Глава 13
Воскресенье, утро
Светало. Начинался еще один день.
Минуту спустя Малютин уже стоял перед майором в одной из комнат на втором этаже. Свое горе-оружие ученый бросил за ненадобностью, хотя тревога никуда не делась. Что-то ему не нравилось в поведении этого человека. Осунувшийся, грязный, в рваном камуфляже – он был совсем не похож на того, каким Малютин его запомнил.
Офицер радушно улыбался ему, будто старому другу.
– Как ты вырвался? – спросил Токарев, тщательно осмотрев из окна подходы к зданию и понаблюдав в прицел за лабораторным корпусом.
Судя по всему, все было чисто. Твари, как выяснилось, не любили нападать при свете дня.
– Я их перехитрил. – Интуиция подсказала Малютину, что лучше не говорить про серого гиганта, который помог ему.
– Молоток. А эти трусливые твари удрали. – Токарев презрительно усмехнулся, прислонил винтовку, в которой Малютин узнал СВД, к стене и отошел от окна. – А ты, похоже, не тряпка, как я вначале подумал.
Было видно, что здесь майор провел весь последний день. На полу лежал рюкзак, рядом с ним – пустая банка из-под тушенки, фляга, спальный мешок. У стены под каким-то учебным плакатом стояла еще одна винтовка – черная, с сошками и длинным прицелом. Эту модель Малютин и в лучшие дни определить бы не смог, но калибр ее был выше, чем у популяризированной компьютерными играми снайперской винтовки Драгунова.
– Пытался убить большую тварь, как советовал Якут. Мир его праху, – объяснил Токарев. – Ибо не фиг ползать здесь. Истратил все патроны, кроме одного, но ей хоть бы хны. Последним я снес башку мелкому уроду, который уже собирался тебя схарчить на обед. «7.62» убивает их тоже, но если попал в корпус – то без гарантии. Очень живучие. Курить хочешь?
– Не курю.
– Похвально. Здоровье – вещь важная, – рассмеялся Токарев. – Ну что, проходи, ученый, только ноги вытирай. Что там с нашими?
Малютин честно рассказал, что, скорее всего, остальные мертвы, а в живых оставался на момент его бегства только Воробьев.
Эта новость, казалось, не особенно расстроила майора.
– Все там будем, – пробормотал он. – Причем скорее рано, чем поздно… Но тебе с ними общий язык, я смотрю, легко находить.
Токарев опять усмехнулся, но теперь его усмешка была лишена притворного добродушия:
– А может, ты скоро сам таким станешь, а?
Малютин в который раз за этот день почувствовал, что его будто окатили ледяной водой.
– А тебе не впервой предавать своих, – продолжал офицер, буравя Николая глазами. – Просто сейчас ты предаешь свой вид. А до этого предал страну.
«Да он тронулся».
И это было тем страшнее, что из них двоих именно майор был вооружен, и теперь он достал из кобуры пистолет и направил на Малютина.
– А ну, к стене. Подними руки.
Не делая резких движений, Малютин подошел к стенке.
– Вот так. Так-то лучше. Лицом к стене.
Ученый все это время не отводил взгляда от майора, пытаясь понять, что с тем происходит. Только увидев, что Токарев собирается нажать на спусковой крючок, биолог повернулся к стенке.
«Он не выстрелит. По крайней мере, не сразу».
– Руки держи, чтоб я их видел, падаль. И молись. Да, ты не тряпка. Ты враг.
Малютин не знал, что на это ответить. Все молитвы он давно забыл. Смерть его не страшила. И здесь она была бы куда более легкой, чем в логове. Только обидно было: сбежал от чудовищ, чтобы стать жертвой больного человека.
Десять долгих секунд продолжалась тишина, потом майор заговорил снова. Голос его звучал совсем не так, как полтора дня назад. Было в нем теперь что-то от сломанной шарманки. Или китайской игрушки с испорченным динамиком.
– Они раскалывают череп как яйцо. Вот так, – он показал, как пальцы сжимают голову. – И выпускают кишки. Как кошка мышке… Надо было убить тебя тогда. Я всегда знал, что вы есть.
– «Мы»?
– Не прикидывайся, блин. Агенты глубокого проникновения. Вы жили среди нас, как бомбы с часовым механизмом. Пока не настал час «Икс». Что, до сих пор не можете оставить мою страну в покое?! А у вас там хоть что-то осталось? ЦРУ? Пентагон? Белый дом? Бункер в горах Колорадо?
– Спокойно, дядя. Ты еще людей-ящериц и «Ангар 51» вспомни. – Малютин не смог сдержать смешка.
