Глава 13. Союз суперсмелых ратников, или Новое приключение

Дальнейшее путешествие друзей на запад шло ровно и гладко. Они ни разу ни во что не вляпались, будто судьба решила дать им передохнуть. Отчасти это происходило благодаря тому, что жилья на их пути практически не встречалось, попалось лишь однажды.

Жители крохотного починка из двух изб были слегка напуганы завалившимися к ним на ночь глядя довольно-таки странно одетыми молодыми крепкими незнакомцами. Но те разговаривали мирно, ничего не требовали, и хозяева, успокоившись, на радостях гостеприимно поделились с гостями всем, что имелось из еды. Улан с Петром вволю напились парного молока, насладились свежим ароматным хлебом, ну и сами выложили на стол вяленое мясо и жменю соли.

А еще до начала застолья слегка заискивающий хозяин повел их в чудесную баньку, где они вволю напарились, плеща на каменку хлебным квасом, и, сидя на полке, с наслаждением ощущали, как обволакивает их густая духмяность.

Разговорить словоохотливого хозяина починка труда не составило, и вскоре они выяснили, что находятся в Витебском княжестве. Получалось, половина дороги уже за плечами и главное – погони теперь можно не опасаться.

Правда, услышав встречный вопрос «Откель и куда вы, хлопцы, путь держите и кто сами будете?» – они замялись. Куда – тут им скрывать было нечего, в Галицию, откуда – сообщать не хотелось, а потому Петр выдал загадочное: «Мы из СССР». Но самое тяжкое было – подобрать ответ на вопрос, кто они такие… И что тут скажешь?…

Друзья переглянулись, и Сангре после недолгой паузы решительно выпалил:

– Княжьи опера мы. Понятно?

– Не-а, – простодушно замотал головой мужик и недоуменно нахмурился. – Про опёрка с опёрышем слыхал. Птенцов так малых кличут, гусенка, к примеру, али утенка, когда они оперились, а на крыло еще не встали. А вот опера… Это что ж за птицы такие? Поболе, что ли?

– Гораздо, – самодовольно хмыкнул Петр. – Орлята мы. А на крыло встанем, дай срок, – твердо пообещал он и весело подмигнул другу…

Однако, как выяснилось, тот не был полностью согласен с Сангре. Едва хозяин вышел, сославшись на необходимость помочь своим бабам, как Улан заявил:

– Слушай, а и правда опера как-то не очень звучит. Да и загадочно чересчур. Хорошо, ему на память опёрыши пришли, а ведь другой, чего доброго, вообще опарышами назовет?

– Логично, – согласился Петр. – Но и полицейскими себя назвать тоже не годится, – задумчиво протянул он, – опять непонятно будет. Милицией?

– Это там на Западе она уже имеется, а здесь темный лес, – не согласился Улан. – Тут что-то постариннее требуется, в смысле посовременнее.

– Тогда может нам следователями назваться? Или дознавателями? Как тебе?

Улан задумался.

– Неплохо, только… Слушай, а давай чуть иначе: дознатчики?

– Давай, – равнодушно согласился Сангре и прошлепал к лавке со состоящей на ней бадейкой.

Неспешно почерпнув из нее ковшик кваса, он с наслаждением выкушал его и резко выплеснул остатки на каменку. Раскаленные камни зло зашипели, а по всей парилке поплыл духмяный запах поджаренного хлеба.

– Благодать, – простонал он, вновь плюхнувшись на верхний полок.

– А почему ты сказал, что мы из СССР? – поинтересовался Улан.

– Ответь я, что мы с Руси – уточняющие вопросы последовали бы. Сам же знаешь – нынче Русь одна, а княжеств в ней море. Скажи, что мы из Российской Федерации – пришлось бы битый час объяснять, что это за государство. А тут он попросту обалдел. Кстати, я предлагаю так и назвать нашу маленькую, но могучую организацию. Пусть она будет СССР. Во-первых, мы с тобой оба в нем родились, причем в один год, да еще какой – Дракона. А во-вторых, оно и целям нашим отчасти соответствует – мы ж, пока здесь, намерены помочь всем русским княжествам собраться воедино, в крепкий союз.

– Назвать-то можно, но по-моему ты рискуешь тратить еще больше времени на разъяснения про советские и социалистические.

– Не надо ничего объяснять, – отмахнулся Петр. – Проще изменить расшифровку и все. Ну, например, Союз свободных и смелых ратников. Если не нравится, возможны замены: Союз суперсильных или суперсмелых. Словом, вариаций, какие на самом деле эти ратники – куча, только успевай выбирать, и все понятны.

