Глава 6
Платон открыл глаза и увидел склонившегося над ним волхва. Тот зачем-то ткнул его пальцем в лоб, посмотрел зрачки и молча вышел. Смирнов оделся и последовал за лекарем.
Возле шатра негромко, но увлечённо беседовали Подана и Ришан. Молодой человек время от времени улыбался, кивал головой. Разобрать можно было лишь «якши, апа», да пару раз мелькнуло имя Игната Феоктистова. Говорили не по-русски.
– Как ты себя чувствуешь?
Беляна, кажется, больше не намерена была скрывать связь со Смирновым. Вот и сейчас она подошла, при всех положила ему руки на плечи и нежно заглянула в глаза.
– Отлично. Ничего не болит.
– Домой пойдём?
– Нет, Беляночка, – послышалось сзади. – Не пойдёт твой любый домой. У него ещё дела есть.
– Что за дела, Молчан? – недовольно спросил Платон.
– Ришан Игната на кураж вызвал. Проследить бы надобно.
– Зачем? Ты же сам говорил, что кураж только между двоими.
– Сейчас надо, – отрезал учитель. – До ночи погуляйте, помилуйтесь, а как стемнеет, возвращайся, друже.
Когда Платон нашёл Молчана, стояла кромешная темень. Луна была молодая и неопытная, потому светила слабо.
– Идём, – коротко приказал тот и протянул Киркелин в ножнах.
Двинулись почему-то не к ближайшим холмам, которые казались Платону наиболее удобным местом для драки – и не видно, и ползти, если побьют, недалеко. Вместо этого учитель вёл его явно в сторону шатра Феоктистова.
Проверить, наверное, хочет, пока нет пацана, почему это тот так легко огромным мечом машет, решил Платон.
Как-то незаметно к ним присоединился Пётр. Одет он был явно на брань – в кольчуге, с палицей, только без щита. Стало ясно, что дело одной проверкой не ограничится.
На подходе к шатру к ним присоединилась Подана. Женщина вышла из-за невысокого, Платону по колено, куста. Причём, не поднялась, не вылезла из него. Просто вышла. До того её не было видно, мгновение, и Подана уже тут. Она кивнула Молчану, и группа двинулась дальше.
Вход закрывали двое охранников. Молчан и Пётр синкронно махнули, один мечом, другой палицей, и вход был свободен. Створник решительно шагнул внутрь, Платон двинулся за ним.
Посереди шатра стоял высокий мускулистый воин. Его седые волосы выбивались из-под шлема и лежали на покрытых кольчугой плечах, спутываясь под висками с бородой. В руках он держал тот самый двуручник, которым дрался Игнат.
Вокруг воина расходилось знакомое Платону синее марево.
– Зар-раза франкская! – рыкнул Створник и бегом рванул к колдуну.
Следом зашагал Молчан, на ходу вытаскивая меч. Враг молчал. Пётр без остановки махнул палицей, целясь в голову, но колдун легко отвёл удар. На противоходе он даже умудрился шарахнуть по мечу Молчана так, что тот затряс отбитой рукой.
По шатру стоял звон. Колдун держался на равных с обоими воинами. Он даже успел зацепить длинным клинком Петра по ноге так, что теперь Створник старался меньше двигаться. Платон встал третьим, понимая, что сил обоих мечников может не хватить. Нанёс удар, пытаясь снова выбить двуручник из рук колдуна, но тот полыхнул синим, пахнуло теплом, и Киркелин отлетел, как от резины.
Молчан упал. Левой руки у него не было по самый локоть. Пётр вспотел, старался бить экономнее, но колдун явно побеждал. Он даже не запыхался.
Платон бросил быстрый взгляд в самый тёмный угол шатра и заметил там подозрительное шевеление.
– Держись, – бросил он Створнику и рванул в сторону.
Так и есть. В углу лежало огромное, пара метров в диаметре, чёрное колесо. Возле него крутился старик в высокой шапке.
Платон на ходу полоснул Киркелином, снимая жрецу голову и пихнул его ногой, чтобы тот, падая, не залил алтарь кровью. Затем с хода запрыгнул на камень и, ухватив двумя руками, поднял меч вертикально, лезвием вниз.