«Может, он издевается?» Николай украдкой повернул голову, но успел увидеть только ледяной взгляд, полный запредельной ненависти и решимости, а затем услышал звук взведенного курка.
– Я не занимался ничем, кроме птичек и бабочек. С какой стати меня вербовать?
– Все вы так говорите. Зачем ты хотел попасть сюда? Что ты здесь забыл?
– Я хотел получить ответ, – сказал Малютин. – Узнать причину этой чумы. Была ли это программа… или стечение обстоятельств. Сбой техники… или человеческий фактор.
– И что ты узнал? Говори!
– Северная группа занималась разработкой биологического оружия на основе мутагенного вируса. Цель – превратить всю биосферу в оружие. Оружие «Судного дня». Вы только представьте: каждое животное, любой живой организм превращается в смертельное оружие… против людей. Никто не нападет на страну, обладающую такой технологией. Но я так и не понял, где они взяли исходные образцы и получилось ли у них. Зато здесь, у южной группы, задача которой была скромнее – сделать солдат устойчивыми к радиации, более сильными и выносливыми, – все получилось с блеском. Люди… подопытные… действительно стали сильными… и почти неуязвимыми. Только людьми они перестали быть.
Токарев молчал, но Малютин чувствовал, что тот напряженно слушает, и понимал, что пока говорит, пока интересен этому психу, есть шанс, что майор не выстрелит.
– Я много думал, отчего это случилось, – наконец снова заговорил Токарев. – И теперь вот понял! Оттого, что выросло поколение подонков и предателей.
Малютин почувствовал, будто его ударили дубиной. Настолько эти слова были не к месту. Настолько абсурдно они звучали. У Токарева была уже не просто паранойя, а, скорее, шизофрения.
– Я запомнил твои слова, – продолжал майор. – Которые ты нес там, на привале… Ну, про «кровавый режим» и «проклятую страну»… Про «неполноценный народ». Они меня сразу резанули. Такое не прощается. Ты знаешь, сколько хороших людей за тебя в Афганистане погибли? А в Анголе? В Никарагуа, Йемене, Эфиопии? Когда СССР развалился, все уже было обречено… Как только мы перестали запускать ежей в штаны пиндосам, они сразу пришли в наш дом, чтобы убить нас. Наш народ они хотели уничтожить всегда. По тем же причинам, по каким убили сто миллионов индейцев. «Неполноценные», да?!
– Я этого не говорил, – произнес Малютин медленно и с расстановкой. Если он в чем-то был уверен, так это в том, что не стал бы говорить такие вещи о делах давно минувших дней. О мертвых… только правду, но даже правда им уже не нужна. Поэтому о мертвых лучше молчать. Старый мир погиб. И кто виноват, уже было не важно. И он никогда не стал бы говорить такого о стране, где вырос, где жили дорогие ему люди.
– Остынь, майор, – попытался он образумить офицера. – Это у тебя от шока. Надо думать, как с тварями разобраться и отсюда ноги сделать…
– Заткни пасть, – оборвал его Токарев, ткнув пистолетом Малютину в затылок. – С тварями я и без тебя разберусь. Выжгу этот гадюшник каленым железом. Люди, которые там внутри… это уже не люди. Как и ты.
Когда Токарев подошел чуть ближе, ученый почуял исходящий от него запах перегара. Майор был не только психически болен, но еще и пьян. Мертвецки пьян.
Но если в ногах его и была слабость, то рука держала пистолет «Грач» довольно крепко. Да и мутанта он сумел подстрелить, хоть и промахнулся несколько раз.
– Ну, если не говорил, значит, подумал. Я по твоей роже все вижу. Что ты имеешь против России, сволочь?
– Я ничего не имею конкретно против России, – сказал Малютин. – Только против человечества в целом.
И тут же пожалел. Этот человек не воспринимал сейчас ни сарказма, ни иронии.
Пистолет рявкнул, пуля отбила от стены кусок краски и проделала там дыру размером с железный рубль. К счастью, межкомнатная перегородка была деревянной. Малютин успел уже проститься с жизнью и теперь медленно возвращался к ней, чувствуя, что еще пара таких фокусов – и сердце не выдержит.
