Глава двадцатая
По пути в Болдыж

Но Кондрату пришлось еще некоторое время задержаться на этой поляне. Чтобы разобрать мертвых, отделив убитых рязанцев от разбойников. Лихих людишек оставили гнить как есть, под открытым небом, на пир воронам. А мертвых охранников Гостомысла он приказал похоронить здесь же, у леса, выстругав кресты. В Рязань отвезут только тело боярина. Успокоив кое-как непрерывно рыдавшую дочь Гостомысла, дав ей возможность хоть немного прийти в себя и поесть – за это время слуги соорудили костер и похлебку сварили из припасов, – Кондрат, наконец, смог отправить назад обоз мертвого боярина, снабдив его возницами и охраной из своих ратников.

– Не бойся, – напутствовал он заплаканную девушку, у которой, как выяснилось за разговором, больше почти никого из родни не осталось на свете. Ее мать умерла в прошлом году от болезни. – Мои люди тебя в обиду не дадут. Доставят до самой Рязани. Есть кому там помочь с похоронами-то?

– Приказчики есть, – кивнула Лада, немного смирившись со своим горем, – да я сама справлюсь. Ты не смотри, что я реву. Я сильная. Все хозяйство теперь на мне будет.

И гордо выпрямила спину. Но потом, едва взглянув на тело мертвого отца, быстро отвернулась, – слезы снова навернулись на ее глаза.

– Дозволь, боярыня, навестить тебя, как вернусь из Чернигова? – робко попросил Кондрат, опуская глаза. – Помочь, чем смогу.

– Конечно заходи, Евпатий, – кивнула девушка, улыбнувшись сквозь слезы, – ты же мне жизнь спас. Если б не ты, лежать бы мне в телеге вместе с тятенькой. А может, и того хуже.

– Ладно, трогайтесь, – заторопился Кондрат, которому это прощание разрывало душу, и хлопнул лошадь по холке.

Возница натянул поводья. Телеги со скрипом сдвинулись с места, увозя седоков. Конные ратники из сотни Коловрата расположились спереди и сзади, благо этот поезд был небольшим. Проводив их тоскливым взглядом до поворота, пока последний всадник не скрылся в лесу, Кондрат махнул рукой, словно отгоняя черные мысли. А потом сам вскочил на подведенного коня.

– Поспешать надо, – приказал Кондрат, обращаясь к приказчикам и Ратише, давно сидевшим в седлах, – много времени потеряли. Уж день к вечеру клонится.

– Если пойдем ходко, то к ночи, может, успеем до Новосиля добраться. Кажется мне, не так далеко уже до него осталось, – предположил Макар, оглядываясь по сторонам. Все поле вокруг них было усеяно трупами разбойников.

– Ну, тогда поторопимся, – кивнул боярин, пришпорив коня, – авось не в лесу опять ночевать придется. Что-то я здешним лесам не рад.

Обоз двинулся дальше со всей возможной скоростью, на которую только были способны лошади, тянувшие груженые возы. И все же передвигались они медленно. Случись что, с таким грузом далеко было не уйти. Разве что бросив его. Боярин то и дело оглядывался назад, раздумывая о нелегкой судьбе торговцев. В его возах было столько золота, что прознай о нем разбойники, тут мигом собралось бы целое воинство из лихих людей. Они не раздумывая напали на почти пустые повозки Гостомысла, изрубив всю охрану. Можно было только представить, с каким рвением они атаковали бы повозки с золотом. Может, и пяти десятков воинов не хватило бы отбиться, а он почти треть отправил назад с Ладой. Ну, а что ему оставалось делать? Не бросать же девушку одну на лесной дороге. И так от греха едва уберег.

Но, вспоминая голубые глаза молодой боярыни и гибкий стан, Евпатий очень скоро впал в несвойственную ему задумчивость и стал тормозить продвижение обоза, который поневоле двигался с его скоростью. Он вдруг потерял всякий интерес к Чернигову и ратным делам, даже перестал смотреть на дорогу и все время огладывался назад, только уже по другой причине. Ему захотелось развернуть коня и поскакать вслед за молодой красавицей. Чтобы лично проводить до Рязани и помочь устроить все тягостные дела, связанные с похоронами. Но его собственные дела и наказ княжеский не отпускали. Нужно было ехать вперед, все дальше от Рязани.

«Ладно, – смирившись с безысходностью своего положения, подумал Евпатий, пришпоривая коня, который почти заснул на ходу под неторопливым седоком, – вот вернусь, обязательно навещу. Первым делом. И подарок надо особенный приготовить. Чтоб глаз не отвесть. Даже краше того ожерелья, что жене черниговского князя везу. И непременно с зелеными камнями, чтобы под цвет глаз подошло. Слава богу, у меня Деян есть, он на такие дела мастер».