– Тогда самое то! – одобрил Улан и, посчитав вопрос исчерпанным, блаженно закрыл глаза, наслаждаясь благоуханным паром.

Правда, банька топилась по-черному, но они еще в Липневке успели свыкнуться с этим неудобством и давно перестали обращать внимание на дымные клубы, густо висевшие над потолком.

То, что за целую неделю им выпала единственная ночевка под крышей, друзей не огорчало, и отсутствие деревень на своем пути они поначалу считали скорее благом. Отсутствие баньки – это плохо, но зато возможная погоня наверняка потеряла их след и не сможет ни у кого узнать об их маршруте. К тому же в ночлеге на свежем воздухе, возле весело потрескивающего костерка есть масса прелестей.

Да и не испытывали они особых неудобств. Морозы стояли умеренные, градусов пять-шесть, да и ночью температура опускалась не сильно. Если б под рукой не имелось зажигалки, скорее всего, им пришлось бы помучиться с разведением костра, но пока проблем не возникало. К тому же дядька попросил Улана захватить еще и баллончик для заправки, так что газа должно было хватить весьма надолго.

Впрочем, Улан предложил на всякий случай заняться тренировками по освоению альтернативных способов добывания огня, ибо с учетом того, что все имеет обыкновение ломаться, причем в самый неподходящий момент, лучше быть к тому готовым. Поэтому первые полчаса у них уходили на тяжкую работу с кремнем, трутом и кресалом. Заканчивался сей труд далеко не всегда успешно – запалить трут, а от него щепочки, удалось всего пару раз, но не страшно. Главное, в конечном итоге костёр, точнее два, весело полыхали, и спалось между ними на мягком лапнике вполне комфортно.

Словом, получилось у них нечто вроде маленького туристического похода, о чем Улан как-то заметил Петру, на что тот, кисло поморщившись, уточнил:

– Скорее учебно-тренировочный, – и выразительно провел рукой по холке коня.

Дело в том, что езда по лесу на санях требовала виртуозных поворотов, и обозлившийся на бесконечное кружение Улан к концу второго дня потребовал от друга пересесть верхом на лошадь, оставив сани в лесу. Петр с другом не спорил, хотя с ужасом представлял себе, как он станет вечером слезать с коня.

Однако вскоре выяснилось, что болевые ощущения не столь ужасны, как ему представлялось. Давали о себе знать мышцы на внутренней поверхности бедер, да и то терпимо. Правда, ворчать Сангре продолжал, но больше по инерции.

Да и коней своих, по настоянию Улана сразу поделенных между ними, Петр хоть и бранил нещадно, но это была лишь видимость. Особенно доверительные отношения сложились у него с чалым, оказавшимся на редкость умным и сообразительным.

– Ах ты, мой Цыпленок, – гладил он морду своего небольшого буланого конька желтовато-песочной масти. – Ну и чего ты загрустил? Да я понимаю, тяжело день-деньской по лесу такого здоровенного дурака таскать, как я. Ладно, потерпи. На-ка, похрумкай, отведи душу, – и он, покосившись на Улана, чтоб тот не видел, украдкой скармливал коню яблоко или морковку.

Но в это время возмущенно и ревниво фыркал вороной Одессит, названный так Петром из-за его хитрых повадок и более строптивого нрава. Приходилось переходить к нему и из кармана вновь извлекалось очередное вкусное лакомство.

И когда они набрели на починок, Петр первым делом завел с хозяином разговор не о чем-нибудь, а об… овсе. Причем не отставал от него, пока тот не согласился им поделиться. Не бесплатно, разумеется, пришлось заплатить солью.

Сангре первым и обеспокоился к середине второй недели, что у лошадей заканчивается корм и надо бы где-то им разжиться, иначе его Цыпленок протянет ноги, а Одессит вообще накинется на своего хозяина, решив, что тот неплохая замена овсу. Дабы поскорее добраться до жилых мест Петр даже порывался пустить коней в галоп. Мол, он вполне освоился в седле. Улан пояснял, что рановато, но видя решительный настрой друга, махнул рукой, не став препятствовать – пускай сам поймёт, благо снега хватало и падение особо болезненным быть не должно. Дал лишь единственный совет: начинать свой эксперимент, сидя на более послушном Цыпленке.

