Глава 29. Русская держава с литовским акцентом

Опешив от неожиданности, Сангре недоуменно уставился на друга.

– Я объясню, – торопливо сказал Улан.

– Да уж, сделай милость, – настороженно протянул Петр, – а то я весь в непонятках. Кстати, ты не забыл, что мы вроде в Берестье собирались?

– И очень хорошо, – улыбнулся Улан. – Есть повод долго не рассиживаться в гостях, а уехать побыстрее, не растягивая наше ознакомительное свидание. Мы на него полюбуемся, он на нас – и хватит… для первого раза. А сюда возвращаться нам ни к чему. Дитриха она все равно выкупать не станет, а пленника… Ну куда его везти в таком состоянии? Да и неизвестно, как оно обернется. Следовательно, махнем туда прямо из Трок.

– Погоди, погоди, – остановил друга Сангре. – Давай по порядку и начнем со свидания. Какое ж оно ознакомительное, когда мы с Гедимином дважды совместно пьянствовали? Я и сейчас тебе про него много чего скажу. И что значит для первого раза? Выходит, будет второй?

– Во всяком случае, я очень на него надеюсь, – хладнокровно согласился Улан.

– А на хрена?! – не выдержав, взревел Петр и взмолился: – Уланчик, ты ж не депутат Госдумы, а потому изволь говорить так, чтоб простой народ в моем лице тебя понимал. Мы, между прочим, и без того здесь задержались. Помнится, ты там что-то тренькал за Галицкую Русь, а мы до сих пор в Литве, – Улан открыл было рот, но Сангре повелительным жестом остановил его. – Ша, вьюношь, не рассыпай здесь бисер оправданий. Я знаю, их есть у тебя, но они ни к чему – сам вижу, что у нас все идет правильно и даже лучше ожидаемого. Мы приобрели славу великих непревзойденных полководцев и хитромудрых стратегов, к тому же успели кое-что разузнать за то, с кем шефы Галичины водят дружбу, и я сам не больно-то жажду долгожданной встречи с этими шлимазлами. Хай целуются взасос со своим Евросоюзом, в смысле, клянутся в верной дружбе немцам, ляхам и прочим католикам в костеле в честь этой, как ее там, Маньки Ледяной. Но как я погляжу, у тебя на уме уже не третий, а какой-то загадочный четвертый вариант, а я о нем ни слухом, ни духом. Между прочим, на тайны мадридского двора в силу двадцатипятипроцентного родства со всякими кобельерами и тореадорами имею право я, а не…

– Нет никакого четвертого варианта, – перебил Улан. – Просто я не стал тебе рассказывать подробности третьего, и ты решил, что наша цель – Галицкое королевство, – он виновато шмыгнул носом. – Но поиск пороха – дело долгое и свободного времени у нас предостаточно, а ты, помнится, как-то заикался насчет внесения нашей лепты в святое дело объединения Руси.

– Ну-у, было, – согласился Петр. – Не отрекаюсь. Но для этого нам надо ехать…

– Не надо, – отрезал Улан. – Слушай внимательно.

Но рассказывать о своем замысле он не торопился. Поднявшись с лавки, он задумчиво прошелся по комнате. Сангре продолжал сидеть, внимательно наблюдая за другом. Тот шагнул к столу, где стояла чернильница с несколькими гусиными перьями, а на углу лежали несколько чистых листов бумаги. Неторопливо выбрав перо, Улан провел по острию пальцем, удовлетворенно кивнул и, обмакнув его в чернильницу, нарисовал на листе три круга. Один был побольше, второй поменьше, а третий совсем маленьким. Помахав бумагой в воздухе, чтоб чернила быстрее просохли, он показал рисунок другу, спросив:

– На что похоже?

– Если ты собираешься мне на досуге преподать пару уроков из Лобачевского, то я в его загадочной геометрии дуб дубом, – предупредил Сангре.

Улан вздохнул и пояснил:

– Большой – Русь, поменьше – будущая Украина, самый маленький – Белоруссия. Был один-единственный славянский народ, а стало аж три. Или нет, четыре, а то и пять, – и он провел в среднем круге две черты, разделив его на три неравные части.