Решив так, боярин воспрянул духом и вновь ускорил продвижение своих повозок. К счастью, ничего опасного с ними до самой ночи больше не приключилось. На закате, когда солнце уже начало опускаться за верхушки сосен, деревья вдруг раздвинулись, обнажив довольно широкое поле и реку на его дальнем краю. Проехав еще немного по дороге, в предзакатных сумерках путники разглядели на том берегу невысокий частокол и ворота с башнями. Ворота были пока открыты.

– Ну, слава тебе господи, успели, – выдохнул Захар, которому после сегодняшнего происшествия тоже не терпелось побыстрее покинуть здешние леса.

– Это и есть Новосиль, – в тон ему сказал Макар, – небольшой городок в верховьях реки Зуши. Чуть пошире деревни будет, но переночевать можно. Мы с Захаром здесь как-то останавливались по торговым делам в прошлом годе. Церквушка, два десятка домов да землянок. Кузня. Постоялый двор с кабаком. И всё. Ну, хоть не в чистом поле.

– Это верно, – согласился боярин, присматриваясь издали к нескольким крышам, возвышавшимся над частоколом, – на сегодня нежданных встреч нам, пожалуй, хватит.

Подъехав к воротам, они объяснились с удивленными охранниками, настороженно приглядывавшимися к большому обозу с вооруженной охраной, который вдруг возник из темноты прямо перед ними. Но, признав в них торговых людей рязанского князя, с радостью пропустили. Торговцы на постое несли городу только прибыток. На постоялом дворе, где разместились все телеги и охрана, едва хватило места. Узнав, что в город на ночь глядя прибыл боярин и один из сотников рязанского князя, местный градоначальник пригласил Кондрата в свой дом на постой. И Кондрат не стал отказываться. Посидели чуток, потрапезничали и пображничали немного за разговором. Легли уж за полночь. Но наутро, как ни уговаривал Кондрата радушный хозяин задержаться еще на денек-другой, Евпатий Коловрат велел двигаться дальше. Ибо очень ему хотелось побыстрее назад вернуться по понятным причинам.

Покинув Новосиль, отряд двинулся по дороге, что вела вдоль реки Зуши, поворачивая вслед за ней. Лес вокруг стал заметно реже, но все еще был довольно густым. Не успели путники отъехать, как погода испортилась. Подул ветер, набежали облака и зарядил проливной дождь. Качавшийся в седле Евпатий быстро вымок, хоть услужливые приказчики и накинули на него еще одну накидку, приготовленную для такого случая. Но самое худое было в том, что размокла дорога, и вскоре груженые повозки стали вязнуть. Пару раз даже приходилось останавливаться, чтобы вытащить возы с тяжелым товаром. Слава богу, что непогода также быстро прошла. Дождь закончился, и засветило солнце, согревая промокших путников. А вскоре на противоположном берегу показался город, как водится, окруженный частоколом.

– Это Мценск, – на всякий случай пояснил Захар, осторожно посмотрев на хозяина, – помнишь, Евпатий Львович, мы тут как-то проезжали в прошлом годе? Аккурат перед зимой. Я как раз здесь свои рукавицы обронил, выпивши был немного. Вот ты мне тогда задал трепку.

Кондрат невольно кивнул, хотя в этой жизни видел Мценск первый раз.

– А как же мы речку переезжали? – удивился он, рассмотрев довольно крутые берега, почти сходившиеся друг с другом, но при этом не заметив никаких признаков моста. Лишь несколько лодок было привязано к столбам на том берегу. Течение Зуши здесь становилось довольно стремительным.

– А нет у них моста, – спокойно ответил Захар. – Мост дальше, у Домагоща будет. А местные жители боятся мост строить. За речкой отсидеться надежнее, в случае чего. Все-таки Дикое Поле не так далеко.

Кондрат, у которого зубы стучали от холода, снова кивнул, молча продолжив свой путь. Ехать мокрым на ветру было не очень приятно, но выхода не было. Останавливаться он не хотел, стараясь как можно дальше продвинуться по пути к Чернигову. Из-за вчерашних событий да сегодняшнего дождя скорость обоза упала, и они потеряли уже почти день.

Так они ехали по правому берегу еще значительное время, оставив Мценск далеко позади, пока ближе к вечеру не показался город чуть больше размером, стоявший на холме у реки. И река эта, после слияния с Зушей, называлась уже Окой. Той самой, что несла свои воды до самой Рязани, делая большой поворот. Однако собственных кораблей у Евпатия не было – не считая нескольких посудин среднего размера, – да и ехать им нужно было не в Домагощ, а в самый Чернигов. А туда прямого пути по воде не было, слишком много волоков. Потому приказчики постановили добираться посуху. А Кондратий подчинился их решению. Все равно другой дороги сам боярин пока не знал.

