К ристалищу вышли вдвоём – Платон и Молчан. Беляна побежала обратно, а Подана обещала подойти позже. Глаша, похоже, была уже на месте.

Ещё на спуске с холма друзья оказались со всех сторон окружены толпой народа. Создавалось впечатление, что весь город именно сейчас собрался посмотреть на бой. По пути Молчан рассказывал правила подобных поединков. Ему было удивительно, что Платон ранее никогда не бывал на ристалищах. Известно ведь, в каждом медвежьем углу стараются выявить лучшего поединщика, чтобы отправить его дальше, выяснять, кто самый сильный в округе, околотке, в краю…

– У нас не так. Мы мечи не используем. Больше на кулаках, или борьба, – пояснил Платон, проведя аналогию со спортивными соревнованиями.

– Как у хазар с полянами что ли? Те тоже больше по куражу мастера, а на мечный бой выходить не любят.

– А здесь как?

– Здесь, друже, всё рядком идёт, – неспешно, но громко пояснял Молчан.

Иногда приходилось кричать, потому что идущие рядом тоже тишины не соблюдали.

– Всех соревнителей делят на пары. Тут уже как попадёт, с тем и будешь драться. Как все пройдут, победители делятся между собой и снова в бой. И так, пока одна пара не останется. Ну, а там уже самый лучший побеждает, ему и слава, и рука белянина.

– А за второе место что дают?

– Какое ещё место? У нас такого нет. Либо ты победитель, либо проиграл. Нет, те, кто много схваток выдержал, тоже уважение имеют. Но награда здесь только одна.

Пока разговаривали, многие подходили к Платону, жали руку, кто-то кланялся, а некоторые хлопали по плечу и желали победы.

– Гляжу, люб ты многим, – с лёгкой завистью заметил Молчан.

Смирнов подумал и ответил.

– Не я. Скорее, они Беляну любят. А она меня. Потому и желают победы, чтобы девушка за любимого вышла.

Друг молча кивнул, соглашаясь.

Внизу, под холмом, палаток стояло уже гораздо больше. Мелкие, разноцветные, они окружали место соревнования широким кругом, оставляя место лишь для входа. А некоторые шатры стояли даже вдоль спуска с холма, как бы обозначая дорогу.

Это что? Ещё поединщики понаехали, с недовольством подумал Платон. Приглядевшись, он понял, что это торговцы и засмеялся своей ошибке. Надо быть очень невнимательным, чтобы не заметить характерные дымы от тех палаток, где что-то готовили на продажу, толпы покупателей, постоянно подходящих и уходящих.

Когда спустились до уровня первых «ларьков», на глаза молодому человеку попали гирлянды фруктовой пастилы, вывешенные на виду. Живя в Калаче, Платон пристрастился к этой немудрёной сладости и сейчас, увидев абрикосовую, ткнул в неё пальцем.

– Сколько стоит?

Пузатый немолодой продавец зачем-то оглядел покупателя с головы до ног, задержал взгляд на мече, висевшем на боку. Потом хмыкнул и коротко ответил.

– Полушка.

Молчан хотел уже оттащить Платона, но тот долго ковырялся в висящем на поясе кошеле. Вынул один грош, затем второй. Повертел между пальцами и сунул продавцу.

– Снимай.

Пузан ловко вынул из-под прилавка точно такую же и с лёгким поклоном протянул Смирнову.

– Угощайся на здоровье.

Шатёр у них всё-таки был. Маленький, чуть больше рыночной палатки. Только лишь бы вещи сложить. Там и сейчас лежал огромный, почти в рост, холщовый мешок, а рядом на скамейке сидела Глаша. Вот, оказывается, куда она сбежала с утра пораньше.

Как только друзья вошли внутрь, она начала тараторить.

– Давай, батюшка, переоблачайся быстрее. Твой бой по жребию первым вышел. Ты с Ришаном Половцем дерёшься. Должен был стоять супротиву тебя Микула из Сары, да он утром ещё сбежал.

– Как сбежал? – вставил вопрос Молчан.