Ноги тут же сковало холодом, будто он наступил в ванну с жидким азотом или высунул ступни в открытый космос. Ни шевельнуть, ни даже просто оторвать ступни от того места, где стоит, стало невозможно. Мороз пополз выше, вытягивая силы и не давая шевельнуться. Холодно стало уже в паху. Сердце стучало медленнее, желания пропали. Захотелось лечь прямо тут и уснуть.
– Платон! – раздалось сзади.
Молодой человек заставил себя оглянуться. Пётр зажимал левой рукой рану в правом боку, Молчан извивался на полу, пытаясь подползти к колдуну с мечом в единственной руке.
Платон собрался с духом и с размаха опустил Киркелин, втыкая его в камень почти до рукояти. Колдун за спиной взвыл.
В этот момент Пётр нанёс палицей чудовищной силы апперкот в подбородок противника. Голова того оторвалась и, кувыркаясь, взлетела под самый купол, разбрасывая капли чёрной крови и куски раскрошенной челюсти.
Желание спать пропало. Силы тоже и Смирнов рухнул прямо на алтарь.
Впрочем, алтарём это уже не являлось. Пропала космическая чернота, камень начал сереть по краям, да и вокруг клинка образовалось светлое пятно.
Ноги нещадно кололо, будто отсидел. Причём, по ощущениям, сидел не меньше недели. Кое-как, опираясь руками, Платон пополз к краю. Ноги отказывались работать. Надо было как-то спускаться. Он схватился за меховую накидку, висевшую рядом на вешалке и тут же с грохотом свалился на утоптанный земляной пол.
Ничего себе, аккуратно слез, подумал Платон.
Накидка упала вместе с вешалкой, открыв спрятанную за ней клетку, в которой лежали связанные по рукам и ногам голые люди. Три мужчины и две женщины. Рты у них были заткнуты.
Смирнов оглянулся. В шатре уже было не протолкнуться от конажьих дружинников. Сейчас они стояли и смотрели на клетку, разинув рты. Ни Молчана, ни Петра внутри уже не было.
Снаружи стоял гомон, вовсю горели факелы, было полно народа. Все суетились, у шатра собралось много оружных. Прямо впереди стоял Владигор, а рядом с ним Подана. Она что-то рассказывала коназу, а тот увлечённо слушал. В шаге от них бок о бок тёрлись оба поединщика, Ришан с Игнатом. Левого глаза Половца не было видно вовсе, его скрывал раздувшийся лиловый синяк. У Феоктистова были разбиты губы, а на лбу краснела основательная овальная шишка. Несмотря на недавнюю драку, оба жались друг к дружке, с опаской поглядывая на коназа.
– Где Молчан? – в возбуждении спросил Платон, вовсе игнорируя присутствие Владигора.
– Иди уже домой. Всё с ним хорошо. У волхвов он, – ответил коназ, ничуть не обидевшись.
Неизвестно откуда появилась Беляна. Она схватила Смирнова за локоть и поволокла домой почти силой. Сразу же Платон почувствовал ужасную усталость. Отошло волнение, державшее организм в напряжении весь вечер, жутко захотелось спать. А ещё есть. И помыться. Но лучше всё-таки упасть хоть прямо здесь, и уснуть.
– Может, в шатёр, – устало спросил он любимую.
– Нет, Платоша. Домой. Сейчас Глаша поможет, доведём тебя. Ты обопрись на моё плечо. Мой герой…
Утром Платон так и не смог вспомнить, как они добрались домой. Проснулся он в постели, чистый и переодетый в свежее бельё. Только открыл глаза, как распахнулась дверь и в комнату ворвался Молчан, размахивая обеими абсолютно целыми руками.
– А, проснулся? Молодец. Собирайся. Один бой остался. Ты сегодня противу Петра стоишь.
Внизу все были в сборе. Подана как всегда невозмутимо прихлёбывала чай, Глаша суетилась. Беляна смотрела влюблёнными и весёлыми глазами. Платон тяжело опустился на лавку и убитым голосом сказал:
– Подана, я оберег потерял. Не выстою сегодня без него.
Женщина почему-то широко улыбнулась и скомандовала.
– Глаша, а ну-ка сбегай к окрестному дубу, что поближе, да подбери-ка там самый крупный жёлудь.
– Ну вот зачем ты так? – обиделся Платон.
– А ты думал, где я его в прошлый раз взяла? – со смехом ответила спутница. – Сама и сделала. Ты в себя не верил, а в оберег от Макоши поверил сразу. Потому и сам внимательнее стал, увереннее.