– А почему ты поделил Украину? Крым имеешь в виду? Или Галичину с юго-востоком, которые, к гадалке не ходи, тоже вот-вот от Киева откачнутся?

– Откачнутся, – согласился Улан. – А почему?

– Козе понятно, – пожал плечами Сангре. – У одних фашисты всем заправляют, этот, как его, кривошатунный сектор, а другим неохота жить в бандитском государстве, если это вообще можно назвать жизнью.

Улан покачал головой.

– Это, дружище, всего-навсего ускоряет процесс неизбежного раскола, не более. Будь иначе, они рано или поздно все равно разбрелись бы в разные стороны – чересчур разные. И вера, и менталитет, и многое другое. А из-за чего наступили различия? Да из-за того, что проживающие на этих территориях долгое время жили в разных государствах. Одни в Польше, а потом в Австро-Венгрии, другие в Литве и далее в России. Третьих же, что на юго-востоке, сейчас вообще нет, появятся аж лет через шестьсот, причем отовсюду, образовав эдакую солянку, и, понятное дело, родными для первых двух им тоже никогда не стать. Вот мне и подумалось, что если бы каким-то образом всех славян, пока у них нет никаких глобальных различий, вновь соединить под одно начало, под одну крышу, – и он, обмакнув перо в чернильницу, обвел круги, – то потом ни у кого и мысли не появится насчет отделения.

Петр задумчиво посмотрел на лист, почесал в затылке и мрачно произнес:

– Вообще-то я имел в виду Владимирскую Русь и то, что к ней прилегает: Псков, Новгород, Рязань и так далее. А твое предложение… Помнится, ты всегда называл меня мечтателем и прожектером. Сдается, мои прожекты – не что иное как мелкая пыль под слоновьими копытами твоего утопического плана. Это ж невозможно.

– Сейчас запросто, – твердо возразил Улан. – Галицко-волынская земля пока остается независимым королевством, остальные украинские земли тоже. Да, они платят дань Орде, но это не в счет, и Русь платит. Разве белорусы… Эти уже под Литвой, но и у них особо ничего не изменилось.

– И каким образом они объединятся? Добровольно? Народы с радостью согласятся, а правители? Кому захочется свою власть терять? Корона, конечно, потяжелее лапши, но сомневаюсь, чтобы кто-то, к примеру, те же правители Галичины, дозволят смахнуть ее со своих ушей по доброй воле.

– Их согласия как раз и не требуется, – мотнул головой Улан, – поскольку им обоим очень скоро, лет через пять-семь, точно не помню, суждено погибнуть в какой-то битве, причем без оставления мужского потомства. То есть объединителю Руси надо лишь немного обождать и Галич с Волынью сами упадут ему в руки. А вот с остальными Рюриковичами и впрямь проблема, – помрачнел он. – Кого из князей ни возьми как кандидата в цари, остальные вмиг на дыбы встанут. Понимаешь, они все между собой в родстве, пускай и отдаленном, а потому примириться с тем, что кто-то из них возвысится, никогда не смогут. Значит, нужен нейтрал, чужак, как в старые времена, когда призвали княжить Рюрика… – и он, замолчав, многозначительно посмотрел на Петра.

– Гедимин?! – ахнул Сангре, догадавшись, к чему клонит его друг. – Эй, нехристь, ты того! Остри, но знай меру!

– Я не шучу, – покачал головой Улан.

Ошарашенный Петр долго вглядывался в его невозмутимое лицо и, наконец, убедившись, что тот говорит серьезно, выдохнул:

– Уланчик, стой! Ты сошел с ума не на той остановке. Русь под Литвой?!

– Почему под? Вместе. Да и то вначале, а далее… – он улыбнулся. – Ну не говорим же мы, что Русь оказалась под варягами, когда пришел править Рюрик, а за ним Олег, верно?