– Молчать! Я пристрелю тебя, как шавку. А твой труп скормлю этим тварям. Раз уж ты с ними целоваться готов. Вонючий сраный Запад… этот заповедник для дебилов и извращенцев. Как хорошо, что все там накрылось медным тазом. Но и в нашу страну метастазы успели проникнуть. Выросло поколение дегенератов, – продолжал офицер, – которые, кроме компутера и кока-колы, ничего не знали. Которые ни дружбы, ни службы… ничего! Я тебя на десять лет старше. И мы были совсем другие. Мы в футбол на пустыре играли. И дрались двор на двор. За честь, за понятия. Я всю жизнь лямку тянул по гарнизонам, рос без отца, на рабочей окраине… улица воспитывала. Но ведь воспитала же! Человеком. А вы… инфантильные, гламурные твари… вы же говно собачье. Плюнь – и упадете. Вечно ноете, вечно плачете, что вам чего-то не додали. Пальчик боитесь порезать. Гвоздя не умеете забить! И вот такие бабы в штанах, такие сопляки паркетные меня вечно обходят на поворотах. Подсиживают, подкапываются под меня и хапают себе то, что я заслужил. Пока вы по кафе сидели и на митинги ходили… я за таких грязь месил. Я кровь проливал, сука. Ты понял, нет?.. А мои товарищи, мля… в танках горели… в цинках домой возвращались. Потом в конторе меня поставили на сверхважный участок работы. Смотреть за этой шарагой, за очкастыми придурками, каждый второй из которых – предатель. Но я старался! «Майор Туляков», блин. Потому что кто-то должен делать грязную работу, чтобы такие дебилы, как ты, могли спокойно по клубам шастать. И если бы мы довели дело до конца, никто бы на нас не рыпнулся! Ни одна сука! Но подвели уроды в штабах. Все развалили. Все предали…
Токарев издал звук, похожий на сдавленный всхлип.
Малютин был в ступоре: «Какие, на хрен, товарищи? Кого предали? О чем он вообще плетет и зачем? – И вдруг он понял – и ужаснулся. – Эмоциональная накрутка. Психологически даже гопнику трудно ударить прохожего сразу, без перехода. Надо сначала войти в контакт, спросить закурить. Если речь идет о мирной обстановке, то вооруженному человеку, даже грабителю и убийце, – если, конечно, а он не псих и не профессиональный киллер – трудно выстрелить незнакомому человеку в лицо без должной раскачки, без своеобразной прелюдии».
Это значило, что майор не до конца еще оскотинился. Не мог он с ходу застрелить того, с кем делил общие трудности и делал общее дело. Сначала ему непременно надо было приписать ученому выдуманные грехи и пороки.
«Значит, ты слаб, – подумал Малютин. – И даже сейчас не можешь обойтись без оправданий».
Хотя он понимал, что это вряд ли его уже спасет. Малютин сжался. Видимо, собеседник – и будущий палач – принял это движение за проявление страха и отчаяния. Но в глубине души – там, куда Николай раньше прятался от людей и проблем, как в шкаф, – в этом темном углу ученый был собран и спокоен. Он принял решение: продать жизнь хотя бы с мизерным шансом на успех.
– У-у-у-у, – вдруг завыл Токарев. – Твари, гниды, проститутки…
Малютин обернулся. И увидел, что офицер не смотрит на него, а отчаянно трет виски. Глаза Токарева покраснели и заслезились.
Продолжая материть весь белый свет, майор подошел к двери и рывком распахнул ее, направив пистолет на дверной проем.
Никого.
– Где вы, трусливые ублюдки? Все-таки привел их… Иуда. Ничего, и до тебя очередь дойдет. Очередь из «калаша».
Он повернулся к Малютину, став спиной к дверному проему.
«Сейчас или никогда».
– Берегись, сзади! – крикнул ученый. Взгляд его окаменел, глаза расширились, как бывает от сильного страха. Николай смотрел куда-то за спину майора, поверх его плеча.
Это был дешевый трюк, на который тот, если бы был чуть спокойнее, никогда бы не купился.
Но Токарев был не в себе. И он повернул голову, убрав палец со спускового крючка. Этого было достаточно.
В ту же секунду Малютин бросился на него.
Он хотел выбить оружие из руки майора, но тот в последний момент уклонился, и все, что Николаю удалось – это вытолкнуть его в коридор.
Секунду тот стоял и смотрел на ученого, а потом засмеялся, как помешанный.
– Так дерутся только бабы… предатель. Сукина тварь. Сдохни…
Его рука, в которой он так и держал пистолет, начала подниматься. И в этот момент что-то черное схватило его за горло. Глаза Токарева полезли из орбит, он забился, как попавший в капкан зверь.
Рукой с пистолетом он ткнул куда-то в сторону. Один за другим прозвучали три выстрела. Затем что-то хрустнуло, и бывший офицер с дико выпученными глазами и лицом, перекошенным от страха, начал сползать на пол.