– Так это что? – не понял Смирнов. – Он не настоящий был?
– Ты в себя поверил после того, как тебе жёлудь на шею повесили?
– Конечно!
– Вот это и надобно. Для того и делали.
– Так это не Макошь?
– Ты не понял, что ли? – включился из-за спины Молчан. – Ты поверил, что теперь можешь, потому и смог. Ты и сейчас знаешь, что можешь, раз раньше получалось. Тебе уже не нужен оберег.
Платон молча взял чашку и стал пить чай. Ему было немного обидно, что близкие люди его обманули. И вместе с тем радостно, что он сам, безо всяких оберегов, добился финала в таком важном для него деле. Смог. Он, а не жёлудь. От этой мысли губы его растягивались в улыбке. Но потом он вспомнил, что противостоит сегодня не абы-кто, а сам Пётр Створник, и становилось немного боязно.
Титановый щит, это вам не обвязанная травой деревяшка. А уж с какой силой и скоростью махал он своей палицей…
Может, панцирь надеть, подумал Платон по дороге на ристалище. Нет, только хуже будет. Если что, не смогу даже увернуться. Тут только скорость помочь сможет.
На площадку он вышел первым. Вынул меч из ножен и опустил кончик на дубовый шестигранник. Ноги тряслись, в руках силы не было.
Раздвигая толпу, как ледокол, напротив него вышел Пётр Створник. Как всегда, в облегающей широченные плечи кольчуге, на левой руке щит, размером с Платона, в правой матово поблёскивающая палица. Он встал почти на середине площадки, и вдруг поставил перед собой щит, снял металлический, Смирнов подозревал, что тоже титановый, шлем. Потом, наклонившись, аккуратно положил у ног палицу. Переступил через неё, сделав ещё шаг в сторону противника, с кряхтением сел по-японски на колени и склонил голову.
Над ристалищем стояла оглушительная тишина. Платон слышал даже свой учащённый пульс. Несколько секунд никто не двигался, затем внезапно, как пушечный выстрел, раздался гром аплодисментов. Толпа будто взорвалась. К нему подбегали, что-то кричали, хлопали по плечам и жали руки, а он молча смотрел на своего несостоявшегося противника. Внезапно Пётр поднял голову и с улыбкой подмигнул.
Платон подошёл, протянул руку. Створник с удовольствием её пожал.
– Но почему?
– Нешто не понял? – прогудел тот. – Ты мне в ночь жизнь спас. Должок на мне. Да и не хочу я девицу без суженого оставлять, доброго воя без жены.
Пётр не спеша собрал оружие, и, держа шлем за шнурок, как ведро, пошёл в сторону своего шатра.
Платон долго стоял, раздумывая над поступком чужого в общем-то ему человека. По всему выходило, что настоящий витязь, это не только тот, кто всегда побеждает, а ещё и тот, кто ради справедливости, ради победы добра, может отказаться от своего триумфа.
А ещё он думал о том, какой всё-таки характер у этого настоящего богатыря. И хорошо бы самому стать таким.
– Платоша, милый, тебе к батюшке идти.
Перед ним, утирая слёзы и улыбаясь, стояла любимая.
– А? – оторвался от мыслей Смирнов.
Он оглядел невесту. Беляна оделась по-праздничному, на руки нацепила браслеты, или как их здесь называли, наручи. В ушах болтались замысловато свитые золотые серёжки, волосы были забраны в красивую причёску, открывающую уши.
– Сейчас иду. Какая ты красивая сегодня.
– Неужто только сегодня? – хитро улыбаясь, спросила девушка.
– Нет, не только. Ты…
– А как?
Ну вот, началось, радостно подумал Платон. Добро пожаловать в семейную жизнь.
Беляна, к счастью, отвлеклась от своих заигрываний. Она осмотрела молодого человека и безоговорочно приказала:
– Иди хоть сверху что приличное вздень. К коназу идёшь, не на базар.
– Да, сейчас, – наконец-то двинулся в сторону шатра Платон.
– Не мешкай. Мы тебя наверху ждём.
Она махнула рукой в сторону. Платон посмотрел в указанном направлении и увидел Владигора. Коназ стоял на отдельной площадке и смотрел прямо на него. В усах правителя пряталась довольная улыбка.