Самым примечательным в городе Домагощ было то, что подножие холма с противоположным берегом связывал узкий мост, по которому едва могла проехать одна телега. «Тоже, небось, военная хитрость, – ухмыльнулся Кондрат, когда его обоз втянулся на этот мост через реку, – при случае нас перебить здесь раз плюнуть».

Народу в Домагоще обитало значительно больше, чем в двух встреченных ранее населенных пунктах. Еще на этом берегу им стали попадаться пешие и конные. А на другом, аккурат на выходе с моста, как водится, их встретили добрые люди и заставили уплатить «перевоз».

Отдав, сколько было надо, Кондрат пристроил своих людей на постой. Да и сам побыстрее уселся с ними к огню, – очень уж хотелось ему погреться да обсушиться. Но и здесь молва быстро донесла до главных лиц, что прибыл купеческий караван из Рязани с самим боярином Коловратом. И пришлось ему вновь отбывать положенное «наказание» в домах местных вельмож за чаркой медовухи. Нельзя сказать, чтобы ему там было там плохо, – отогрелся и обсушился. А заодно наелся и напился от пуза. Но вот все время изображать из себя дорогого гостя было новоявленному боярину не по нутру. И он уже начал скучать по лесным просторам, где было, может, и не так вольготно спать, но зато не приходилось постоянно произносить застольные речи и отвечать на назойливые вопросы. Впервые в этой новой жизни Кондрат стал тяготиться своим богатством. А также осознал, что ему гораздо больше по нраву быть воеводой, чем купцом. Но не отказываться же от того богатства, с которым он тут «родился», в самом деле? От него ведь и польза есть. И Кондрат скрепя сердце пил и вел разговоры, привыкая к боярской жизни, которая, как ему казалось все больше с каждым днем, состояла не столько из военных походов, сколько из бесконечных застолий и пьянства. А чем еще боярину заниматься? Особенно в мирное время.

В итоге Кондратий лег почти под утро и не выспался. Но время отправления не перенес. Выехали, как и задумал. Сразу после рассвета, поев, как полагается, на дорожку. Недолгое время он кемарил прямо в седле, то и дело засыпая на ходу, но крепился. Однако едва только солнце взошло достаточно высоко и начало пригревать, боярина разморило так, что он слез с коня и пристроился на одной из повозок с товарами. Прикрыл голову накидкой и проспал большую часть дня, не обращая внимания на ухабы и тряску в дороге. Солнце подсушило землю, и обоз пошел быстрее. Приказчики сами знали, куда путь держать, и потому не беспокоили своего боярина, уставшего от ночных переговоров. А потому Кондратий спал, пока обоз удалялся от Оки, въезжая в обжитые районы Черниговского княжества. Он крепко спал, похрапывая, когда его обоз проехал сквозь оказавшийся на пути городок Спашь не останавливаясь, благо время было раннее. Ни шум, ни крики на улицах уже вовсю торговавшего города его не разбудили. Спал он и после того, как повозки с товаром из Рязани, миновав развилку, стороной объезжали оставшийся на севере город Корачев, а потом и город Кром на юге. Дорога в Чернигов вела их прямо вперед. Лишь когда дело пошло уже к вечеру, а солнце стало опускаться все ниже с небосвода, Кондрат проснулся и, свесив ноги с повозки, долго озирался по сторонам. А там, слева и справа, вперемешку с лесом уже стали появляться поля, изредка распаханные и засеянные, да одинокие деревеньки в три дома. В полях еще работали крестьяне, а на лугах косари спешили до заката и нового дождя убрать сено. Благо на дворе стояла ранняя осень, и травы еще были высокие.

– Проснулся, Евпатий Львович, – заметил очнувшегося хозяина Макар, который ехал на коне рядом с повозкой боярина.

– Долго я спал? – уточнил Кондрат, протирая глаза.

– Да почитай весь день и проспал, – обрадовал его Макар.

– А где это мы уже? – спросил боярин, заметив, что густой лес за день почти сменился на поля. – Далеко уехали?

– Скоро уже Болдыж будет, – обрадовал его приказчик, – почти полпути одолели. Только не сегодня. Боюсь, сегодня никак не успеем, Евпатий Львович. Ночевать придется в поле или дубраве. Мы как раз уже место для ночлега присматриваем, пока светло.

– Ну и слава богу, – неожиданно обрадовался боярин.