– Да так и сбежал, батюшка, пришёл к рядному, говорит, мол, дела у нас с Осипом Хазарином, уходим мы.

Не меньше получаса, со всеми реальными, а большей частью, скорее всего, выдуманными подробностями, Глаша рассказывала о том, что произошло. А было следующее:

Осип Хазарин и Микула, видимо, решили облегчить себе путь в победители. Для чего надумали устранить главную преграду – Петра Створника. Микула, как бы случайно, то ли толкнул того невежливо, то ли иначе повздорил. Но кончилось всё тем, что назначили они меж собой кураж.

Ночью, как стемнело, отошли подальше, за холм, чтобы никто не видел. А как иначе? Кураж – дело сугубое и безоружное. Два кулака на два кулака. Поэтому и далече от остальных. Ушли двое и вернулись двое. А кто из них прав, а кто лев, уже разобрались и сами знают. Так всё и было бы, но только когда замахнулся Пётр на Микулу, выскочил из кустов Осип. Да не один, а с мечом.

В общем, к шатру вернулся один только Створник, принёс обломки меча, да подсказал, где обманщики лежат. Так что их принесли, выходили, а утром Микула, чуть свет, побежал к рядному, это тот, кто порядок блюдёт. Да и велел вычеркнуть их с Осипом из списка. Мол, дело у них, потому заниматься всякой ерундой им не след.

– И так теперь, батюшка, вместо Микулы биться тебе с Половцем. Так что знай, – закончила Глаша.

Платон внимательно посмотрел на Молчана.

– Этот народ кнутом владеет добре, – подумав, подсказал тот. – Но у тебя меч остёр, чуть что – режь, не бойся. И близко его, пока с кнутом, не подпускай.

Так всё и оказалось. Лишь только рядник стукнул деревянным молотом в звучное буковое било, висевшее на кожаном шнуре возле дубового круга, Ришан с грозным криком выхватил из-за голенища кнут.

Платон крепче стиснул в руке меч и оглядел соперника.

Невысокий, кривоногий, в коротких сапогах гармошкой. На ногах кожаные штаны, перечерченные ремнями. Сверху рубашка грубого холста, а на ней так же кожаный жилет. Очень похож на тех, кто вёз их с Поданой в клетке.

Такое сравнение не добавило любви к противнику, и Платон, не дожидаясь атаки, сделал шаг вперёд.

Ришан махнул кнутом по ногам. Видимо, он ожидал, что Платон попытается перепрыгнуть летящий кожаный хлыст, тот спокойно дал себя обвить, и сразу же отрезал клинком больше половины кнута.

Раздался новый крик, и Половец выдернул из-за спины кривой меч, похожий на турецкую саблю, и маленький круглый щит. Из травы что ли сплетён, подумал Смирнов. Но потом понял, что щит деревянный, только сверху отделан чем-то вроде камыша.

Выпады Ришана были мгновенными, и, если бы не занятия с Молчаном, их бы не отбить. И так стоял в глухой обороне, даже не пытаясь нанести удар. Половец прыгал вокруг как бешеная макака, пытаясь достать и спереди, и сзади, и с боков. Платон окончательно утвердился в середине площадки, внимательно следя за атаками.

В таком темпе противник плясал недолго. Уже через пару минут скорость и амплитуда прыжков уменьшилась, и Смирнов сделал свой первый серьёзный удар. Махнул мечом сбоку, целясь в локоть, но Ришан подставил щит. Правда, смысла в этом было мало. Деревянная пластина раскололась на две, которые безвольно повисли на лямках.

Тяжело дыша, Половец откинул негодный щит в сторону и ещё быстрее заработал ногами. Тут уже Платону пришлось тяжело. Удары приходилось принимать в основном на меч, а тот ощутимо отдавал в руку после каждого попадания.

Но противник заметно устал. Движения стали чуть медленнее, и уже можно было всунуть лезвие Киркелина между ударами. Правда, серьёзно ни разу достать так и не получилось. Ришан, похоже, приспособился к манере Смирнова, и почти каждую атаку ждал или уход, или блок.