В третий раз свалившись и обозвав его упрямым брыкливым троглодитом (ну не себя же винить в падениях), Сангре упрямо пересел на Одессита, но на нем и вовсе продержался меньше минуты. Подъехавший Улан как бы между прочим заметил, что на конюшне, где он подрабатывал, будучи еще школьником, существовал неписанный закон: упавший всадник проставляется… тортиком. Особенно, когда падение первое.

– Конечно, никто никого не заставляет, но традиция есть традиция, – невозмутимо подытожил он. – Посему, дабы не нарушать их, предлагаю твои эксперименты на время прекратить, пока… не проставишься как положено за прошлые падения.

– Тиран, – обозвал его Петр, но больше в галоп своих коней не пускал.

Судьба по-прежнему продолжала до поры до времени оберегать их от случайных встреч. И они понятия не имели, где находятся – то ли в Смоленском княжестве, то ли в Брянском, то ли успели добраться до территории Литвы. Оставалось продолжать блуждания по огромным, дремучим лесам, изредка сменяющимся небольшими полями.

Но, наконец, встреча состоялась, причем оказалась она весьма драматичной…

В то утро все было как обычно. Сладко потянувшись, разбуженный Уланом Сангре, не торопясь вылезать из-под теплой медвежьей шкуры, заявил:

– Если б ты знал, старина, в каком шикарном эротическом сне я тебя сегодня видел, – и, с улыбкой глядя на обалдевшего от такой новости друга, продолжил: – Представляешь, подле меня собралось аж четыре пышные дамочки и показывали мне такое кино, куда там детям до шестнадцати. Я бы на такой просмотр даже киномехаников не пустил. Но потом пришел ты и, вопя, шо за мной пришла жена, всех разогнал, а меня разбудил…

– Ну извини, – повинился Улан. – Попортил тебе концовку.

– А может, и к лучшему, что разбудил, поскольку жену ты тоже привел с собой за руку и она была как две капли воды похожа на нашу соседку сверху, тетю Цилю – шестьдесят восемь лет и сорок килограммов костей и плюс еще два – змеиного яда.

Позавтракав, Сангре решил выяснить у судьбы, что их ждет впереди и когда же они наконец выйдут хоть на каких-то людей, а то овса в торбах осталось всего по паре жменей каждому коню. Однако извлеченная Уланом из колоды карта понимания не добавила, загадочно предупредив избегать ошибки в выборе.

– Кто бы мне пояснил: в каком? – проворчал Петр. – Ладно, тащи еще одну.

Хмуро поглядев на вторую карту, не добавившую в гадание ясности, он велел Улану вытянуть третью. Уставившись на червонного туза, вдохнул и сожалеюще констатировал:

– Бред какой-то.

– А поконкретней, – попросил Улан.

– Говорю же бред, – буркнул Сангре, забираясь в седло. – Счастливое замужество или наследство. Как ты сам понимаешь, ни того, ни другого нам не светит. Не иначе как испортились картишки, угодив в иное время.

Однако не прошло и полчаса, как друзья услышали вдали истошный женский крик. Они насторожились, завертев головами. Было ясно, что невидимая глазу женщина нуждается в помощи, поскольку чуть погодя крик перешел в стон, но было непонятно, куда именно ехать на выручку: на морозном воздухе звуки разносятся далеко, а вокруг стоял лес. Пока гадали куда податься, где-то в отдалении раздались мужские голоса и говорили они явно не по-русски. Наконец Улан сообразил:

– Слушай, а ведь это немцы.

– Не понял, – изумился Сангре. – Это что ж получается, мы всю Польшу насквозь прошли?

– Да нет, скорее всего, мы на землях Тевтонского ордена, – поправил его Улан.

– А вопила как недорезанная кто? Эта, как ее, из тех, кого они завоевали? Улан пожал плечами.

– Скорее всего. Или продолжают завоевывать.

– Ну, счас мы им устроим дранг нах остен, – пробормотал Петр и толкнул пятками в бока Цыплёнка. – Давай, родной.

Как выяснилось чуть погодя, направление они выбрали точное – метрах в трехстах показалась небольшая поляна, окруженная со всех сторон сугробами. Были они невысоки и разглядеть кое-что друзья сумели, а детально рассмотрели происходящее на ней, забравшись на дерево и достав из седельных сум бинокль. Сама поляна представляла собой разоренное святилище неведомого литовского бога. Погром произошел недавно: небрежно разбросанные головешки костра, горевшего подле какого-то мрачного деревянного идола, сваленного набок, еще дымились. Тела охранников святилища лежали на снегу неподалеку.