Приказчик с удивлением посмотрел на него, не понимая, отчего боярин, привыкший к роскоши и удобствам, так радуется ночевке в чистом поле, что на всякий случай добавил:

– Здесь уже места обжитые пошли, разбойников не встретим.

Но Кондрат не боялся разбойников. Гораздо больше он радовался тому, что сегодня ночью ему не придется опять бражничать с местными боярами да купцами. И коротать время до утра в разговорах о том, кто и где купил дорогой товар по красной цене.

«Хорошо, что Болдыж будет только завтра, – подумал он, с наслаждением вдыхая полной грудью аромат прогретых солнцем полей и провожая взглядом опускавшийся за далекий горизонт большой алый диск, – встречи с тамошним наместником, конечно, не избежать. Как-никак, ожерелье его женушке везем. Но зато хоть сегодня денек отдохну».

Остановились в дубраве, расставили повозки, развели костры. Отужинали чем бог послал из запасов. Места и правда кругом уже были обжитые, много людей на дорогах встречалось. Но приказчики нашли-таки местечко, чтобы караван из возов не слишком бросался прохожим в глаза. В ложбинке, у ручья. Перекусив вяленым мясом, чуть разогретым на костре, боярин, к своему удивлению, быстро заснул в своем походном шатре и храпел от души до самого утра. Зато на рассвете проснулся бодрым и крепким, как малосольный огурчик. Разбудил всех и заставил выехать раньше намеченного срока.

Дорога, выйдя из дубравы, опять долго петляла меж полей, а потом стала взбираться на холм. И этих холмов впереди становилось все больше. Телеги натужно скрипели, поднимаясь на очередную возвышенность, а когда достигли вершины, боярин, ехавший впереди всех, махнул рукой.

– Стой!

Обоз остановился на холме, вершина которого была абсолютно лысой, тогда как все подножие тонуло в густом сосновом лесу.

– Это, что ли, твой Болдыж? – ткнул пальцем Кондратий, указывая ехавшему рядом Захару куда-то вперед.

Приказчик посмотрел в указанном направлении. С вершины, на которой остановился обоз рязанского боярина, открывался живописный вид на долину реки, сплошь усеянную холмами. Это было целое море холмов разных размеров. Но все они были гораздо ниже. Однако далеко впереди, почти у кромки горизонта, где блестела на полуденном солнце, извиваясь, синяя лента реки, возвышался еще один высокий холм. Или целая гора. С такой плоской вершиной, что казалось, будто кто-то срезал ее мечом. На этой горе и стоял город Болдыж, обнесенный высокой бревенчатой стеной с башнями. За стеной плотными рядами виднелись маковки церкви, крыши теремов, домов и амбаров, над которыми поднимались хорошо различимые даже отсюда дымы. По всему было видно, что на небольшой территории сгрудилось довольно много построек всевозможного назначения. От боярских теремов до ремесленных цехов.

Болдыж возвышался на вершине, венчая ее зубчатой стеной и своими крышами, словно корона на голове спящего великана. А между ним и холмом, с которого взирал Евпатий Коловрат, расстилалось целое море зелени. Оно переливалось и трепетало под порывами ветерка. Дорога, спускаясь с холма, быстро исчезала среди стволов высоких сосен и затем выныривала лишь у самого Болдыжа, где холмы были пониже, и угадывалась полоска свободной земли.

– Да, – кивнул приказчик, – это он самый. К полудню на месте будем с подарками. Княжеский посадник, наверное, заждался нас уже.

– Ну, что же, – пробормотал себе под нос боярин, завороженный красотой местной природы, – и правда, уже недалеко. Осталось переплыть это зеленое море.

Кондрат дернул за поводья, пустив коня шагом. Вслед за ним медленно двинулся обоз. Вскоре боярин оказался в сосновом бору. Кондрат ехал не спеша, с наслаждением глядя по сторонам и прислушиваясь к беспечному пению птиц. Вокруг журчали ручейки, спокойно шелестела листва. Временами ему казалось, что он очутился в каком-то райском уголке. Сосны здесь и впрямь были особенные, высокие и крепкие. «Из таких только корабли строить», – подумал вдруг Кондрат, которому сразу же пришло на ум знакомое по прошлой жизни словечко «корабельные». Здесь, в этой жизни, он еще ни разу не видел, как строятся деревянные корабли. Только наблюдал, как они ходят караванами вверх и вниз по Оке. Река на горизонте не могла быть Окой, слишком уж они удалились на запад от ее истоков. В том месте, где сейчас находились путники, уже не так далеко было до других рек, – припомнил Кондрат рассказы приказчиков. Эти реки носили более известные на всю Русь имена – Десны и Днепра. И города там стояли не из последних. Один Чернигов чего стоит.