– Так дерутся… только бабы, – повторил «серый», с трудом протискиваясь через дверной проем.
Он вошел и сразу заполнил собой половину комнаты. Голос его звучал глухо, как из бочки. Как голос, пропущенный через программу.
– Предатель. Сукина тварь.
Он говорил без эмоций, и чувствовалось, что он понимает сказанное не лучше, чем попугай.
У него текла кровь сразу из нескольких ран – темная и какая-то неоднородная, со сгустками.
Мутант толкнул ногой распростертое тело офицера – то ли случайно, то ли убирая его с дороги. Труп отлетел, будто не весил ничего. Малютин понял, что ни радости, ни жалости – ничего не чувствует по этому поводу. Да, он помог монстру убить человека. Но никаких сожалений не испытывал. То же самое он ощущал, когда убил одного из «серых», разбив тому голову огнетушителем.
Великан, несмотря на раны, твердо стоял на ногах. К его устрашающей морде невозможно было привыкнуть. В ней было что-то от насекомого. Глаза, похожие на шарики из черного мрамора или на наполненные нефтью пузыри, – ни зрачка, ни радужки – уставились на Малютина.
Ученый встретился взглядом с этим существом… и на него свалилась, как наковальня в мультфильме, такая тяжесть, что он чуть не упал там же, где стоял.
Станислав Лем говорил, что телепатии не существует и что она невозможна. Иначе эволюция давно пришла бы к этому. Зачем птицам кричать, оповещая сородичей, зачем волку вынюхивать добычу, если можно просто прочесть ее мысли?
Но как можно было объяснить то, что Николай увидел там? От этой концентрированной боли его скрутило, ему вывернуло наизнанку душу и разум. Он представил, каково это, и впервые понял, что бывает судьба хуже, много хуже, чем та, что досталась ему самому. Где-то там, в теле этого создания, жил, словно пленник в темнице, человеческий ребенок. Жил, не имея ни одной общей клетки, ни одного общего гена с собой прежним.
– Много таких, как ты? – спросил ученый наконец.
«Один. Остальные… животные».
– Мне это знакомо.
Потом существо вдруг протянуло ему листок, помятый и поблекший от времени. Это была глянцевая обложка журнала о путешествиях. На ней был пейзаж, в котором Малютин узнал Африку, какой ее обычно изображали в туристических буклетах. Какой-то национальный парк или заповедник, не иначе: синее небо, яркая зелень, огромный шар солнца, и звери, которых, видимо, приманили специально для удачной фотографии. А может, вставили в «фотошопе».
Рядом с названием журнала мелкими буквами был указан код ISSN – книжный индекс, показавшийся Малютину странно знакомым.
«Ах да. 0321–0669. Тот самый таинственный код, который мы получили по радио морзянкой. Неужели у этого страшилы хватило ума понять азбуку Морзе? – не мог поверить Николай. – Я сам так и не сумел, хотя увлекался одно время радиоделом – примерно как языком эсперанто и ландшафтным дизайном».
«Как попасть туда? – внезапно почувствовал ученый «голос» своего жутковатого собеседника. – Как?»
«Голос» этот будто шел напрямую от разума к разуму.
– Невозможно туда попасть, – ответил Малютин так, словно перед ним был человек. Но в глаза, похожие на ямы с черной жижей, он все же старался не смотреть. – А даже если можно… это ничего не даст, пойми. Так везде. Как здесь – сейчас повсюду.
Несколько десятков секунд они просто стояли друг напротив друга – человек и монстр, монстр и человек. Морда… лицо этого создания не могло выражать эмоций, но человек все понял и так. Николай подумал, что у людей больше нет монополии на боль от того, что разбиваются их мечты, сталкиваясь с реальностью.
Потом Малютин услышал:
«Уходи. Другие придут».
Когда Николай уже собирался идти тем же путем, каким он сюда попал, существо «окликнуло» его.
«Есть другой путь. Безопаснее».
– Подожди. Тут есть кое-что, что мне нужно, – вдруг вспомнил Малютин.
Надо было забрать из комнаты несколько вещей. Прежде всего, одну из винтовок, пистолет и кое-что из аптечки майора. Чудовище смотрело на него настороженно, но не враждебно. Оно терпеливо ожидало. А когда биолог закончил сборы, просто вышло из комнаты, и двинулось вперед по коридору, указывая путь, как мрачный проводник загробного мира. И человек пошел за ним по лестнице в подвал административного корпуса, слепо доверяя тому, кого еще недавно посчитал бы воплощением всех своих кошмаров.