В данный момент на поляне вовсю хозяйничало восемь разбойников, трое из них щеголяли в белых плащах с отчетливо видным черным крестом. Остальные были одеты обычно – то есть в военные доспехи, но без отличительных признаков принадлежности к тевтонскому ордену. Эта пятерка и занималась тремя пленниками: стариком в каком-то бесформенном балахоне черного цвета, обшитом белой тесьмой по краям, мальчишкой-подростком и женщиной. Судя по всему, их в скором времени ожидала пытка. Такой вывод друзья сделали, глядя, как их обстоятельно прикручивают к дубам на краю поляны.

– Как многозначительно цитировала ближе к утру моя знакомая учительша по литературе, намекая на продолжение постельных утех: «И тут боец вспомнил, что у него в кармане винтовка!» – сквозь зубы процедил Петр.

– Ты это к чему?

– К тому, что пришло время для распаковки карабина, без коего нам навряд ли удастся обойтись. А ты чего это посмурнел? – нахмурился Сангре. – Нет, я не спорю, заслышав наши выстрелы запросто еще одна толпа с крестами набежать может, так что мы рискуем схлопотать стрелу в бок, меч в пузо и копье в зад и через это немножечко помереть, но не оставлять же этого безобразия? Или тебе Шива в людей не позволяет стрелять? Ну давай я сам за карабин возьмусь. Идеальное качество не гарантирую, но с трехсот метров в столь крупные мишени…

– Не о том речь, – хмуро перебил Улан. – И Шива ни при чем. Кстати, мы по всей видимости на литовской территории, так что еще одна толпа с крестами не набежит – они все тут. Это набег.

– Почему ты так решил? – удивился Сангре.

– Если кратко, то на своей земле себя так не ведут, а объяснять все нюансы в подробностях слишком долго, – отмахнулся Улан. – Считай, во мне заговорила генетическая память предков. Ты лучше о другом задумайся. Вот так запросто отстреливать людей, сидя в засаде, как-то… – он замялся. – Может, получится договориться?

– Тю на тебя. Ты шо?! Это ж считай средневековые натовцы, как всегда несущие на восток демократию и, судя по дымящейся головешке в руках во-он того козла, весьма горячий, можно сказать, пламенный гуманизм, так что пытаться договориться бессмысленно. Нет, если ты столь лютый гуманист, можно оставить все как есть – пусть их. В конце концов, нам здесь не жить. Но уж больно оно… несправедливо.

Улан засопел, услышав последнее слово, и недовольно поморщился. Однако возразить было нечем – прав друг, как тут не заступиться. А если пытаться поначалу применить иной вариант, будет утерян фактор неожиданности. И тогда при столь явном численном перевесе неизвестно какая сторона одержит верх – вон сколько у них арбалетов. Если хоть один заряжен, то… Получалось, надо стрелять, причем именно ему. В конце концов это именно он, а не Сангре, считался в Академии одним из лучших стрелков и даже пару раз брал призы на соревнованиях.

– Карабин я тебе не уступлю – все-таки сам его пристреливал, – мрачно выдавил он и добавил, специально стремясь себя накрутить: – К тому же потомки этих с крестами двух моих прадедов убили в Отечественную, так что у меня должок за ними.

– Вот и рассчитаешься, – вставил Петр.

– Но лучше бы сократить дистанцию, – продолжал Улан. – В обойме десять патронов, а на полянке восемь человек, значит, больше двух раз промахиваться нельзя. Предлагаю подкрасться поближе со стороны во-он того дубка, что слева от нас.

Привязав коней, они осторожно подобрались к полянке поближе. К этому времени всех трех пленников успели привязать, а двое воинов в темных плащах торопливо собирали разбросанные головни и заново раздували костёр.

– Пытать собираются, – прокомментировал Улан.

– Зачем? – удивился Петр.

– А вдруг пленные где-то серебро с золотом запрятали, – пояснил Улан. – Скорее всего, вон тот мордатый, что стоит близ дамочки, сейчас именно о деньгах ее и расспрашивает. У кочевников, когда они в разбойный набег идут, даже поговорка есть такая: «Настоящий воин не тот, кто победил врага, но кто взял добычу».

– Учитывая темное прошлое твоих предков, тебе виднее, – согласился Сангре.