– Сравнил, – хмыкнул Сангре. – Сколько тех варягов-то? Русь их проглотила и все.

– А сколько тех литовцев? Думаешь, намного больше? Тоже проглотит.

– А заворота кишок не случится? – хмыкнул Петр.

– Нет, – упрямо мотнул головой Улан. – Даже легкого несварения не будет. А знаешь почему? – и он выпалил: – Да на мой взгляд, Литва – та же Русь, только моложе лет эдак на триста и со всеми достоинствами и недостатками, присущими юному организму. Точно, точно, сам прикинь.

Петр послушно прикинул, припоминая все, что ему довелось до сего дня повидать в Литве. А ведь и впрямь есть сходство. Городских стен, правда, он на Руси еще не успел повидать, но если судить по историческим фильмам, здешние были точь-в-точь. И дома с теремами тоже. А уж про людскую одежду, про вооружение и прочее и говорить не приходилось. Ну разве язык иной, хотя если призадуматься, то и он не сказать, чтоб совсем чужой. По-русски снег – по-литовски сниегас, огурец – агуркас, чеснок – тшесноко, липа – лиепа, нос – носис, а карп – карпис, то есть весьма и весьма схоже по звучанию, равно как и многое другое. Или взять самих литвинов, без разницы, аукшайты они вроде Ажуоласа, столь превосходно сыгравшего погибающего крестоносца, или жмудины вроде сынов Сударга. Все равно внешность у них весьма близка к русскому типу: стоит поставить рядом тверича с жмудином или суздальца с аукшайтом, и с этим согласится кто угодно. Нет, встречаются, конечно, и страшилки вроде питекантропистого Локиса, но и в Твери с Москвой такие сыщутся.

– Ну, ты силен, – протянул Сангре, восхищенно глядя на друга. – Одно сомнительно. Навряд ли все русские князья согласятся подчиниться Гедимину.

– Запросто, – усмехнулся Улан, – поскольку тут на стороне будущего царя окажется психология, и они поступят по принципу: пускай не мне, зато и не тебе. Это я про корону. Да и какую власть они теряют? Никакой. Титулы при них останутся, земли тоже. Разве верховную…

– Во-во, – подхватил Петр. – Не спорю, может у Михаила Тверского хватит ума согласиться, а московский Юрий навряд ли согласится ее отдать.

– А карабин на что? – напомнил Улан. – И когда одного великого князя не станет, а другого еще не изберут, можно будет и… Зато представь итог: Литва, Белоруссия, Украина и Владимирская Русь, включая Новгород с Псковом, под единым началом. Это ж не сила – силища!

– Все равно как-то оно… – замялся Петр. – Погоди, погоди, а вера? Из меня, конечно, христианин, как из мусульманина иудей, но, сдается, она должна быть у всех единой…

– А ты вспомни, когда у нас крестились народы Севера? Это католиков православная церковь терпеть не может, конкуренты, а к язычникам она относится вполне лояльно и будет ждать хоть сто, хоть триста, хоть пятьсот лет, но насильно никого крестить не станет, пусть себе шаманят дальше.

– Это народ. А верхушка?

– Да, Гедимин пока язычник, – согласился Улан. – Но с этим, как мне кажется, особых проблем не возникнет. Думаю, узнав, что его зовут править Русью, он с радостью в купель нырнет. Да и сыновья его тоже навряд ли станут колебаться. Во всяком случае его сын Ольгерд уже сейчас креститься собрался, а ведь речь всего-навсего о Витебске идет.

– Жрецы на уши встанут.