Эти мелкие атаки, при кажущейся бессмысленности, то и дело заканчивались небольшими ранами. То на плече, то на предплечье. Одна царапина даже пропорола кожаный нагрудник и при каждом движении ощутимо отдавалась подмышкой. Ноги тоже потихоньку покрывались сетью мелких порезов. Штаны уж точно следовало выкинуть. К тому же, потеря крови, хоть пока и не большая, заставляла прикладывать серьёзные усилия, чтобы сдерживать частые атаки. Дыхания не хватало, глаза заливал пот так, что противник иногда пропадал из вида и следить за ним можно было лишь на слух, определяя по сиплому, прерывистому дыханию.

Следующий прыжок был слева направо, и Платон неожиданно для самого себя кинулся Половцу в ноги. Тот подпрыгнул, и в этот момент получил лезвием по голени. Нога подкосилась, и противник с криком рухнул.

Смирнов с трудом поднялся. В середине площадки, часто и тяжело дыша, лежал Ришан. Левая нога ниже колена была перерублена почти полностью. Из неё потоком шла кровь, заливая разрезанный надвое сапог.

Сочный звук била известил об окончании схватки. Тут же подбежали трое. Двое с носилками, и один, очень похожий на Гендальфа из фильма. Тоже с посохом, бородой. Но шляпа без полей и не такая остроконечная. Он приложил отрубленную конечность к месту и что-то зашептал. Помощники тут же подхватили носилки и унесли раненого.

Платон ещё минуту постоял в центре площадки, но понял, что никто не подойдёт, чтобы поднять его руку, как на ринге, и спокойно, чуть припадая на левую ногу, ушёл.

– Ой, батюшка, а рукава-то! Да все в крови. И портки- то, портки!

Глаша суетилась вокруг Смирнова, не зная, за что хвататься. То ли завязывать мелкие раны, которых было не меньше десятка по всему телу, то ли раздевать.

Распахнулась занавеска входа, и в палатку вошёл Молчан. Он был не один. За ним следовал пожилой мужчина в длинном кафтане и с мешком в руке. Замыкала шествие Подана.

В шатре сразу стало тесно. Бородач подошёл к лежащему Платону и сделал движение ладонью перед его лицом. Сразу захотелось спать. Смирнов пересилил себя. Бородач повторил жест, на этот раз что-то бормоча. Теперь уже сил сопротивляться не было, и победитель закрыл глаза.

Вечером пили чай, и Платон удивлялся отсутствию шрамов на коже. Раны можно было заметить только если приглядываться, по более светлому оттенку.

Рядом, прижавшись к плечу и наплевав на приличия, сидела Беляна. Она то и дело подливала в чашку любимого из чайника, подкладывала варенье, и вообще, всячески проявляла внимание.

Подана по своему обыкновению старалась быть незаметной, Глаша, блестя глазами от радости, бессмысленно суетилась по кухне. Молчан сидел на лавке и о чём-то думал.

– Как ты? – неожиданно спросил он.

Все затихли и обернулись на Смирнова. Даже Глаша застыла на полушаге.

– Нормально, – непонимающе ответил тот. – Ничего не болит.

– Ты, главное, не загордись, – пояснил Молчан.

И снова прекратил речь, не досказав. Все тихо смотрели на него, ожидая продолжения.

– Завтра у тебя в супротивниках Игнат Феоктистов.

Женщины дружно охнули.

– Может, железо наденешь? – осторожно спросила Подана.

– Нет, – подумав, возразил Платон. – И так сегодня не успевал, а в железе я вообще, как черепаха буду.

Он глянул на Молчана и поинтересовался:

– Как он бился-то?

– Мечом. Щита нет, рубило двуручное. Но машет шустро. Тут ты прав, железо тебе мало поможет.

– Да, двигаться надо.

– Потому и спрашиваю, как ты.

– Да ничего, вроде.

– Ну, а раз ничего, то и ложись-ка почивать. А то вновь проспишь.