Но прежде всего им надлежало посетить именно Болдыж, поскольку здешний посадник местного князя по имени Святозар, прослышав о рязанских мастерах золотых дел, уже давно заказал им ожерелье для своей жены. Заплатил вперед, и немало. Видно, любил сильно, раз не поскупился на такие расходы. Честно говоря, выбор его немного удивил Кондрата, – в Чернигове свои мастера имелись, – но и порадовал. Знать, его мастера были лучше, чем черниговские.

Жену Святозара, как припомнил боярин, звали Жданой, и была она по слухам первой здесь красавицей. Все это, конечно, боярин сведал через своих приказчиков, собиравших последние слухи, ибо для дела они подчас имели большое значение.

Проехав с десяток поворотов, Кондрат вдруг стал замечать, что сосновый бор начал расступаться, постепенно уступая место невысоким деревцам и кустам, а земля здесь была заметно мягче. Вскоре первая телега преодолела пересекавший дорогу ветвистый ручей, а спустя недолгое время и второй. Затем ручьям счет вообще потерялся, холмы пошли вниз, а лес вокруг превратился почти что в болото, примыкавшее с обеих сторон к дороге. Болото было довольно топким на вид. Проехать по нему ни пешему, ни конному, ни тем более груженым телегам не представлялось вообще никакой возможности. К счастью, жители Болдыжа желали, чтобы добрые люди к ним всегда могли проехать, и укрепили дорогу камнями. А потому даже когда кони ступали по воде, то и дело заливавшей извилистую дорогу, их копыта стучали по камням, а не увязали в илистом песке. Даже телеги, изредка проседая на ухабах и вымоинах, все же двигались вперед без задержек.

Ехавший впереди с приказчиками Кондратий посматривал по сторонам и вскоре разглядел первый мост, перекинутый уже через речку, вытекавшую из болота. Видимо, то был один из притоков реки, которую они видели с холма. За мостом показались деревенские дома. Здесь располагалось небольшое село из дюжины домов. А у мостка странной конструкции, который, к удивлению боярина, оказался подъемным, Кондрат заметил пятерых пеших ратников. По всей видимости, это был первый кордон местной дружины, охранявший переправу. Судя по тому, что все остальное пространство справа и слева занимали непроходимые болота, это была единственная дорога с северной стороны на Болдыж, а потому она имела стратегическое значение. Сейчас никакой опасности не имелось, и мост был опущен. «Но убери мосток и в город не пройти, – смекнул боярин, медленно приближаясь к ратникам, взиравшим на него с интересом, – хитро придумано. Молодец Святозар. Еще и воевода толковый».

– Кто такие? – перегородив дорогу, начальник ратников в кольчуге-безрукавке грубовато поприветствовал боярина и его спутников, ехавших впереди целого обоза. – Откуда и куда путь держите?

– Мы люди торговые, рязанского боярина Евпатия Коловрата, – ответил за боярина Захар, послушно останавливая коня и указывая взглядом на самого боярина, молча следившего за переговорами, – едем по торговым делам через ваш город. Ждет нас посадник Святозар, подарки ему везем. На месте ли он?

– Торговым людям всегда рады, – не стал дальше задерживать путников старший из воинов, освобождая дорогу, – а посадник на месте, в своем тереме, что посреди Болдыжа найдете, если не бывали ранее.

– Бывали, – уверил его Захар, трогая коня.

Проследовав через полупустую деревеньку, обоз вскоре повстречал еще одну, покрупнее. Эта деревня стояла на небольшом возвышении – пологий холм еле виднелся из болота, словно спина усталого кита. Здесь было выстроено уже несколько дюжин дворов, пяток амбаров и кузница, из которой раздавался звонкий удар молота. Местный кузнец спозаранку предавался своему ремеслу. Все мужики также находились при деле. По единственной улице сновали немногочисленные бабы да ребятишки. Завидев обоз с разодетым в богатые одежды боярином и приказчиками, они почти все поневоле остановились, позабыв о своих делах, и уставились на проезжавших. Для них это было как представление скоморохов.

– Ишь, как смотрят, – ухмыльнулся Макар, заметив ребятишек, которые разинув рты глазели из канавы на телеги с товарами и целое воинство сверкавших доспехами ратников, невесть откуда появившееся в деревне.

– Прикрой рот, ворона влетит, – посоветовал Захар бабе с деревянным корытом, полным белья. Баба направлялась к ручью да остановилась от удивления на полдороги, завидев рязанцев. Услыхав слова Захара, она махнула рукой от обиды и скрылась меж деревянных срубов.