– Их я возьму на себя. Просто напомню, что их ждет на одной стороне, а потом поясню, что будет на другой. И если втолковать тому же Лиздейке, что кроме кровавого отблеска костров им при католицизме ничего иного не светит, то как знать – может, он еще и сам кунигаса подтолкнет, чтобы тот крестился и Русь возглавил. Между прочим, с поиском самой купели тоже никуда ехать не надо, – усмехнулся Улан. – Я как-то у Кейстута спросил, где бы поблизости божий храм найти. Мол, друг помолиться хотел да молебен заказать по случаю победы над крестоносцами. А он знаешь что мне посоветовал? Говорит, лучше всего ему не к какому-нибудь рядовому попу ехать, а к главному в Литве, вроде криве-кривайтиса, но для христиан. Правда, он находится в каком-то Наваградаке и проще всего заглянуть к нему на обратном пути из Берестья. Я после этого разговора у Яцко уточнил подробности и выяснил, что еще покойный Витень выбил в Константинополе для своих православных подданных отдельную епархию, или как она там у христиан называется. И ныне в этом Наваградаке сидит, в точности как и во Владимирской Руси, цельный митрополит Феофил. Между прочим, после смерти Витеня именно Феофил благословил Гедимина на великое княжение. Ну и Лиздейка само собой.

Петр уныло скривился.

– Все понимаю, но Русь под властью литовца… Бр-р, – передернулся он.

– Рюрик тоже не в Новгороде или Рязани родился, – запальчиво перебил его Улан. – А ты в курсе, что в Александре Третьем всего одна шестьдесят четвертая часть русской крови, а остальная немецкая? Ну и что? А славянофилом был еще тем! Аж с перехлестом. Да и зачем нам Александр? Давай-ка поближе пример возьмем. В тебе самом, друг ты мой разлюбезный, сколько русской крови?

– Хо-хо, – самодовольно подбоченился Сангре. – Во-первых, дед моей бабы Фаи. Причем чистокровный русак.

– И все равно раз прапрадед, это всего одна шестнадцатая, – быстро прикинул Улан. – Дальше.

– Во-вторых, дед у мамы Гали.

– Тебе он прадед, то есть еще осьмушка. Еще.

Петр наморщил лоб, с минуту вспоминал и наконец проворчал:

– А куда больше? Может, тебе этого мало, а мне так вполне.

– Тогда подведем итог, – невозмутимо кивнул Улан. – Сплюсовав перечисленное тобой, получаем три шестнадцатых или менее двадцати процентов. Так вот Гедимин по сравнению с тобою в два с половиной русее. Это если по крови.

– То есть?

– У него мать – минская княжна, я выяснил. И жена Ольга Всеволодовна родом из Полоцка.

– Помнится, Кейстут как-то назвал ее мачехой.

– Правильно, потому что она вторая. Но и первая тоже из Полоцка. Ее Агафьей Всеславной звали. Между прочим, двоюродная племяшка жены Александра Невского. Вот и получается, что это литовцам впору передергиваться, поскольку Кейстут с Ольгердом уже на три четверти русаки, а в том же Ягайле вообще одна осьмушка литовская останется. Между прочим, поляки не смотрели на то, что Ягайла был практически русским, а польской крови в нем вообще не имелось. Они его все равно и на своей принцессе женили, и королем Польши поставили. В смысле женят и поставят, – торопливо поправился Улан и возмущенно напустился на Петра. – И вообще, мы чего обсуждаем – национальность будущего государя или освобождение Руси от татар?! Лучше посмотри, сколько плюсов получит будущая держава. Гедимин и полководец от бога, и правитель приличный, а уж какую мудрую политику проводит по отношению к русским князьям, принимаемым под свою руку – залюбуешься. Мы старины не рухаем, а новины не уводим, – процитировал он слова кунигаса. – Опять же возраст у него приемлемый, еще двадцать три года будет править, а если его не убьют при осаде орденского замка, а уж мы постараемся, предупредим про якобы очередное видение, то и все тридцать, никак не меньше. Ну и наследники у мужика – залюбуешься.

– М-да, Кейстут и впрямь симпатяга парень, – согласился Петр.