Улан поерзал, примащиваясь поудобнее, и пробормотал:

– Одного боюсь: если эти вояки уже знакомы с аркебузами, выстрелом из карабина их напугать не получится. И тогда они по принципу «Не доставайтесь ж вы никому» перед тем, как попытаться сбежать, могут прикончить пленных.

– Арбалеты ж вроде разряжены.

– Подумаешь, – фыркнул Улан. – Полоснул мечом на бегу и вся недолга.

– Значит, надо отвлечь, чтобы им стало не до того.

– А как?

– Дай подумать, – Сангре потер переносицу. – Ага, играем вариант как с боярином, но на сей раз помимо божественного грома придется наглядно продемонстрировать само божество, тогда они точно запаникуют. Сейчас я…

Он, осмотревшись по сторонам, извлек из-под снега сухую ветвь. Была она кривая, но длинная, чуть ли не в его рост, и толщиной почти с его запястье. Не найдя ничего лучшего, Сангре вздохнул, слегка взмахнул ею в воздухе и удовлетворенно кивнул.

– Инвентарь не ахти, но на безрыбье… Эх, жаль, краски у нас с собой нет, – посетовал он. – Боевые разводы на лице пригодились бы. Ну, ничего страшного. Заменим их… полустриптизом, в смысле, голым по пояс, благо мороз невелик, – и он принялся лихорадочно раздеваться, торопливо скидывая с себя полушубок, а следом за ним и зипунок вместе с рубахой.

– А это зачем?

– Чем загадочнее и непонятнее, тем для человека страшнее, – ухмыльнулся Петр. – Тогда они обязательно сочтут меня за некоего кудесника, а то и за явление Христа народу, – и, видя недоумение на лице друга, пояснил: – В смысле, явление того самого бога, валяющегося на поляне. Мол, он не вытерпел столь наглого надругательства над своим изображением и лично воплотился для разборок с обидчиками.

Улан хотел возразить – слишком много уязвимых мест имел план Сангре, но, взглянув на друга, понял – бесполезно. Лицо решительное, в глазах боевой азарт, зубы стиснуты от злости… Когда Петр в таком состоянии, пытаться переубедить нечего и думать. К тому же время действительно поджимало.

– Значит так, первым делом веди огонь по тем, в кого я направлю посох. Так эффект от выстрела сильнее, – торопливо проинструктировал друга Сангре. – Но если они на меня разом попрут, на очередность наплюй. И самое главное, не бери пример с японского снайпера Томимо Токосо, – весело подмигнул он другу и, крадучись, чтоб не засекли раньше времени, направился к святилищу.

Незаметно добравшись до края полянки, Петр выпрямился и… озадаченно застыл возле сугроба – его появления никто не хотел замечать, все были увлечены своими делами. Кто-то продолжал раздувать костер, кто-то вязал лежащих литвинов, а трое затеяли самостоятельный поиск спрятанных сокровищ, разворотив шалаш и чуть ли не вывернув его наизнанку. У рыцарей же, судя по всему, разгорелся жаркий спор насчет дальнейшей судьбы пленницы, поскольку один из крестоносцев удерживал руку мордастого с зажатой в ней головней, мешая поднести ее к привязанной женщине.

Пришлось вначале скромно кашлянуть, а когда и это не помогло, подать голос.

– Салям алейкум, бандерлоги! – жизнерадостно завопил Сангре и, обратившись персонально к мордастому крестоносцу, критически заметил: – А у тебя, группенфюрер, ус отклеился.

Нужного эффекта удалось достичь влет. Все мгновенно уставились на него, а один из раздувавших костёр столь резво дернулся от неожиданности, что не удержал равновесия и инстинктивно оперся рукой об угли. В результате поляну огласил дикий вопль.

Петр удовлетворенно кивнул – процесс пошел как нельзя лучше. Можно переходить к следующему номеру концертной программы. Кивнув в сторону вопившего от боли, он многозначительно посулил:

– Это лишь начало, поскольку я – Гудвин, великий и ужасный. А посему, ребята, как говаривала одна обаятельная, но строгая управдомша, топайте до хазы, ибо Гитлер капут, – и он, строго покачав головой, направил свой импровизированный посох на ухватившегося за арбалет воина.

Надо отдать должное Улану – целился он быстро и всего через пару-тройку секунд раздался оглушительный сухой треск, правда, не совсем похожий на раскат грома, как мысленно успел отметить Сангре, а больше напоминающий удар кнута, но оно не важно. Зато не в меру шустрый воин рухнул навзничь, не издав ни звука. Товарищи, стоящие рядом с ним, оторопело переглянулись, застыв на месте.