Проехав вторую деревню, обоз Коловрата еще какое-то время петлял по болотам, но затем болото постепенно просохло, и опять начались густые леса, которые также быстро закончились. За очередным поворотом рязанцы увидели сразу несколько деревень, разбросанных в широком поле, что внезапно открылось перед ними. Это поле бесконечной полосой, то распаханной, то застроенной, тянулось между лесом и возвышавшимся, казалось, до самого неба холмом, на котором царил Болдыж. Справа оно упиралось в леса, а слева тянулось до самой реки, у которой виднелась небольшая пристань с ладьями. Впереди, примерно в двух полетах стрелы, вдоль всего подножия холма это поле перегораживал высокий частокол и глубокий ров с одними-единственными воротами, к которым и вела путников извилистая дорога. Мост был опущен. А вся территория за воротами густо застроена домами и амбарами. Это был Окольный город – хорошо укрепленное предместье Болдыжа. Который, похоже, давно уже не вмещал всех жителей, желавших осесть в нем, разрастаясь вширь.

– Ну, вот и прибыли, Евпатий Львович, – удовлетворенно проговорил Захар, посмотрев на светило, висевшее прямо над головами, – аккурат полдень. Как и загадывал. Думаю, надо не откладывая Святозара посетить. До ночи далеко еще.

– Конечно, надо, – согласился Кондрат, направляя коня к воротам, у которых маячили охранники, – тянуть нечего. Вручим, что надо, и завтра поутру дальше поедем.

– Как скажешь, боярин, – радостно кивнул приказчик, сам желавший побыстрее оказаться в Чернигове со всеми товарами, где за них можно было запросить хорошую цену, – ожерелье отдадим и в путь.

Определив своих людей на постой и оставив драгоценные товары под охраной Ратиши, боярин с приказчиками поспешили в терем к Святозару. К счастью, Болдыж был совсем невелик размерами, и скоро они были у ворот посадника.

Верный слуга черниговского князя, представлявший в этих местах его власть, посадник Святозар обитал в тереме едва ли чуть больше того, в котором жил сам Евпатий. Построить здесь нечто большее было просто невозможно, дома в городке и так стояли буквально впритык друг к дружке. Улицы были узкие, на коне с трудом проедешь. Почти все здесь ходили пешком. Потому трое всадников с пятью охранниками – иначе никак – едва протиснулись сквозь толпу ремесленного люда и местных купцов, чуть не подавив всех своими конями. Кое-кто из недовольных даже побранился им вслед. Но Евпатий решил не реагировать. Сделал вид, что не услышал. Не устраивать же драку прямо на глазах у посадника. Брань на вороту не виснет. Лишь коня пришпорил и остановился только перед резными воротами, почему-то наглухо закрытыми в этот час.

Терем был невелик, зато разукрашен на славу. Вот уж где посадник проявил себя – резные ворота с раззолоченными столбами, раскрашенное крыльцо, огромный балкон с резьбой на ограде, узорчатые наличники на окнах. В общем, этот человек не жалел денег на свое жилище, было видно по всему. «Представляю, что бы он отгрохал, если бы места у него было побольше», – ухмыльнулся Кондрат, рассматривая расписанный сверху донизу терем, пока один из ратников по приказу Захара, лично державшего в руках ларец с ожерельем, сотрясал мощными ударами ворота княжеского посадника.

– Чего шумишь? – в открывшуюся сбоку калитку высунулась заспанная физиономия широкоплечего бородатого воина в кожаном доспехе с круглой золотистой пластиной на груди, – по голове себе лучше постучи! Посадник отдыхает.

Грозный охранник шагнул на улицу. В руке он держал увесистого вида палицу, поигрывая ей для острастки. Позади него застыли еще трое таких же богатырей с мечами.

– Скажи посаднику, что рязанский боярин Евпатий Коловрат прибыл, – ничуть не испугавшись, потребовал Захар от главного охранника, стерегущего покой своего хозяина, – да немедля. Он нас давно ждет. Глядишь, на радостях еще угостит тебя чаркой медовухи.

При первых словах приказчика охранник сжал кулаки, но, дослушав до конца, заметно расслабился. И теперь уже с интересом осмотрел прибывших гостей в дорогих одеждах. Убедившись, что перед ним действительно птица высокого полета, которая может так себя вести, согласился нарушить покой своего хозяина.

– Из Рязани, говоришь? Боярин Евпатий? – переспросил он, обойдя взглядом всех прибывших и чуть долее остальных рассматривая Кондрата. – Ладно, сейчас доложу. Но уж если не примет, не взыщи. Под утро только из Чернигова прискакал, устал с дороги. Велел никого не пущать.