– Ольгерд не хуже. Помнишь, я рассказывал, как он в середине этого века разгромит татар, причем силами одного Литовского княжества. А теперь представь, что у него появится возможность воспользоваться военными и людскими ресурсами Твери, Москвы и прочих русских земель. Думаю, тогда Куликово поле действительно вполне реально организовать на полвека раньше, особенно если удастся, как ты предлагал, внести в Орду раздрай, чтобы они поначалу сами друг из дружки кровушки нацедили. Про Галицкое королевство молчу. С такими силами Гедимин его полякам нипочем не отдаст – себе заберет, когда тамошние правители скончаются. А тевтонов он вообще с лица земли сотрет. Я имею в виду с прибалтийской земли. Вот тебе выход в море и возможность торговли с Европой, притом цивилизованно, через двери, а не через форточку. Кстати, при наличии альтернативных морских портов и Новгород Великий станет куда сговорчивее. Впрочем, не думаю, что он вообще будет сильно брыкаться, поскольку Гедимин, в отличие от Александра Невского, слово свое всегда держит, подписанных договоров не нарушает и на их исконные вольности посягать не станет.

– Все равно мне с твоим предложением сразу не свыкнуться, – тяжело вздохнул Петр. – Слишком оно… оригинально. Опасаюсь, как бы при переработке русского хрена в литовский криенас не получилась хренотень с хреновиной.

– Но мы ж не сами и не завтра Гедимину корону предлагать станем, верно? – усмехнулся Улан. – Потому и предлагаю прокатиться на несколько деньков в его Троки, присмотреться к нему повнимательнее, а заодно и разговор соответствующий завести насчет смены веры. Ну и насчет короны тоже. Вскользь, в виде шутки. А уж после возвращения из Берестья, когда обстряпаем повторный выкуп твоего Бони и заберем деньги, можно начинать думать, как половчее начать претворение нашего замысла в жизнь.

– И все равно как-то оно, – замялся Петр. – Все понимаю, да и не рискуем мы ничем, авось нам здесь не жить, но… А ты не подумал, что нам попросту не успеть довести это до конца?

– Подумал, – с готовностью кивнул Улан. – Но ведь тут, как мне кто-то говорил, главное начать, идею соответствующую подкинуть, огоньку поднести, а разгорится оно и без нашего участия.

– Ладно, – после недолгого колебании решительно махнул рукой Сангре. – Прокатимся, не жалко, – и он процитировал:

Умом Литву попробуйте понять,

Измерьте царственную стать,

Неси скорей, Улана-сан, ты свой аршин.

– Я это к тому, – пояснил он недоумевающе уставившегося на него другу, – что не просто пригляжусь к Гедимину. Я этого язычника под микроскоп засуну и каждый микроб в нем на ощупь проверю, на ощупь, – и он сурово погрозил пальцем.

– Само собой, – охотно согласился обрадовавшийся Улан…

…Время в Троках они провели чудесно. И хотя Сангре иногда втихомолку ворчал, а вечером, слезая со своей лошади, болезненно кривился, но и ему понравилась охота, организованная для них по повелению Гедимина. Наверное, есть нечто эдакое в каждой особи мужского пола, будоражащее кровь в погоне за диким зверем, не говоря о победоносном финале: кто кого, ты или… Да и противники были достойные: вначале кабаны, а затем неистовые дикие зубры, в сравнении с коими домашние, пускай и матерые быки, выглядели новорожденными телятами.

Петру уже не мешало незнание литовского языка – успел он его освоить. Не ахти, конечно, по минимуму, но вполне сносно, чтобы при случае изъясниться – дали себя знать занятия с Локисом и Вилкасом, но особенно ночи, проведенные с вайделоткой.

– Оказывается, наилучший способ обучения иностранным языкам – это постель, – констатировал Сангре. – Не иначе, все дело в положительных ассоциациях во время уроков. Они, знаешь ли, стимулируют. Как знать, если б у нас в академии немецкий преподавала такая же коза, а не старичок предпенсионного возраста, может, я сейчас и на дойчландском тарахтел лучше Штирлица.

Ну а под конец им оказали великую честь – допустили присутствовать на священном жертвоприношении Перкунасу, состоявшемся в самом главном капище Литвы, на Турьей горе близ луки, образуемой впадением Вильны в Неман, в так называемой долине Свинторога. Да и как не допустить, ежели состоялось оно в честь взятия Христмемеля, а кто главные виновники этого?

