал Продактс», я скажу это президенту с глазу на глаз. Кажется, у меня будет такая возможность, потому что знаю, какая сила пытается разорвать корабль на части.
Это прилив.
Двигатель молчал, а я сидел в самом центре корабля и начал уставать в неудобном положении. До перигелия оставалось четыре минуты.
В кабине подо мной что-то хрустнуло. Я не видел, что это, зато видел красную точку с голубыми лучами, светящуюся, как фонарь на дне колодца. Звезды, заглядывая ко мне в просветы между приборами, баками и реакторами, бросали на меня злобные фиолетовые взгляды. Я боялся долго смотреть на них. Мне казалось, что от их света можно ослепнуть.
В кабине тяготение достигало, наверное, нескольких сот g. Это отразилось даже на давлении воздуха. На высоте полутораста футов над кабиной воздух сделался разреженным.
И вот, почти без всякого перехода, красная точка превратилась в диск. Пробил мой час. Красный диск надвинулся в мою сторону, корабль завертелся вокруг меня. Я затаил дыхание и крепко зажмурился. Руки невидимых великанов легли мне на ноги, на руки, на голову и мягко, но настойчиво принялись разнимать меня надвое. В этот момент мне пришло в голову, что так погиб Питер Ласкин. Он, как и я, догадался, в чем дело, и попытался спастись в туннеле, но соскользнул, и я соскальзываю… Из кабины донесся визг разрываемого металла. Я старался зарыться ногами в стену туннеля и каким-то чудом удержался.
Президент-кукольник настоял, чтобы меня поместили в больницу для обследования. Я не возражал. Лицо и руки у меня покраснели и покрылись волдырями, все тело болело, словно меня избили. Мне нужны были покой и нежная забота.
Я парил в чудовищно неудобной постели, когда вошла сиделка и сообщила, что ко мне пришли. По выражению ее лица я понял, кто мой посетитель.
— Что же проникло сквозь корпус изделия «Дженерал Продактс»? — обратился я к нему.
— Я рассчитывал, что вы мне об этом расскажете, — президент перенес тяжесть тела на непарную заднюю ногу. В руках он держал стерженек, от которого шел зеленый дым с отвратительным запахом.
— Рассказываю. Гравитация.
— Не разыгрывайте меня, Беовульф Шеффер. Это очень серьезный вопрос.
— Я говорю совершенно серьезно. У вашей планеты есть луна?
— Это государственная тайна.
Кукольники трусы. Никто не знает, откуда они появились, и, по-видимому, никому не удастся это выяснить.
— Вы знаете, что происходит, когда луна подходит слишком близко к главной планете?
— Она распадается на части.
— А почему?
— Не знаю.
— Прилив.
— Что такое прилив?
Ничего себе, подумал я.
— Постараюсь объяснить. Луна, которая обращается вокруг Земли, имеет диаметр почти две тысячи миль и вращается вокруг своей оси независимо от вращения вокруг Земли. Возьмем две горы, одну в точке, ближайшей к Земле, а другую — в наиболее удаленной точке.
— Очень хорошо.
— Неужели непонятно, что предоставленные самим себе, эти горы разлетятся в разные стороны? Они перемещаются по двум разным орбитам. Обратите внимание: по концентрическим орбитам, расстояние между которыми две тысячи миль. Тем не менее обе горы вынуждены двигаться с одной и той же угловой скоростью.
— Но внешняя должна двигаться быстрее.
— Вот именно. Поэтому существует сила, стремящаяся разделить Луну на части. Тяготение препятствует этому. Но придвиньте Луну ближе к Земле — и наши горы разойдутся в разные стороны.
— Понятно. Значит, прилив пытался разорвать на части корабль. Он был настолько силен, что оторвал от ножек перегрузочные кресла на корабле Института Знаний.
— И раздавил пилотов. Смотрите: нос корабля находился на расстоянии семи миль от центра звезды. Корма была на триста футов дальше. Взятые отдельно, они двигались бы по разным орбитам. Мои голова и ноги пытались поступить так же, когда я был недалеко от звезды.
— Ясно. Вы линяете?
— Что?
— Я заметил, что вы теряете наружный покров.
— Ах, это. Я обгорел в свете звезд. Ничего страшного.
Головы кукольника переглянулись. Человек на его месте, наверное, пожал бы плечами.
— Остаток вашего вознаграждения помещен в банк Нашего-Успеха, — сказал он. — Некто Зигмунд Аусфаллер, человек, заморозил счет до тех пор, пока не будет исчислена сумма налогов.
— Еще бы!
— Если вы согласитесь выступить перед прессой и рассказать, что произошло на корабле Института, мы заплатим вам еще десять тысяч звезд. Мы заплатим наличными, и вы сразу сможете ими распоряжаться. Это очень важно. Ходят слухи…
— Зовите репортеров, — согласился я и добавил: — Могу еще рассказать им, что в вашем мире нет луны. Пусть напишут где-нибудь в примечаниях.
— Я вас не понял. — Но шеи кукольника изогнулись, как две змеи, а головы настороженно наблюдали за мной.
— Если бы у вас была луна, вы знали бы, что такое прилив. Тут ничего не поделаешь.
— Что вы скажете насчет…
— Миллиона звезд? С радостью соглашусь и даже подпишу контракт, в котором будет сказано, что мы скрываем. Почему бы мне для разнообразия не пошантажировать вас?
Назад: Нейтронная звезда Рассказы
Дальше: Осколок Империи