– И оставь в покое красную шапочку, волчина позорный! – рявкнул Петр, направив посох в сторону мордастого крестоносца в белом плаще, стоявшего подле привязанной женщины.

Тот что-то рявкнул по-немецки, сделал шаг вперед и… Новый громовой раскат и во лбу у рыцаря, по-детски беспомощно всплеснувшего руками, расцвело небольшое красное пятнышко. В следующее мгновение он повалился в снег.

Странно, но оставшаяся в живых парочка в белых плащах не рухнула на колени, взывая к небу, не ударилась в панику, а принялась озираться по сторонам. Не увидев никого, оба как по команде выхватили мечи и ринулись на Петра.

– Шарахунга! – грозно зарычал Сангре, вспомнив, наконец, совет друга держаться величаво, как подобает божеству, а проклятия-заговоры изрекать сурово. – Бамбарбия кергуду и мать вашу во веки веков вместе со святым духом! – и он наклонил свой импровизированный посох, указывая другу на ближайшего от себя рыцаря.

Улан не заставил себя долго ждать. Помня наставление друга, что самих рыцарей, в отличие от их подручных, не желательно оставлять в живых, он все-таки рискнул и на сей раз стрелял в грудь, рассчитывая, что на крестоносце стальные латы, а потому его выстрел не окажется смертельным. Однако, судя по тому, как рухнул рыцарь, стало понятно: пробил.

Его напарник, несмотря на гневный окрик Петра «Цурюк, поц вонючий!», успел и добежать до странного полуголого человека, и замахнуться на него своим тяжелым мечом, и даже ударить. Но произошло это не из-за медлительности Улана, а потому что Сангре загораживал обзор и стрелять было рискованно. Но здесь его побратим и сам управился в лучшем виде. Огромный двуручный меч был довольно-таки тяжел, отсюда бесхитростный, легко читаемый замах рыцаря. Оставалось выждать до последнего, сделать легкий шаг в сторону – и могучий удар меча пришелся в пустоту, а сам крестоносец, потеряв равновесие, по инерции шагнул вперед.

– Но пасаран! – вдогон ему сердито рявкнул Сангре, от души огрев своего противника палкой по хребту.

Именно в этот момент Улан выстрелил. Получилось изумительно. Полное впечатление, что этого здоровенного мужика сразило наповал прикосновение посоха. Однако в тот самый миг, когда крестоносец медленно повернулся с растеряно-изумленным выражением на лице, Петр ощутил, будто раскаленная игла впилась в его сердце. В груди полыхнуло жаром, но он прикусил губу и успел толкнуть рыцаря посохом, чтобы тот упал в другую сторону. Сердце продолжало колоть, но надо было держать себя в руках, что Сангре и сделал. Повернувшись к остальным немецким воинам, он торжествующе зарычал:

– Ага! Счас я вам всем по ордену с закруткой на спине вручу!

Но пугать никого уже не требовалось – народец и без того, запаниковав, пустился в бегство. Точнее, попытался пуститься. Одного из них Улан свалил у костра, другого близ лошади, еще один успел вскочить в седло, но после очередного выстрела свалился с коня. Четвертый, видя гибель товарищей и поняв, что спастись бегством не удастся, рванулся к Петру. Рыбкой метнувшись к его ногам, он что-то быстро-быстро затараторил. Судя по тону, это явно была просьба оставить его в живых и, скорее всего, обещание верной службы новому владельцу. Разобрал Сангре единственное слово «Вальтер».

– Ну вот, – чуть разочарованно протянул Сангре. – А в песне поется «Дольчен зольдатен нихт капитулирен». Получается, врут поэты. Впрочем, как и всегда. Ну и шо мне с тобой делать, натовец-миротворец?! – он удивленно покрутил головой, весело хмыкнув. – А забавно я закрутил. Почти как людоед-вегетарианец. Да ладно тебе, Парабеллум хренов, – смягчился он и махнул рукой. – Хватит уже наводить глянец на моих берцах. Так и быть, оставлю тебя вместо сапожной щетки, но точно ничего не обещаю, буду поглядеть, – и, оглянувшись в сторону кустов, окликнул замешкавшегося друга: – Эй, где ты там, карающая рука Будды? Пора явить свой лик из заснеженного лотоса.