То-то и оно.

Огромные костры, разведенные вблизи гигантского деревянного изображения бога Перкунаса, величественная фигура жреца, взывающая к нему, и все остальное внушало невольное уважение к происходящему действу. Впрочем, исключительно со стороны Улана. Для Петра это театрализованное представление так и осталось «развлекаловкой».

– Гляди, гляди, – то и дело толкал он в бок друга, – как лихо он забульбенил когерентный посыл на квантовом уровне. Не-е, у мужика минимум третий дан по кинематике чёрной теквон-магии, поверь мне. В таких делах я влет секу. А вот с бубнами и барабанами сплоховали, маловато. Эх, им бы «Бони-М», совсем иной разгуляй бы получился. Пару раз «Бахама-мама» исполнить и все – религиозный экстаз населения обеспечен.

Правда, смотреть человеческие жертвоприношения он не смог – отвернулся в сторону и только временами страдальчески морщился, когда порывы ветра от огромного костра доносили сладковатый запах горящей человеческой плоти. Впрочем, Улан тоже не глядел туда, предпочитая устремлять взор повыше – на темное ночное небо.

Познакомились они и с семейством Гедимина, хотя и не со всем. Его жену Ольгу Всеволодовну они повидали всего однажды – женщине нездоровилось. К дочерям, выведенными ею к гостям, друзья особо не приглядывались, а из сыновей кунигаса в Троках находились всего трое – два самых младших: подросток Любарт и кроха Явнут, да один из старших, будущий победитель татар Ольгерд. Остальные же были отправлены отцом в различные уделы на практике постигать княжескую науку управления, включая и первенца Монтвида, находившегося в старой столице Керново, как бы замещая там своего отца.

Впрочем, Ольгерду тоже вскоре предстояло уехать в Витебск, но не для постижения княжеской науки, а для женитьбы на тамошней княжне Марии. Вообще-то он должен был укатить на следующий после приезда друзей день, однако дважды откладывал свой отъезд, принимая участие чуть ли не во всех беседах Гедимина с Петром и Уланом и пытливо буравя своих собеседников голубыми, похожими на отцовские глазами. Отличие в цвете зрачков было незначительным, но если вглядываться… Если у кунигаса они были серовато-голубыми, напоминая отблеск хорошо начищенного меча, когда в нем отражается небо, то у Ольгерда голубовато-серый цвет зрачков больше походил на булатный клинок. Словом, у отца – железо, у сына – сталь.

Он и Улана с Петром слушал иначе, чем Гедимин. Тот, к примеру, когда речь вновь зашла о хитроумном взятии Христмемеля, подкидывал и свои предложения, пускай и запоздалые: «А еще лучше, если б вы… Надо было… А вдобавок стоило…». Ольгерд же помалкивал, таил от всех свои идеи, но чувствовалось – их у него невпроворот, так и просятся на язык. Но удерживал их в себе сын кунигаса, не выпускал наружу. Наверное, потому ему столь сильно понравилась фраза, произнесенная Уланом: «Тогда лишь двое тайну соблюдают, когда один из них о ней не знает». Он долго смеялся, а затем попросил ее повторить, очевидно, чтоб крепче запомнить.

Щекотливого разговора с Гедимином насчет поступления к нему на службу избежать не удалось. Да и как его избежишь, когда Улан успел отличиться и во время их отдыха. Как-то разговорившись с кунигасом по поводу усовершенствования защиты литовских замков, он посоветовал взять себе в помощь саму природу, а точнее – реки.