– Не бойся, – успокоил его Захар, – мы с хорошими вестями. Ради такого и разбудить не грех.

– Ну коли так, – поворчал еще немного для порядка богатырь с палицей, – обожди. Пойду, сам скажу. А то как осерчает, не сносить тому головы. А меня еще пощадит.

– Я гляжу, грозен местный посадник, – проговорил вполголоса Кондрат, обращаясь к Захару, когда начальник охраны исчез за воротами.

– Это да, – подтвердил тот, погрустнев, – говорят, не так давно своего приказчика Тимофея, светлая ему память, за недочеты из-за пьянства выгнал ночью на мороз и велел не пускать, пока не протрезвеет. А тот взял и помер, утра не дождавшись. Околел от холода прямо перед этими воротами.

– Бывает, – пожал плечами Кондрат и добавил, ухмыльнувшись: – Ну, вы то у меня молодцы, – лишнего не пьете и дело знаете.

Захар быстро кивнул, но едва заметно вздрогнул, отводя взгляд. В этот момент раздался скрип, и мощные ворота в терем посадника отворились настежь.

– Святозар ждет вас, – подтвердил главный охранник и, махнув рукой в направлении расписного крыльца, на котором маячила чья-то фигура в раззолоченном кафтане, добавил: – А Прохор, наш новый приказчик, вас проводит в палаты.

Услышав про очередного приказчика, Захар поневоле опять запереживал, но быстро взял себя в руки, отогнав черные мысли. «У каждого своя судьба», – успокоил он себя мысленно, останавливая коня у крыльца и помогая слезть боярину.

Посадник черниговского князя Святозар был мужчина дородный. Зеленый с золотом кафтан едва сходился на его животе, подпоясанном широким поясом с блестящими пряжками. Да и силы ему было не занимать. Он так крепко обнял боярина Евпатия, прижав к себе, что у того аж кости затрещали, хотя Коловрат и сам был не хлипким. Еще не отошедшее от прерванного сна лицо Святозара было красным, а под глазами надулись мешки. По всему было видно, что охранник не приукрасил события, – посадник черниговского князя и в самом деле успел поспать всего несколько часов с дороги к тому времени, как рязанский обоз достиг Болдыжа.

– Прости, Святозар, что не дали тебе отдохнуть, – повинился Евпатий, с небольшим поклоном приложив руку к груди, – понимаем. Сами уж восьмой день как из Рязани в путь отправились. Но уж больно у нас дело к тебе важное. Мои приказчики рассказывали, что ждешь ты от нас гостинец не дождешься. А потому, едва людей на постой определили, сразу к тебе, не сменив одежды.

– Это верно, – кивнул Святозар, который, по рассказам приказчиков, имел дело только с ними, ни разу не встречавшись до сего дня с Коловратом, – не выспался. Да и ладно. На том свете отоспимся. А сейчас дела. Давно жду гостинец, твоя правда, боярин. Хочу жену свою любимую порадовать. Скоро именины у нее. А потому в секрете сие дело от нее держу.

Он обернулся к стоявшему справа от боярина приказчику и уточнил:

– Ну-как, Захар, привезли Ждане моей ожерелье, что я заказывал?

– Привезли, – кивнул Захар, и, поймав одобрительный взгляд своего боярина, шагнул вперед с резным ларцом в руках.

Приказчик наклонился, поставил ларец на низкий стол из диковинного темного дерева, украшенный мелкой резьбой и позолотой. Стол, который мог посоперничать красотой с самим ларцом, стоял у стены в большой и светлой горнице, выходившей на широкий балкон. А с того балкона, что тянулся вдоль всего терема, открывался вид на двор, церковь и большую часть Болдыжа с его пристанью, где стояли сейчас купеческие ладьи. Можно было рассмотреть даже Окольный город, поля и окружающие холм леса. Отсюда княжескому посаднику было хорошо видно почти все, что творилось в его землях. Но сейчас Святозар смотрел совсем не туда.

Захар плавным движением открыл ларец и сделал пару шагов назад, как бы приглашая княжеского посадника насладиться зрелищем. А тот не преминул это сделать.

Святозар приблизился к ларцу и взглянул на ожерелье. Его взору предстала полукруглая золотая пластина, покрытая искусным узором, с ажурными замочками по краям. По всей ее длине красовались пять крупных изумрудов, в обрамлении доброй сотни мелких. Снизу на коротких цепочках были приделаны еще три подвески в виде цветов с лепестками. Цветы тоже были сделаны из золота и усеяны разноцветными камнями. По одному большому изумруду в центре цветка и еще множество мелких, рассыпанных по лепесткам. Ожерелье переливалось всеми цветами радуги.

