Шрёклих привалился к столу, уронив голову на скатерть, из спины торчит кинжал. Бруно почти загнан в угол к печи – использовал стол и стулья как барьер, выиграл несколько мгновений. Вирстен… Не с Бруно, но где?

– Фельс-с-се…

– Шварцготвотрум!

По ту сторону печи тоже бой. Интендант неловко, левой, отбивается от наседающей на него черной тени, правая рука висит.

– Фельсенбург… – выстанывает Неффе. – Фельд… маршал…

Тень оборачивается. Щучий оскал, белые глаза. Вирстен! Вот, значит, как оно получилось, но главное сейчас – старый бык. В таком закате не прицелиться, и все же выстрел кладет самого шустрого. Повезло, а дальше – на стол! Что-то сзади, еще даже не шевельнулось, только собралось, а мы тарелку туда вместе с яичницей. О, перечница! Туда же… Звон, чиханье, запах крови, запах соуса. Мясного. Мяса здесь хватает…

Дворцовая посуда со звоном валится на пол и гибнет под сапогами, но до наседающих на Бруно убийц теперь шага три. Ближайший получает в спину кинжал, второго пинком в бок отправляем к печке. Скрючившийся драгун врезается головой в камень, и тут же клинок ему под ребра. Передышка? Какое там! Из-за лебедя врываются новые твари… Пятеро. Не смертельно, но скверно.

Вирстен, не добивая противника, отступает к стене, на лице глумливая ухмылка. Бруно – почти не боец, стоит, опершись плечом на печь, руку со шпагой еле-еле поднял. Не будь его, Вирстен проухмылялся бы пару секунд, не больше.

– Ты жив, пока жив фельдмаршал… Паскуда!

Расслышал? Вряд ли, и хорошо, пусть будет сюрприз. Кинжал – за пояс, подхватить с пола драгунский клинок, с ним сейчас поудобней будет…

Крысы пока медлят, нет, они не боятся, но и головы не теряют. Четверо медвежьими гончими крутятся вокруг Фельсенбурга, зато пятый, державшийся сзади… Выскочив из-за спин и по примеру Руппи сиганув через стол, шустряк нацелился на старика. Если дотянется… все!

– Руперт! Куда же… вы…

Предназначенный фельдмаршалу удар принял на себя всеми позабытый, полумертвый интендант… И, уже падая, вцепился обеими руками в ноги своего убийцы, подставив того под удар Бруно. Старый бык момента не упустил, но четверо «твоих» никуда не делись. И вот этот, лейтенант, самый смелый или самый глупый, сейчас перешагнет запретную черту! Он готов, но «львиный» палаш взлетает мгновением раньше. Не успевший закрыться горник валится с рассеченным горлом. Двумя крысами меньше.

Все еще живой Бруно у печи, что-то орущий из своего угла Вирстен, шумно дышащая взмокшая троица. Сейчас, сучьи дети, языки высунут. Этих-то он прикончит, может, еще пару… По ногам тянет, сквозняк – это открытая дверь, это плохо. Очень. Слева что-то мелькает, во вскрике Вирстена слышится откровенное торжество. Еще четверо, свеженькие. Фельдмаршала не вытащить, так, может, хотя бы Вирстена прибить, а потом на прорыв? Морока они вряд ли увели, только… «Ноордкроне» прикрывала купцов до последнего!

– Фельсенбург!

– Господин фельдмаршал, я иду! – Один из трех отправляется в Закат, оставшиеся шарахаются. Два шага, угол печи. Все, ты в углу! – Я… явился.

Сколько это продолжается? Сколько будет продолжаться? Кажется, тварей стало на три меньше, а потом опять столько же. От печи тянет жаром, никакого заката не нужно, больше половины свечей потухла, в сумраке кто-то рычит, глаза застилает пот. Если Мики… Если помощи не будет в ближайшие минуты, все! Его даже не убьют, он сам сдохнет.

– Руперт, опять пошли.

– Да, господин… фельдмаршал.

Они опять пошли, он опять их удерживает на дистанции. Двумя клинками, пока двумя, но драгунская сабля не «львиный» клинок, сломается, и что? А ничего! Пока не сломалась, и ладно. Гады прут вперед, но не стреляют, и то хлеб. Надо думать, хотели тихо, оставили пистолеты, а тишины не вышло. Один суется вперед, отлетает назад… большей частью: кисть вместе с саблей остается на полу. Вот спасибо!

– Запасной клинок… не помешает.

Длинный, явно бесноватый, с пеной на губах и белыми глазами, выскакивает слева, рвется вперед, прямиком на выставленную саблю. Дикий вой, какое-то бульканье… Ах ты ж! Тварь сама «надевается» на клинок, лишь бы добраться до горла «проклятого Фельсенбурга». Не добирается, издыхает раньше, но левая рука – вне игры, а эти снова полезли. Дохлятина становится щитом, тяжеленным, неудобным, но несколько ударов отбить удается, а вот от чего-то летящего в голову труп не защита. Тут только пригнуться, но слева сейчас сунутся к Бруно. Опередить! Длинный выпад продлевает жизнь старика, голову спасти тоже выходит, а вот плечо… Боль прострелила всю руку, как только палаш удержать удалось. Теперь бросить падаль… вместе с саблей, ничего, тут еще одна… без хозяина. Носок сапога подбрасывает чужое оружие, удачно, прямо в руку, при этом отрубленная кисть отлетает в сторону, вот бы ее в морду Вирстену!

Когда Бруно прикончат, Вирстена он успеет… Хочется прямо сейчас, но нельзя. Нужно защищать, вдруг… Вряд ли, но все равно! Сверху падает вражеский клинок, подставленная под удар фельдмаршальская шпага, подарив лишнее мгновение, со звоном катится по полу. Хватит углов, подыхать в них он не согласен! Прыжок вперед, колем в бедро и локтем – в подставленный бок, сейчас ударят сразу двое… и в спину. Извернуться, уклониться… Красный туман, под ногами – цветочки, в небо хлещет кровавый фонтан, пляшет, предвещая бойню, солнце, хлопает порванный парус, бьет крыльями обезглавленный лебедь.

– Бейте его! Ко мне! Бейте…

Вновь закатный жар и еще искры! Их хватает перекошенный рот, голодный, жуткий, знакомый… Ах ты ж сволочь штабная!

– Куда? А печать?!

Выстрел гасит искры, пуля проносится рядом, брань промазавшего Вирстена сливается с криком Бруно. Надо же, старый бык еще держится, вот и решай теперь…

Тело опять опережает разум, отскакивая и выставляя клинки. Свора – нет, не опомнилась, окончательно свихнулась, им уже не до Бруно, не до Вирстена, не до собственных шкур. Белые глаза, рычанье, шарканье, стук, но мы танцуем, искры и ветер, мы еще танцуем! Одной тварью меньше, пока одной.

Сквозняк, быстрая тень в предательской дверце. Еще один? Так эти уже и так почти справились… Шум схватки рассекает тонкий свист, снова, и еще…. Оставшиеся убийцы один за другим оседают на пол. Будто марионетки с перерезанными нитями. Смешно… Так смешно, что невозможно не зайтись в хохоте, и Руппи хохочет под знакомый нарастающий звон.

– Фельсенбург, очнитесь, вы уже живы!

– Жив?

– Вне всякого сомнения.

Кто-то стройный стоит у стены, склонив голову к плечу. Гость напоминает Вальдеса, только это не Бешеный, нет.

– Мне столько раз предлагали взглянуть на себя со стороны, – задумчиво произносит чужак. – Наконец-то мне это удалось.