Если кратко, речь его сводилась к устройству возле некоторых замков плотин или водохранилищ – в зависимости от того, что позволяет рельеф местности. Разумеется, возводить их под маркой устройства водяных мельниц, чтобы об истинной цели ни одна зараза, кроме князя, не знала. Зато в случае нападения немцев литвины могут в любой момент выпустить на свободу буйный шквал воды и он запросто сметет любое войско, стоящее на его пути. Зимой, конечно, этот способ неприемлем, спору нет, зато если вражеское нападение случится летом…

Неман, конечно, для такого не годился, уж больно широкий, это ж какое водохранилище надо делать, да и берег литовский высоковат, а вот реки помельче… Взять, к примеру, Вильно, подле которой литовский князь сейчас затеял очередное строительство. Учитывая, что новый град расположен на высоких холмах, а следовательно, ни одно наводнение ему не страшно, можно запросто соорудить в одной из низинок чуть выше по течению…

Называется, ляпнул на свою голову. А Гедимин не будь дураком и уцепился. Мол, давай, а то такого еще не бывало и спецов у него нет. Опять же сам говорил про соблюдение тайны, следовательно, кого попало к строительству не привлечешь. И пришлось Улану весь следующий день разъезжать по окрестностям нового города Гедимина, выбирая подходящее для водохранилища и плотины места. Уже затемно он вогнал в качестве условного знака последнюю из жердей, отгородив ими подходящую низинку неподалеку от Вильно.

Затем пришел черед чертежей, работу с коими он закончил лишь к исходу вторых суток. Рыть местным аборигенам, согласно раскладу Улана, предстояло много, но овчинка того стоила. А наутро, заполучив все чертежи (последний из них Буланов завершил накануне за полночь), пораженный скоростью его работы и обширными познаниями, Гедимин высказался напрямую. Мол, когда они покончат с делами, связанными с выкупом, ему бы очень хотелось увидеть их у себя на службе.

И вновь напомнил, что вера тех, кто ему служит, для него значения не имеет. Конечно, лучше бы они поклонялись Перкунасу и прочим богам, но не беда если Аллаху или Христу. Взять, к примеру, Давида, тоже приехавшего издалека, из Пскова, и хотя он верит не в того Христа, что Сангре, но ведь в Христа, а не в Перкунаса, и что с того? Главное, он храбр, умен, верен, а потому ныне не просто наместник Городно, но и всех западных земель, включая Берестье. И Гедимин держит его буквально у сердца, о чем наглядно свидетельствует и то, что он с ним породнился, отдав ему в жены свою дочь Бируте и разрешив перекрестить ее в Екатерину. И далее, так сказать, для усиления впечатления, последовал заманчивый намек. Мол, вообще-то дочерей у него еще много и кое-какие как раз в самом соку, так что…

Друзья переглянулись, и Улан осторожно ответил, что многое будет зависеть от того, насколько успешно закончится у них затеянное. Такая уклончивость кунигасу, судя по его помрачневшему лицу, не больно-то понравилась, но вслух он свое недовольство никак не выразил. Правда, на всякий случай уточнил, не собираются ли чужеземцы пойти на службу к его южным соседям.

Услышав в ответ короткое и твердое «нет», Гедимин удовлетворенно кивнул и предложил добавить людей для их охраны в пути, но оба, не сговариваясь, наотрез отвергли его предложение. И обязанными быть не хотелось, да и ни к чему они. Помимо Локиса с Вилкасом и Яцко у них имелось еще семеро дюжих широкоплечих воинов, выделенных Кейстутом из числа тех, кто участвовал в спектакле под Христмемелем – куда больше?

– Но этим, думаю, не побрезгуете, – заявил слегка раздосадованный их отказом Гедимин и стянул с мизинца золотой перстень. В центре оправы красовался большой синий сапфир с вырезанным на нем трезубцем. – Пока мы в Литве, стоит показать его любому человеку, и он непременно окажет вам помощь. В том даю вам свое слово, – твердо заявил князь, сурово добавив: – И скорее железо превратится в воск, чем я возьму его обратно. На того же, кто откажется помочь, пускай обрушится гнев Перкунаса и всех прочих богов на небе и мой на земле.

Пришлось взять, дабы окончательно не обидеть. Тяжелый перстень пришелся впору Петру только после того, как он его надел на указательный палец. Да и для него оказался слегка великоват, норовя соскользнуть, поэтому Сангре, едва они выехали из Трок, продел через него веревочку и надел на шею. Так надежнее.