На лице посадника тоже заиграла светлая улыбка, – по всему было видно, что Святозар доволен работой. Он даже пальцы протянул вперед, то сжимая, то разжимая, так ему хотелось схватить и потрогать ожерелье.

– Ай, молодцы, – только и смог пробормотать он, захлопывая ларец, – порадовали старика. Немедля побегу и обрадую Ждану свою. Ты прости, боярин – не утерпеть мне. Столь долго ждал, что мочи не хватит.

Он схватил ларец и уже выбежал из горницы, но вдруг остановился в дверях, словно что-то забыл. Обернулся на ходу и бросил:

– Ты вечером еще разок приходи, Евпатий Львович, попируем. Там и поговорим обо всем. А сейчас…

И скрылся в глубинах своего терема. Кондрат, озадаченный таким поворотом дела, еще немного постоял и переглянулся с приказчиками. Но делать было нечего, хозяин больше о них и не вспоминал – так сильно на него подействовала работа Деяна. А потому Кондрат со товарищи вышел на улицу вслед за приказчиком Святозара, сел на коней и отправился к своим людям на постоялый двор. Там он переоделся в чистую одежду, перекусил немного, чем бог послал, и даже покемарил, отдохнув с дороги. А через положенное время появился в тереме у посадника, но уже один, без приказчиков.

В этот раз его приняли с распростертыми объятиями и сразу проводили за стол. Лишь взглянув на который, Кондрат понял, что сегодня он так просто не отделается, и два дня воздержания были не зря.

За длинным дубовым столом, уставленным всевозможными яствами от рубленой ветчины до гуся в яблоках, их было всего трое. Во главе восседал сам хозяин Святозар, рядом с ним жена Ждана и чуть поодаль приглашенный боярин. По случаю прибытия дорогого гостя из далекой Рязани жена посадника была сейчас в шикарном наряде – длинное белое платье, вышитое едва заметными цветами из тонких линий на рукавах и боках, в середине разрезала вертикальная вставка из красной материи, что начиналась от шеи и шла до самого подола. Вставка эта вся была расшита жемчугами. Как и кокошник на голове, с которого свисали такие толстые нити жемчуга, обрамляя миловидное личико Жданы, что за ними почти было не видно волос, собранных сзади в косу. Во лбу жены посадника горело несколько крупных изумрудов, блеск которых, как и блеск свисавшего жемчуга, лишь дополнял блеск ожерелья, красовавшегося на груди молодой женщины.

– Ох порадовал ты меня, – приговаривал Святозар, поглядывая на светившуюся от счастья жену, пока слуги разливали вино по кубкам, уже несколько раз осушенным гостями, – сотворили твои мастера красоту. Ждана моя довольна.

Сама жена посадника провела рукой по изумрудам ожерелья и только вздохнула, одарив рязанского боярина благосклонным взглядом, так ей было хорошо. А Кондрат подумал о том, как мало женщинам нужно для счастья: подарил ей ожерелье с алмазами да изумрудами, и она уж на седьмом небе.

– Ну, так они же могут и еще лучше сотворить, если захочешь, – заявил Кондратий, уже слегка захмелев.

– Ослепил бы я твоих мастеров, – как бы походя заметил на это посадник, – чтобы такой красоты больше не сотворили. Ну, да ладно, пусть живут.

И на радостях опрокинул кубок в себя, выпив за здоровье золотых дел мастеров, что жили себе в далекой Рязани. А Кондратий от такой похвалы даже поперхнулся, но спорить не стал, ибо здесь, похоже, все так шутили. А может, и не шутили. Выпив еще по чарке и отведав жареного гуся, Кондратий, поглядывая на миловидную Ждану, сверкавшую ожерельем, обсудил с посадником кое-какие вопросы насчет торговли, узнал последние новости из Чернигова, где со дня на день уже начиналась знаменитая ярмарка, и заторопился к выходу, попытавшись сослаться на дела. Но не тут-то было. Проводив Ждану в опочивальню, Святозар вернулся назад и так разошелся, что пришлось стучать с ним кубками почти до рассвета, пока он, окончательно захмелев, не рухнул под стол. Правда, до этого заказал Кондрату еще одно ожерелье для своей матушки, чтобы сделали к весне, а боярин заплетавшимся языком обещал прислать к нему с утра приказчиков.

Лишь тогда он смог на законных основаниях вернуться к своим людям и немного поспать, отдав наказ Захару и Макару отложить ненадолго выезд. А поутру посетить Святозара, обсудив с ним новый заказ. Приказчики переглянулись, уложили хмельного хозяина, и подчинились.